Текст книги "Радио Хоспис"

Но его не хватило. Уже на дороге согнуло, словно от удара в живот. Стас глухо взвыл, сгреб обеими руками шляпу и зарылся в нее лицом. Чья-то рука легла на плечо, но никто из друзей не сказал ни слова. Они многое утратили за время войны и последующих лет, а научились очень немногому. Но право на плач оставалось за каждым. Иногда это было единственной собственностью человека в окопах, в холодных квартирах, в очередях, на биржах труда. Даже потом, когда жизнь успокоилась, а смерть наелась до отвала, даже потом у человека оставалось это право.

В руку сунули флягу, глоток водки обжег гортань.

– Стас, приятель, надо идти, – проговорил, присаживаясь на корточки, Скальпель.

– Как мне жить с этим? – шепотом спросил Стас.

– Тяжело. – Скальп покачал головой. – И это уже не пройдет. Станет слабее, но не пройдет никогда, старик. Но как-то жить надо. Я не советчик в таких делах, никто не советчик. Но иначе нам всем не стоит уходить с этого кладбища. Пойдем, старик, а вечером напьемся и разгоним чертей. Для начала… А там посмотрим, как быть.

Они разъехались в разные стороны. Спасать людей, чинить автомобили, отсыпаться перед ночной сменой в борделе. Такова была жизнь, и такова была смерть. Лишь сутулая фигура у могилы без памятника все еще маячила какое-то время в набирающем обороты зное, но и старый Захария в конце концов покинул хозяина – на этот раз навсегда. Захарии нужно было идти на площадь Лафалеттов, где в цокольном этаже детской библиотеки он снимал маленькую каморку, заваленную чужой обувью, рулонами кожи и прочей сапожной атрибутикой.

* * *

Марк Гейгер был легендой послевоенного сыска. А выглядел как давно не спавший крысоподобный болван, с желтушной кожей и пронзительными иглами глаз, лишенными ресниц и бровей. Пять лет назад он заразился, но успел осознать это прежде, чем голод превратился в единственную цель и убил в нем человека. Он дополз до больницы, где ему сделали экстренный диализ: других способов очистки крови от заразы тогда не было. Позже ему пришлось пройти несколько курсов химиотерапии и облучение. Марк Гейгер был еще и легендой послевоенной медицины, упомянутой во всех трудах этого периода. Один из пяти выздоровевших и единственный, проживший после излечения больше трех лет. Хотя лично Стас всегда ставил под сомнение факт выздоровления. Так или иначе, выйдя из больницы, Гейгер в течение года довел жену до состояния, близкого к нервному срыву. Она собрала вещи и перебралась к родителям. К счастью. С детьми Гейгер не виделся, не вспоминал о них прилюдно и не выставлял на рабочий стол их фотографии. Коллеги, включая руководство, старались свести общение с ним к минимуму, а за глаза его называли исключительно Ублюдком.

Но Марк Гейгер являлся единственным в своем роде специалистом по серийным убийцам. Он не проиграл ни одного дела. Он вычислял, находил, настигал. В его жизни больше ничего не было, но многие ли могут похвастаться, что единственное, что они умеют по-настоящему, они делают так же блестяще? Слабое оправдание характеру и ненависти окружающих. И все же… Когда Стасу на прошлой неделе сообщили, что его на какое-то время передают в отдел Гейгера, первое, что он почувствовал, – радость. Черт с ним, с Ублюдком. Настоящее дело, то, ради чего стоило браться за карьеру детектива, то, что имело смысл.

Все это было до звонка с Периферии, до жуткого дождя, оборвавшегося нестерпимым зноем, до очереди в морге при Академии криминалистики. До похорон…

Неделя. Иногда это семь страниц отрывного календаря, семь похожих один на другой дней, семь отрезков жизни, не оставивших по себе памяти. Семь дней, пролетевших незаметно, бессмысленно, так, что их могло и не быть. Но бывает, что каждая минута недели стоит семи дней, а дни растянуты в тысячелетия. Они плавятся, как горящий пластик, они мучительно долго собираются в каплю, прежде чем кануть в зловонном океане прошлого. И они прожигают то решето, тот фильтр, что отсеивает зловонное и гадкое и отправляет его в беспамятство, а памяти оставляет лишь куски покрупнее: моменты радости, моменты самых сильных переживаний, моменты удач и промахов. А тут один сплошной момент памяти, настолько большой, что не может протиснуться в отверстия решета, и настолько горячий, что оставляет ожоги на внутренней поверхности черепа.

За эту неделю сошли на нет затяжные дожди мая, утихла «Санта-Моника», рассеялись тучи. На крышах домов раскрылись бутоны солнечных батарей. Небо вновь бороздили собирающие энергию дирижабли, огромные, покрытые зеркальной чешуей туши. Между ними сновали легкие бипланы гражданской эскадрильи «Экзюпери» и мелкие, раскрашенные во все цвета радуги самолеты частных авиаэскадрилий. Они иногда терялись на фоне огромных зеркальных тел, а на посадочных площадках, оборудованных прямо на дирижаблях, могли уместиться сразу пять таких аэропланов. Город усеяли солнечные зонты шантанов. Вышли на торговые маршруты лоточники с сельтерской, квасом, лимонадом. Дамы вновь вернулись к ментоловым сигаретам и отказались от мехов.

Тысячи вещей могут произойти за одну короткую неделю. Сколько детей родилось в эти дни? А сколько человек разного возраста оказались на глубине двух метров в деревянных ящиках? Почему, по чьей вине? И была ли в этом чья-то вина? Сколько благих дел могло быть совершено за короткие семь дней? И сколько преступлений скрыла завеса неизвестности, хитрого разума, бесчеловечная расчетливость, которая только человеку и свойственна? Стас этого не знал и никогда не задумывался над этим. Раньше. Семь дней назад. Он не считал события, он принимал их, жил в их кружении. Так живут все до того момента, когда оплеуха судьбы ставит жирную точку в том, что было до, и тем, что случится после. Но человек – всегда человек. Пройдет немного времени, и человеческая память обратит точку в запятую. Так сложилось, и это почти всегда к лучшему.

Стас ехал в крайнем правом ряду, стрелка спидометра лениво болталась в районе отметки 30 км/ч. Ему необязательно было выходить на работу сегодня, Моралес дал ему восемь суток отгулов. Как и всякий старый солдат, он понимал, что такие события стоит загладить парой, а то и тройкой бутылок чего-нибудь обжигающего. Но Стас боялся пить в одиночку. Алкодемон никогда не приносил ему утешения таким образом, порождая в расслабленном разуме чудовищ и комплексы. К сожалению, Скальпель и Шрам не могли сорваться с работы раньше вечера, а раз так, Стас решил не дергать и Бруно. Он отправился в Управление. Нужно было срочно замусорить голову рутиной следствия, возвести преграду, которая, похоже, лопнула тогда, на водяном матрасе увядающей барменши. Нужно было вымотаться до отупения, а потом залить глаза, зная, что рядом три друга, способные заткнуть пасть и надрать задницу любому чудовищу.

Улицы в этот час были уже не так забиты, как ранним утром. Движение, впрочем, по всему городу стабильно держалось в состоянии «затрудненное». Стояла влажная духота, и если солнце не могло повсеместно пробиться ко дну улиц-ущелий, зажатых между шестидесяти-семидесятиэтажными небоскребами, то уж липкая духота царствовала здесь, как у себя дома. Стас включил радиолу, дав возможность цинику Халли заполнить тишину эфира неподражаемым музыкальным сопровождением, какое невозможно было найти ни на государственных радиоканалах, ни в музыкальных магазинах, ни даже у распространителей нелегальщины. Казалось, песни и исполнители, которые ставил этот неуловимый радиопреступник, существуют только в его коллекции. Радио «Хоспис» было запрещено минимум тремя приказами, его диджея разыскивала полиция, лично губернатор посвятил однажды воскресную речь пагубному влиянию некоторых так называемых культурных продуктов, в числе которых, помимо прочих, указал несколько мультипликационных сериалов, фривольные постановки театра AnigaV и радио «Хоспис». Немудрено, что аудитория старины Халли составляла едва ли не 70 % от общего числа слушателей. Стас с друзьями любили по пятницам распивать в «Долине» под пронесенный втихаря транзистор, слушая музыку, которую не крутило ни одно другое радио, сальные шуточки Халли о властях предержащих и общей обстановке в городе и преподносимые в неожиданном ракурсе новости.

Но сегодня Стас никак не мог сосредоточиться на голосе диджея. В нем то и дело раздувалась волна раздражения на все вокруг и на себя в центре всего. Его «Студебеккер» трижды замирал на долгое время: дважды у новых бестолковых светофоров в четыре цвета и один раз на железнодорожном переезде. По рельсам раздражающе неторопливо прогрохотал состав из открытых вагонов с какой-то техникой, укутанной в брезентовые чехлы. Зигмундштрассе перегородили, заставив плотный поток автомобилей двигаться неудобным объездным маршрутом через набережную Гете и площадь Иосифа. В конце концов оказалось, что за неделю произошло еще одно изменение: закрытый для частного транспорта диаметр центра города увеличили еще на две улицы. А Стас забыл дома пропуск. Пришлось искать новую стоянку, и, естественно, ближайшие оказались забиты под завязку, а там, где места еще оставались, драли три шкуры. Наконец, когда нагловатый пролетарий из охранников выставил цену в четыре кредита за полдня, Стас решил спустить псов, выхватил из внутреннего кармана значок и с удовольствием трижды лупцанул им наглого обиралу по лбу. Разумеется, место сразу же нашлось, причем за стандартную цену, и даже чек был выписан по всем правилам.

В Управлении Стас появился в одиннадцать, прошел пустым прохладным вестибюлем к лифтам, поднялся под бравурную музыку на третий этаж. И первое, чем был встречен, – это холодный взгляд Гейгера.

– Бекчетов?

– Да.

– Мне сказали, что в связи с личными причинами вы появитесь только завтра.

– Личные причины – это похороны отца. Я решил выйти сегодня.

Гейгер отвернулся к бумагам.

– В таком случае не стоило опаздывать на три часа, детектив.

– Я…

– Бумаги по делу на стенде. Через час общее собрание группы. Буду благодарен, если вы не станете меня сейчас отвлекать.

Вот и все. Марк Гейгер, сукин сын и начальник Стаса на ближайшие дни.

* * *

Из бумаг по делу ничего нового для себя Стас не вытянул. В течение недели некий снайпер убил шестерых человек в разных регионах подконтрольной человеку территории. На первый взгляд никакой системы по точкам убийств не наблюдалось. Преступник использовал разрывные патроны, снабженные микрокапсулами с мощной кислотой TTN-2. Благодаря этому установить личности пятерых жертв не удалось. Гибель шестого видела супруга убитого, она и вызвала полицию. Погибший – Хаим Брускин, польский еврей, инженер небольшой компании, специализирующейся на заказных автомобильных двигателях. Ничего примечательного. Мирный обыватель из яйцеголовых, слегка не от мира сего, хобби – домашняя кулинария. Жена утверждает, что врагов у покойного не было. На работе Брускин был тише воды, ниже травы, исполнительнее осла, да к тому же и нетребователен. Идеальный раб. Последний раз ему поднимали зарплату два года назад, за это время инфляция съела ее на 30 %, а руководство примерно на столько же увеличило обязанности Брускина. Но он работал и не роптал. Может, за это его и вальнул придурок с оптическим прицелом. Чтоб убрать из мира эту пародию на идеал. Пули были самопальными, но специалисты считают, что преступник использовал старую, снятую с производства модель снайперской винтовки «Сузуки». Что, в общем, тоже ни о чем не говорило. Может быть, убийца был старым солдатом, сохранившим сувенир со времен войны и не поставившим винтовку на учет согласно указу десятилетней давности, а может быть, юным кретином-школьником, еле насобиравшим денег со школьных обедов на этот допотопный агрегат. Впрочем, Стас отдавал себе отчет в том, что при его мизерном в этой теме опыте время для выводов еще не настало. Прежде всего нужно будет внимательно слушать то, что выскажут старшие детективы и особенно Гейгер, который на таких делах собаку съел. В конце концов, и это Стас тоже понимал, его причислили к группе в качестве черной рабочей силы. Грязная работа, слежка, засады, наблюдения, принеси то, передай это, выясни вот то. Все с этого начинали. И не важно, что ему уже, собственно, поздно начинать. Практически все его поколение живет с опозданием. Так уж судьба распорядилась.

Разобравшись с бумагами, Стас нашел стол со своей табличкой. Кто-то уже перенес сюда все его вещи, включая фотографию отца… Это был старый, слегка уже посветлевший краями снимок – кусок другого времени: Анатоль Бекчетов был в мундире дворянского научного общества, а Стас – в форме гардемарина первого года обучения… Вдруг навалилась невероятная усталость. Эмоции порой выжимают человека сильнее физического труда. А усилия, которые человек прикладывает для того, чтоб эти эмоции подавить, тем более. Стас снял пиджак, повесил его на спинку стула, огляделся и нашел глазами кофейник.

Стас наполнил стакан, вышел на лестничную площадку. Через минуту по лестнице спустился старший детектив Югира, также приписанный к группе Гейгера. Он был похож на яйцеголового: худой, низкорослый, к тому же на носу сидели очки с такими диоптриями, что, казалось, эти раскосые глаза просто не могут уместиться на черепе.

– Слышал о твоем отце, – сказал Югира, – мне очень жаль.

– Вы его знали? – спросил Стас.

– Нет, но я читал все его работы. В свое время я работал в одной из групп экспансии… Однако мне не пришлось с ним встречаться. Я бывал в штабе экспедиций, но ваш отец не был кабинетным человеком.

– Да… – Стас понял, что не знает, о чем еще сказать, да и не хотел развивать эту тему. – Вы тоже теперь в группе Ублюдка?

– Да, подал рапорт, как только узнал об этом деле.

Солнце преломлялось стеклами окна и заставляло дым плясать в своих объятиях. Где-то ниже этажом громко хлопнула дверь, процокали каблуки и затихли.

– Пожалуй, сделаю себе тоже кофе. – Югира поклонился и вошел в аудиторию, отданную группе Гейгера.

Во время войны остатки разбитого отряда, которым командовал Стас, вылетел на группировку желтолицых. Почти ни у кого не было патронов, а когда кончились последние, началась рукопашная. Самураи повыхватывали длинные прямые мечи, а ребята Стаса работали штыками. Будь их чуть меньше, япошки могли и победить. Отличные были бойцы. Когда в живых остался только их командир, он обратился к Стасу на ломаном языке и попросил права умереть так, как положено умирать командирам, проигравшим битву. Стас позволил. Японец точно так же, как секунду назад Югира, поклонился, выхватил короткий меч и вспорол себе живот.

Сколько бы ни прошло времени с тех пор – недели, месяцы, годы, – войну все равно будут помнить те, кто ее пережил. С этим бесполезно бороться, это можно только принять. И Стас принял. Давно уже принял. Он никогда не спрашивал, на какой стороне воевал тот или другой человек, он вообще старался не заводить разговоров о войне. Но это ничего не меняло. Теоретически все войны рано или поздно заканчиваются. Одним нужна капитуляция, другим – взорвавшаяся гневом природа. Последняя похожа на пожар, от которого твари бегут, не разбирая роду и племени, первая – на коммерческий договор. Есть и другие варианты, но действительность такова, что война – это такой ресторан, который закрывается с уходом последнего клиента. Пока жив хоть один солдат, хоть один беженец, хоть кто-то, помнящий войну не по книгам и киносводкам, война не кончится. Даже если десятилетия не звучат выстрелы, война продолжается. Сайонара…

* * *

Это здание проектировал знаменитый архитектор Шарль Бурлеск, и изначально оно предназначалось для университета. Француз справился с задачей блестяще, как, впрочем, всегда. Не повезло ему лишь в одном. Здание было построено летом 1918 года, а осенью того же года волна смятения, прокатившись сначала по сырьевым и финансовым биржам, выплеснулась на улицы. В течение следующих девяти лет молодые люди учились только одному – искусству выживания в условиях, при которых большинство других представителей рода человеческого категорически не могли это сделать. В университетах нет таких дисциплин. Многие прекрасные творения цивилизации людей были смыты той волной, но территории, где война разгулялась в полную силу, остались за Периметром, окружающим так называемую Периферию. Города, которые ныне подпадали под юрисдикцию Второго Периметра, война не уничтожила, хотя и оставила по себе память многочисленными шрамами и кровоподтеками. Над городом поочередно развевались то черный флаг анархистов, то зеленый стяг исламистов, то клетчатый штандарт Шахматных Королей. Все это были даже не воинские соединения, а мелкие банды, какое-то время контролировавшие город. Последнее полотнище, побывавшее на шпиле в годы войны, носило изображение серпа, молота и шапки клошара. Тогда здесь правила шайка «Революсьон». Она-то и сложила оружие при приближении регулярных сил отступающей под натиском природы объединенной коалиции. Почти все бойцы шайки были прощены, подпав под амнистию, и тут же призваны в ряды вооруженных сил. Да и, право, не так уж много бед они принесли по сравнению с другими бандами. Во всех этих перипетиях здание Шарля Бурлеска устояло. Его стены и по сей день носили выщербленные раны от выстрелов, а прекрасные витражи навсегда были потеряны и заменены обычными стеклами. Да и студентов здесь так и не увидели, разве что студентов юридических факультетов, присылаемых сюда на практику разгребать архивы и прочую бумажную пыль. Но оно выстояло, и оно по-прежнему было величественно и монументально, и территории вокруг него все так же не видели прямого солнечного света. Семь лет назад здание было отдано в распоряжение Управления юстиции Второго Периметра.

Что же касается Стаса, то он был благодарен Шарлю Бурлеску хотя бы за ту прохладу, которую хранили стены больших и малых аудиторий. Переименовывать которые, к слову, никто не собирался, их так и называли: аудитория отдела по борьбе с терроризмом, аудитория парамедицины, аудитория для работы с общественностью и т. д.

В смотровой (Стас понятия не имел, для чего она предназначалась изначально) было сумрачно. Узкие окна не пропускали достаточно света, а лампы, редко свисающие с высокого потолка, не могли осилить объема помещения. Единственным ярко освещенным (в силу архитектурных особенностей аудитории) местом была центральная часть амфитеатра, которую попирал в данную минуту Марк Гейгер, он же Ублюдок, он же легенда послевоенного сыска. На него были обращены взгляды двенадцати детективов разного срока службы, и воздух дрожал от противоречия: собравшиеся одновременно боготворили своего временного начальника и ненавидели его, желали ему скорейшей смерти и мечтали работать под его руководством вечно.

– Думаю, вы уже ознакомились с тем малым количеством деталей, которые нам известны по делу, – проговорил Гейгер, обводя скучающим взглядом собравшихся, – в противном случае вам стоит покинуть это помещение и больше сюда не возвращаться. Говоря о помещении, я имею в виду не данную аудиторию, а здание в целом. Не стану скрывать, когда я увидел список детективов, приданных мне по этому делу, я был разочарован. Лишь немногие из вас имеют достаточный опыт, что же касается характера преступления, то специализации, подобной моей, не имеет никто вообще. Моя бы воля, я бы работал один. Но руководство настояло, упирая на то, что данное расследование будет неплохим практическим занятием. Другими словами, господа, я ваш профессор, и я по своему желанию отстраню от занятий любого школяра, кто будет путаться под ногами или окажется недостаточно сообразителен. И мне плевать, если школяру окажется за пятьдесят и у него за спиной десяток лет работы в сыске. Это мое дело, моя территория.

– Ветер в спину, – еле слышно выругался сосед Стаса, светловолосый парень, которого Стасу до этого не приходилось встречать.

– По делу… – монотонно, все с тем же выражением невыносимой скуки продолжал Гейгер. – На первый взгляд… Расшифрую – как это видится руководству… Мы имеем дело с серийным убийцей. Мне так не кажется. На настоящий момент сложно делать уверенные выводы, но мне не удалось обнаружить никакой последовательности действий, никакого ритуала. А это основа для серийного убийства. К тому же утверждению нашего уважаемого руководства, – Стас при всем желании не смог бы выдавить из себя столько сарказма, сколько прозвучало в голосе Гейгера при слове «уважаемого», – противоречит тот факт, что убийца заботится о сокрытии личности убитых. Это нелогично. Нелогично для маньяка со снайперской винтовкой. Серийные снайперы не конкретизируют жертвы, для них это не важно. Есть только две группы серийных убийц, для которых смерть – вторичный факт. Минеры и снайперы. Для снайпера важна не столько смерть, и тем более не столько смерть какого-то определенного человека, сколько сам факт выстрела. Он – бог-вершитель с винтовкой в руках. Он показывает свою силу, он хочет, чтоб о ней знали. Он показывает не то, что способен убить, а то, что он владеет винтовкой на том уровне, который позволяет направлять судьбы. Многие серийные снайперы намеренно усложняют себе задачу, выискивая точки, совершить убийство с которых не так легко. Например, места, где дует переменный ветер, или места с плохим обзором. Он, преодолевая трудности, делает свое дело, он бог, для него не существует препятствий. Выстрел – вот что главное для серийного снайпера, великолепный, безупречный выстрел. Личность жертвы не имеет никакого значения. На будущее: примерно то же самое касается и минеров. Отличие одно – для некоторых серийных взрывников важно количество жертв. Но личность опять же не имеет значения… Наш снайпер уничтожает лица. Зачем? Возможно, это подпись убийцы, его фирменный знак… Но я так не думаю. Тем самым он конкретизирует жертву. Делает ее ключевой фигурой. Ее, а не себя, не выстрел. Это не вписывается в образ серийного снайпера. Впрочем, я не исключаю, что такая возможность существует. Человечество породило столько пороков, что, попадая на почву безумия, они порой прорастают самыми неожиданными всходами… Люди в целом – довольно безликая масса, но в моменты яркого проявления чувств иногда начинают удивлять подобием индивидуальности. Каждый из вас может оказаться однажды на месте разыскиваемого нами преступника, но я, при всем моем опыте, даже узнав вас ближе, чего я, к слову, делать не намерен, не смогу заранее сказать, к какой категории серийных убийц вас прибьет. На все воля случая, и именно случайности определяют направленность и почерк серийного убийцы. Именно случай, и только случай. Встав же на тропу, они, увы, теряют индивидуальность и… подпадают под определения. Впрочем, не волнуйтесь, если на той тропе окажется кто-нибудь из вас, рано или поздно он встретит меня, а уж я провожу его на электрический стул.

– Ветер в спину, – снова прошептал сосед Стаса, – вот же ублюдок.

– Поскольку меня обязали вас учить, – лицо Гейгера на секунду скривилось недовольной гримасой, – я посвящу один час основным аспектам моей работы. Не думаю, что это принесет пользу. Если во Втором Периметре появится серьезный маньяк, все равно вызовут меня. Но я получаю за это деньги, к тому же, работая со мной, вы должны знать как минимум основы, иначе начнете плавать. Итак…

Термин «серийное преступление» приписывают Роберту Ресслеру. Мне приходилось с ним общаться. Редкий зануда, но дело свое знал. Мы называли его Сукиным Сыном, так же как вы за глаза называете меня Ублюдком. И все же утверждение, что именно он является прототипом Джека Кроуфорда из «Молчания ягнят» и «Охотника на людей», лично я считаю смехотворным. Ресслер сформулировал определение… эээ… следующим образом. – Гейгер нацепил на нос старомодные очки и, отведя руку, зачитал: – «Серийное преступление – это многоэпизодные преступные деяния (количество эпизодов не меньше трех), совершаемые одним субъектом по неочевидным мотивам, в ходе которых объектом посягательств оказывается человек, ранее незнакомый субъекту, а время между эпизодами убийств превышает интервал, необходимый для эмоционального охлаждения субъекта после совершения деяния».

Отчеканив эти слова, Гейгер снял очки и осмотрел аудиторию. Стас, как и многие другие, сидел, пораженный тем фактом, что Ублюдок, судя по всему, учился у самого Золотого Роби, агента тогда еще существовавшего ФБР, по учебникам и делам которого учились все нынешние детективы. Гейгер пожал плечами и продолжил, вернувшись к усыпляющей монотонности:

– Ресслер знал свое дело, как я уже сказал. Но я знаю его еще лучше. Именно я составил список неоднократных убийств, которые стоит отделять от серийных преступлений: заказные убийства, ритуальные убийства, убийства во время военных действий, многоэпизодные убийства, целью которых является завладение материальными ценностями, групповые (массовые) убийства, совершенные в течение короткого времени под влиянием аффекта или по другим причинам (террористические акты, школьные расстрелы). Несмотря на безусловную логичность данного утверждения, не всегда легко отличить неоднократные убийства от многоэпизодных. Существующая классификация, особые приметы, характерные детали – вот что станет вашим оружием в ближайшее время. Я разделяю многоэпизодные убийства на следующие подразделы: серийные, массовые, запойные, или цепные. Вторые характерны тем, что они производятся в короткое время, иногда в течение нескольких часов, и в одном месте. То есть факт эмоционального охлаждения отсутствует. Большинство массовых убийц кончают жизнь самоубийством после совершения преступления. Запойные, или цепные, убийства производятся в течение более продолжительного периода времени, до нескольких дней, в разных местах и также без периода эмоционального охлаждения. О серийных я уже сказал. Существует мнение, что к серийным убийствам следует относить лишь те, что были совершены на сексуальной почве. Я с этим категорически не согласен. Секс – лишь один из возможных мотивов, но не только секс заставляет людей убивать… Далее. Серийные убийства классифицируются по мотиву и по методу.

Стас вдруг обнаружил, что торопливо записывает за Гейгером в своем рабочем блокноте. Осмотревшись, он увидел, что почти все достали свои блокноты, а Югира пришел со стандартной ученической тетрадью. Аудитория Шарля Бурлеска наконец выполняла свою истинную функцию. Правда, лекция была несколько жутковата…

– Существует четыре группы убийц по мотиву. Охотники за властью – наиболее часто встречаемые. Их цель – утверждение собственного превосходства над беспомощной жертвой и как результат компенсация ощущения собственной неполноценности. Вторая группа – гедонисты. Они совершают убийства ради получения сексуального удовлетворения. Третьи – визионеры. Представители данной группы серийных убийц нередко страдают шизофренией. Это убийцы с клиническим бредом и галлюцинациями. Ну и, наконец, миссионеры – убийцы, считающие себя мстителями, очищающими общество от скверны: проституток, гомосексуалистов, представителей той или иной национальности и так далее. К сожалению, эта классификация не идеальна, поскольку нередко одного и того же убийцу можно отнести к нескольким группам. Пример – Джек Потрошитель. Он вполне мог быть одновременно и миссионером, воображающим, что избавляет город от проституток, и гедонистом, получающим от убийства сексуальное удовлетворение.

Второй класс – убийства по определенному методу. Их делят всего на две группы: организованные и дезорганизованные.

Аудитория сохраняла такую гробовую тишину, какой редко удостаивался здесь любой другой докладчик. Даже во время собраний, проводимых руководителем Управления Айком Моралесом, люди позволяли себе откашливаться, скрипеть стульями, перешептываться. Но когда говорил Ублюдок, только редкий шорох бумаги и скрип грифелей или перьев ручек нарушали тишину.

– У организованных серийных убийц всегда есть четкий план действий по выслеживанию и убийству жертвы. В том случае, если план дает осечку, подобные убийцы способны отложить его выполнение. Другими словами, они держат свои стремления под контролем. Такие убийцы имеют средний или выше среднего интеллект, они относительно хорошо адаптированы в социуме, однако имеют глубокие расстройства личности. Иногда организованные убийцы теряют контроль над своими действиями и переходят во вторую группу. Дезорганизованные убийцы отличаются, как правило, наличием тяжелого психического заболевания или умственной отсталостью. Они не выслеживают жертву специально, никак ее не обрабатывают, попросту убивая первого встречного. Именно к таким убийцам принадлежит большинство «зараженных». Дезорганизованные убийцы не пытаются скрыть улик, они социально не адаптированы, чаще всего безработные или занимающиеся трудом, не требующим высокой квалификации и общения с людьми.

Что касается нашего с вами подопечного, то, будь он серийным убийцей, его следовало бы отнести к двум, а то и трем категориям сразу. Естественно, он работает по методу, и, естественно, он организован. Также не стоит исключать тот факт, что им движет некий мотив.

На этом лекция закончена, господа детективы. Нашей основной задачей на данный момент будет установление мотива или того, что движет убийцей. Узнаем, что толкнуло его на преступления, – сможем найти и самого убийцу. Сейчас зацепок нет, так что займитесь установкой личности жертв. Возможно, наш убийца окажется вполне нормальным киллером, нанятым для устранения нежелательных личностей. Может быть, убитые обладали или могли обладать какой-то важной информацией. Будете работать тремя группами. Руководители – Югира, Поте, Баркони – подчиняются лично мне. Младших детективов можете разобрать по своему усмотрению. К работе приступить немедленно.

Гейгер захлопнул крышку кафедры, развернулся и вышел из аудитории, не прощаясь. Ублюдок…

* * *

На этот раз лестничная площадка утонула в дыму настолько, что даже разъяренные лучи солнца не могли проделать в этом заслоне более-менее заметные прорехи. Девять младших детективов, и Стас в их числе, жадно втягивали дым сигарет, попутно обсуждая лекцию Ублюдка, самого Ублюдка и предстоящее дело. Как только Стас закурил, к нему подошел тот самый парень, что был его соседом в аудитории.

– Привет, я Ник. Слушай, я тут никого не знаю, а мы вроде как сидели вместе.

– Да. Я тебя помню. Стас Бекчетов.

– Ясно… Слушай… Я только вчера получил значок – и сразу сюда. До этого сидел на Периферии.

– Я это понял. По загару.

– А, да… Приходилось торчать на Стене, загоришь тут.

Ник прикурил и оглядел остальных.