Текст книги "Начало опричнины"

Сам Бельский избежал наказания благодаря заступничеству Боярской думы и высшего духовенства. 20 марта 1562 г. он был освобожден из-под ареста на поруки. За Бельского поручилась «в первую руку» группа влиятельных членов Боярской думы и во «вторую руку» более сотни княжат, дворян и приказных. В их числе были князья Оболенские (бояре Ю.И. Кашин, М.П. Репнин и Ф.М. Оболенский; дворяне В.Б. Тюфяка и Д.Ф. Шевырев); князья Ярославские (боярин И.М. Троекуров, а также Л.И. Засекин); боярин князь П.И. Микулинский-Тверской; Стародубские князья (Ф.И. Татев, Ф.И. Пожарский); князь В.В. Волк-Ростовский; старомосковская знать боярин В.В. Морозов, В.П. Ховрин-Головин и И.Ю. Грязной-ховрин, И.Ф. Воронцов, У.И. Данилов и т. д.⁶⁷⁴. Поручители отвечали за опального своими головами. В случае его отъезда они должны были заплатить казне также 10 тысяч рублей денег. В апреле 1562 г. за Бельского торжественно поручился митрополит Макарий и все высшее духовенство⁶⁷⁵.

В специальной грамоте Бельский клятвенно обязался не возобновлять попыток отъезда в Литву, обещал не сноситься с королем Сигизмундом и своею литовской братией князьями Слуцкими «ни человеком, ни грамотой», не принимать иноземцев и не «приказывати» с ними никакого «слова» за рубеж.

Важное значение имели обязательства Бельского, касавшиеся его взаимоотношений с другими удельными князьями. В них угадываются опасения правительства насчет удельно-княжеской фронды в целом. Первый боярин думы обязался не «приставать» ни к одному из удельных князей. Он обещал немедленно выдать правительству любое лицо, замыслившее «государьское лихо». Самым примечательным был, пожалуй, тот пункт грамоты, который запрещал Бельскому непосредственно сноситься с удельными князьями, «дружить» с их боярами и думными людьми⁶⁷⁶. Запрет имел в виду фрондирующих удельных князей Старицких, Воротынских, Вишневецких и т. д. После прихода к власти Захарьиных Старицкое удельное княжество стало естественным центром притяжения всех оппозиционных сил. Воротынские князья были крайне недовольны земельным законодательством, ограничившим их родовое землевладение. Владетель Белевского княжества Вишневецкий закончил все приготовления к отъезду в Литву. Правительство подозревало, что нити заговора ведут в Старицу, Воротынск, Белев, и старалось расколоть удельную фронду.

Бельский и некоторые другие фрондирующие удельные князья поддерживали связи со своей влиятельной литовской родней. Пролитовская ориентация удельной фронды вызывала у московского правительства особую тревогу, и тревога эта усилилась с началом русско-литовской войны.

В первых выступлениях удельной фронды участвовали ближайшие родственники царя, двоюродный дядя В.М. Глинский и племянник И.Д. Бельский. Неудивительно, что правительство пыталось разрешить возникший кризис, не прибегая к крутым мерам. И все же правительству не удалось избежать открытого столкновения с удельной фрондой⁶⁷⁷. Толчком к столкновению послужило бегство в Литву удельного князя Д.И. Вишневецкого. В апреле 1562 г. белевский князь был послан на Днепр, для того чтобы «делать недружбу» татарам и литовцам⁶⁷⁸. Оказавшись на Днепре, Вишневецкий бежал в Литву с 300 людьми и отрядом казаков. Изменник пытался силой увести с собой четыре сотни запорожских казаков, но те отбились и ушли на Русь⁶⁷⁹.

Царь Иван узнал об отъезде Вишневецкого, будучи в Можайске, в тот момент, когда русская армия закончила все приготовления для похода в Литву. Отъезд удельного князя, прекрасно осведомленного о военных планах Москвы, грозил нарушить все расчеты московского командования. 31 июля царь получил первые вести о Вишневецком, а 5 сентября выехал в Москву⁶⁸⁰. Опасаясь новых измен со стороны удельных князей, правительство решило сокрушить удельную фронду. Через два дня после приезда в столицу царь вызвал с южной границы и арестовал удельных князей боярина и слугу М.И. Воротынского и его брата А.И. Воротынского⁶⁸¹.

Воротынские играли видную роль в правительстве Избранной рады. Один из членов этой семьи входил в состав ближней думы⁶⁸². Во время династического кризиса 1553 г. Воротынские выступили на стороне Захарьиных⁶⁸³. В начале 50-х гг. царь пожаловал князю М.И. Воротынскому высший титул боярина и слуги. Подобного титула не имел ни один из удельных владык. В думе слуга князь М.И. Воротынский уступал честью разве что Бельскому и Мстиславскому. С первых лет Ливонской войны Воротынский, как старший и самый знатный из северских князей, не раз возглавлял оборону всей южной границы от татар.

Раздоры между царем и Воротынскими возникли после падения Избранной рады. Передают, что на князя А.И. Воротынского царь держал «гнев великой» со времени своей свадьбы в 1561 году⁶⁸⁴. Причиной раздора был, вероятно, вопрос о выморочной трети Новосильско-Одоевского удельного княжества, перешедшего после смерти князя В.И. Воротынского (1553 г.) в руки его вдовы княгини Марьи. Земельное Уложение 1562 г. начисто лишало двух младших братьев Воротынских права на выморочный «жеребей», включавший лучшие земли удела. Естественно, что Воротынские не желали с этим мириться и, вероятно, попытались провалить новый закон при обсуждении его в Боярской думе. По-видимому, в тот момент «князь Михайло (Воротынский. – Р.С.) государю погрубил», что стало одной из причин царской на него опалы⁶⁸⁵. В силу знатности и влиятельного положения в Боярской думе Воротынские стали подлинными руководителями удельной фронды наряду с Вишневецким и Бельским.

Правительство подозревало, что Воротынские участвовали в заговоре Вишневецкого, и опасалось их отъезда в Литву. Опасения эти были тем более основательны, что Новосильско-Одоевское удельное княжение расположено было на самой литовской границе. В Литве были прекрасно осведомлены о причинах опалы на М.И. Воротынского. Прошло пять лет, и гетман Ходкевич в тайной грамоте напомнил удельному князю, что тот едва не погиб из-за своей «удельной отчизны», подошедшей у границы от Москвы под «панство» короля⁶⁸⁶.

Для осуждения князей Воротынских правительство использовало донос княжеской челяди. В царском архиве хранился «сыскной список и роспросные речи боярина князя Михаила Ивановича Воротынского людей 71-го году»⁶⁸⁷.

Вследствие доноса князь М.И. Воротынский и вся его семья были сосланы на Белоозеро и заключены там в тюрьму⁶⁸⁸. Опальному боярину разрешено было взять с собой 12 слуг и 12 черных мужиков и «женок». На содержание семьи опального князя отпускалось ежегодно около 100 рублей⁶⁸⁹. Брата «слуги» князя А.И. Воротынского власти сослали в Галич на посад «в тын»⁶⁹⁰.

Тотчас после Полоцкого похода Боярская дума ходатайствовала за Воротынских, но смогла добиться помилования лишь для князя А.И. Воротынского, младшего из братьев. За удельного князя поручились видные руководители думы князь И.Д. Бельский и князь И.Ф. Мстиславский, бояре князья А.И. Нохтев-Суздальский, Д.И. Немого, Ю.И. Кашин и М.П. Репнин Оболенские, а также А.Д. Басманов и И.Я. Чеботов, большая группа княжат и дворян. Сумма поручительства определялась в 15 тысяч рублей⁶⁹¹.

Главным результатом суда над братьями Воротынскими была ликвидация Новосильско-Одоевского удела. С арестом удельных владык царь «вотчину их Новосиль и Одоев и Перемышль и в Воротынску их доли велел взяти на себя»⁶⁹². Есть все основания полагать, что, освободив князя А.И. Воротынского, правительство не вернуло ему его доли в удельном княжестве. 20 апреля 1563 г. А.И. Воротынский вышел из тюрьмы, а в мае царь Иван ездил в Воротынск, Одоев Старый и Перемышль и осматривал перешедшие в казну удельные города⁶⁹³. Примерно через год-два после освобождения князь А.И. Воротынский ушел в Троицко-Сергиев монастырь и вскоре умер⁶⁹⁴.

Ликвидация крупнейшего родового княжения Воротынских должна была послужить предостережением для всей удельной фронды и оппозиционной части Боярской думы.

Выступление удельных князей в начале 60-х гг. явилось симптомом глубокого раздора между правительством Захарьиных и высшей титулованной знатью, сохранявшей значительные позиции в Боярской думе. Через полтора месяца после ареста Воротынских царь подверг опале князя Д.И. Курлятева-Оболенского, некогда члена Избранной рады, вождя оппозиции в думе. После изгнания Сильвестра Курлятев был сослан в Смоленск, а еще через полгода получил полную отставку⁶⁹⁵. Официальная летопись глухо упоминает о том, что он был пострижен за «великие изменные дела», но в чем состояли эти дела, не разъясняет. Некоторые сведения на этот счет сообщает один любопытный документ, присланный в царский архив по личному распоряжению Грозного. В описи архива об этом документе сказано следующее: «Коробочка 187… да тут же грамота княж Дмитреева Курлятева, что ее прислал государь, а писал князь Дмитрей, что поехал не тою дорогою; да и списочек воевод смоленских, в котором году сколько с ними было людей»⁶⁹⁶. На первый взгляд, оправдательная грамота смоленского воеводы Курлятева, заехавшего не той дорогой, имела маловажное, даже пустяковое значение. Но помимо видимого содержания, эта грамота имела в глазах царя еще какой-то особый смысл, иначе он не стал бы посылать ненужную бумагу в архив с наказом хранить ее наряду с прочими важными документами.

Упоминание в описи двух загадочных документов по делу Курлятева вызывает несколько недоуменных вопросов. Зачем сосланному в Смоленск Курлятеву понадобилось оправдываться перед царем за то, что он поехал не той дорогой⁶⁹⁷?

Куда мог заехать опальный боярин, если иметь в виду, что Смоленск стоит на самом литовском рубеже? Для какой цели царю нужны были сведения о воеводах, служивших в Смоленске до Курлятева, о численности их вооруженных свит и т. д.? Все эти вопросы получают объяснения в том случае, если предположить, что во время пребывания в Смоленске Курлятев предпринял попытку уйти за рубеж в Литву, но был задержан и оправдался тем, что заблудился. То обстоятельство, что он «заблудился» со своим двором и вооруженной свитой, вызвало особое подозрение у правительства и служило уликой против опального. Недаром царь приложил к «делу» Курлятева список смоленских воевод, «в котором году сколько с ними было людей», и велел хранить его вместе с отпиской боярина.

Предположение об отъезде вполне объясняет тот факт, что Курлятев, посланный в Смоленск на год, в действительности пробыл там очень недолго и до истечения срока был смещен с воеводства.

В начале 60-х гг. спасения в Литве искали глава думы Бельский, князья Вишневецкий и Курбский, Заболоцкий и т. д. Курлятев скомпрометировал себя больше, чем все эти лица, вместе взятые, и, следовательно, в его попытке спастись за рубежом нет ничего удивительного.

Измена боярина Курлятева и его неудавшаяся попытка отъезда в Литву имела исключительно важное значение, имея в виду его выдающееся положение в Боярской думе. Правительство не решилось сразу же расправиться с ним. Только раскрытие заговора Бельского и отъезд Вишневецкого побудили царя рассчитаться с ненавистным вождем боярской партии, главным сподвижником Сильвестра. По летописи, царь велел заточить Курлятева в монастырь еще в октябре 1562 года⁶⁹⁸. Однако летописное известие расходится с показаниями других источников. Еще в начале XVII века в государственном архиве хранилось подлинное дело о ссылке Курлятева в монастырь: «Столпик, а в нем государева грамота от Троицы из Сергиева монастыря к Москве, к дияку к Ондрею Васильеву, да другая ко князю Дмитрею Хворостинину, да к дияку к Ивану Дубенскому, писана о князе Дмитрее Курлятева, как велено ево вести в монастырь к Спасу на Волок… иных столбцов нет лета 7071-го году»⁶⁹⁹. Из текста государевой грамоты следует, что царь отдал приказ о заточении Курлятева во время поездки на богомолье в Троицу. Но начиная с осени 1562 г. и до весны 1563 г. царь только однажды был в Троице; а именно после полоцкого похода 26 мая 1563 г.⁷⁰⁰. Видимо, судьба Курлятева была окончательно решена после совещания царя с Макарием в Троице весной-летом 1563 года.

Будущий опричный воевода князь Д.И. Хворостинин отвез Курлятева и его старшего сына Ивана в один из отдаленных монастырей на Ладожском озере. Жена Курлятева и две его дочери княжны были пострижены в Оболенске, родовом гнезде князей Оболенских, и оттуда увезены в Челмогорский монастырь в Каргополе⁷⁰¹. Заточение Курлятева и его семьи вызвало крайнее негодование среди знати в Боярской думе. Сообщая о повелении царя постричь Курлятевых, князь Курбский восклицает в сердцах: «неслыханное беззаконие! Силою повеле, всеродне, сиречь со женою и с сущими малыми детками, плачющих вопиющих, а по коликих летех подавлено их всех»⁷⁰².

Репрессии против руководства Боярской думы – князей И.Д. Бельского и «слуги» М.И. Воротынского и расправа с одним из подлинных вождей Избранной рады князем Д.И. Курлятевым углубили раскол между монархией и аристократической Боярской думой.

* * *

Мирные отношения между Россией и Крымом установились далеко не сразу, несмотря на многочисленные миролюбивые заверения обеих сторон⁷⁰³. Литовские дипломаты в Крыму прилагали отчаянные усилия к тому, чтобы побудить хана к новым набегам на Русь. Эта цель была достигнута с помощью богатейших «поминок» и подкупа ханских советников. В начале июля 1562 г. хан напал на московскую Украину⁷⁰⁴. Правда, вторжение носило характер простой демонстрации. В походе участвовало не более 15 тысяч всадников. Никогда прежде хан не «прихаживал» на Русь «в такове мале собрание», – отметил русский летописец⁷⁰⁵. Татары простояли у стен Мценска три дня, а затем спешно отступили в степи.

Московское правительство, невзирая на вероломство крымцев, вновь обратилось к Крыму с мирными предложениями после окончания Полоцкого похода⁷⁰⁶. Московский посол А.Ф. Нагой, направленный к хану с богатыми поминками, должен был договориться с ним относительно условий мирного договора⁷⁰⁷. Миссия Нагого знаменовала окончательный отказ Москвы от «наследства» Адашева в сфере восточной политики.

Настойчивые поиски мира с Крымом объяснялись неблагоприятным для России оборотом дел в Ливонии. Вслед за Литвой в Ливонскую войну вмешались крупнейшие прибалтийские государства, Дания и Швеция, принявшие участие в разделе ливонского наследства. В апреле 1560 г. герцог Магнус, брат датского короля, вступил во владение островом Эзель. Спустя месяц Ревель и Северная Эстляндия перешли под власть Швеции⁷⁰⁸.

Швеция, понесшая поражение от московских войск во время войны 1554–1557 гг., была слабейшим из противников России в Ливонии. Но московское правительство не ставило целью немедленное изгнание шведов из Ревеля. В августе 1561 г. оно предоставило шведам 20-летнее перемирие, тем самым идя на временное признание шведских завоеваний в Ливонии⁷⁰⁹. Договор со шведами имел свои скрытые цели. Москва рассчитывала использовать военные силы Швеции для разгрома Литвы, а затем изгнать из Ливонии самих шведов. Однако вопреки этим прогнозам Швеция направила свои основные военные усилия не против Литвы, а против Дании.

Считая Данию крупнейшей морской державой в Прибалтике, Россия искала прочного союза с ней. В июле 1562 г. в Можайске был подписан русско-датский союзный договор, по которому царь Иван признал владением Дании остров Эзель и прибрежную провинцию⁷¹⁰. Русско-датский союз был успехом скорее датской, нежели русской дипломатии. Россия не могла извлечь из него никаких выгод. В начавшейся шведско-датской войне естественным союзником Дании стала Литва.

Русская дипломатия пошла на уступки Швеции и Дании в Ливонии с единственной целью создания широкой антилитовской коалиции. Этого Москве не удалось достичь, зато ее усилия предотвратили образование широкой антирусской коалиции и тем самым создали относительно благоприятные условия для борьбы с противником «номер один» – Литвой и Польшей.

Со времени столкновения с литовцами под Венденом в 1560 г. военный конфликт между Россией и Литвой приобретал все более опасные масштабы. Летом 1561 г. московские воеводы предприняли поход на Венден и вышли на побережье Рижского залива⁷¹¹. Центр военных действий был перенесен в Южную Ливонию, находившуюся под властью Литвы. В ответ литовский гетман Н. Радзивил разорил Юрьевский уезд и после пятинедельной осады взял замок Тарваст⁷¹². Литовцы не пытались удержать занятый замок. Царь же велел разорить Тарваст, ставший предметом русско-литовского спора⁷¹³.

Успех литовцев ободрил ливонское рыцарство. 28 ноября 1561 г. магистр ордена Кетлер подписал соглашение с королем Сигизмундом-Августом. Владения Ордена окончательно перешли под власть короля. Литовские войска заняли всю Южную Ливонию, на территории к западу от Двины образовалось вассальное Курляндское герцогство, объявленное леном литовской короны.

Захват Литвой большей части ливонских земель положил конец колебаниям московского правительства. В Москве окончательно взяли верх сторонники «большой войны» с Литвой. Срок русско-литовского перемирия истекал в марте 1562 г., и Москва решила использовать это обстоятельство для вторжения в литовские пределы. Предав забвению предостережения Адашева, новое руководство приняло решение, которое оказало заметное влияние на ход и исход Ливонской войны. Кровавая двадцатилетняя война с Литовско-Польским государством потребовала от России громадного напряжения всех ее материальных и моральных ресурсов. Конечным результатом ее было тяжелое военное поражение и расстройство экономики.

В марте 1562 г. царские воеводы произвели нападение на окрестности Орши и Могилева, а затем разорили Витебск. К лету вся русская армия была сосредоточена на литовской границе для наступления в глубь Литвы. Вторжение не состоялось из-за набега татар на Мценск⁷¹⁴. Вскоре же в окрестностях Невеля произошло первое крупное полевое сражение между русскими и литовскими войсками, не имевшее решительного исхода⁷¹⁵. В декабре 1562 г. русская армия была вновь собрана на литовской границе, на этот раз в Великих Луках. Главной целью наступления был избран Полоцк, крупнейшая пограничная литовская крепость, закрывавшая кратчайшие пути из Москвы на Вильно, столицу Литовского великого княжества.

Ввиду крайне преувеличенных представлений о численности дворянского ополчения России полезно привести точные данные разряда Полоцкого похода 1562–1563 гг. В походе участвовала преобладающая часть вооруженных сил тогдашней России: 18 105 дворян и детей боярских (в их свите служило до 20–30 тысяч вооруженных холопов), 7219 стрельцов и казаков и, наконец, 6222 служилых татарина. Общая численность ополчения составляла 31 546 человек, а вместе с вооруженными холопами – до 50–60 тыс. человек. Не менее многочисленными были вспомогательные силы армии, обеспечивавшие перевозку артиллерии и обозов⁷¹⁶.

5 января 1563 г. в Великие Луки прибыл Грозный. Через неделю многочисленная русская рать выступила к Полоцку. Из-за отвратительного состояния дорог армия подвигалась вперед невероятно медленно⁷¹⁷. Чтобы преодолеть расстояние в 150–180 км, ей понадобилось более двух недель. Неширокая полоцкая дорога не могла вместить всей массы войск и обозов. Армия ежечасно застревала в лесных теснинах среди болот. Под конец полки утратили всякий порядок, пехота, конница и обозы перемешались между собой, и движение вовсе застопорилось. Порядок был восстановлен с большим трудом. Царь с приближенными самолично разъезжал по дороге и «разбирал» людей в заторах. Самым деятельным его помощником был расторопный обозный воевода князь А.И. Вяземский, впервые обративший на себя внимание царя.

В первых числах февраля русская армия приступила к правильной осаде Полоцка. Полоцкий гарнизон насчитывал около двух тысяч человек при 20 орудиях. В помощь Полоцку литовское правительство спешно, направило гетмана Н. Радзивила с 3400 жолнерами. Радзивил остановился в 7 милях от города, но оказать помощь осажденным не решился⁷¹⁸.

Огнем тяжелой артиллерии воеводы разрушили укрепления полоцкого острога и вынудили литовцев отвести все свои силы в Верхний замок. Ночью 10 февраля полоцкий гарнизон предпринял вылазку и попытался захватить русские батареи. Однако боярин И.В. Большой Шереметев с передовым полком отбил вылазку и «втоптал» литовцев в замок. Во время перестрелки Шереметев был контужен, и его место занял боярин князь Ю.И. Кашин⁷¹⁹. 11 февраля князь В.С. Серебряный, в подчинение которого была передана вся тяжелая артиллерия, приступил к расстановке батарей внутри сожженного острога против главной крепостной башни Полоцка «Темных ворот»⁷²⁰. В ночь на 13 февраля князь В.С. Серебряный приказал главному «нарядному воеводе» (начальнику артиллерии) князю М.П. Репнину подвергнуть крепость методическому обстрелу⁷²¹. В течение двух суток русская артиллерия бомбардировала город днем и ночью, «без опочиванья»⁷²². На рассвете 15 февраля князь В.С. Серебряный сообщил царю, что пушечным огнем удалось поджечь крепостную стену у больших ворот и что замок горит во многих местах. В тот же час Серебряный донес, что полоцкие воеводы сдали городское знамя и заявили о капитуляции⁷²³. Под утро литовцы покинули горящий город и сдались на милость победителя. Только польские роты находившиеся в крепостной башне, продолжали отчаянное сопротивление. Поляки сложили оружие лишь после того, как воеводы именем царя пообещали им свободу⁷²⁴.

Русское осадное орудие XVI века. Гравюра П. Дзедзица с рисунка Р.Ф. Штейна, конец XIX в.

На третьи сутки после капитуляции царь Иван торжественно въехал в Полоцк. Не желая ссориться с Польшей, он щедро одарил и отпустил на родину четырех пленных польских капитанов и 500 польских солдат⁷²⁵.

Русские не тронули православное население Полоцка. Зато все горожане литовского происхождения были уведены пленными в Россию. Самая жалкая участь постигла местное еврейское население. Благочестивый царь, отслужив молебен в честь победы над безбожными «люторами», велел истребить всех полоцких евреев⁷²⁶. В Литве первоначально отказывались верить сообщениям о таком невероятном варварстве⁷²⁷.

Падение Полоцка было крупнейшим событием Ливонской войны. Русская армия заняла ключевую крепость на Западной Двине, в устье которой находился крупнейший ливонский порт Рига. Успешное наступление в Литву царь намерен был использовать, чтобы продиктовать литовцам условия мира и добиться от них уступок в Ливонии. На первых порах расчеты Грозного как будто бы начали оправдываться. 21 февраля в царский лагерь под Полоцком прибыли литовские послы с предложением о мире. Войска были утомлены осадой, и царь поспешил заключить перемирие, продолжавшееся в течение почти целого года. В марте дворянское ополчение вернулось из Полоцка в Луки, откуда было распущено по домам⁷²⁸. Во вновь завоеванной крепости оставлены были воеводами князь П.И. Шуйский, герой полоцкой осады князь В.С. Серебряный и родня Басманова З.И. Плещеев.

Осада Полоцка в 1563 году. Гравюра из изданного в том же году в Аугсбурге «летучего листка». Автор не знал, как выглядел Полоцк и его укрепления, поэтому изобразил осаду типичного европейского города

Победоносный поход на Полоцк упрочил престиж и влияние правительства Грозного, которое тотчас после завершения похода стало готовить новые репрессии против недовольных бояр⁷²⁹.

* * *

С началом русско-литовской войны власти все чаще подвергали преследованиям членов боярской оппозиции и дворянской фронды. В дни осады Тарваста в 1561 г. литовский гетман Радзивил обратился к тарвастским воеводам кн. Т.А. Кропоткину, кн. М. Путятину и Г. Трусову с предложением изменить «окрутному и несправедливому государю» Ивану и перейти на королевскую службу, «з неволи до вольности»⁷³⁰. Царь подозревал, что его воеводы сдали Тарваст вследствие увещеваний гетмана, и по возвращении их из литовского плена велел расследовать их прошлое и родственные связи. В царском архиве хранилось «дело Тарваское про тарваское взятье, как приходил под Тарвас троетцкой воевода и сыск детей боярских родства, которые были в Тарвасе во взятье»⁷³¹. После розыска опальные воеводы были засажены в тюрьму, их вотчины и поместья конфискованы⁷³². Князь Кропоткин и его друзья сидели в тюрьме около года. Во время похода на Полоцк царь «пожаловал» их и велел освободить, «вымать» из тюрьмы⁷³³.

Количество «изменных» дел, подобных тарвастскому, заметно возросло в годы русско-литовской войны. В начале полоцкого похода на сторону литовцев перешел знатный дворянин Б.Н. Хлызнев-Колычев, предупредивший врагов о грозившей им опасности⁷³⁴. В дни похода, при остановке в Невеле (19–20 января 1563 г.) царь собственноручно казнил князя И. Шаховского-Ярославского⁷³⁵. Сразу после окончания Полоцкого похода в Литву отъехал служилый (удельный) князь Кудадек (Александр) Черкасский⁷³⁶. После 21 февраля 1563 г. к литовцам перебежал дворянский голова князь Г. К. Черкасский⁷³⁷.

Среди многочисленных измен и заговоров наибольшую тревогу правительства вызвало дело о заговоре стародубских воевод. В начале марта 1563 г. к царю в Великие Луки была привезена вестовая отписка от смоленского воеводы М.Я. Морозова, бывшего члена Избранной рады. Отписка М.Я. Морозова, сохранившаяся в книгах Разрядного приказа, лишена тенденциозности, неизбежной при летописной обработке. «Прислал к ним, – писали смоленские воеводы, – казачей атаман Олексей Тухачевский литвина Курняка Созонова, а взяли его за пяти верст от Мстиславля, и Курьянко сказал: король в Польше, а Зиновьевич (литовский воевода. – Р.С.) пошел к Стародубу в чистой понедельник (21 февраля 1563 г. – Р.С.) и с ним литовские люди изо Мстиславля, из Могилева, из Пропойска, из Кричева, из Радомля, из Чечерска, из Гоим, а пошел по ссылке стародубского наместника – хотят город сдати»⁷³⁸.

По Разрядам, в Стародубе служили наместник князь В.С. Фуников-Белозерский и воевода «для осадного времени» И.Ф. Шишкин⁷³⁹. Родня Адашева Шишкин был единственным из Ольговых, дослужившимся до воеводских чинов⁷⁴⁰. По словам Курбского, «сродник Алексеев» был «муж воистинну праведный и зело разумный, в роде (Ольговых. – Р.С.) благороден и богат»⁷⁴¹.

Царь придал отписке Морозову самое серьезное значение и «наспех» на подводах послал в Стародуб воеводу Д.Г. Плещеева, родню Басманова⁷⁴². Заподозренные в измене стародубские воеводы Шишкин и Фуников были арестованы и под конвоем отправлены в Москву. Началось расследование, которое привело к аресту почти всех родственников бывшего главы правительства А. Адашева. Под стражу были взяты окольничий Д.Ф. Адашев, его тесть П. Туров, воевода А.П. Сатин, шурин А.Ф. Адашева и т. д.⁷⁴³

Суд над стародубскими изменниками наэлектризовал политическую атмосферу до крайних пределов и вызвал первую крупную вспышку террора.

В дни, когда был раскрыт стародубский «заговор», боярин князь Курбский получил назначение на воеводство в Юрьев, что означало для него почетную ссылку. Прежде чем отправиться в Юрьев, Курбский заехал за семьей в Москву. Там он виделся со своим приятелем П.И. Туровым, вскоре арестованным по делу о стародубской измене⁷⁴⁴. Туров рассказал боярину о своих мрачных предчувствиях и «исповедал» ему «видение божественное дивное… проповедающее (ему. – ^Р.С.) смерть мученическую…»⁷⁴⁵. Через месяц «видение» сбылось: тесть Адашева сложил голову на плахе. Туров погиб примерно в одно время с И.Ф. Шишкиным. Тогда же казни подверглись брат А.Ф. Адашева – окольничий Д.Ф. Адашев с сыном Тархом и Алексей, Федор и Андрей Сатины с семьями⁷⁴⁶.

Розыск о стародубском заговоре положил начало длительной цепи репрессий против уцелевших членов кружка А.Ф. Адашева и приверженцев Сильвестра.

Многие сторонники павшего правительства понимали роковое значение «стародубского дела» и старались помешать готовившейся расправе с адашевскими родственниками. К числу лиц, пытавшихся заступиться за «изменников», принадлежал, по-видимому, боярин князь А.М. Курбский⁷⁴⁷. Сразу после Полоцкого похода он попал в опалу и был сослан на воеводство в Юрьев⁷⁴⁸. По пути к месту назначения Курбский заезжал в Псково-Печорский монастырь, где долго беседовал со старцем Васьяном и игуменом Корнилием. Весною 1563 г. опальный юрьевский воевода обратился к Васьяну с посланием. Он испрашивал у старца помощи и заступничества⁷⁴⁹. «И многожды много вам челом бью, – писал он, – помолитеся о мне окаянном, понеже паки напасти и беды от Вавилона на нас кипети многи начинают»⁷⁵⁰. Упоминание о Вавилоне имело аллегорическое значение. В повести о Вавилонском царстве, получившей распространение на Руси в конце XV–XVI вв., обосновывалась идея преемственности царской власти в Византии от повелителя Вавилона⁷⁵¹. Под напастями и бедами «от Вавилона» Курбский подразумевал гонения со стороны царя.

* * *

Среди различных боярских группировок, поддерживавших правительство Сильвестра, одной из самых влиятельных была группировка князей Старицких. Сильвестр был доверенным лицом и советником первого из удельных князей. С распадом правительственной коалиции Сильвестра Старицкие лишились прежнего влияния в правительственных сферах. Приход к власти Захарьиных оживил давнее соперничество между Старицкими и их заклятыми врагами Захарьиными. Вполне понятно, что Старицкие не только примкнули к удельно-княжеской оппозиции, но и возглавили ее. Со своей стороны Захарьины лишь ждали удобного повода, чтобы избавиться от опасной родни. После Полоцкого похода такой повод наконец представился. Едва правительство завершило расследование о заговоре Стародубских воевод, как был получен донос на Старицких. Доносчик Савлук Иванов служил дьяком у Старицких и за какие-то провинности был посажен ими в тюрьму⁷⁵². Будучи в тюрьме, Савлук ухитрился переслать царю «память», в которой сообщал, будто Старицкие чинят государю «многие неправды» и держат его, дьяка, «скована в тюрьме», боясь разоблачения. Иван велел немедленно же освободить Савлука из удельной тюрьмы. Доставленный в Александровскую слободу, дьяк сказал на Старицких какие-то «неисправления и неправды». «По его слову, – сообщает летопись, – многие о том сыски были и те их неисправления сыскана»⁷⁵³. Розыск по делу Старицких начался в июне 1563 г. и закончился только к началу августа. Официальная летопись отмечает продолжительность следствия, но обходит полным молчанием вопрос о причинах осуждения первого из удельных князей. В чем состояли «неправды» и «неисправления» Старицких, можно лишь догадываться.

Правительство Захарьиных специальным распоряжением воспретило князю Бельскому всякие сношения с думой Старицкого удела. По-видимому, Старицких подозревали в причастности к заговору Бельского – Вишневецкого и в тайных сношениях с Литвой. Некоторые события, происшедшие во время Полоцкого похода, как будто подтвердили эти подозрения. В дни похода на сторону врага перешел знатный дворянин Б.Н. Хлызнев-Колычев. Изменник «побеже ис полков воеводских з дороги в Полтеск и сказа полочаном царев и великого князя ход к Полотцску с великим воиньством и многим нарядом»⁷⁵⁴. Перебежчик выдал врагу важные сведения о планах русского командования, которые немедленно же были переданы полоцкими воеводами литовскому правительству.