Текст книги "Завещание таежного охотника"

Внезапно крик журавлей, летевших в вышине, нарушил тишь. И едва раздались их унылые голоса, как в тайге снова воскресла жизнь. Запел многоголосый птичий ансамбль, запрыгали белки, застучал дятел, где-то призывала горлица и протяжным стоном отвечала другая. Я пошёл дальше. Лес начал редеть, и сквозь деревья виднелось трехцветное пространство. Вверху лазурное небо, на горизонте синеющая стена леса, а перед ним жёлтая полоса болота…

Обходить его – значит, потерять много времени, и я решил рискнуть пройти через болото, надеясь на приобретённый в Карелии опыт. Срезал длинную крепкую палку, взял ружьё за спину и ступил на первую кочку. Почва, словно студень, заколебалась под ногами и осела настолько, что я очутился посередине большой воронки. Переступая с ноги на ногу, я только ухудшил своё положение и начал вязнуть.

Болото булькало, шипело, покрывалось пузырьками воздуха. Не теряя ни минуты, я положил перед собой палку, с огромным усилием взобрался на неё и, подавшись вперёд, изо всех сил схватился за жёсткую траву на краю болота. Она резала руки, но, подтягиваясь, я постепенно выбрался на твёрдую почву.

Тяжело дыша, весь в грязи, я сел на землю и задумался: что делать. Как ни страшна была эта пучина, самолюбие не позволяло, чтобы меня сочли за новичка, который не сумел пройти по тайге даже трех километров. Хорош, нечего сказать, охотник, кто поверит, что я избороздил вдоль и поперёк леса Карелии и Севера…

Первая неудача меня не охладила. «Останавливаться нельзя, – говорил, я себе, – нужно быстро и смело шагать вперёд, держа палку наготове. Если провалишься, палку надо положить, и она будет служить опорой».

Полный решимости, я снова ступил на болото. Вначале у меня захватывало дыхание и дрожали ноги, так как кочки подо мной оседали и колебались. Но скоро я освоился и при каждом шаге старался равномерно распределять вес тела. Это было утомительно. Неожиданно одна нога провалилась в небольшом ржавом кружке, который я просмотрел. Не успев опомниться, я потерял равновесие и упал. Опёрся на локоть, но не нашёл никакой опоры, вся рука по самое плечо провалилась в жижу. В этот опасный момент меня опять выручила палка.

Ходьба по болоту настолько меня изнурила, что перед глазами поплыли круги – красные, зелёные, синие. Подкашивались ноги. Наконец я добрался до конца проклятой трясины, с огромным трудом оттолкнулся от палки и одной ногой стал на твёрдую землю. Другая была ещё в болотной грязи, и в таком положении я оставался до тех пор, пока не успокоилось биение пульса в висках и не умолк звон в ушах.

На твёрдой почве меня охватило чувство огромной радости: жив, жив!..

Но только теперь я увидел, куда попал. Передо мной стояли стеной столетние ели и пихты. Их ветви опускались до самой земли, переплетались между собой, и сквозь этот заслон нельзя было пройти человеку.

Ища прохода, я двигался вдоль зелёной изгороди, но вскоре понял тщетность своих поисков. Без долгих раздумий я опустился на четвереньки и убедился, что между самыми нижними ветвями и землёй достаточно места – можно проползти. Наклонив голову, я пополз вперёд, и спустя минуту меня окружили странные сумерки. Они ничуть не напоминали вечерних, спускающихся после захода солнца. Это была какая-то зелёная мгла, в которой трудно было различить окружающее. Сюда не проникал ни единый луч солнца; все тонуло в мёртвой, призрачной тишине; моё собственное дыхание отдавалось в ушах.

Постепенно терялось ощущение времени и пространства, я двигался, но не знал куда. Вдыхал запах этой удивительной земли, веками погружённой в зелёный полумрак. Перелезал через мёртвые стволы поваленных деревьев, светящиеся голубовато-зелёным светом. Стоило до них дотронуться, как холодный свет прилипал к руке, вытекал между пальцев. Я знал, что свечение вызывают различные бактерии и что световая энергия возникает в результате сложных процессов, главным образом окисления, и называется… Я усиленно вспоминал. Ага, вспомнил! Хемилюминесценция! Я повторял это слово про себя, а холодок ужаса бежал у меня по спине…

И тут, сам не знаю почему, я совершенно неожиданно рассмеялся.

Мой смех ещё не успел смолкнуть, как где-то поблизости послышались тихие шаги, хрустнула ветвь… Я напряг слух и поспешно схватил ружьё…

Но вновь все стихло. Я пополз дальше и внезапно почувствовал нежный запах фиалок. Откуда могли взяться фиалки в местах, где царит темнота и стоят непроницаемые зелёные сумерки? Не сразу я сообразил, что этот запах также вызывается бактериями, живущими в истлевшем дереве. Я быстро полз дальше, и в конце концов зелёный туман стал редеть. Между деревьями появились просветы голубого неба, затем на их корнях мелькнул зайчик света, рождённый солнечным лучом, и наконец я смог встать на ноги.

Я с облегчением вздохнул. Эти несколько часов окончательно убедили меня, что рассказы о коварстве тайги – совсем не небылицы.

Пробираясь ползком, я потерял ориентировку и теперь шёл наугад. Вскоре открылась небольшая полянка. С одной стороны её высилась скала; я решил подняться на её вершину, чтобы определить направление к деревне. Но это оказалось делом нелёгким, так как не было никакой тропинки, и оставалось только пробираться по густому подлеску, который и привёл меня к скале. На ней образовались как бы естественные ступеньки, облегчавшие восхождение.

Когда, наконец, я взошёл на вершину скалы, передо мною открылась необычайная по своей красоте картина. Вокруг раскинулись необозримые леса, окрашенные во всевозможные оттенки, местами переходящие в синеву или оранжевый и золотой цвета. Длинными полосами вились среди лесов светло-зелёные перелески.

Я любовался этой красотой, но она не радовала меня. Я надеялся увидеть деревню, а видел одни лишь леса…

Пять часов блуждал я по тайге, и теперь мной овладело чувство одиночества. Солнце вот-вот скроется за зубцами зелёной стены, – видно, придётся провести ночь в тайге!

Неожиданно я заметил на северо-западе струйку дыма. С минуту наблюдал, не исчезнет ли дым, но столб дыма увеличивался. Сомнений не было: дым шёл из трубы, так как дым от костра поднимается медленно, еле заметным облачком, развеваемым легчайшим дуновением ветра. Значит, там находились люди, может быть, деревня.

Определив направление, я спустился со скалы. Прошло почти два часа, пока, наконец, добрался до небольшого селения. Это была Вертловка.

Вдоль речки, образовавшей здесь несколько излучин, стояло около двадцати изб. Едва я перешёл мост, как кто-то окликнул меня. Обернувшись, я увидел грузовую машину, на которой приехал сюда. Шофёр бежал навстречу.

– Ого, долго продолжалась ваша прогулка! – кричал он. – Мы уже забеспокоились. Я два часа как тут, а о вас ни слуху, ни духу. Где вы пропадали, Рудольф Рудольфович?

Я не успел ответить, как чьи-то сильные руки схватили меня и встряхнули, словно деревцо. Так приветствовал меня Пётр Андреевич Чижов!

Он был среднего роста, лет около сорока. Смуглая кожа покрывала слегка выступающие скулы его лица, а несколько морщинок в уголках глаз подчёркивали их живость. Брови у него были такие густые, что, казалось, они бросают тень на веки. Чёрные волосы на висках тронул лёгкий серебристый налёт.

Сразу же после приветствий он сказал:

– Бьюсь об заклад, что вы застряли в Казачьем болоте или блуждали по Минайскому ельнику!..

Раздался весёлый смех. Нас окружило несколько местных жителей, по-видимому узнавших от водителя о моём приезде.

– Подтверждаю без пари, – отвечал я, – заблудился в вашей тайге.

– Э, батенька, тайга не тётка. Она не нянчится даже с родными детьми, не говоря уже о чужих, и сразу выпускает когти. Приехал Илюша, шофёр, а где, дескать, вы? Я сразу понял, куда вас занесло. Уже хотели вас разыскивать, только я отговорил. Вы же ведь охотник, сообразите осмотреться откуда-нибудь свысока. Вот и затопили мы покрепче печь сырыми дровами, чтобы вы почуяли домашний очаг. Как, помогло?

– Помогло, – подтвердил я.

– Итак, будьте нашим гостем. Чем богаты, тем и рады служить. Пожалуйста, проходите.

Я вошёл в добротную избу сибирского охотника. Обнесённая изгородью, она стояла на самом берегу реки. Изба была срублена из крупных брёвен и снаружи обшита досками в ёлочку, Веранда, наличники окон и крыльцо изобиловали резными украшениями, свидетельствовавшими об искусстве сибирских плотников.

Мне отвели просторную комнату, пол которой был застелен медвежьими шкурами. Их было пять штук.

Диван покрывала великолепная тигровая шкура. Богатые трофеи говорили, что Пётр Андреевич принадлежит к числу охотников, которые имеют заслуженное право похвастаться своими успехами.

После таёжного испытания я привёл себя в порядок, и мы сели за большой накрытый стол. Пётр Андреевич сожалел, что Олег задержался в Чите, а когда я рассказал ему, при каких обстоятельствах встретился с ним в московском поезде, он рассмеялся:

– Ведь вы же могли ещё в Ленинграде обо всём договориться. По телефону!

Затем я подробно рассказал о своих первых шагах по тайге.

Упомянул я также о намерении Олега охотиться на соболя, что, по мнению нашего попутчика, меховщика Рогаткина, было почти безнадёжным занятием.

Мой хозяин ответил не сразу. Он задумался, и у меня снова усилилось подозрение, что за этими разговорами о соболях что-то кроется.

Однако Пётр Андреевич заметил:

– Теперь, в начале осени, охотнику на соболя трудно добиться чего-либо стоящего. Но, наверное, учёный себе на уме.

– С чего бы это геолог взялся за такую нелёгкую работу? – Сибиряк махнул рукой и пробурчал: – Я имею в виду биолога Реткина. А что касается его племянника, то, вполне возможно, он чересчур увлёкся этим делом…

Вдруг мы услышали, как совсем низко пролетел самолёт. Следя за его полётом, Пётр Андреевич воскликнул:

– Смотрите! Кружит! Он сядет на лугу у реки… Интересно, кого нам принесло из облаков.

К нашему приходу на лугу уже было многолюдно. Жители, главным образом молодёжь, бежали к самолёту, из которого вышли два человека. Мы подошли ближе. К своему величайшему изумлению, я узнал одного из них: Олега Андреевича. Жизнерадостный, улыбающийся, он махал мне рукой и кричал:

– Итак, я здесь и, как видите, порядком торопился, чтобы не заставлять вас долго ждать.

Подошёл Пётр Андреевич и протянул Олегу руки.

– От души рад вас видеть, редкий гость с неба.

И только тут мне пришло в голову, насколько необычным был прилёт Олега в глухую таёжную деревню. Где и как раздобыл он самолёт и почему так спешил? На кончике языка у меня уже вертелся вопрос, не связан ли его полёт через тайгу с соболями, но геолог засмеялся, взял лётчика под руку и объяснил:

– Позвольте представить вам Михаила Дмитриевича Карасика, пилота нашей геологической авиаразведки. Благодаря его любезности мне не пришлось трястись по таёжным дорогам. Он прилетел вместе со мной из Читы, потому что должен произвести заброску продуктов и приборов для экспедиции в окрестностях Алдана.

Олег тоже остановился у Чижова. Положив вещи, он вместе с хозяином отправился навестить старейшего жителя деревни – Родиона Родионовича Орлова.

Вернулись они нескоро.

Мы уселись в просторной горнице за стол, на котором, по сибирскому обычаю, было так много блюд, что у меня разбегались глаза.

Тут и блюда с дичью, жареной и печёной рыбой, пирог из дичи, ветчина, свиное жаркое, огурцы с чесноком, черемша в сметане, икра, солёные грузди и маринованные грибки.

Кроме меня, за столом сидело девять человек, из них я знал только хозяина, Олега, шофёра Илюшу и пилота. Остальных мне лишь представили, и за столом мы познакомились ближе. Младший брат Чижова, Тит Андреевич, статный, широкоплечий мужчина, председатель сельсовета. С ним пришли замечательный охотник Фома Кузьмич, учитель Борис Михайлович Антонов и его жена Светлана Александровна – фельдшер сельской амбулатории. Самым интересным гостем был старый охотник Родион Родионович Орлов. Он пришёл вместе с Олегом, сел рядом с ним и весело сказал:

– Я вижу, вы приготовили небольшое угощение. Что ж, одобряю. Для далёких гостей да будет мёд. Ведь у нас тут, наконец, находится Олег Андреевич Феклистов, внук славного Ивана Фомича Феклистова!

Слова старика вызвали аплодисменты, а у меня вполне понятное удивление, поскольку о знаменитом предке Олега я до сих пор ничего не слышал. Прежде чем я успел расспросить о подробностях, наш хозяин живо добавил:

– Этому обстоятельству, дорогие гости, мы обязаны прежде всего моим стараниям, а также предусмотрительности дяди Олега Андреевича, биолога Реткина, который послал его вместо себя. А теперь, пожалуйста, – разговорами сыт не будешь – угощайтесь.

Еда была превосходной. Мы принялись за неё с таким аппетитом, что разговор прекратился, и только иногда кто-нибудь нарушал тишину, предлагая тост или произнося несколько в большинстве своём шутливых фраз.

Сибиряки – любители шуток и расценивают их как приправу, которую необходимо добавлять даже к самому вкусному блюду.

Я уже наелся, как говорится, до отвала, когда на столе появились пельмени. Каждый по вкусу поливает их уксусом или сметаной.

Зимой пельмени делают в запас. Десять-пятнадцать тысяч замороженных пельменей висит в мешках на чердаке.

Достаточно бросить их в кипящую воду – и вкусная еда готова. Сибиряки утверждают, что только мороз придаёт им настоящий вкус. Мне же пельмени нравились всегда, как зимой, так и летом.

Ужин затянулся. Наконец, появился самовар. Формально это означало конец еды. Но к чаю на стол поставили всевозможные пироги, варенья, и вновь завязался разговор.

Олег спросил, какое впечатление оставило у меня путешествие по тайге, и я ему вкратце рассказал о встретивших меня злоключениях.

Присутствовавшие с видимым интересом следили за моим рассказом, время от времени сопровождая его смехом. Серьёзным оставался только геолог, и, когда я кончил, он спросил:

– Соболей случайно не видели?

Я ответил отрицательно.

– Если хотите теперь, в конце лета, найти соболя, вы должны иметь всевидящие глаза и семимильные сапоги, чтобы быстро забраться на пятьдесят-семьдесят километров в глубь тайги, – с улыбкой посоветовал председатель сельсовета.

– Это меня не пугает, – ответил юноша.

– Правильно, Олег Андреевич. Верхом на лошади вы будете там через два дня. Не тащиться же пешком по тайге, – подзадоривал геолога хозяин.

Олег с ударением произнёс:

– Я хотел бы ознакомиться с местами, где водится соболь, и вообще со всеми особенностями вашего края.

– А их у нас действительно много, – подтвердил учитель Антонов, – сами увидите, в каких местах мы живём. Куда ни обернёшься, везде сотнями километров считать надо. А вокруг тайга, сопки и болота. Здесь кое-что испытаете. Летом нас мучает гнус, а зимой лютые морозы. Но это наш родной край, и мы его любим. Правда, Родион Родионович?

Старый Орлов улыбнулся и поддакнул:

– Правда, голубчик.

– Родионыч ещё молодчина, – говорил Тит Андреевич. – Прошлую зиму с нами белку промышлял.

– Много-то я не настрелял… как тут усидеть дома, когда все выбираются на белку? А теперь, чёрт возьми, меня опять ждёт немалая работа, не так ли, молодой человек, с теми, вашими… соболями.

Старик смотрел на Олега, но тот молчал. Я чувствовал, что здесь дело совсем не в соболях.

Разошлись гости далеко после полуночи. Прощаясь, Родион Родионович Орлов пригласил меня назавтра к себе.

Прежде чем лечь спать, я выглянул в окно. Журчала речка, и откуда-то совсем близко доносилась тихая песня тайги, которую наигрывал в могучих кронах деревьев ночной ветерок.

Передо мной расстилалась погружённая во тьму тайга, а из тумана над рекой возникали нереальные образы, поднимавшиеся над зелёным морем деревьев. Во тьме раздавался протяжный крик совы.

Утром меня разбудил Олег. Он уже встал, так как на рассвете вылетал пилот с местным снайпером, и геолог провожал Карасика до самолёта. На луг пришли многие жители Вертловки: никогда ещё не случалось, чтобы кто-либо из охотников этого далёкого селения летал на самолёте.

Я быстро оделся. После завтрака мы с Олегом осмотрели хозяйство Петра Андреевича и потом зашли к Орлову. Старик жил в новом доме вместе с внучкой, черноглазой красавицей Тамарой, которая вела его хозяйство.

Она встретила нас радостной улыбкой, и мы почувствовали себя желанными гостями в доме. Родион Родионович угостил нас по-своему. На столе появилась копчёная рыба, сибирский таймень, копчёные дикие утки. Водка была настоена до зелёного цвета на каких-то душистых травах. Орлов утверждал, что эти корешки – излюбленное лекарство у медведей.

Разговор вернулся к соболям.

– Соболи, – начал Родион Родионович, – очень прожорливы. Говорят, что бодливой корове бог рог не даёт. Если бы соболь был величиной, скажем, с собаку, худо бы нам пришлось! Страшно было бы войти в тайгу. Это был бы самый страшный хищник на свете. Достаточно того, что и теперь там, где водятся соболя, белкам и полёвкам – конец! Мало того, тут и птицам несдобровать. Тихонько ползёт он по ветвям, а потом перепрыгнет с высокого дерева на соседнее пониже, где сидит глухарь, рябчик или тетерев. И, глядишь, птица уже у него в зубах.

– Хитрый зверёк, – согласился Олег. – Потому он так меня и интересует.

– Да только, брат, за ним набегаешься. Ног потом не чуешь, – засмеялся Пётр Андреевич.

– Они у меня крепкие. Лишь бы скорее очутиться там, на 135—61…

– Как вы сказали? – воскликнул я.

Олег запнулся. Наступила тишина, все ожидали объяснения, но вместо Олега заговорил Орлов. Говорил он медленно, рисуя рукой круги на столе:

– Так вот, о чём тут разговор. О месте, об определённом месте на карте: широта, долгота и точка. Что же в этом удивительного?

– Конечно, место, где водятся соболи! – поспешно подтвердил Олег.

Я взглянул на Петра Андреевича, тот пожал плечами и с улыбкой добавил:

– В общем разговор о бродячих таёжных месторождениях. В конце концов нечего играть в прятки. Тут все свои. Вас, Олег, мы считаем за родного, и единственно только Рудольф Рудольфович среди нас новый человек. Но и его занесло к нам хорошим ветром. Поэтому я не вижу никаких оснований, чтобы и ему открыто не рассказать всего. Так вот, – он сделал паузу, – Олег привёз письмо от своего дяди, где говорится, что старик Родионыч когда-то спас деда Олега. Да, спас, это написано чёрным по белому. Больше того, в тяжёлые времена заботился также о его семье и детях. Правильно?

Олег растерянно улыбнулся и поддакнул.

Мы вопросительно смотрели на старого охотника. По его морщинистому лицу пробежала усмешка. Затем он уселся поудобнее на скамье и отрицательно покачал головой.

– Ты, Андреич знаешь, что оказать помощь человеку, попавшему в беду, – для таёжного жителя закон! Ты тоже поступил бы также. Особенно в те годы, когда тайга скрывала беглых политических ссыльных…

Старик не договорил, провёл пальцами по лицу, словно снимая паутинки, помолчал и только после этого начал свой рассказ.

Глава 2
ТЕНИ ДРЕМУЧИХ ЛЕСОВ

Шёл тысяча восемьсот девяносто шестой год.

Жил в тайге неустрашимый охотник на соболей и медведей Родион Родионович Орлов.

Жил он один, но нелюдимостью не отличался и компании не избегал, хотя попадал в неё редко: только когда приезжал на ближайшую факторию продавать пушнину и пополнять запасы. Такие поездки продолжались недели, так как до самого близкого населённого пункта было сотни вёрст. Повсюду Орлов – желанный гость, благодаря своему чистосердечию он приобретал больше друзей, чем завистников. Его упрекали только в одном, особенно родные тётки и бабы-свахи. Напрасны были все уговоры: Орлов утверждал, что жениться ещё успеет.

– Смотри не прозевай, парень, – поговаривала тётка Агафья.

Как-нибудь без вашей помощи обойдусь, на охотника, на настоящего охотника, и зверь бежит, – возражал Орлов.

– Тьфу ты, подумать только, бабу со зверем сравнил. Погляди-ка на него! Не думаешь ли, что сама прискачет и будет тебя охаживать? Берегись, чтобы наоборот не вышло!

– Не пугайте меня, тётушка, а то и впрямь я начну девушек бояться…

И Родион оставался холостяком.

* * *

В тот год весна наступила рано. В апреле на пригретых солнцем местах уже пробивалась молодая травка. Почки деревьев наполняли воздух пряным ароматом, который смешивался с запахом преющих на земле осенних листьев.

Родион так залюбовался красотой весеннего вечера, что прозевал первых вальдшнепов, появившихся над лесом. Впрочем, он не сожалел об этом. Не хотелось нарушать тишины громом выстрела. Но вот показалась ещё стая, птицы летели низко, и Орлов не выдержал. По тайге разнеслось эхо выстрела. Птица перекувырнулась и упала на землю.

Спустилась ночь. Стало прохладно. Охотник быстро набрал ветвей, и вскоре, освещая белые стволы берёз, весело запылал костёр. В небольшом котелке закипел чай, а ломоть чёрствого хлеба и кусок копчёной медвежатины составили ужин.

…В чаще раздалось блеяние косули, где-то на сопке ей ответила вторая. Откуда-то издалека доносились заунывные крики сов. Подложив в огонь дров, охотник улёгся на своём полушубке.

Вдруг ночную тишину прервал протяжный крик совы. Он прозвучал так чётко и громко, будто сова сидела где-то совсем близко. Охотник некоторое время напряжённо прислушивался, когда крик повторился, схватил ружьё и, пригнувшись, быстро отошёл от костра.

Он почувствовал опасность. Опять раздался крик, и только чуткий слух охотника мог различить, что издавал его человек. В ночной тайге это не предвещает ничего хорошего: так перекликаются люди, для которых ночь удобнее дня.

Орлов спрятался за вывороченное дерево и стал ждать, что будет дальше. Вскоре в лесу затрещали ветви и послышались шаги по сухим листьям. На опушку вышел человек. Он с минуту осматривался, затем пересёк полянку и остановился около костра. Освещённый красным пламенем огня, пришелец казался великаном. Оглядевшись во все стороны, скинул со спины большую сумку и крикнул:

– Эй, человек, где ты? Вылазь, не съем!

Орлов колебался, но в конце концов всё-таки вышел из-за укрытия.

– Эх! Охотник!.. К тому же из Сугурской долины, а людей боишься… Знаю тебя, парень. Не раз наблюдал, как ходишь тайгой. Охотишься на соболя? А меня, однако, ты никогда не замечал, правда? Да кто бы заметил такого карлика, как я!

Орлов невольно засмеялся, потому что «карлик» был на две головы выше его и по крайней мере вдвое крепче.

– Не удивляйся, – насмешливо продолжал гигант. – Я знаю прекрасное средство, как оставаться незамеченным.

Затем с непринуждённой простотой, снисходительным жестом, будто костёр был его, пригласил Орлова сесть.

Вблизи снова раздался крик совы.

Неизвестный, приложив руки ко рту, закричал точно так же. Теперь лицо его приняло серьёзное выражение. Насупив брови, он громко вздохнул и полушёпотом сказал:

– Сюда придёт несколько моих друзей. Правильно поступишь, если тоже станешь их другом. Им нужно некоторое время где-нибудь переждать… А ты как раз кстати подвернулся: я бы хотел, чтобы они поселились у тебя. Об этом не пожалеешь.

Орлов некоторое время колебался, но в конце концов всё же присел у огня.

– Я фельдшер Николай Никитич Бобров. Веду нескольких людей. Длинная дорога их изнурила, они нуждаются в отдыхе. До ближайшего селения им не дойти.

Орлов смотрел на него с недоверием, и ему было совершенно непонятно, почему фельдшер тащится с больными пешком по тайге, в то время как мог получить лошадей и подводу.

– Не дойти им, – продолжал утверждать фельдшер, – а, кроме того, по некоторым соображениям… лучше, чтобы они обошли селение…

Орлов тихонько присвистнул.

– Беглые? – спросил он.

– Да… с каторги, – коротко ответил Бобров.

Наступила тишина, нарушаемая лишь треском ветвей костра.

– Политические? – допытывался охотник.

– Да.

– Я спрашиваю не из любопытства. Если мне их приютить, хочу знать, в чём дело. Кому охота сталкиваться с жандармами, сам понимаешь…

– Напрасно опасаешься. Слушай, мы сибиряки, и нечего друг от друга скрывать. Я бы никогда не стал помогать уголовникам… Но эти… по закону считаются особыми преступниками, и гнить бы им на каторге пять лет. А за что? За то, что состояли членами организации, которая хочет уничтожить власть богачей. Понял, достаточно тебе этого?

– Не сказал бы, что много, однако всё понял. Только почему я должен заботиться о них?

Прежде чем Бобров успел ответить, в чаще что-то зашумело, а затем раздались тихие шаги. На поляну вышли три человека. Они шли медленно, едва передвигая широко расставленные ноги, при ходьбе опирались на палки. С первого взгляда было понятно, что они истощены и едва стоят на ногах.

– Вот они, охотник, перед тобой. А теперь скажи: приютишь их?

Орлов молчал, присматриваясь к этим измученным людям, когда они усаживались у огня.

Один из них, пытаясь улыбнуться, оправдывался:

– Ноги отказываются служить. Распухли, понимаешь, как колоды…

Он поднял штанину, ноги и впрямь отекли, приобрели тёмно-красный цвет и были покрыты коричневыми язвами.

– Скорбут[1]1
  Скорбут – цинга.


[Закрыть]. В самой тяжёлой форме, – пояснил фельдшер. – Вот они, парень, последствия каторги. Изнурительная работа в рудниках, ели впроголодь. Кровеносные сосуды теряют эластичность, не выдерживают кровяного давления и лопаются. Потом происходят подкожные кровоизлияния, образуются кровоподтёки и отёчность… Вот до чего доводят людей!

Больше всего в жизни Орлов любил свободу и, пожалуй, именно поэтому поселился в тайге, куда редко заглядывали чиновники и уж совсем не было ни полиции, ни жандармерии…

Он уже не колебался, не требовал дополнительных объяснений. И когда один из «беглецов» спросил фельдшера, когда и где они, наконец, отдохнут, ответил за него:

– У меня, в моей избе. Передохните тут у огня, а я приеду за вами на телеге.

Бобров встал, молча пожал охотнику руку.

– Я так и знал, что ты нас не покинешь в беде. У тебя, парень, настоящее сердце!

В избе Орлова измученные путники нашли всё необходимое, а главное – покой и заботу. На следующий день Родион отвёз Боброва в село, которое было недалеко от уездного центра: длительное отсутствие фельдшера могло вызвать нежелательное любопытство. Они попрощались ещё в лесу. Осторожность была не излишней.

Побег, политических ссыльных удалось осуществить благодаря деятельной помощи фельдшера, далёкого родственника одного из осуждённых. А Боброву помог в этом знакомый врач, обслуживающий арестантские рудники. Он поместил трёх больных цингой каторжников в лазарет. Здесь с них сняли кандалы, хотя в лазарете соблюдалась строгая дисциплина, всё же режим был несколько мягче: не из человеколюбия, а потому что сюда обычно попадали заключённые, которым недолго оставалось жить. Мало кому из них удавалось покинуть мрачный барак иначе, как ногами вперёд.

Побег был хорошо организован. Один из охранников лазарета был подкуплен и принёс заключённым подпилки и ключи от двух ворот. Он задержал ночную смену часовых и тем самым облегчил незаметное бегство. На берегу реки в лодке их уже ожидал Бобров со знакомым охотником эвенком, прекрасным гребцом, хорошо знавшим реку.

Политические намеревались по реке пробраться на юг, к железной дороге. Поскольку грести против течения очень трудно, колоссальная сила Боброва оказалась весьма кстати. Он неутомимо работал вёслами, восхищая эвенка.

Вскоре им пришлось бросить лодку и продолжать путь пешком.

Для больных это было сплошное мучение. Они переоценили свои силы, которые в первый день бегства столь обманчиво и быстро возвратились к ним, но почти так же быстро иссякли. Последний день измученные люди едва передвигали ноги, и Бобров решил разыскать избу Орлова, так как знал, что живёт он один в глухом таёжном уголке.

Орлов заботился о «беглецах», добывал для них пищу и первые дни даже сам готовил её.

Тайга щедро снабжает каждого, кто хорошо знает её потайные «места», а Орлов знал их прекрасно. На охоту он брал трёх шустрых лаек, и в амбаре у него всегда было много всевозможной дичи: глухарей, тетеревов, рябчиков, диких уток и гусей. С фактории он привёз пополнение запаса и таким образом полностью обеспечил больных пищей.

Запущенная болезнь очень медленно поддавалась лечению. Действительные причины этой болезни тогда были неизвестны, но жители тайги предупреждали её появление употреблением различных растений – черемши, настоя хвои, а также тюленьего жира. Фельдшер Бобров посоветовал «беглецам» мыть отёкшие ноги в тёплой воде, настоенной на хвое.

Орлов привёз с фактории большие бочки, и «водолечебница» была в тот же день торжественно открыта. Необычную картину представляли три человека, целыми часами сидевшие в бочках!

Благодаря заботливому уходу Орлова больные поправлялись и спустя два месяца стали подумывать о дальнейшем путешествии. Их пребывание в одинокой избушке никем не было замечено, и они даже совершали небольшие прогулки по тайге, охотились на рябчиков или удили рыбу.

Время от времени приезжал фельдшер, привозил лекарства и осматривал больных. Он предпринимал попытки снабдить политических ссыльных документами для выезда за границу.

Наиболее страстным охотником из всей тройки был Иван Фомич Феклистов, бывший школьный инспектор, большой любитель природы и прекрасный геолог. Во время своих прогулок он изучал минералы и остукивал скалы самодельным геологическим молотком.

Однажды Феклистов вернулся с прогулки в радостном возбуждении: в пересохшем русле ручья обнаружен золотоносный песок! На следующий день все обитатели избушки отправились к россыпи и приступили к промывке драгоценного металла. Однако их добыча была невелика – через несколько дней золотоносный песок иссяк.

Орлов утверждал, что подобных россыпей в тайге немало. Ещё несколько лет назад здесь искал счастья один старатель, но его добыча была так мала, что от дальнейших попыток он отказался. Узнав об этом, Феклистов полностью посвятил себя поискам россыпей золота. «Беглецы» отложили отъезд, так как для жизни на далёкой чужбине золото могло оказать существенную помощь.

День за днём трое друзей бродили по тайге, карабкались по скалам, взбирались на сопки и пробирались сквозь чащу. Утомительные поиски изматывали выздоравливающих, один за другим они отказывались от дальнейших вылазок. Только Феклистов, неутомимый, всегда в хорошем настроении, продолжал поиски золотоносного песка.

Как-то вечером он вернулся и сообщил:

– Нашёл одно местечко, где кое-что может быть. Я его ещё осмотрю получше…

Все вызвались ему помочь, хотя сами уже потеряли надежду и терпение. Место, о котором говорил Феклистов, было участком леса площадью свыше двух квадратных километров. Несколько причудливых скал придавали ему особую дикую красоту. Небольшая речушка пробивалась сквозь каменные преграды, подмывала их и обрушивала.

Все с охотой принялись за работу. Копали, промывали песок. Результатом целого дня изнурительного труда оказалось несколько крупинок золота…