Текст книги "Призрак для Евы"

Рут Ренделл
Призрак для Евы

Ruth Rendell

Adam and Eve and Pinch Me

Copyright © Kingsmarkham Enterprises Ltd 2001

Глава 1

Минти сразу поняла, что на стуле сидит привидение, – потому что испугалась. Собственные фантазии не могут вызывать страх. Глупо бояться того, что возникло у тебя в голове.

Был ранний вечер, но уже стемнело – зимой темнеет рано. Минти только что вернулась с работы и успела лишь переступить порог и зажечь свет в холле. Дверь гостиной была открыта, а привидение сидело на стуле с высокой спинкой в центре комнаты спиной ко входу. Утром перед уходом Минти сама подвинула сюда стул, чтобы влезть на него и поменять лампочку, и забыла вернуть на место. Крепко прижав обе ладони ко рту, чтобы не закричать, она шагнула вперед. «Что я буду делать, если оно обернется?» В романах привидения обычно представляют серыми, как людей в черно-белом телевизоре, или полупрозрачными, но у этого были коротко подстриженные темно-каштановые волосы, загорелая шея и черная кожаная куртка. Видеть его лицо Минти было не обязательно – на стуле сидел ее бывший жених, Джок.

Может, призрак появился тут для того, чтобы помешать ей войти в комнату? Он не оставался абсолютно неподвижным. Сначала слегка шевельнулась голова, потом правая нога. Обе ступни чуть сдвинулись назад, как будто привидение собралось встать. Минти крепко зажмурилась. Тишина. Пронзительный крик ребенка из дома на противоположной стороне улицы заставил ее вздрогнуть и открыть глаза. Привидение исчезло. Минти включила свет и пощупала сиденье стула. К ее удивлению, сиденье было теплым. Она вернула стул на место – под стол. Не окажись стул посреди комнаты, Джок вряд ли вернулся бы.

Минти поднялась наверх, опасаясь, что призрак там. Джок мог проскользнуть мимо нее и подняться наверх, пока она стояла с закрытыми глазами. Привидения предпочитают темноту, и поэтому Минти включила весь свет, все эти стоваттные лампы, – но его нигде не обнаружилось. Она его любила, считала себя замужем за ним, хотя официально они не были женаты, но совсем не хотела, чтобы тут слонялся его призрак. Это ее нервировало.

Как бы то ни было, теперь он ушел, и пора хорошенько вымыться. Минти не сомневалась, что Джок любил ее в том числе и за безукоризненную чистоту. Разумеется, утром перед уходом в «Чистюлю» она приняла ванну и вымыла голову; выйти из дому грязной казалось ей немыслимым, но это было восемь часов назад, и она, вне всякого сомнения, подхватила всякую гадость на Харроу-роуд[1]1
  Улица на северо-западе Лондона.


[Закрыть] и от людей в магазинах, не говоря уж об одежде, которую клиенты приносили в химчистку.

Так здорово иметь собственную ванную комнату!.. Входя сюда, Минти каждый раз произносила короткую благодарственную молитву Тетушке, словно та была святой (при жизни Тетушка редко удостаивалась такого эпитета). «Дорогая Тетушка, благодарю тебя за то, что ты умерла и оставила мне ванную комнату. Я так тебе благодарна, потому что это очень важно. Навечно твоя, любящая племянница Араминта». Она сняла одежду и бросила в корзину с крышкой. Принимать ванну больше одного раза в день было дорого. Минти решила, что обязательно установит душ, когда сможет себе это позволить. А пока она стояла на коврике в ванне и терла себя большой натуральной мочалкой, которую ей подарила на Рождество соседка Соновия.

Щеточка для ногтей, как и все остальные предметы в ванной комнате, принадлежала Тетушке. Бирюзовая, с удобной ручкой. Минти почистила ногти. Она довела эту гигиеническую процедуру до совершенства. Недостаточно просто провести по кончикам пальцев – нужно прижать щетку к краю ногтя, чтобы щетинки попали под него, а затем энергично поводить взад-вперед. В завершение процедуры Минти вымыла ступни, тщательно намыливая между пальцами, затем щеточкой обработала ногти на ногах. Именно Тетушка говорила о том, что мыло постепенно исчезает из магазинов. «Помяни мое слово, грядут времена, когда ты не найдешь приличного куска мыла. Сегодня остались одни лишь гели и эссенции во флаконах, всякие порошки и твердые кремы, не говоря о том, что мыло уже совсем не мыло, а какое-то пирожное, напичканное бутонами роз, семенами и кусочками травы». Минти тоже не любила эти новомодные изобретения. Она не изменяла дегтярному мылу «Райтс коул тар».

Здесь Минти чувствовала себя в безопасности. Невозможно представить себе привидение в ванной – такого просто не бывает. Но что делать с волосами? Может, вымыть еще раз? Они выглядели достаточно чистыми – блестящие, пушистые и, как всегда, торчащие в разные стороны. Надежнее все-таки сунуть голову под кран. Вечером Минти собиралась на прогулку с Соновией и Лафом и не хотела оскорблять их – нет ничего хуже, чем соседство с грязными волосами. В конечном итоге она тщательно вымыла голову; вреда от этого точно не будет.

Минти вытерлась и бросила влажное полотенце в корзину. Она никогда не использовала полотенце больше одного раза, не натиралась лосьоном для тела и не пользовалась духами. Только дезодорант – подошвы ног, ладони и подмышки. Лосьон для тела, как и макияж, лишь загрязняет кожу. Кроме того, Минти не могла себе позволить всю эту дрянь. Она чрезвычайно гордилась тем фактом, что губная помада ни разу не касалась ее губ, а тушь не оскверняла светлые ресницы. После смерти Тетушки Минти обычно шла голой через крошечную лестничную площадку к себе в спальню; точно так же она поступила бы, будь в доме живой Джок. Другое дело призрак – он мертвый и вряд ли захочет смотреть из могилы на обнаженную женщину. Минти взяла из шкафа чистое полотенце, завернулась в него и осторожно открыла дверь. Никого и ничего. Ни одно привидение не выдержит такого яркого света.

Она надела чистое белье, чистые хлопковые брюки и чистый джемпер. Ни аксессуаров, ни украшений. Неизвестно, какие микробы скапливаются на всей этой ерунде. Минти намеревалась постучать в дверь к соседям в половине восьмого. Они идут в кинотеатр «Одеон», что рядом с Мраморной аркой[2]2
  Триумфальная арка возле Ораторского уголка в Гайд-парке, на западном конце Оксфорд-стрит в Лондоне.


[Закрыть], а фильм начинается в восемь пятнадцать. Еще есть время, чтобы перекусить и, возможно, выпить чашку чая.

Почему Джок вернулся? Говорят, привидения возвращаются в тех случаях, когда у них осталось какое-то неоконченное дело. Ну да, конечно. Помолвка не считается завершенной, пока не сыграна свадьба. Минти даже не видела тела Джока, ее не пригласили на похороны, и у нее не было урны с прахом, вроде той, что ей отдали после кремации Тетушки. Только письмо о том, что он ехал в разбившемся поезде и сгорел дотла. Дело в том, что она уже понемногу начала примиряться с его смертью, перестала плакать и – как и положено – вернулась к обычной жизни, а теперь появился призрак Джока, и воспоминания вспыхнули с новой силой. А может, он пришел попрощаться? По крайней мере, Минти на это надеялась.

Кухня сверкала чистотой. Тут сильно пахло отбеливателем, запах которого Минти очень любила. Она бы даже снизошла до духов, будь у них такой же запах, как у отбеливателя. Несмотря на только что принятую ванну, она снова вымыла руки. Минти тщательно следила за тем, что ест. Пища тоже может быть грязной и запачкать тебя. Например, суп, паста или какая-нибудь подливка. Минти питалась в основном холодной курицей, ветчиной, салатом и хлебом – белым, а не черным, в котором могла содержаться какая-то грязь, что придавало ему такой цвет, – а также яйцами и свежим несоленым маслом. Еженедельные траты на носовые платки, бумажные салфетки и кухонные полотенца были просто разорительными, но тут ничего не поделаешь. Минти и так каждый день загружала полную стиральную машину – салфетки из ткани туда просто не поместились бы.

Поев, она вымыла и убрала все, чем пользовалась, потом сполоснула руки проточной водой. Может, не нужно выключать весь свет перед уходом? Тетушка назвала бы это непозволительным мотовством. Нет, наверху пусть все останется так, как есть. Не будет же она подниматься на второй этаж, выключать свет, а потом спускаться по лестнице, со всей этой темнотой позади нее. Выйдя в холл, Минти надела пальто, сняв его с крючка. С пальто всегда были проблемы, поскольку их невозможно сохранять по-настоящему чистыми. Минти сделала все, что могла, воспользовавшись швейной машинкой в «Чистюле», чтобы сшить две шелковые подкладки. Теперь она могла стирать их и каждый раз, надевая пальто, вставлять чистую. Лучший способ сохранить спокойствие – не думать о грязи на внешней поверхности пальто, хотя давалось это с трудом и выходило не всегда.

В гостиной горел яркий свет. Минти шагнула в комнату, потом попятилась и, стоя в холле, нащупала за дверным косяком выключатель, и погасила свет. При этом она непроизвольно зажмурилась. Открывать глаза было страшно, потому что призрак Джока мог воспользоваться ее временной слепотой и снова усесться на стул. Хотя у него может ничего не выйти, поскольку стул она задвинула под стол. Минти открыла глаза. Привидения не было. Нужно ли рассказывать о нем Соновии? Минти сомневалась.

Парадные двери домов на Сиринга-роуд выходили в крошечные прямоугольные палисадники. У Минти он весь вымощен плиткой – об этом позаботилась Тетушка, – а у соседей засыпан землей, из которой росли цветы; особенно много их было летом. Соновия увидела приближающуюся Минти и помахала ей рукой из окна. Соседка надела свой новый брючный костюм красного цвета и дымчато-синий длинный шарф, который она называла «пашмина». Губная помада была подобрана в тон костюму, а недавно сделанная прическа напоминала сверкающую крышку пивной кружки, которую Тетушка привезла из поездки в Саутенд[3]3
  Морской курорт на юго-востоке Англии.


[Закрыть].

– Мы подумали, что лучше поехать на автобусе, – сообщила Соновия. – Лаф говорит, что там негде поставить машину и можно нарваться на штраф. Он должен быть осторожен, работая в органах.

Соновия всегда говорила «в органах», а не «в полиции». Минти была разочарована этой новостью, но промолчала. Ей нравилось кататься в машине Джока, хоть та была старой и он сам называл ее драндулетом. Из гостиной вышел Лаф и поцеловал ее. Вообще-то его звали Лафкадио, но Соновия решила, что для постели это слишком, и теперь все называли ее мужа Лафом. Им с Соновией еще не исполнилось пятидесяти, но женаты они были с восемнадцати, а четверо их взрослых детей уже разъехались – жили самостоятельно или учились в университете. Тетушка любила повторять, что больше не знает людей, у которых сын – врач, дочь – адвокат, другая дочь учится в университете, а младший сын – в Гилдхолльской школе музыки и драмы[4]4
  Частное лондонское музыкальное училище с преподаванием музыки, сценической речи и драматического искусства.


[Закрыть] или что-то в этом роде; по крайней мере, так говорила Соновия. Минти считала, что тут есть чем гордиться, но в то же время по-настоящему не могла это осознать, не представляя, сколько труда, времени и сил требуется для достижения того, что достигли они.

– Я видела привидение, – сказала Минти. – Когда вернулась с работы. В гостиной, на стуле. Это был Джок.

Соседи никогда не видели Джока, но знали, кого она имеет в виду.

– Послушай, Минти, это глупо, – сказал Лаф.

– Привидений не существует, моя дорогая. – Соновия всегда обращалась к ней «моя дорогая», словно ей нравилось подчеркивать, что она старше и мудрее. – Можешь не сомневаться.

Минти была знакома с Лафом и Соновией с тех пор, как они переехали в соседний дом; ей тогда исполнилось десять. Позже, став чуть старше, она приходила посидеть с их детьми.

– Это был призрак Джока, – настаивала Минти. – А когда он исчез, я пощупала сиденье стула, и оно оказалось теплым. Я знаю – это был Джок.

– И слышать не желаю, – отрезала Соновия.

Лаф похлопал ее по плечу.

– Галлюцинации, да? Это из-за неприятностей, что на тебя свалились в последнее время.

– Прислушайся к мудрым словам сержанта Лафкадио Уилсона, моя дорогая. – Соновия посмотрела в зеркало и пригладила волосы. – Идем. Я не хочу пропустить начало фильма.

Они пошли к автобусной остановке напротив высокой стены кладбища. Когда Минти волновалась, она не наступала на стыки тротуарной плитки, а старалась перешагивать через них.

– Как маленький ребенок, – сказала Соновия. – Моя Коринна всегда так делала.

Минти не ответила. Она продолжала обходить стыки, и ничто не могло заставить ее наступить на них. По другую сторону стены были могилы, надгробные камни, большие темные деревья, газгольдер и канал. Минти хотела похоронить здесь Тетушку, но ей не позволили, потому что места на кладбище не осталось, и Тетушку кремировали. Из похоронного бюро пришло письмо с предложением забирать прах. Никто не поинтересовался, что она будет с ним делать. Минти принесла маленькую коробочку с пеплом и нашла самую красивую – по ее мнению – могилу, с ангелом, держащим в одной руке что-то вроде сломанной скрипки, а другой рукой прикрывающим глаза. Старой столовой ложкой она выкопала ямку в земле и положила туда прах. Насчет Тетушки Минти немного успокоилась, но для Джока она этого сделать не могла. Его прах, наверное, достался бывшей жене или старенькой матери.

Соновия рассказывала о Коринне, той дочери, которая была адвокатом, о том, что именно и по какому поводу говорил о ней глава адвокатской палаты. Разумеется, сплошные комплименты и похвалы. Никто не сказал ни одного плохого слова о детях Соновии, и с ними никогда не случалось неприятностей. Минти подумала о Джоке, умирающем в поезде, в огне пожара, – ужасная смерть, которая стала причиной его возвращения из загробного мира.

– Ты очень молчалива, – заметил Лаф.

– Я думаю о призраке Джока.

Пришел 18-й автобус.

– …Неудачный мы выбрали фильм, – сказала Соновия. – С учетом обстоятельств.

Минти тоже так думала. Он назывался «Шестое чувство» и рассказывал о бедном маленьком мальчике, который видел призраки убитых людей. Соновия заявила, что фильм, может, и хороший, но ее беспокоит, как он мог повлиять на маленького актера, который играл главную роль. Ребенку вредно на все это смотреть, даже если это только игра.

В пабе на Харроу-роуд Лаф купил Минти бокал белого вина. Хорошо, что это оказался другой паб, а не тот, где они с Джоком познакомились, – там Минти бы ни за что не осталась, это было бы слишком. Но здесь она никого не знала.

– Ну, теперь ты сможешь войти в дом одна?

– Иди с ней, Сонни. Включи весь свет.

Минти рассыпалась в благодарностях. Она прекрасно справится сама. И конечно, ей придется делать это завтра, послезавтра и потом тоже. Она должна здесь жить. В доме снова вспыхнул яркий свет. Соновия поцеловала ее, что случалось нечасто, и оставила в сияющей пустоте. Беда в том, что ей придется выключать свет за собой перед тем, как лечь спать. На кухне Минти вымыла руки и смыла помаду Соновии. Потом выключила свет и пошла по коридору, боясь почувствовать на шее ладонь Джока. У него была привычка класть руку ей на шею и приподнимать голову, прежде чем дарить один из своих головокружительных поцелуев. Минти дрожала от страха, но ничего не произошло. Она храбро выключила свет в гостиной, повернулась и пошла наверх, чувствуя спиной густую тьму. Потом взлетела по лестнице так быстро, как только могла, и вбежала в ванную, не закрыв за собой дверь, потому что знала: у нее не хватит духу снова открыть ее.

Минти почистила зубы, еще раз вымыла лицо и шею, под мышками, ноги и немного между ног; это место она принесла в жертву Джоку. Ни один мужчина больше не прикоснется к нему и не проникнет внутрь – такую клятву она дала сама себе. Перед тем как выйти из ванной, Минти дотронулась до трех деревянных предметов разного цвета: закрывавшей ванну белой панели, розовой рейки на стене и бледно-желтой рукоятки щеточки для спины. Она не была уверена, подойдут ли переносные вещи; наверное, это должно быть что-то неподвижное. Нужны три поверхности, а еще лучше семь, но в ванной не нашлось семи разных цветов.

Никого призрака за дверью не оказалось. Минти забыла взять стакан с водой, но тут уж ничего не поделаешь, и придется обойтись без него. Все равно она никогда не выпивала его до конца.

Сидя на кровати, Минти произнесла молитву Святой Тетушке. «Дорогая Тетушка, пожалуйста, не пускай сюда призрак Джока. Не позволь ему вернуться ночью. Я не сделала ничего такого, чтобы он меня преследовал. Во веки веков, аминь». Она выключила свет, затем снова включила. В темноте перед ней возникало лицо Джока, и хотя Минти знала, что это не призрак, а нечто вроде сна или видения, но все равно боялась. Со светом спать плохо, но без него вообще не заснуть. В конце концов она зарылась лицом в подушку и не видела особой разницы, светло в комнате или темно. Тетушка часто слышала голоса – она называла их «мои голоса», – а временами даже кого-то видела. Особенно когда общалась с одним из этих медиумов. Минти не могла понять, и никто ей не объяснил, почему слово «медиум» означает «нечто промежуточное», а не «лучшее» или «худшее». Эдна, сестра Тетушки, была одним из таких медиумов, причем, по мнению Минти, самым худшим, и когда Эдна приходила к ним в дом или они к ней, Минти все время боялась.

Потеря Джока стала для нее тяжелым ударом, особенно если учесть, что не прошло и года после смерти Тетушки. С тех пор Минти изменилась, хотя сама не могла точно сказать, в чем состояла эта перемена. Казалось, что-то сдвинулось у нее в голове. Как деликатно выразился Джок: «Ты никогда не была особенно уравновешенной, Поло[5]5
  Фирменное название мятных и фруктовых конфет.


[Закрыть]», – и возможно, он был прав.

Теперь она никогда не выйдет замуж. Правда, у нее оставались дом, работа и милые соседи. Вероятно, когда-нибудь она примирится с его уходом, как примирилась с уходом Тетушки. Минти спала хорошо – крепким сном без сновидений, как человек, который грезит наяву. Ванна наполнялась водой, такой горячей, какую Минти только могла выдержать. Тетушка советовала никогда не оставлять открытый кран в ванной. Ее сестра Эдна – та, что видела призраков, – однажды совершила подобную ошибку; она отлучилась, чтобы открыть дверь, а когда впустила почтальона и получила посылку, то обнаружила, что вода уже капает с потолка. У Тетушки был неистощимый запас историй о своих сестрах Эдне и Кэтлин, особенно из времен их молодости. Иногда голоса, которые она слышала, принадлежали им, а иногда Богу и герцогу Виндзорскому.

Вода была горячей и чистой, не оскверненной пеной для ванн. Минти вытянулась в ванне, погрузила голову в воду, потом вымыла шампунем волосы и энергично намылила тело. Джок говорил, что она слишком худая и ей не мешало бы нарастить немного мяса на костях, но такая уж она уродилась, и тут ничего не поделаешь. Теперь ее худоба не имела значения. Минти сполоснула волосы, став на колени и подставив голову под струю воды из крана. Высохнут они естественным путем. Она не любила фены, которые обдувают твою голову грязным воздухом, – даже тот, который ей подарил Джок, утверждавший, что фен снабжен фильтром. Тщательно почистив зубы, она прополоскала рот специальным средством: небо, под языком, вокруг коренных зубов. Потом дезодорант, чистое белье, чистые хлопковые брюки и футболка с длинными рукавами. В местном супермаркете «Асда» дезодорант называли средством от пота, что Минти совсем не нравилось; мысль о поте вызывала у нее дрожь.

На завтрак был тост с белковой пастой «Мармайт», сухой и чистый; потом чашка чая с большим количеством молока и сахара. Минти загрузила в стиральную машину два банных полотенца, два полотенца для рук, два комплекта нижнего белья, две пары брюк, две футболки и подкладку для пальто, установила нужный режим и включила машину. В обеденный перерыв она переложит белье в сушку и, возможно, навестит могилу Тетушки.

Утро было серым, туманным и тихим. На 18-й автобус собралась очередь, и Минти пошла в химчистку пешком, через Пятую и Шестую авеню, старательно переступая через стыки тротуарной плитки. Минти с детства привыкла к названиям этих улиц и не видела в них ничего смешного, но у Джока они вызывали улыбку. Он жил в этом районе всего лишь несколько месяцев и каждый раз при виде таблички закатывал глаза, смеялся своим беззвучным смехом и говорил: «Пятая авеню! Подумать только».

Следует признать, что район не самый красивый, но выражения «жалкий» и «настоящие трущобы», которые использовал Джок для его описания, казались ей преувеличением. Чересчур, по его собственному выражению. В глазах Минти район выглядел серым и унылым. Тут она прожила почти тридцать восемь лет – еще в младенчестве Агнес оставила ее с Тетушкой «максимум на час» и больше не вернулась. Вдоль Харроу-роуд от Второй до Первой авеню тянулись ряды магазинов. Два из них были закрыты и заколочены досками – иначе их разгромили бы. Дальше – ресторан готовых блюд «Балти», магазин сантехники, строительное общество, мужская и женская парикмахерские, а на углу химчистка «Чистюля». Хорошо, что Минти взяла ключ – Джозефин еще не пришла.

Она вошла в помещение, закрыла дверь экраном, сняла засовы с окна. Ночью по Харроу-роуд слоняются странные люди. Все нужно защищать. Минти замерла, вдыхая запах «Чистюли»: смесь мыла, детергента, чистого белья, химикатов для сухой чистки и пятновыводителя. Хорошо бы, чтобы дом номер 39 по Сиринга-роуд пах точно так же, но у нее не было на это денег. Такой запах образовался за многие годы существования химчистки в относительно небольшом помещении. Он помогал избавиться от ощущений, которые испытывала Минти, когда наступала ее очередь сортировать груду вещей, принесенных клиентами: когда их переносишь, поднимаешь и переворачиваешь, от них исходит противный запах несвежего пота и пятен от пищи.

Ровно девять тридцать. Она перевернула табличку на двери, чтобы надпись «Открыто» была обращена к улице, и вернулась в заднюю комнату, где ее ждал утюг. «Чистюля» предлагала услуги по стирке рубашек, и по рабочим дням, а также по субботам Минти должна была до обеда выгладить пятьдесят штук. Приносили и забирали их в основном женщины, и Минти иногда пыталась представить, кому эти рубашки принадлежат. В районе преобладала беднота: матери-одиночки, пенсионеры и безработные парни, ищущие неприятностей на свою голову. Тем не менее многие яппи, работавшие в центре, стали покупать здесь дома. Жилье считалось дешевым по современным меркам и находилось рядом с Ист-Эндом, хотя родители этих молодых людей даже не посмотрели бы в эту сторону. Наверное, именно они надевали на работу в офисы и банки эти белоснежные, а также в тонкую розовую или синюю полоску рубашки – две сотни безупречно чистых рубашек, запечатанных в целлофан, с аккуратным маленьким воротником из картона и целлулоидным галстуком-бабочкой.

К приходу Джозефин Минти уже погладила пять штук. Каждое утро Джозефин подходила к напарнице и целовала в щеку. Минти примирилась с этим приветствием и даже подставляла щеку, но ей не очень нравился поцелуй Джозефин, которая пользовалась густой жирной помадой темно-красного цвета, неизменно оставлявшей след на чистой, бледной коже. Когда Джозефин удалялась повесить пальто, Минти подходила к раковине и мыла сначала щеку, потом руки. К счастью, в «Чистюле» не было недостатка в моющих средствах, салфетках, губках и щетках.

Появились первые посетители, но ими занималась Джозефин. Минти не выйдет к ним, пока ее не позовет клиент или не окликнет напарница. Некоторые еще не знали, что случилось с Джоком, и спрашивали, как поживает ее жених и когда свадьба, и Минти приходилось отвечать: «Он погиб в железнодорожной катастрофе в Пэддингтоне». Ей не нравилось вызывать сочувствие; это смущало, особенно сегодня, после того, как накануне вечером она видела его призрак. Говорить, что Джок мертв, и выслушивать соболезнования было тяжело – все это почему-то казалось ей обманом.

В одиннадцать они сделали перерыв на кофе. Минти выпила свою порцию и вымыла руки.

– Как ты, милая? – спросила Джозефин. – Тебе не кажется, что ты начинаешь успокаиваться?

Минти хотела рассказать о привидении, но потом передумала. Одна клиентка рассказывала, что видела во сне мать, а утром позвонили и сообщили, что она умерла. Умерла именно в тот момент, когда женщина видела сон. В тот раз Джозефин довольно грубо сказала: «Вы, наверное, шутите» – и презрительно рассмеялась. Так что лучше ей ничего не говорить.

– Жизнь должна продолжаться, правда? – ответила она.

– Ты права, – согласилась Джозефин. – От грустных мыслей никакого толку.

У этой полногрудой женщины с длинными ногами были белокурые волосы, длинные, как у восемнадцатилетней девушки, ноги и доброе сердце. По крайней мере, так говорили. Минти жила в постоянном страхе, что кусочек темно-красного лака, которым Джозефин красила ногти, отслоится и упадет в кофе. У Джозефин был бойфренд китаец, который ни слова не знал по-английски и работал поваром в ресторане «Лотос и дракон» в Харлсдене[6]6
  Район на северо-западе Лондона.


[Закрыть]. Они оба видели Джока, когда тот заезжал за ней после работы.

– Он был милый парень, – сказала Джозефин. – Если подумать, жизнь поганая штука.

Минти предпочла бы это не обсуждать, особенно теперь.

Без десяти час она закончила гладить пятидесятую рубашку и отправилась домой на часовой перерыв. На ленч у нее был омлет из яиц от выращенных в естественных условиях кур и тост из белого хлеба. Она вымыла руки до еды и после – а также лицо – и переложила выстиранное белье в сушильный барабан. Цветочник установил свой киоск прямо у ворот кладбища. Настоящая весна еще не наступила – на дворе стоял февраль, – но, кроме хризантем и гвоздик, продававшихся всю зиму, цветочник уже предлагал нарциссы и тюльпаны. Минти набрала воды в пустую бутылку из-под отбеливателя и захватила с собой. Она купила шесть розовых тюльпанов и шесть белых нарциссов с оранжевой сердцевиной.

– В память о тетушке, да, милая?

Минти подтвердила, прибавив, как приятно видеть весенние цветы.

– Ты права, – ответил цветочник. – И должен тебе сказать, у меня теплеет на душе, когда я вижу, что ребенок вроде тебя помнит о стариках. Сегодня в мире слишком много безразличия.

Тридцать семь – это вовсе не «ребенок», но многие люди думали, что Минти гораздо моложе, чем на самом деле. Они особенно не присматривались и не замечали тонкие лучики, отходящие от глаз, и маленькие морщинки вокруг рта. Как тот бармен в «Голове королевы», который не давал ей больше семнадцати. Все дело в ее белой коже, свежей и блестящей, пушистых белокурых волосах и стройной, как у модели, фигурке. Минти заплатила цветочнику и улыбнулась ему в благодарность за то, что он назвал ее ребенком, а потом вошла на кладбище с цветами в руке.

Если бы не могилы, можно подумать, что ты попал в деревню, – везде деревья, кусты и трава. Но Джок утверждал, что так нельзя говорить. Деревья здесь из-за могил. На кладбище покоились многие известные люди, но Минти не знала их имен, и ее это не интересовало. За кладбищем был канал и газораспределительная станция. Газгольдер нависал над кладбищем наподобие громадного древнего храма, увековечивающего память о мертвых. Больше всего здесь было плюща, который стелился по камням и надгробиям, карабкался на колонны, обвивал статуи и запускал ростки в трещины и щели памятников. Некоторые деревья имели остроконечные листья, черные и блестящие, словно вырезанные из кожи, но большинство зимой стояли голыми; на ветру их ветки дрожали и пели, но теперь безжизненно обвисли. Здесь всегда было тихо, как будто над стеной возвышался невидимый барьер, не пропускавший даже шум транспорта.

Могила Тетушки находилась в дальнем конце следующего прохода, на пересечении с одной из главных аллей. Разумеется, могила была чужой – просто место, где Минти похоронила прах тети. Могила принадлежала Мэйзи Джулии Чепстоу, любимой жене Джона Чепстоу, ушедшей из жизни 15 декабря 1897 г. в возрасте пятидесяти трех лет, покоящейся в объятиях Иисуса. Когда Минти привела сюда Джока, то сказала ему, что это могила Тетушкиной бабки, и ее слова произвели на него впечатление. Кстати, это вполне могло оказаться правдой. У Тетушки должно было быть две бабушки – как и у всех людей, как и у нее самой. Минти сказала, что собирается выбить на камне имя Тетушки. Джок нашел могилу красивой и трогательной, прибавив, что за каменного ангела, наверное, пришлось выложить кругленькую сумму, даже в те времена.

Минти убрала засохшие стебли из каменной вазы и завернула в бумагу, которой были обернуты тюльпаны и нарциссы. Потом перелила в вазу воду из бутылки из-под отбеливателя. Повернувшись, чтобы взять цветы, она увидела призрак Джока, который шел к ней по главной аллее. Одетый в джинсы, темно-синий джемпер и свою обычную кожаную куртку, он был не таким плотным, как вчера вечером. Минти могла видеть сквозь него.

– Что тебе нужно, Джок? – храбро спросила она, хотя язык отказывался ей повиноваться. – Зачем ты вернулся?

Он не ответил. Потом, всего в двух ярдах от нее, исчез. Просто растворился, как тень под лучами солнца. Минти захотелось дотронуться до чего-нибудь деревянного или даже перекреститься, но она не знала, с чего начать. По телу пробежала дрожь. Опустившись на колени на могилу Тетушки, она стала молиться: «Дорогая Тетушка, не подпускай его ко мне. Если встретишь его там, где ты пребываешь, скажи ему, что я не хочу, чтобы он приходил. Навеки твоя, любящая племянница Араминта».

По аллее шли двое; женщина несла маленький букет гвоздик.

– Добрый день, – поздоровались прохожие; на улице это никому бы и в голову не пришло.

Минти встала с колен и ответила на приветствие. Потом подобрала бумагу с сухими стеблями и бутылку из-под отбеливателя и опустила в одну из урн. Начался дождь. Джок обычно уговаривал ее не волноваться насчет дождя – обычная вода. Но так ли это? Неизвестно, сколько грязи она собирает по пути с неба на землю.