Текст книги "Все мои ребята. История той, которая протянула руку без перчатки"

Я знала, как много эта еда значит для людей, так почему бы не поделиться ею и сейчас? Я принялась собирать остатки, пока никто не успел мне возразить.

– Мари, у вас же есть бумажные тарелки? – спросила я. – Дайте мне те, что получше и покрепче. Отлично! Дорис, передайте, пожалуйста, фольгу.

В конце концов мне принялись помогать все женщины, хотели они того или нет.

И вдруг – вот те на! – моя жареная курица. Почти нетронутая.

– Кажется, курица никому не понравилась.

Я специально съела совсем чуть-чуть, чтобы хватило остальным. Я знала, что курица удалась на славу.

– У нас и так было много еды, – тут же отреагировала Мари.

– Что ж, я придумаю, куда ее пристроить, – так же быстро ответила я, обернув сковороду фольгой.

Мы с Эллисон, словно эстафетная команда, начали носить еду в машину. К нам сразу же присоединились мужчины, ведь они были готовы на все, лишь бы побыстрее оказаться дома. Вскоре все заднее сиденье моего автомобиля было заставлено едой, и мы с Эллисон уехали.

– Минуточку, – обернулась я к дочери. Мы притормозили у почты, и я потянулась к бардачку. В канун Рождества нам пожертвовали столько всего для больных СПИДом, что я начала возить с собой благодарственные открытки с марками и синюю ручку. Одну открытку я даже отправила той ужасной женщине из «Холлмарк».

– Жительницы юга знают, как важны благодарственные открытки, – сказала я Эллисон. – Чью открытку Мари получит первой, того она и пригласит в следующий раз.

В правильно подписанной открытке должна быть отмечена деталь, глядя на которую адресат будет всякий раз вспоминать о тебе.

– Как только я ступила на вашу великолепную лужайку, меня поразил ваш чудесный дом, – произнесла я вслух, выводя эти слова на прислоненной к рулю открытке. Мари стремилась быть лучше всех своих соседей, так что это должно было сработать.

Я хотела было облизать марку, но тут вмешалась Эллисон.

– Нет, дай мне, – попросила она.

– Держи, – сказала я. – Только приклей ее на конверт. Это не просто наклейка, поняла?

– Та-дам! – с гордостью воскликнула Эллисон.

– Молодчина, – сказала я. – А теперь отнеси конверт в почтовый ящик, и мы отвезем еду нуждающимся.

Мы целый час разъезжали по городу, останавливаясь у мотелей, где жили мои ребята, и у домов мисс Энн и Мельбы. Одинокие люди, как правило, совы, а не жаворонки, так что я знала, что мы никого не разбудим. Мы будто решили переиначить игру «Сладость или гадость»[16]16
  Англ. Trick-or-Treating (букв. «Неприятность или угощение») – одна из традиций праздника Хеллоуин в англоязычных странах. Дети в костюмах (часто монстров) ходят от дома к дому, выпрашивая сладости.


[Закрыть]: звонили людям в дверь и давали им что-нибудь вкусное.

– Курицу можете не разогревать, – говорила я всем. – Фрикадельки, конечно, чуть подкачали, но кекс непременно спасет положение!

Молодые люди чахли на моих глазах, и я думала, что если буду поддерживать их вес, то у них получится дать смерти фору. Мне надоело наблюдать, как они умирают. Теперь я пыталась помочь им выжить.

Я начала для них готовить. В свой выходной могла настряпать им еды на целую неделю. С моими доходами это было не так-то просто, и мне приходилось подключать всю свою изобретательность. Благо мои кулинарные навыки облегчали эту задачу. У соседа был огромный участок, по площади сравнимый с двором перед домом. Летом он всегда искал, кому бы отдать излишки овощей. Я готовила овощи отдельно или добавляла их в мясной рулет, чтобы он стал больше по объему. Зимой у нас была куча ненужной капусты и брюквы. Сама-то я не большая любительница брюквы, но многие из моих подопечных выросли в деревнях, и этот корнеплод дарил им вкус родного дома. А еще я никогда не проходила мимо персиковых деревьев, усыпанных плодами: вот тебе и готовый пирог. А сколько ежевики я собрала, уж и не помню! О яблоках, которые свисали повсюду с августа до конца зимы, и говорить нечего.

Иногда я ездила за город, в Кольер-Спрингс, – старожилы безгранично верили в питательные свойства дикого кресс-салата, растущего в неглубоких ручьях. Кресс нужно было искать в нескольких футах от свежих источников, чтобы быть уверенной в том, что растение ничем не заражено. При этом мне приходилось быть внимательной – в зарослях кресса любили сворачиваться змеи. Я приносила с собой грабли и сперва вытягивала растение из воды. Так змеи успевали выскользнуть из своего убежища и спрятаться в другом месте, прежде чем я брала охапку травы в руку.

Мой двоюродный брат, живший на Эмити-роуд, занимался скотоводством и звонил мне всякий раз, когда продавал корову.

– Приезжай, милая, – говорил он. – У меня для тебя кое-что есть.

Он разделывал тушу для покупателя, и у него оставались никому ненужные обрезки мяса. А еще я заглядывала в «Мак Клардс» – самый известный барбекю-ресторан в Хот-Спрингсе – и вежливо интересовалась у работников, не осталось ли костей от окороков или мясных обрезков: если везло, у меня выходила огромная кастрюля похлебки с зеленью или даже с фасолью. Достаточно было сварить белую фасоль с большой бедренной костью из «Мак Клардс» и приправить все лавровым листом: блюдо для моих ребят получалось просто волшебное! Иногда обрезков хватало даже на сэндвичи со свининой. И тогда я угощала парней жареным мясом, за которое люди обычно платят немалые деньги.

– Вот, пожалуйста, – говорила я. – Вам даже не пришлось ждать в очереди, пока освободится столик. Мясо с фасолью прибыло к вам само!

Осенью и зимой открывался сезон охоты на оленей, и я с протянутой рукой была тут как тут.

– Могу я забрать то, что вам не нужно?

Охотнее всего я соглашалась на шейные кости, потому что на них всегда оставалось много мяса. Но самым ценным был костный мозг: я вынимала его и варила бульон для тех, кто был слишком слаб, чтобы есть. Разбивала кости молотком, смазывала их уксусом, чтобы достать все самое питательное, потом ставила добытый костный мозг на медленный огонь и варила весь день и всю ночь. Парни могли пить бульон из кружки. Тем, у кого не было сил поднести кружку к губам, я помогала. А когда им становилось сложно пить из кружки даже с моей помощью, кормила их с ложечки.

Но были продукты, которые мне все-таки приходилось покупать. Как-то раз, когда мы с Бонни приехали за покупками в «Крогер», она спросила, что за армию я пытаюсь накормить.

– Я отвожу еду моим ребятам, – ответила я. – Им так намного лучше. Я это вижу.

– Я хочу тебе помочь, – сказала она.

– Бонни, ты много чего умеешь, но только не готовить.

– Я про продуктовые талоны, – сказала Бонни.

Какая-то женщина, услышав эти слова, посмотрела на Бонни и высокомерно кивнула, словно моя подруга заслуживала продовольственные карточки одним своим видом.

– Ты уверена? – спросила я.

– Я все равно не могу есть в прямом смысле этого слова, – сказала Бонни; ее еду мы измельчали, чтобы она проходила через зонд.

Бонни отдавала мне половину своих продуктовых талонов, и мы стали ездить в магазин вместе.

Но парни продолжали умирать. Я поняла, что если пациентам было что-то нужно, больше шансов им помочь у меня было в ночные смены или в выходные. Тем, кто дежурил в ночную смену, было плевать на то, что я делаю, лишь бы я не доставила им неприятностей: «Можете спалить больницу дотла, но чтобы к утренней пересменке все было в порядке».

Обычно, если позволяла ситуация, я отвозила парней в Литл-Рок. Медицинский центр Хот-Спрингса был нашим запасным вариантом.

– Если медицинский центр Хот-Спрингса уйдет под землю, а меня рядом не окажется, поезжайте в Литл-Рок, – говорила я. – И даже не думайте о больнице святого Иосифа.

В больнице святого Иосифа мне приходилось скандалить чаще, чем в других местах. Тамошние врачи, уважаемые мною горожане, тыкали в меня пальцем и говорили, что я умру. При этом они упрекали меня в том, что я привожу людей, которые подвергают окружающих риску. Доктор Портер, онколог, ужасно злился, что больных СПИДом размещают на его этаже, и считал меня омерзительной, потому что я заходила в палаты, а он оставался в дверях. Однажды, когда я занесла карточку одного из пациентов в изолятор, он окончательно вышел из себя: кричал на меня так громко, что у него изо рта вылетала слюна.

– Доктор, но там ведь больные люди, – пыталась я его успокоить.

– Не надо говорить мне про больных людей! – орал он.

Думаю, он и вправду верил, что карточка стала заразной. Именно из-за доктора Портера медсестры считали в порядке вещей оставлять подносы с едой у дверей палаты. Это было по-настоящему отвратительно! Ведь я лично знала умирающих: сначала кормила их сэндвичами с курицей, а потом бульоном из кружки. Теперь же они оказывались в заточении там, где о них едва ли позаботятся. Мне казалось, что в моих силах пристыдить доктора Портера и заставить его проявлять больше сочувствия.

– Вы слышали про специальную диету для больных СПИДом? Она состоит из пиццы и панкейков.

– О чем вы говорите? – От возмущения у него подергивалась вена на шее.

– Пиццу и панкейки можно просунуть под дверь, – сказала я. – От этого будет больше пользы, чем от работы ваших подчиненных.

– А я не хочу, чтобы эти люди находились в больнице!

– Они сами этому не рады.

– Если один из них меня заразит…

– Заходя в палату, надевайте презерватив.

Доктор Портер предпочел удалиться с оскорбленным видом. Иногда я действительно немного перегибала палку, но как иначе вытерпеть переполнявшую меня злость?! Что делать, если в больнице есть люди, с которыми не получается по-другому? Но обычно я старалась вести себя как можно более профессионально. Я называла такой стиль поведения медицинским костюмом.

– Если для этого мне нужно позвать врача… – говорила я медсестрам.

– Нет-нет, врача звать не нужно.

Они были готовы на все, лишь бы не получить разнос от доктора. Даже от воображаемого. И в такие минуты я чувствовала, что сама превращаюсь в такого доктора. Я изучила все доступные источники и очень гордилась тем, что запомнила несколько терминов: некоторые больные ослепнут от цитомегаловирусного ретинита, если проживут достаточно долго; а вот их легкие поразит пневмоцистная пневмония, от которой почти невозможно уберечься. Все это я записывала в блокнот, отмечая, что саркома Капоши встречается только у тех, кто бывал на побережье. Больных с этой фиолетово-красной сыпью показывали в новостях в те редкие разы, когда по телевизору говорили о СПИДе.

Я записывала все это, думая, что, может, больным станет легче, если они будут знать названия своих недугов, и на тот счастливый случай, если мне на помощь подоспеет тяжелая артиллерия или федеральное правительство. Это был один из способов упорядочить хаос. Способ хоть как-то почувствовать, что ситуация под контролем, – ведь это возможно, когда мы называем вещи своими именами?

Фраза «это пневмоцистная пневмония» была бесполезной, когда больного знобило так, что его было невозможно согреть, собери я хоть все одеяла из всех палат. Иногда все, что мне оставалось, – лечь рядом, чтобы отдать немного собственного тепла.

Фраза «это цитомегаловирусный ретинит» ничуть не облегчала страдания, когда начинало пропадать зрение: сначала перед глазами возникала дымка, а потом ее сменял плотный занавес полной слепоты. Чтобы заглушить звонки телефона и болтовню медсестер, я закрывала дверь и читала ребятам вслух. Сперва меня увлекали и успокаивали книги Даниэлы Стил и Норы Робертс. Ради собственного удовольствия я могла читать по три книги одновременно и бралась то за одну, то за другую, словно переключала каналы на телевизоре. Но все они казались мне поверхностными, – да и с моей стороны было бы бесчеловечно читать книгу с открытым финалом человеку, который сам стоит на краю пропасти. Я поняла, почему умирающим читают Библию. Она напоминала о том, что этот путь уже был кем-то проделан. Но мне не хотелось приносить в больницу Библию – этим парням и без того достаточно часто пытались ее всучить.

Я стала носить с собой старый путеводитель по архипелагу Флорида-Кис. Эта книга осталась у меня из детства, а когда умер папа, я читала ее, чтобы погрузиться в воспоминания о нашей поездке на острова. Я читала путеводитель ребятам, и мы будто вылетали из больницы и оказывались в невероятных местах, вдали от бед и печалей. Все они вернулись в Арканзас: в место, которое подарило им жизнь и которое не хотело принимать их обратно. И мысленно мы уносились из этого штата.

Первая наша остановка всегда была в Ки-Ларго. Я зачитывала описание этой местности и рассказывала, как в детстве бывала там с отцом. Затем мы переносились в Айламораду, плавали там с дельфинами и погружались в ярко-бирюзовую воду, которая постепенно принимала холодный синеватый оттенок, и нам встречались скалярии, будто подсвеченные изнутри: они проносились мимо ядовито-желтыми, фиолетовыми и голубыми вспышками. Мы трогали коралловые рифы, выросшие на обломках кораблей: зеленые и фиолетовые полипы густо облепили остовы покинутых грузовых судов. Мы обсыхали на известняковом пляже: за несколько миллиардов лет рассыпавшиеся ракушки превратились в твердую породу.

К концу путеводителя мы добирались до Ки-Уэста. Иногда, если было нужно, кое-какие разделы книги я пропускала и, чтобы успеть, давила на газ, пролетая по Семимильному мосту. Для нас Ки-Уэст был центром притяжения геев, где нам встречалось столько же роскошных мужчин, сколько лилово-розовых цветов на клумбах. Добравшись до Ки-Уэста, мы понимали, что здесь нас никто не осудит. Мы улыбались или просто вздыхали, и ребята могли увидеть велосипедиста в коротких шортах или пловца, точь-в-точь походившего на парня, с которым они впервые поцеловались.

Мы сбегали туда, где ребятам было спокойно и тепло. Туда, где не нужно было прятаться, туда, где не было ничего плохого в том, чтобы восхищаться мужской красотой, озаренной солнцем. Словно прекрасные мужчины для того и существовали – чтобы ими восхищались и любили.

Глава шестая

Утро пятницы в апреле 1987-го: вот я очень переживаю, что Эллисон попросила у меня две вафли, а в итоге не съела даже половину одной, а вот все это перестает меня волновать…

Эти слова из выпуска утренних новостей донеслись до меня из стоящего в гостиной телевизора. Накануне принцесса Диана посетила недавно открытое в Лондоне отделение для больных СПИДом. Я замерла у телевизора. А потом опустилась на колени, чтобы ничего не пропустить. «Принцесса Уэльская не выказала ни малейшего беспокойства по поводу своего визита в больницу Мидлсекса, в которой открылось новое отделение для больных СПИДом, – произнес британский корреспондент, тот, что всегда рассказывал о новых поворотах королевской мыльной оперы с участием Дианы и принца Чарльза. – Все гадали, снимет ли принцесса перчатки, когда станет здороваться с медицинским персоналом и девятью пациентами нового отделения».

– Она без перчаток, – прошептала я, глядя, как высокая красавица Диана идет по коридору в синем платье до колена с длинными рукавами.

Вот она пожимает руку каждому из девяти пациентов отделения, но их лиц мы не видим. «Целое отделение для больных СПИДом», – думала я. Диана провела там больше часа, но ее общение с пациентами не засняли. «Пациенты побоялись, что их личности могут быть раскрыты», – пояснил корреспондент. А Диана ничего не боялась. Кто-то из работников больницы в своем интервью сказал, что принцесса садилась на кровать к лежачим больным.

На экране возникла фотография улыбающейся Дианы, сидящей напротив человека, которого видно лишь со спины. «Только этот пациент согласился сфотографироваться с принцессой при условии, что фотограф станет у него за спиной». Тонкая шея, темные жидкие волосы. Он очень похож на моих ребят. Интересно, сколько ему осталось? Диана улыбается так широко, что может показаться, будто она делает это не вполне искренне, – думаю, она знает, что того парня скоро не станет. Взяв его за руку, принцесса почувствовала, как он ослаб.

В выпуске новостей перешли к следующему сюжету, но я так и сидела у телевизора. Кажется, что-то начало меняться. Эллисон крикнула из кухни:

– Я не голодная.

– Ничего страшного, – сказала я и уверенным шагом, как Диана, зашагала на кухню. – Пора собираться.

Я надела синее платье для работы и проверила, как собран рюкзак Эллисон. В школу ее должен был отвезти отец, и я всегда давала ей с собой лучшие вещи. Я складывала их в небольшой школьный рюкзак, чтобы мой ребенок по пятницам не выглядел как маленький оборванец.

Дел на работе было немало, но в последнее время мы все чаще проводили показы любопытным туристам, а не реальным покупателям. Мне попалась лишь одна пара: им было около пятидесяти, и оба они потели, хотя на улице было всего семьдесят восемь градусов[17]17
  Около 25,5 ℃.


[Закрыть]. Во время показа я чувствовала, что и мужчина, и женщина готовы согласиться на сделку, но никто из них не хотел брать на себя ответственность за возможно неверное решение. Мне позарез нужна была эта продажа, и, когда мы шли в офис, чтобы подписывать документы, я думала, что она у меня в кармане. Но когда я жестом пригласила покупателей сесть, на стул начала опускаться только женщина.

– Мне нужно время, чтобы помолиться, – сказал мужчина.

Я заметила, что у женщины вытянулось лицо и она оперлась на стул так, словно и не собиралась садиться. Рядом со мной стояла Роксан – я терпеть ее не могла. Даже не глядя я знала, что она ухмыляется.

– Ну конечно, – ответила я, ничуть не смутившись, будто молитва – это простая формальность. – Вы христианин?

– Разумеется, – ответил мужчина.

– Я тоже христианка, – сказала я. – Вы не против помолиться сейчас вместе со мной?

– Прямо здесь? – спросила женщина.

Взяв мужчину с женщиной за руки, я опустилась на колени посреди офиса продаж на глазах у коллег. У покупателей не было выбора: им пришлось последовать моему примеру.

– Что ж, Господь, услышь нас. Ты привел сюда этих замечательных людей, и мы просим Тебя помочь Гарри принять важное решение. Мы молимся во имя Иисуса.

– Аминь, – сказали мужчина и женщина и чуть шевельнулись, словно собирались встать.

Я молча продолжила стоять на коленях, так что им тоже пришлось остаться на полу.

Выдержав долгую паузу, я прошептала:

– Вы слышали это?

– Что? – спросил мужчина.

– Голос Господа.

– Вы серьезно?

– Да, – ответила я. – Бог говорит вам: «Пора передохнуть и пойти в отпуск». Иначе в следующий раз вы услышите Его голос во время сердечного приступа.

Мужчина с женщиной рассмеялись и подписали бумаги. Аллилуйя, сделка состоялась! Разве они могли пойти против слова Божьего? Роксан бросала на меня уничижительные взгляды, пока в офис не пришла Сэнди.

– Роксан, – сказала Сэнди с улыбкой, – твое платье такое… удобное. А вот твое платье, Рути, – нет слов!

– Спасибо, – сказала я.

Обиженная Роксан ушла на поиски нового объекта для осуждения.

– Твое платье надо выгулять, – сказала Сэнди. – Глупо показываться в таком шикарном наряде только на работе.

– Наверное, я смогу встретиться с тобой чуть позже, – ответила я. – Мне нужно съездить по делам. Где тебя искать?

– Я собираюсь в «Арлингтон», но, надеюсь, пробуду там недолго, – сказала Сэнди. Она перевела глаза на подписанный договор. – Но если ты застанешь меня там, выпивка с тебя.

– Хвала Господу, – ответила я.

Вообще-то мне нужно было уладить только одно дело, а точнее заехать в один дом на Уэст-хайвей 70.

Боннердейл располагался примерно в двадцати милях к западу от Хот-Спрингса. Когда я приехала по данному мне адресу, то очень удивилась, увидев перед собой довольно ухоженный дом. Он, наверное, был одним из самых красивых домов, сохранившихся после того, как в 1935 году здесь снесли несколько кварталов, чтобы построить шоссе.

У дома, облокотившись на видавший виды пикап с поднятым капотом, стоял высокий поджарый мужчина, одетый в джинсовые шорты – такие же короткие, как у Дейзи Дюк[18]18
  Героиня американского телесериала «Придурки из Хаззарда» (англ. The Dukes of Hazzard), который транслировался на канале CBS в 1979–1985 гг.


[Закрыть]. На ногах у него были черные рабочие ботинки, а в зубах зажата сигарета. Сделав глубокую затяжку, мужчина обернулся и стал наблюдать, как я выхожу из машины.

– Тим?

– А кто спрашивает?

У мужчины были светлые волосы, темные глаза и крошечные усики. Его песочного цвета шевелюра была обрезана под корень. А аромат его крепкого одеколона я почувствовала, еще когда шла по дорожке к дому.

– Я Рут, – ответила я и хотела было пожать мужчине руку. – Мы с вами говорили по телефону.

– О-о, – облегченно выдохнул мужчина и снова затянулся сигаретой. – Да, я Тим Джентри. А вы симпатичнее, чем я думал.

– Могу сказать то же самое про вас. – Я показала на его шорты.

Усмехнувшись, Тим слегка поклонился, словно хотел сделать реверанс. Этакий деревенский денди.

– Красивая у вас машина, – сказала я.

– Не моя, – ответил Тим. – Мы ее чиним. Приводной ремень ослаб. Точнее, машину чинит он. – С этими словами Тим повернулся к дому. – Джимми! – прокричал он. – У нас гости!

В дверях тут же появился Джимми: ниже Тима, но выглядит покрепче. В руке он сжимал бутылку пива Budweiser, словно в случае чего мог ею обороняться. У него была пышная копна черных кудрявых волос, в которых виднелись крупинки соли. На его футболке красовалось масляное пятно.

– Джимми, вот эта девушка, – сказал Тим.

Лицо Джимми немного подобрело.

– Зайдете в дом?

– С удовольствием, – сказала я, протянув ему руку. – Меня зовут Рут Кокер Беркс.

– Джим Келли, – сухо ответил парень, словно здоровался с членом правительства.

Дом принадлежал родителям Тима. Они смотрели телеигру в гостиной. Отцу было около восьмидесяти, и он даже не пытался скрыть, что готов глазами просверлить дыру в моем платье. Да это было и не нужно: его жена, сидевшая тут же на диване, изо всех сил старалась казаться трезвой. Я пожала им руки: принцесса Рут приветствует всех присутствующих. Когда мы входим в чужой мир, нам следует восхищаться тем, как он устроен, а не приносить с собой собственные правила.

– Не хочу вас отвлекать, – сказала я. – Знаю, что вы заняты машиной.

– Да, – сказал Джим. Он сделал знак Тиму, чтобы тот вышел за ним на улицу.

Мне показалось, что меня пытаются выпроводить, но Тим подхватил клетчатый шезлонг и поставил его у капота. Сам он, открыв дверь пикапа, словно в кресле, развалился на водительском сиденье.

– Они знают? – спросила я.

– Да, конечно, – ответил Тим.

– Я рада, что вы смогли им рассказать. – И тут я вся превратилась в слух, готовая получить необходимую информацию.

Чтобы прокормиться, Тим и Джим брались за любую халтуру, например чинили машины людям, которые не могли позволить себе услуги профессионального механика, или подрабатывали в круглосуточных магазинах. Устраивались туда, где принимали всех подряд.

Они были вместе уже несколько лет: познакомились в Гейнсвилле, а потом переехали сюда, чтобы жить у родителей Тима. Во Флориде у Тима случился затяжной роман с героином[19]19
  Редакция осуждает употребление запрещенных веществ и предупреждает читателей об их вреде.


[Закрыть], но, вернувшись домой, он бросил наркотики. Тим сказал, что перенес тяжелейший грипп, и я подумала, что он, наверное, говорит о пневмонии, но не стала его перебивать. Он сдал анализы в медицинском центре и получил положительный результат. Потом диагноз подтвердился и у Джима.

– Тимми сказал, что вы помогаете людям, – сказал Джим, почувствовав себя менее скованным после того, как отпил из бутылки и склонился над капотом пикапа.

– Да, это правда.

– Что вы можете для нас сделать?

– Ну, для начала я могу помочь вам получить пособие, – сказала я. – Чтобы у вас появился хоть какой-то доход.

Парни кивнули, и я достала блокнот, чтобы записать их данные.

– А еще я пытаюсь понять, почему люди заражаются, – сказала я. – Вернее, как это происходит.

– Понимаете ли, я не знаю, как заразился, – сказал Тим, и в его голосе звучала неподдельная растерянность. – Я ведь всегда спал с красавчиками в костюмах.

– Костюм – это надежная гарантия, да? – спросила я.

– Всегда, – подтвердил Джим.

Я вдруг обратила внимание на его тягучий выговор.

– В вашем голосе слышатся южные нотки, – сказала я. – Откуда вы, Джим?

– Из Перривилла, – ответил он таким тоном, словно не хотел в этом признаваться.

Перривилл – это настоящее захолустье в пятидесяти милях к северу от Хот-Спрингса. Деревня площадью в пять квадратных миль, жители которой селились как можно дальше друг от друга.

– Как же вы оказались во Флориде? – спросила я. В Перривилл и попасть-то непросто, но выбраться из него еще сложнее.

– Через флот.

– Понятно.

– Детка. – Джим бросил Тиму ключи.

Я была заинтригована. Мотор пикапа зашумел: не то чтобы он был в полном порядке, но ему явно стало лучше.

– Ну вот, больше не скрипит, – сказал Джим. Он закрыл капот и слегка поклонился под мои аплодисменты.

Тим перебрался на капот и сел, скрестив длинные ноги. Мы разговаривали, пока закат не окрасил небо фиолетовым и розовым.

Эти парни напоминали мне старых добрых шалунов, рядом с которыми я выросла: они не хотят никого обидеть, но постоянно во что-то вляпываются. Прощаясь с ними, я пообещала вернуться и привезти анкеты для соцзащиты.

Подъезжала я к гостинице «Арлингтон» с чувством, что завела новых друзей, и в то же время была очень рада встрече с давней подругой Сэнди. Меня всегда поражал размах этой гостиницы; все в ней было невероятно огромным. Лобби напоминало скорее внутренний двор какого-нибудь дворца, а ведь оно ничуть не изменилось с тех пор, как гостиницу открыли под Новый год в 1942-м. Не было никаких сомнений, что здесь водятся призраки. Но этого добра хватает и в других домах Хот-Спрингса.

Я заметила Сэнди за барной стойкой и несколько минут стояла в стороне, наблюдая за подругой в ее природной среде обитания. Выгнув спину, она сидела в вызывающе неестественной позе и озиралась по сторонам. Ее платье в цветочек как нельзя лучше гармонировало с огромной флористической фреской над баром. Сэнди напоминала мне героиню документального фильма о природе: самка готовится к нападению.

– Здесь свободно? – тихо спросила я, подкравшись к Сэнди.

– Я кое-кого поджидаю, – ответила она. – Он намного выше тебя и очень богат, – усмехнулась моя подруга. – Постой, я же забыла – ты угощаешь! Тогда ты тоже сойдешь.

Сэнди обернулась в поисках бармена, который уже был наготове. Она тут же изобразила крайнее удивление:

– О! А вот и вы, прекрасно. Эта девушка покупает мне водку с содовой.

– И содовую с лаймом, пожалуйста.

– В котором часу тебе надо вернуться в монастырь?

– Не хочу торопить события, – ответила я.

– Что ж, сестра, быть можем, мы найдем тебе кого-нибудь, кто проводит тебя до кельи.

Бармен принес нам напитки и спросил, не желаю ли я открыть счет.

– Ну конечно, – ответила Сэнди. – И не уходите слишком далеко.

Мы чокнулись стаканами.

– За дружбу, – сказала я. – Спасибо, что помогла мне поставить Роксан на место.

– О, я поступила бы точно так же, даже если бы не любила тебя, Рути. Она та еще сучка.

Мы начали перемывать косточки коллегам. Сэнди никак не могла выполнить план продаж, но теперь я понимала, что причина не в том, что она мало старается. Просто покупателей стало намного меньше.

– На обочинах почти не осталось цыплят, – сказала я.

– При чем тут цыплята?

– По количеству мертвых цыплят на обочине можно судить о состоянии экономики. Они выпрыгивают из грузовиков и, если с экономикой порядок, так и остаются на дороге. А если дела идут плохо, то и на обочине пусто, потому что люди подбирают цыплят.

– Да уж, цыплят я не встречала давненько, – сказала Сэнди.

– Видишь?

– Что ж, свой долг по кредитке я погашу только после смерти, – сказала Сэнди. Сделав большой глоток, она обвела комнату взглядом. – Мне бы найти кого-то, кто отвезет меня до дома.

– Я могу тебя подбросить.

– Ну уж нет.

Когда мы разделались с напитками, я тоже заказала водку с содовой.

– Не потерплю, если ты будешь пить одна, – сказала я.

Мы снова чокнулись. Выпивая, я становилась немного разговорчивее. Я думала о том, как много хочу рассказать Сэнди о своей второй работе. Но все же чувствовала, что не могу этого сделать. Поэтому, когда Сэнди снова начала убеждать меня, что мне пора найти мужчину, я решила сказать ей хотя бы часть правды.

– Думаешь, я сама этого не хочу? Не только ради Эллисон, но и ради самой себя? Иногда мне хочется просто стать чьей-то женой и вступить в Junior League[20]20
  Одна из старейших и крупнейших частных волонтерских организаций с 291 отделением в США, Канаде, Мексике и Великобритании.


[Закрыть].

– У тебя для этого подходящая прическа.

– Но я все еще не там.

Мы вздохнули. Я не теряла надежды.

Когда я допила свой коктейль, Сэнди поняла, что я собираюсь домой. Она не пыталась меня остановить, потому что была готова к поискам своей жертвы. Мы с ней зашли в туалет, и раз уж там никого, кроме нас, не было, я решила воспользоваться моментом.

– Сэнди, я хочу, чтобы ты начала предохраняться, – сказала я подруге, которая с помадой в руках прихорашивалась перед зеркалом. – Не хочу об этом много говорить, но СПИД – это не шутки, и тебе нужно быть осторожной, ведь ты тоже можешь им заразиться.

Сэнди закатила глаза, но я не отступала:

– Тебе стоит каждый раз использовать презерватив. СПИДом болеют не только геи, что бы там ни говорили.

Сэнди, казалось, очень огорчилась.

– Тсс, – сказала она. – Дорогой журнал «Зануда», хочу рассказать вам историю…

– Я серьезно, – перебила ее я, открыв сумку. – Вот, держи. – У меня было припрятано немало презервативов, которые я купила для ребят.

– О боже!

Я не собиралась долго разглагольствовать на эту тему, потому что от друзей этого никто не ждет. Но другого выхода у меня не было.

– Зачем тебе презервативы? – спросила Сэнди.

– Во имя надежды, так сказать, – усмехнулась я. – Никогда не знаешь, что тебя ждет.

Мы вышли из туалета, и Сэнди притворилась, что не замечает сидящих за столом мужчин, которые смотрели на нее, не подозревая, что сами выступают в роли добычи.