Текст книги "Как открыть третий глаз: практика пробуждения интуиции"

Сказка вторника. История одной рыбки

На дне морском жила одна рыба. Даже не рыба, а всего лишь рыбка. Маленькая, незначительная, настолько прозрачная, что другие жители моря видели сквозь эту маленькую рыбку все прелести водной стихии, а саму рыбку порою не замечали даже. Было ли рыбке это обидно? Пожалуй что да, ведь если бы обидно не было, то рыбка бы тогда вряд ли мечтала бы о том, о чем она мечтала. Мечтала же маленькая рыбка перестать быть рыбкой и стать кем-нибудь другим. Мечта стать кем-нибудь другим была с маленькой рыбкой всегда, а как-то раз случилось так, что мечта эта стала реальностью. Но обо всем по порядку.

Как-то раз плавала маленькая рыбка на очень большой глубине; на такой большой, что там если кто и обитал, то только пучеглазые крабы да страшные водяные пауки. Ну и еще, конечно, сам Морской Царь. Только Морского Царя маленькая рыбка не видела прежде, а потому даже и не задумывалась над тем, что вот тут, на самом дне морском, на небывалой глубине может обитать еще кто-то, кроме пучеглазых крабов и страшных водяных пауков. Водяных пауков маленькая рыбка боялась очень. Уж больно они были страшными: косматые лапы, коричневый чешуйчатый панцирь, облепленный водорослями язык… Но самое страшное в водяных пауках – это, без сомнения, их глаза. Некоторые рыбы боятся выпученных крабовых глаз. Но что такое глаза краба в сравнении с глазами водяного паука? Крабовые глаза очень глупые, выдающие тупость их обладателя, злобную тупость, но совсем безопасную, если по правде сказать. Бояться крабовых клешней? Чего их бояться, когда ни правой клешней, ни клешней левой краб не может не только перекусить, но даже и прищемить как следует. Маленькая рыбка знала это прекрасно, а однажды даже испытала «силу» клешней краба на себе. Какой-то озлобленный жизнью представитель крабового племени, обиженный, верно, то ли водяным пауком, то ли самим Морским Царем, которого, впрочем, маленькая рыбка никогда прежде не видела, да и не могла видеть до поры до времени, так вот, злой краб, выпучив глаза, ринулся на маленькую рыбку. Конечно, когда обижает кто-то, кому не можешь дать сдачи, то нет лучшего способа успокоить себя, обидев слабого и маленького. Тут и подвернулась под руку (точнее, под клешню) пучеглазому крабу маленькая рыбка. В первый миг маленькая рыбка даже испугалась, но очень быстро взяла себя в руки (точнее, в плавники), ведь она знала, что краба бояться не следует. А краб еще не знал, что маленькая рыбка вовсе его не боится, поэтому краб обе клешни свои раскрыл, будто тот, кто желает обнять своего старого друга. Раскрыл и попытался схватить маленькую рыбку. Только та ведь тоже была не промах – ловко увернулась от клешней злобного краба. Краб попытку повторил – рыбка увернулась вновь. Так могло бы быть бесконечно, но в одну из своих попыток краб все-таки изловил маленькую рыбку, придавил беднягу обеими клешнями своими. Беднягу? Отнюдь нет, вовсе не беднягу, потому что как ни сжимал клешни свои пучеглазый краб, никакого даже самого маленького вреда нанести рыбке он так и не смог. Маленькая рыбка только смеялась над крабом, а тот злился все больше, но поделать ничего не мог. Наконец, окончательно рассерженный краб отпустил рыбку, а сам убрался восвояси – исчез в морских водах и больше никогда на рыбкином пути не появлялся. Рыбка же, когда отсмеялась, стала плавать и играть, как и всегда, стала радоваться жизни. Да, тогда рыбка еще умела радоваться жизни, даже находясь на самой глубине моря.

И тут увидела маленькая рыбка водяного паука. И рыбка испугалась. Ни лапы, ни панцирь, ни язык не смогли напугать маленькую рыбку. Напугали маленькую рыбку глаза водяного паука. Что же это были за глаза! Нет, они не были уродливы, не были отвратительны или кошмарны. Они – о, парадокс! – были красивы, очень красивы. Они манили к себе. И маленькая рыбка вдруг почувствовала, что устоять перед этими глазами не может, что готова идти за ними и за их обладателем хоть на край моря. И как только водяной паук косматой лапой своей поманил несчастную рыбку за собой, то та безропотно пошла туда, куда ее позвали. И уже те самые косматые лапы паука приблизились, уже дыхание его ощутила сквозь воду на себе рыбка… Еще секунда и все бы для рыбки было бы кончено. Но тут какая-то гигантская сила резко оттолкнула паука в сторону, а рыбку подхватила. Кто это? Никогда прежде рыбка не видела Морского Царя, однако отчего-то сразу поняла, что это был именно он. Да и кто мог быть там, кроме Морского Царя, на дне морском? Уж точно был это не краб и, конечно, не водяной паук, оттолкнувший своего собрата. Вы видели когда-нибудь Морского Царя? Если видели, то сами без труда можете его описать, а если нет, то описывать то, как выглядит Морской Царь, нет никакого смысла: все равно описание будет чрезвычайно далеко от оригинала. Силою своей Морской Царь отбросил водяного паука так далеко, что и его больше рыбка не могла видеть. А после этого подхватил маленькую рыбку и устремился вместе с ней вверх – туда, где есть не только вода, но есть еще и воздух, есть небо, есть облака и даже тучи. Обо всем этом рыбка пока еще ничего не знала – она никогда прежде не плавала на поверхности воды, ведь была она очень маленькая, а наверху столько опасностей! И вот увидела маленькая рыбка впервые в жизни и Морского Царя, и небо, и облака, и даже тучу увидела. И увидела птицу. Как же прекрасна была эта белая птица! И тогда маленькой рыбке больше всего на свете захотелось стать птицей: захотелось покинуть море и взлететь над этим волнами, увидеть близко облака, тучи, небеса – что может быть прелестнее!

И стала тогда маленькая рыбка просить у Морского Царя, который сначала спас ее от коварного водяного паука, а затем доставил ее сюда, исполнить ее желание – сделать ее птицей, ведь Морской Царь всемогущ, а значит, может все. Ну что ему стоит взять да и превратить маленькую рыбку в птицу! Это же так просто и легко, что проще и легче не бывает даже. Ну, пожалуйста… Призадумался Морской Царь, посмотрел вглубь волн, затем посмотрел в небеса, которые отсюда, с поверхности воды, были так близки, так доступны. А потом сказал:

– Что ж, рыбка, пусть будет по-твоему. Хочешь быть птицей – будь ей. Но только с одним условием.

Рыбка, хоть и была маленькой, но очень не любила, когда ей ставились какие-либо условия, не любила даже тогда, когда эти условия ставил ей сам Морской Царь. Впрочем, не сказать, чтобы у маленькой рыбки был выбор. Точнее сказать, выбор был, только вот выбор несколько странный: или ты принимаешь то самое одно условие, о котором говорит Морской Царь, и тогда становишься тем, кем мечтаешь стать; или не принимаешь этого условия и остаешься все той же маленькой рыбкой. Как быть? Маленькая рыбка еще не успела додумать мысль об этом выборе до конца, как начала сама говорить Морскому Царю:

– Я на все готова, Морской Царь, только бы стать птицей! Я так хочу летать над морскими волнами, хочу, чтобы облака, тучи и небеса были близко! Это моя мечта!

– Что же, маленькая рыбка, коли мечтаешь стать птицей – станешь ей. Но только имей в виду: сколько ни проси меня ты потом, чтобы вновь я тебя превратил в рыбу, никогда я этого не сделаю. Что сделано, то сделано.

– Ура! Я согласна! Конечно, согласна! Я никогда не попрошу! Ничего не попрошу, о добрейший Морской Царь! Сделай же меня скорее птицей!..

И пока говорила это маленькая рыбка, Морской Царь делал свое дело – произносил слова волшебные, превращавшие рыбу в птицу. И стала маленькая рыбка птицей. Крыльями взмахнула и полетела. Ура – полетела! Сама! Только вот птичкой она тоже стала маленькой, очень маленькой, птичкой-невеличкой. Однако разве может это хоть как-то омрачить непередаваемое чувство полета? Море внизу, небо с облаками и тучами рядом! И пусть так длится вечно…

Спал Морской Царь, качаясь на волнах и подставляя мокрые бока теплому солнышку. И вдруг что-то легкое коснулось груди Морского Царя. Морской Царь приоткрыл один глаз и увидел, что на грудь ему села очень маленькая птичка, птичка-невеличка. Грязная, потрепанная, усталая. Только с очень большим трудом узнал Морской Царь свое творение – маленькую рыбку, ставшую маленькой птичкой. Что же случилось?

– Хочу снова стать рыбкой, маленькой рыбкой! – сказала так маленькая птичка и горько заплакала.

Да, потрепала жизнь беднягу птичку. Морской Царь был добрым царем, пожалел он маленькую птичку. Но не зря говорится: давши слово – держись, а не давши – крепись. Морской Царь был хозяином своему слову и от слова своего никогда бы не отступил. Не бывать никогда маленькой рыбке, ставшей маленькой птичкой, снова маленькой рыбкой! Не бывать! Однако… Морской Царь знал, что такое компромисс. И знал, когда можно прибегать к компромиссу, а когда делать этого не следует. Сейчас – Морской Царь знал это – компромисс возможен.

– Хорошо, – сказал Морской Царь, – ты будешь маленькой рыбкой, но останешься при этом и маленькой птичкой. Да будет так навсегда!

И с той поры стала маленькая рыбка-птичка маленькой летучей рыбкой. И с тех пор на судьбу свою не жалуется. И ничего не боится.

Сказка среды. В поисках счастья

Один юноша, сколько помнил себя, жил в деревне. Жил с родителями своими, с младшим братом и двумя младшими сестрами. Грамоте был обучен и счету. А что еще может быть молодому человеку надо для жизни? Отцу помогал в поле и на лугу, матери – дома помогал, по хозяйству. Нянчился с младшими, пока те были совсем еще несмышленышами, а как подросли, то стал с ними играть во всякие их любимые игры. Так проходили дни, недели, месяцы… Был ли юноша счастлив в жизни такой? Может быть, был, а может быть, и не был. Тут никто ответа настоящего не даст, потому что кто, кроме нас самих, может утверждать, счастливы ли мы? Уверен, что никто. Да и вообще – что такое счастье? Я часто думаю над этим вопросом, нередко спрашиваю у других людей, как те понимают, что такое счастье, читаю книги, отыскивая ответ… И всегда наталкиваюсь на очень разные вещи. Вот спросил я как-то у одного человека, который оказался в нашей местности по торговым делам, спросил: что такое счастье? И не задумался тот человек ни на миг, ответил мне: «Счастье – это богатство». Я не стал дальше того человека спрашивать, потому что знал по опыту своему, что если уж кто в чем убежден, то убедить в обратном не представляется возможным. Особенно не переубедить того человека, который считает, что счастье человеческое в богатстве. Более того, такого человека даже ведь можно понять. Ну как, скажите на милость, быть счастливым, не имея средств к существованию? Впрочем, среди бедных тоже встречались мне люди счастливые. Но, по правде сказать, не очень часто. Только мне кажется все-таки, что богатство само по себе еще не может в полной мере считаться счастьем. Богатство, как я думаю, может быть только способом достижения счастья. А счастье все-таки в чем-то другом. Но в чем? И шел я дальше по жизни, и спрашивал у встречных, что такое счастье, и узнавал что-то, а что-то забывал. Так уж устроена жизнь, что в ней мы что-то узнаем, но непременно что-то забываем. Многие ответы из тех, что доводилось мне слышать от встреченных мною людей, я забывал, но некоторые помню. Помню, например, как на мой вопрос о том, что такое счастье, ответила одна маленькая и древняя старушка:

– Счастье, сынок, это пока ты молодой. А как состаришься, так тут уж никакого счастья не видать.

Да, пока молодой. И я тоже думаю, почти что так же, как эта древняя старушка. Только вот стал я так думать, когда сам состарился, пока же был молодым, то думал по-другому. А что я думал тогда? Сейчас уже и не вспомнить. Слышу и иные ответы на свой вопрос, про иное читаю в книгах. Вот, в одной книге прочел, что счастье – рыба в неводе: тянешь невод – вроде бы тяжело, а вытащишь – ничего и нету. В другой книге прочитал про птицу счастья. Нашли ее детишки, в дом принесли, посадили в клетку, а птица почти что сразу же улетела. Обе эти мысли – про рыбу в неводе и про птицу – показались мне очень близки друг другу и близки мне. Ведь вправду получается, что счастье – это часто то, к чему ты стремишься, а когда только достигаешь этого, то уже нужно что-то другое, какая-то иная цель, достойная называться счастьем. Странникам это хорошо знакомо, путешественникам нашим. Вот идут они куда-то, даже зная, куда. Видят цель, мечтают о том, чтобы цели этой достичь. И вот приходят к ней, достигают ее. И тут оказывается, что достижение цели не сделало странника счастливым. Что же делать? Идти дальше. Идти в поисках невода, полного рыбы, в поисках той самой птицы счастья. Так и идут по миру те самые странники – странные, очень странные люди. Ищут счастья, но найти никак не могут. Да что там говорить, если я сам из таких вот людей, бредущих куда-то вечно в этой мировой бесконечности. Ну да речь сейчас и не обо мне вовсе. Ведь бреду по миру я не в поисках собственного счастья, а в поисках ответа на вопрос. Ищу его и не нахожу.

Раз довелось мне встретить художника. Художника не богатого и не знаменитого, самого простого художника, которого только и можно себе представить и каковых великое множество ходит по нашим дорогам. Мы вместе зашли в придорожный кабачок, съели яичницу с сыром, выпили по чашке черного чая, а потом, когда наш завтрак был завершен, я спросил у своего собеседника, что такое счастье. Ни секунды не задумываясь, художник ответил мне:

– Счастье мое – это мое творчество. Когда еще только задумываю я, какую картину буду писать, – я счастлив, когда готовлю холст – я счастлив, когда смешиваю краски – я счастлив, когда наношу первые штрихи – я счастлив, когда погружаюсь в работу – я счастлив, когда довожу картину до ума последними штрихами – я счастлив… Но более всего счастлив я, когда полотно закончено. Я смотрю на свое творение, и нет на всем свете в такую минуту человека, который мог бы сказать о себе, что он счастливее, чем я.

Замолчал художник, даже чуть прикрыл глаза от наслаждения. Но потом будто переменился весь, напрягся, сжался, даже пот на лбу его выступил. И продолжил мой собеседник речь свою:

– Но нет на свете и человека несчастнее меня в тот час, когда предстоит мне навсегда, на веки вечные расстаться с моим творением. Находится покупатель, и я продаю то, что смогло доставить мне столько радости, столько счастья. И ничего с этим не поделаешь. Такова жизнь. За счастье творчества следует платить по счетам. За любое счастье следует платить по счетам.

Помнится, тогда от этого разговора с художником стало мне грустно, очень грустно. И лишь спустя какое-то время, уже когда художник пошел своею дорогой, а я пошел своей, понял я, сколь велико то счастье, что творец испытывает, пока его творение в его власти. И ради этого счастья можно заплатить и расставанием. Так я тогда подумал.

Другой раз случилось мне беседовать с одним господином. И когда спросил я его, что для него счастье (с какого-то момента понял я, что важно узнавать не о счастье вообще, а о том, что понимает под своимсчастьем каждый человек), то этот господин мне ответил одним словом – любовь. И опять же, не мог не согласиться я с тем, что любовь – великое счастье, равных которому нет в мире и никогда не будет. И по-прежнему я много читал. Очень любил я тогда стихи. И из этих стихов узнал я еще о двух словах, которые выражают понятие счастья. Первое слово – это покой, а второе – воля. Долго потом думал я над тем, насколько соотносятся покой и воля со счастьем. И только спустя много лет после того, как прочитал эти строки великого поэта, понял я, что прав, ох, прав был наш гений. Ведь и правда, не так много порою надо для счастья – надо быть свободным и надо быть спокойным. А что еще нужно в жизни и что еще требовать от жизни? Впрочем, если уж быть точным, то поэт сказал так: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». То есть ни покой, ни воля счастьем не являются. Так что же тогда счастье? Узнал я из одной легенды древней, что было одному человеку предложено на выбор несколько даров: богатство, здоровье, сила, красота… Выбрал тот человек мудрость. И тем самым сделал себя до конца дней своих самым счастливым человеком в мире. И согласился бы я с этой легендой, но что-то мешало мне сделать так в странствиях моих.

И вот случилось так, что на пути своем встретил я того самого юношу, с рассказа о котором начал нынче. Юношу этого знал я раньше, а тут при встрече даже не узнал. Оказалось, что юноша этот ушел из дома, оставил родителей своих, братьев и сестер своих и пошел, как и я некогда, странствовать. Каково же было мое удивление, когда узнал я от этого юноши, что отправился он по миру, желая узнать, что такое счастье. И вот уже больше года, как пребывает он в странствии. Стал я юношу того уговаривать, чтобы вернулся он домой, чтоб бросил пути-дороги свои и больше не искал то, чего найти нельзя. Юноша слушал меня внимательно, кивал головой, но, похоже, совсем не собирался возвращаться, не хотел бросать стези, избранной им, стези поисков счастья. И не бросил, нет. Но по прошествии еще одного года судьба занесла меня в ту деревню, где прежде жил тот самый юноша. Увидел я дом родителей его, услыхал из-за забора голоса – голоса детские и взрослые. Казалось, говорившим было хорошо. И хотел я тогда зайти к семейству того юноши, хотел узнать, есть ли вести от него. Но что-то меня удержало. Что? Я так и не понял. И пошел я восвояси, пошел своей дорогой, оставляя за спиной деревню, в которую – я знал это – больше уже никогда не приду. Но знал я и еще одну вещь. И причины этого знания я понять не мог, хотя к тому времени научился в странствии своем понимать многое. Однако тут знал твердо – знал, что юноша тот уже вернулся домой, найдя свое счастье. И если я даже и не понимал, откуда я знаю это, то все же твердо верил в то, что юноша смог сделать то, чего не смог сделать я – смог найти счастье и вместе с ним вернуться в свой дом. Почему же я не смог сделать этого, а он смог? Этого я не знал и не знаю, а потому продолжаю идти по все тому же пути своему, продолжаю искать счастье.

Сказка четверга. Стихий величье

Мудрец жил на самой высокой горе. И был он велик в мудрости своей. И знал все обо всем, потому что был мудр. Но и потому, что жил на самой вершине самой высокой горы. Оттуда мудрецу было видно все. Видел он, как в океане двигались рыбы, как шли по пустыне караваны верблюдов, как по лесу звери спешили к реке, как в небесах птицы парили, а над ними облака, а еще выше планеты, светила небесные. И все в мире движется, подчиняясь единому закону. И все это видел мудрец. И знал обо всем этом. Но больше всего мудрец гордился тем, что некогда смог постичь он стихий величье. Некогда было время, когда мудрец, будучи уже мудрецом, жившим уже на горе, на самой высокой горе, все же еще не знал, не постиг еще величья стихий. Но долго наблюдая за жизнью мира, все же и величье стихий мудрец постиг. Постиг величье огня, величье воздуха, величье земли, величье воды. Только вот величья этого причину понять не мог никак. И все же как-то ранним утром пробудился мудрец ото сна с яркой мыслью о том, что он понял очень важное что-то, понял тогда, что великое здесь кроется в малом. И огонь велик, и вода, и земля, и воздух. Но причины этого величья в чем-то очень маленьком и очень, на первый взгляд, незначительном. Но как часто первый взгляд требует взглядов второго, третьего, четвертого… Как часто! И стал тогда мудрец внимательнее всматриваться в огонь и в воздух, в воду и в землю стал внимательнее всматриваться. И увидел мудрец тогда, что у каждой стихии есть живое сердце – тот зверь, который держит на себе эту стихию. И не зверь даже, а зверек, зверюшка малая и никчемная – никчемная на все тот же первый и ошибочный (потому что первый) взгляд. Однако именно в этих малых зверьках укрылись души стихий и разумы стихий и величье их. Понял тогда мудрец, что надобно ему нынче же спуститься с горы, пойти ближе к стихиям и только тогда познать души этих стихий. И мудрец, с вечера собравшись, утром отправился в путь. Стал спускаться с горы и уже вечером следующего дня стоял на берегу озера. Где искать душу воды? Мудрец недолго думал над этим, потому что знал очень многое. И знал он, что душа воды живет всюду, где есть вода. Душу воды можно найти и в пруду, и в реке, и в ручье, и в море, и в океане… Так почему же тогда мудрец решил искать душу воды именно в озере? Все потому, что он был очень мудр, очень. А раз был мудр, то не стремился искать что-то далеко, что можно найти близко. Так для себя мудрец это выразил, а если просто совсем сказать, то и река, и ручей, и пруд, и море, и океан располагались от высокой горы дальше, чем то самое озеро, к которому в поисках души воды пришел мудрец. Зашел в воду по колено и стал всматриваться в прозрачную синеву. Зоркий глаз мудреца видел все. Но не видел пока что главного – не видел того, что можно назвать душой воды. Как же узнает душу воды мудрец? Как отличит ее от всего того, что существует в воде, но душою воды не является? Для того и был мудрец мудрецом, чтобы сразу узнать душу воды, а как он это сможет сделать, того нам знать не дано, ведь мы с вами совсем не мудрецы… И вот тот миг настал! Увидал мудрец в толщах озерных волн ее – ту самую душу. Была это маленькая рыбка, настолько маленькая, что ни вы, ни тем более я точно бы ее не смогли увидеть. Но мудрец потому и был мудрец, потому что мог видеть то, чего другие не видят. Под серебристой чешуей рыбки разглядел он: рыбка-то не простая и даже не золотая; рыбка – душа воды. С радостью воспринял зрением своим мудрец эту рыбку, запечатлел в памяти, познал, как она устроена и чем живет. Теперь – мудрец твердо знал это – ничего ему не стоит при желании самому воссоздать такую же точно рыбку, такую же душу воды.

И отправился мудрец дальше. Впрочем, далеко ходить ему не надо было – ему нужна была рыхлая и плодородная земля; та самая земля, что обладает своей душой. Мудрец был мудр и поэтому взял с собой лопату. Вот и та самая рыхлая и плодородная земля, которую так искал мудрец. Теперь только понять предстоит, где копать. Но мудрец ведь был мудрецом – быстро нашел он то самое место. И стал копать. Если быть справедливым, то стоит сказать, что долго копать ему не пришлось. Раза три копнул – и вот она: душа земли. Кто же это? Трудно представить себе что-то в земле более ничтожное, более незначительное, более незаметное, чем маленький червячок, которого и раскопал мудрец. И мы бы с вами никогда бы в жизни не увидели в этом несчастном маленьком существе того, что гордо зовется душой земли. Однако мудрец видел это, ибо был тем самым мудрецом, а не кем-то из нас – не мною и не вами. Положил мудрец червячка ничтожного, незначительного и незаметного себе на ладонь и стал внимательно в этого червячка всматриваться. Если в это существо, извивающееся на ладони мудреца, стали бы всматриваться вы, если бы я стал всматриваться в него, то уж точно ровным счетом ничего бы не увидели, кроме тщедушного червячка, выпачканного в земле. Но мудрец ведь был мудрым, а раз так, то видел то, чего не видим мы с вами. Видел мудрец в этом извивающемся существе всю душу стихии земли, понимал эту стихию, любил ее. И самое главное, теперь мудрец мог без труда при желании восстановить душу земли, даже не глядя более на этого червячка. И отпустил мудрец червячка, а сам отошел чуть в сторону – как раз туда, где плодородную почву сменяют голые камни. Там остановился мудрец, чтобы развести костер.

Да, вы уже поняли, что теперь мудрецу предстояло найти душу огня, а чтобы найти душу огня нужен, как нетрудно догадаться, сам огонь. Мудрец заранее знал это, поэтому захватил с собой и огниво, и вязанку дров. Мы бы с вами наверняка поленились тащить за собой в такую даль не то что вязанку дров, а даже и огниво, однако мы с вами – отнюдь не мудрецы, да и не стремимся мы с вами к тому, чтобы постичь чью-то там душу, тем более душу огня. Мудрец же не только знал много, но и знал то, ради чего он так много знает. Где же в огне его душа? Мудрец пока еще не знал этого, но он знал твердо, что очень скоро он это узнает, потому что, в отличие от нас с вами, мудрец был мудр. И он увидел эту душу! И не только увидел, но сразу же понял: это именно она – душа огня! Стоило только огню разгореться, как среди его языков – оранжевых, алых, пурпурных – мелькнуло что-то. Мы бы с вами и не заметили того, что что-то там мелькнуло в пламени. А мудрец заметил. И вы даже уже знаете, почему. Конечно, потому что мудрец был мудр. И не было никого в мире в те поры, о которых речь, кто был бы мудрее того самого мудреца. И не было прозорливее и наблюдательнее его во всем свете. И увидел мудрец, как мелькнула среди огня маленькая ящерка. Как же не горит она? Что делает она среди пламени? Разве не хочется ей выскочить прочь из костра? Мы с вами думаем, что в огне ящерке плохо, что она там сгорит непременно. Думаем мы так потому, что не знаем главного – не знаем мы того, что ящерки в огне не горят, потому что огонь – их стихия. Нет, конечно, не все ящерки среди пламени чувствуют себя как дома, и даже не как дома, а просто дома. Но есть такие, которым костер – дом родной. И эта ящерка, что сейчас перед глазами мудреца мелькала в огне, как раз не только огня не боялась, но и радовалась огню, наслаждалась им. И не только… Эта маленькая ящерка была той самой душой огня, что искал мудрец. Долго смотрел мудрец на пламя, смотрел и думал, смотрел и запоминал. И запомнил. И когда костер погас и ящерка – душа огня – исчезла вместе со своей стихией, уже тогда знал мудрец, как ему воссоздать душу огня самому. А ведь ради этого все и затевал мудрец.

Теперь же дело было совсем за малым – найти душу воздуха. Чего легче, ведь воздух повсюду. Но это нам с вами кажется, что нет ничего проще, чем отыскать в воздухе вокруг нас эту самую душу, мудрец же знал, что найти душу воздуха можно только в очень определенном, в строго заданном месте. И чем выше расположено это место, тем больше шансов отыскать там душу воздуха. А вы помните еще, где жил мудрец? Конечно, помните: жил он на самой высокой горе, то есть на такой горе, выше которой нет в мире и не было никогда, и никогда не будет. Тут уже и мы с вами поняли, хоть и не являемся мудрецами: в поисках души воздуха мудрецу надо было вернуться домой, подняться вновь на свою гору. Так и сделал мудрец. И уже на следующий день у себя на горе мудрец смог увидеть душу воздуха. Мы бы с вами никогда в жизни не увидели тут души, но мы не мудрецы. Мудрец же узрел среди облаков совсем маленькую птичку, птичку-невеличку. У птички этой не было даже имени, настолько была она мала, настолько ничтожна. Однако именно эта птичка-невеличка и была той самой душой воздуха. И смотрел мудрец на нее, постигал ее, узнавая и запоминая, понимая, что к чему и – самое главное – для чего. Постигнув до предела душу воздуха, мудрец постиг стихий величье, всех четырех стихий. Но зачем было это нужно? Для чего? Мы с вами не знаем, мудрец же знал. Знал он о том, что его великий путь, путь мудреца, направлен на то, чтобы хаос сделать космосом. Да, мир наш очень уж беспорядочен. И миссия мудреца – навести в мире в порядок. Как это сделать? Мы не знаем, мудрец – знал. Ведь он был мудрым. Хотел мудрец на пути своем сделать так, чтобы все стихии слились в единый мир – мир космический. Ради этого и искал мудрец души стихий, и запоминал их, и много думал. И теперь час настал.

Не прошло и месяца, как мысли, собранные мудрецом, нашли себя в едином существе, созданном им ради благой цели – ради превращения хаоса в космос, беспорядка нашего мира – в общемировой порядок. Стоял мудрец на вершине самой высокой горы, на которой он и жил, а возле него стоял дракон. Был он крылат как птица, чешуя и плавники выдавали в нем природу рыбы, подвижен был как ящерица, живуч подобно червю. Был рожден дракон, чтобы и плавать, и летать, и ползать, и бегать. Был он силен и могуч, проворен и красив. И мир наш, глядя на этого дракона, созданного мыслью и знаниями человека, вдруг захотел стать миром порядка, захотел из хаоса превратиться в космос. Но, по всей видимости, желания мира и желания человека – даже самого мудрого – было тут недостаточно. Было что-то еще, что находилось вне мира и вне человека. И это что-то оказалось сильнее всего вокруг. Сильнее мудреца, сильнее творения его. Мудрец, будучи очень мудрым, очень быстро все понял – понял, что четыре стихии никогда ни ему, ни кому бы то ни было не подружить. Каждая стихия в своем величии будет всегда одна, будет одинока, душа каждой стихии останется сама в себе и для себя. И так и будет, потому что так было всегда. И мудрец знал это. Знал даже тогда, когда искал души стихий и постигал их, когда творил дракона из всех четырех душ стихий. Так зачем же, зная заранее о том, что ничего не получится, мудрец потратил столько времени и сил на сотворение дракона? Да, мудрец знал. Но чтобы быть мудрецом, мало только знать. Надо еще верить. Верить даже в то, что точно никогда не сбудется. Надо надеяться. Надеяться даже на то, чему не бывать никогда. Потому мудрец и был мудр, что не только знал, а и верил, и надеялся. И пусть нынче хаос не стал космосом, пусть беспорядок не обернулся порядком, пусть величие каждой стихии осталось только самим собой, пусть нынче так. В будущем, вполне вероятно, стихии подружатся, воцарится порядок, космос станет принципом существования мира. Надо только верить в это, надо на это надеяться. И когда-нибудь, возможно, все будет хорошо и в нашем мире. И восторжествует гармония величия всех стихий, основанная на мудрости человеческой.