Текст книги "Поворот ключа"

«Интересно, сколько он выпил?» – подумала я, а вслух как можно более непринужденно сказала:

– Что именно вас интересует?

– Ты мне кого-то напоминаешь, только не могу понять кого. Киноактрису? У тебя, случайно, нет знаменитых родственников? Сестры в Голливуде, например?

Неуклюжая лесть заставила меня улыбнуться.

– Исключено. Я единственный ребенок, из самой обычной семьи.

– Может, на работе… У тебя в семье нет архитекторов?

Вспомнив страховую контору, где работал отчим, я чуть не закатила глаза, но вместо этого твердо покачала головой. Билл посмотрел на меня поверх бокала, и на его переносице образовалась глубокая морщинка.

– Может, эту… как ее… из «Дьявол носит Prada».

– Мэрил Стрип? – чуть не расхохоталась я.

Он нетерпеливо потряс головой.

– Нет, другую. Как ее… Энн Хэтэуэй. Ты на нее похожа.

«Одно лицо, – скептически подумала я, – только если бы Энн Хэтэуэй набрала двадцать кило, заимела шрамы от угрей и подстриглась у стажера».

– Вы очень добры, Билл. Я впервые слышу столь лестное сравнение.

– Значит, нет.

Он перешел на мою сторону стойки, сел лицом ко мне на хромированный табурет и расставил ноги так, что я не могла шевельнуться, не задев его бедро.

– Тут что-то не так. Я не могу отделаться от чувства, что мы уже встречались. У кого, говоришь, ты работала до нас?

Я огласила весь список, и Билл разочарованно покачал головой.

– Я никого из них не знаю. Наверное, показалось. Мне откуда-то знакомо твое лицо. Или ты на кого-то похожа…

Черт. Мое сердце ушло в пятки. Я слишком часто попадала в такие ситуации, чтобы не понимать, к чему он клонит. Первая работа после школы, официанткой, когда босс сулил прибавку к зарплате, делая комплименты моему ярко-розовому лифчику. Всякие придурки в барах, преграждавшие путь к двери. Сексуально озабоченные папаши в садике, искавшие у меня сочувствия, потому что их женам после родов стало не до интима.

Билл – один из таких. Он – мой работодатель. И муж Сандры. А самое страшное – что он…

Господи, я не могу это произнести.

У меня тряслись руки, и я крепче сжала бокал, чтобы скрыть дрожь.

Я кашлянула и попыталась отодвинуться, но табурет застрял у края стойки. Мясистые ляжки Билла, затянутые в джинсы, преграждали мне путь, не давая слезть.

– Ладно, я пойду, завтра ранний подъем, – сдавленным голосом сказала я.

– Не спеши. – Он отобрал у меня бокал, наполнил его вновь и потянулся рукой к моему лицу. – Ты просто… у тебя…

Билл мягким, слегка потным большим пальцем погладил уголок моей нижней губы, и я почувствовала, как он поставил колено между моих ног.

К горлу подступила тошнота. Потом во мне что-то щелкнуло, я опрометью соскочила с табурета и пронеслась мимо Билла с такой резкостью, что вино выплеснулось из бокала и полилось на пол.

– И-извините… я не хотела, – смущенно блеяла я, – я сейчас все вытру…

– Ничего страшного, – ни капли не смутившись, сказал он.

Его просто позабавила моя реакция. Он остался стоять, опираясь пятой точкой на табурет, а я схватила тряпку и стала вытирать пол у него под ногами.

Какую-то секунду я смотрела на Билла снизу, а он на меня – сверху, и в моем сознании всплыла гадкая острота, слышанная тысячу раз и всегда сопровождавшаяся утробным гоготом: милая, раз уж ты все равно там…

Я встала и швырнула пропитанную вином тряпку в раковину. Мое лицо горело.

– Доброй ночи, Билл!

– Доброй ночи, Роуэн.

Я резко развернулась и в два счета взлетела по лестнице. Закрыв за собой дверь, я испытала невероятное облегчение. Сразу по приезде я распаковала вещи, и хотя эта комната еще не стала моим домом, я все же чувствовала себя на своей территории. Здесь можно было не притворяться идеальной няней Роуэн.

Я стянула с высоко завязанного хвоста резинку, и мои густые жесткие волосы короной встали над головой, а вежливая, дружелюбная улыбка, приклеенная к лицу с момента приезда, сменилась безразличным выражением. Расстегивая пуговицы кардигана, снимая блузку и твидовую юбку, я точно освобождалась от слоев притворства, вновь становилась собой – девушкой, которая может весь выходной валяться на диване в пижаме, залипнув на «Судью Джуди», вместо того чтобы читать книгу по развитию личности. Она бы назвала Билла грязным извращенцем, а не стояла, парализованная вежливостью, и не ползала у него под ногами, вытирая пролитое вино.

Меня отвлекли от неприятных мыслей сложности управления контрольной панелью. К тому времени как я установила нормальную температуру и вспомнила, как пользоваться душем, сердце билось уже ровнее, и я почти уговорила себя смириться с происходящим.

Что с того, что Билл – свинья? Он не первый подонок, которого я повстречала на своем жизненном пути. Почему же меня это так задело?

Разумеется, я знала ответ. Дело не в нем лично, а во всем, что он собой олицетворяет. Потратив столько сил, я тщательно разработала план, который привел меня сюда. С решением устроиться на эту работу были связаны мои самые смелые надежды и мечты. У меня появилось чувство, что жизнь наконец-то пойдет так, как надо, что я нашла свое место. Мне казалось, что здесь все идеально. Наверное, слишком идеально. Должна же быть в бочке меда ложка дегтя. Билл.

Внезапно вся эта чушь со сверхъестественными явлениями разрешилась. Никакого полтергейста. Всего лишь обычный среднестатистический мужик слегка за пятьдесят, который не может удержать свой член в штанах. Старая как мир, скучная и гнусная история.

Приняв душ, я почистила зубы, забралась в постель и подняла взгляд к потолку, в который были вставлены маленькие светильнички, мигающий пожарный датчик у двери, и… и еще что-то в углу. Сигнализация от воров? Еще один датчик? Или…

Я вдруг вспомнила слова Сандры на собеседовании. Неужели камера? Нет, это было бы слишком чудовищно. Они не могут следить за работниками. У меня есть право на неприкосновенность частной жизни, или как там оно правильно называется.

Я встала, завернулась в халат и поставила стул на ковер под похожей на яйцо штукой в углу на потолке. На полу, там, где я раздевалась перед походом в душ, валялись мои носки. Я взяла один, вскарабкалась на стул, встала на цыпочки и натянула его на датчик. Слишком длинный носок с грустным и безутешным видом повис под потолком.

Глупо, конечно, но лишь после этого я успокоилась, залезла под одеяло и уснула.

Ночью я неожиданно проснулась, охваченная тревогой. Сердце выскакивало из груди. Хотя мне ничего не снилось, что-то резко вырвало меня из сна.

Прошла минута, и я услышала звук шагов. Скрип… скрип… скрип… Медленно и размеренно, как будто кто-то ходит по деревянному полу. Этого не могло быть, потому что второй и третий этажи сплошь застилало ковровое покрытие.

Скрип… скрип… скрииип… Тяжело, гулко. Шаги взрослого мужчины, а не ребенка. Звук раздавался сверху… а я находилась на верхнем этаже.

Я медленно села в кровати и потянулась к ночнику. Он не включился. Я щелкнула кнопкой еще раз – с таким же результатом, и наконец сообразила, что выключила освещение на главной панели. Я боялась среди ночи затевать эксперименты с панелью, рискуя нечаянно включить музыку и разбудить весь дом, поэтому вытащила из зарядки телефон и включила фонарик.

Сдавило грудь. Потянувшись за ингалятором, я поняла, что в комнате стоит жуткий холод. Наверное, перестаралась с кондиционером. Выбравшись из-под одеяла, я набросила на себя лежавший в ногах халат и постояла посреди комнаты, стараясь не стучать зубами. Тонкий луч телефонного фонарика освещал узкий кусочек светло-желтого ковра.

Шаги прекратились; я затаила дыхание и прислушалась, не начнутся ли они вновь. Ничего. Я еще раз прыснула из ингалятора, подождала пару минут. Тишина.

Меня одолевало искушение залезть под теплое одеяло и притвориться, что ничего не слышала, но я знала, что не усну спокойно, если хотя бы не попытаюсь выяснить источник шума. Запахнув плотнее халат, я приоткрыла дверь в коридор. Никого. Заглянула в чуланчик для швабр: швабры, метлы и заряжающийся от розетки пылесос. Из живых существ там поместилась бы разве что мышь.

Я закрыла чулан и, стараясь не принимать близко к сердцу зловещее предупреждение, попробовала открыть дверь в комнату Рианнон, чувствуя себя преступницей. Я почему-то думала, что она будет заперта, однако ручка поддалась без малейшего сопротивления, и тяжелая дверь распахнулась, шурша по толстому ковру.

Хотя светонепроницаемые шторы были полностью задернуты и в комнате стояла непроглядная тьма, я сразу поняла, что здесь никого нет.

Воспоминание о шагах почти улетучилось. У меня создалось впечатление, что звуки исходили откуда-то сверху, однако люка на чердак не было. Может, что-то на крыше? Птица?

Поежившись от холода, я вернулась к себе и в нерешительности постояла посреди комнаты, прислушиваясь, не раздадутся ли вновь шаги. Ничего не дождавшись, я выключила фонарик и улеглась в постель, но уснула не скоро.

– Мамочка-а-а!

«Тесла» удалялась по направлению к главной дороге, а заплаканная Элли бежала вслед за ней. Хотя Джек ехал медленно, коротенькие ножки девочки не успевали за автомобилем, и она безнадежно отставала.

– Мамочка, вернись!

– Пока, девочки! – Сандра высунула голову в окно, ее медово-русые волосы развевались на ветру.

Несмотря на жизнерадостную улыбку, я видела по глазам, что она расстроена, просто не хочет показывать это детям. Билл не оборачивался. Он сидел рядом с женой, уткнувшись в телефон.

– Мамочка! – отчаянно голосила Элли. – Мамочка, не уезжай!

– Я скоро вернусь! Вы чудесно проведете время с Роуэн, а я скоро приеду! До свидания! Я вас люблю!

Машина завернула за поворот и исчезла среди деревьев.

Сделав еще несколько спотыкающихся шагов, Элли испустила горестный вопль и бросилась на землю.

– О Элли! – Перехватив поудобнее Петру, я подбежала к девочке, лежавшей посреди дороги лицом вниз. – Элли, милая, пойдем домой, будем есть мороженое.

Если верить указаниям в красной папке, девочки получали это редкое лакомство не каждый день, но Элли потрясла головой и взвыла еще громче.

– Пойдем, солнышко!

Я с трудом наклонилась и потянула ее за руку, чтобы поставить на ноги. Она взвизгнула и вырвала ручонку, ударившись по инерции кулачком о камень.

– Ой! – вскрикнула Элли, зарыдала с удвоенной силой и сердито посмотрела на меня красными, заплаканными глазами. – Ты сделала мне больно!

– Я только хотела…

– Уходи, ты меня ударила! Я маме расскажу!

Я стояла в полной растерянности, не зная, что предпринять.

– Уходи! – вновь крикнула девочка.

В конце концов я вздохнула и пошла к дому. Не очень-то хотелось оставлять ребенка прямо на дороге, однако я рассудила, что ворота закрыты, а Джек вернется не раньше чем через полчаса. За это время Элли успокоится, и мне удастся заманить ее в дом.

Петра у меня на руках захныкала, и я подавила вздох. Если еще и эта разбушуется… А где, черт возьми, Мэдди? Она пропала еще до отъезда родителей: убежала куда-то в парк, отказавшись прощаться.

– Да оставь ты ее в покое, – сказал Билл Сандре, которая носилась вокруг дома, чтобы найти Мэдди и поцеловать на прощанье. – Знаешь ведь, она всегда зализывает раны в одиночестве.

Зализывает раны. Это ведь просто глупый штамп? Тогда я не придала значения его словам, а впоследствии задумалась. Откуда у Мэдди раны?

Вернувшись в дом, я усадила Петру в высокий стульчик, пристегнула ремешками и залезла в красную папку в поисках инструкций: что делать, если дети исчезли с лица земли?

Беглый обзор многостраничного опуса, предпринятый мной после завтрака, показал, что в нем есть информация обо всем на свете: сколько и когда нужно давать «Калпола», как проводить ритуал отхода ко сну, какие сказки любимые, как бороться с опрелостями, когда делать домашнее задание, каким стиральным порошком стирать балетные пачки. Сандра не упустила ни одной мелочи: что давать детям на перекус между приемами пищи, какие программы можно смотреть по телевизору и как долго.

Единственное, чего я не нашла, – это инструкций на случай полного исчезновения. Если они там и были, я до них пока не дошла. Однако, просматривая распорядок «типичного выходного дня», я поняла, что Петра пропустила ланч, чем может объясняться ее раздражительность. Прежде чем начинать возню с обедом, мне хотелось выяснить, где девочки, но я решила дать ей перекусить, чтобы хоть как-то успокоить.

Так. 6.00. Все младшие девочки (особенно Элли) склонны к раннему пробуждению. В связи с этим мы установили специальное приложение «Счастливый зайка». Это электронные часы с изображением спящего зайчика. В шесть утра они автоматически беззвучно переключаются на изображение бодрствующего зайчика. Если Элли проснется раньше, следует мягко (!) предложить ей посмотреть на часы и вернуться в постель, если зайка еще спит. Разумеется, вы можете сделать исключение, если ей приснился плохой сон или она захотела в туалет.

Господи, в этом доме чихнуть нельзя без использования дурацкого приложения!..

Я читала дальше, пропустив выбор одежды на случай дождя и примерное меню завтрака, и дошла до перекуса в половине одиннадцатого.

10.30–11.15. Перекус – например, фрукты или ягоды, а именно: бананы, голубика, виноград (для Петры виноградинку следует разрезать на четыре части), изюм (не много, он вреден для зубов), хлебцы, рисовые крекеры, огуречные палочки. Никакой клубники (у Элли аллергия), никаких орехов (ореховую пасту можно, но только натуральную, без соли и сахара), и наконец, Петре нельзя продуктов, которые содержат рафинированный сахар либо соль (старшим можно продукты, содержащие сахар в умеренных количествах). За этим трудно уследить, если вы на прогулке; в таких случаях я предлагаю брать с собой заранее приготовленный перекус.

Понятно, перекус готовлю все-таки я, а не приложение. На предыдущих работах я никогда не сталкивалась с такими подробными указаниями. В «Малышатах» инструкция для персонала представляла собой тоненькую брошюрку, в которой основное внимание уделялось тому, как сообщить о невыходе на работу в связи с болезнью.

Правила – согласна. Ограничения телевизора, предосторожности, аллергия – это нормально. Но объяснять человеку, почти десять лет проработавшему с детьми, что виноградинку для Петры надо порезать на четыре части?..

Закрыв папку, я погрузилась в раздумья. Может, у Сандры началась паранойя из-за частой смены нянь? Или она пытается не терять связь с детьми даже во время вынужденного отсутствия? С Биллом все ясно: он готов без сожалений оставить своих детей с практически незнакомым человеком. А папка Сандры указывает на совершенно иной тип родителя, который тяжело переживает по этому поводу. Напрашивается вопрос: почему в таком случае она уезжает вместе с мужем? Необходимость реализовать себя в профессии? Или что-то другое?

Посредине бетонной столешницы стояла огромная мраморная ваза со свежими апельсинами, мандаринами, яблоками и бананами. Оторвав от связки банан, я очистила его, положила несколько кусочков на подносик перед Петрой и пошла посмотреть, не вернулась ли Мэдди. Ее не было ни в детской, ни в гостиной, ни вообще в доме. Я подошла к двери черного хода, через которую она убежала утром, и крикнула:

– Мэдди! Элли! Мы с Петрой едим мороженое!

Я замолчала и прислушалась, ожидая треска веток и топота детских ног. Тишина.

– С посыпками!

Я понятия не имела, есть ли у Сандры посыпки, и совершенно не беспокоилась, что могу ненароком обмануть детей, главное – увидеть, что они здесь.

Тишина, только птицы поют. Солнце скрылось за тучами, стало прохладно, на моих голых руках выступила гусиная кожа. Мне подумалось, что, несмотря на июнь, сейчас был бы куда уместнее горячий шоколад, чем мороженое.

– Как хотите, – крикнула я, – мне больше достанется!

Не дождавшись ответа, я вернулась в дом, оставив дверь приоткрытой. И не поверила своим глазам. Петра стояла на высоком стульчике в дальнем конце стойки, победно размахивая куском банана.

– Твою мать!

Кровь отхлынула от моего лица, я застыла на месте, тупо уставившись на опасную позу малютки, бетонный пол и ее слабенькие ножки на скользком дереве.

Придя в себя, я метнулась вперед, споткнувшись о лежащего на полу плюшевого мишку, ударилась об угол стойки и схватила ребенка на руки.

– О боже! Петра, ты плохая девочка! Нельзя так делать.

Господи, она запросто могла погибнуть! Если бы она упала и ударилась головой о бетонный пол, то вряд ли отделалась бы сотрясением мозга.

Как я могла совершить такую глупость? Большую часть сознательной жизни я присматривала за маленькими детьми. Я все сделала правильно – отодвинула стульчик от стойки, чтобы Петра не могла оттолкнуться ножками и упасть назад. Я точно знала, что пристегнула ее. Застежки были слишком жесткими для ее пальчиков.

Как же у нее получилось? Вывернулась из ремешков? Я осмотрела застежки. Одна была закрыта, а другая расстегнута. Черт. Наверное, я защелкнула ее не до конца, она расстегнулась от возни Петры, и та выбралась из стульчика.

Значит, это я виновата. У меня на ладонях выступил холодный пот, к щекам прилила кровь. Слава богу, что Сандры нет дома. Я допустила элементарную небрежность, и она могла уволить меня немедленно.

«Она и сейчас может, – подумалось вдруг мне, – если наблюдает за мной через камеру». Я невольно подняла взгляд к потолку, и кто бы сомневался – увидела в дальнем углу знакомый яйцевидный предмет. Вот вляпалась!

Оставалось только надеяться, что у Сандры с Биллом найдутся другие дела, кроме как глазеть в камеры безопасности. Наверняка Билл с момента отъезда ни разу не заглянул в приложение, а вот Сандра… Красная папка показывала степень ее одержимости безопасностью детей. После собеседования, на котором она вела себя расслабленно и дружелюбно, я этого не ожидала.

Если мне повезло, они сейчас вне зоны мобильного покрытия, а может, уже в самолете. А вдруг камеры ведут запись? Сколько они хранятся? Я почему-то сомневалась, что найду эту информацию в красной папке.

Я с ужасом поняла, что за мной могут следить даже в данный момент. Чувствуя себя как на сцене, я поцеловала Петру в макушку, почувствовав губами хрупкий детский череп с не полностью закрывшимся родничком.

– Не делай так больше, – строго сказала я ей, все еще охваченная страхом, и, чтобы успокоиться, поднесла малышку к раковине и умыла ей личико.

Затем я посмотрела на часы, стараясь восстановить дыхание и вспомнить, чем занималась до того, как Петра меня напугала.

Начало второго. В папке говорилось, что Петра обедает с половины первого до часа, а в два ее надо уложить спать. Однако малышка хныкала и сердито терла глаза, и я лихорадочно соображала, как быть. В садике мы укладывали детей спать сразу после обеда, в час дня.

Я не хотела сбивать распорядок Петры; с другой стороны, неразумно мучить хныкающего ребенка до установленного времени. Если она принадлежит к тому типу детей, которые еще больше заводятся от усталости, она потом и ночью будет плохо спать. Кроме того, было бы очень кстати выкроить час времени на поиски Элли и Мэдди. Сделать это значительно легче, когда Петра спокойно спит в своей кроватке.

Малышка раздраженно потерла глаза кулачком и устало зевнула. Это помогло мне принять окончательное решение, и я понесла ее в комнату.

Глухие шторы были задернуты. Согласно инструкции, я включила подвеску над кроваткой и положила девочку на матрас. Она перевернулась на животик и уткнулась лицом в подушку. Я села и положила руку ей на спинку. Блики от подвески мигали на потолке и стенах. Петра хныкала все тише, а спустя несколько минут уснула. Я тихонько встала и положила с ней рядом плюшевого зайчика. Девочка шевельнулась, и я испуганно замерла, но она сжала мягкую ткань и тихонько засопела. Я с облегчением вздохнула, взяла радионяню, висевшую на перилах кроватки, и на цыпочках вышла из комнаты.

Затем постояла на площадке, надеясь услышать топот ног или детский смех. В доме стояла полная тишина. Черт, где же они?

До сих пор я не бывала в спальне Билла и Сандры, но по расположению поняла, что окно должно выходить на дорогу. Затаив дыхание я повернула ручку, открыла дверь и застыла на месте. Комната была огромная. Вероятно, они соединили две или даже три спальни. На гигантской кровати с белоснежным бельем громоздились пухлые подушки. Напротив стоял не менее впечатляющих размеров мраморный камин. Три высоких окна выходили на фасад; одно было приоткрыто, и тонкие муслиновые занавески трепетали на ветерке.

Подходя по серебристо-серому ковру к центральному окну, я заметила слегка выдвинутые ящики комода и приоткрытую дверь шкафа и с трудом подавила приступ любопытства, понимая, что Билл с Сандрой могут следить за мной прямо в эту минуту. Мое появление в хозяйской спальне можно оправдать необходимостью посмотреть на дорогу, но это не дает мне права рыться в их вещах.

Выглянув в окно, я убедилась, что Элли на дороге нет. С одной стороны, это хорошо: по крайней мере, Джек не переедет ее, когда будет возвращаться. А вот куда она пропала? Сандра очень спокойно относилась к тому, что дети свободно бегают по парку, но у меня волосы на теле вставали дыбом от такой беспечности. В детском саду мы должны были оценивать факторы риска любого самого невинного занятия, от прогулки на свежем воздухе до развивающих игр с овсяными хлопьями, а в парке детям угрожает масса опасностей, о которых я даже не подозреваю. Вдруг поблизости есть пруд? Или обрыв? Что, если они залезут на дерево и не смогут спуститься? Или найдут дырку в заборе и выйдут на дорогу? Что, если собака…

Собаки! Я забыла спросить у Сандры, кто должен кормить и выгуливать Хиро и Клода. Впрочем, лишняя прогулка не навредит, к тому же они наверняка помогут найти девочек. Во всяком случае, их общество позволит мне не выглядеть полной дурой в глазах детей. Нужно с самого начала показать Мэдди с Элли, что я контролирую ситуацию, иначе они не будут меня уважать.

Я старалась пока не думать о том, что будет, когда к чудному трио присоединится Рианнон. Может, к этому времени уже вернется Сандра?

Лежавшие на подстилках в кухне собаки с надеждой посмотрели на поводки у меня руках.

– Гулять! – бодро скомандовала я, и они вскочили с подстилок. – Хорошая девочка… и ты, мальчик, – приговаривала я, пытаясь присоединить поводки к ошейникам.

Клод возбужденно подпрыгивал, пока я боролась с Хиро. Наконец у меня в руках оказалось два поводка, а в карманах – горсть собачьих печенек на случай непредвиденных трудностей. Выйдя через черный ход во двор, мы прошли мимо конюшни в парк.

Несмотря на растущую тревогу за детей, я не могла не заметить, что стоит чудесный денек. Я быстро шла по вьющейся между деревьями тропинке, едва поспевая за натягивавшими поводки собаками. Сквозь узорчатый полог ветвей проглядывало солнце. Золотистые пылинки, поднимавшиеся от засыпанной листьями глинистой почвы, кружились и танцевали в его лучах. На висящих в неподвижном воздухе зарослях крестовника, похожих на длинные старческие бороды, играли солнечные блики.

Собаки явно знали, куда идут, и я полностью положилась на их чутье. Я подозревала, что они привыкли гулять без поводков, но решила, что так безопаснее: вдруг они не станут выполнять мои команды. Не хватало ещ е этих потерять!

Мы спускались к дороге, хотя ее не было видно из-за деревьев. За спиной треснула ветка, и я бросила взгляд назад, однако никого не увидела. Должно быть, лиса.

Наконец деревья расступились, и мы вышли на небольшую поляну. У меня сжалось сердце. Этого я и боялась с тех пор, как пропали девочки, – пруд. Небольшой, но с виду достаточно глубокий, чтобы в нем мог утонуть ребенок, с коричневатой торфянистой водой. На поверхности плавала маслянистая пленка от гниющих сосновых иголок.

Я с сомнением ткнула палкой в темную воду, и на поверхность лениво всплыли пузырьки. К моему облегчению, поверхность пруда выглядела непотревоженной и прозрачной, не считая мутных завихрений, поднятых палкой.

Пройдя дальше, я увидела на берегу две пары детских следов, подходящих к самому краю водоема. Я не знала, когда были сделаны эти отпечатки, хотя они казались относительно свежими. Следы шли по берегу, становясь все глубже по мере приближения к воде, а затем поворачивали обратно к лесу. Скоро земля стала слишком твердой, и следы оборвались. Единственное, что мне удалось установить, – девочки, похоже, вместе, и они ушли от пруда целыми и невредимыми.

Клод с Хиро, которым хотелось поплескаться в заболоченном пруду, скулили и рвались с поводков, но я не собиралась их отпускать. Не хватало еще ко всему в свой первый рабочий день мыть собак.

Тропинки в том направлении, куда уходили следы, не было, и я шла наугад. Неожиданно тишину разорвал душераздирающий вопль.

Сердце чуть не выскочило из моей груди второй раз за день, собаки истерически лаяли и рвались с поводков. Несколько секунд я растерянно оглядывалась по сторонам. Кричали совсем близко, но я никого не видела и ничего не слышала из-за шума, поднятого собаками.

Крик раздался вновь, долгий и отчаянный, и до меня наконец дошло: радионяня! Я вытащила из кармана устройство, тупо уставившись на мигающие огоньки и слушая захлебывающийся визг. Меня буквально парализовало. Что делать? Попробовать включить камеру? Я трясущимися руками достала телефон и нажала значок приложения.

Мне показалось, что прошла вечность, когда на экране появилась надпись:

Добро пожаловать, Роуэн! Дом – там, где «Хэппи»! А затем, к моему отчаянью: Обновление доступа. Пожалуйста, подождите. Дом – там, где «Хэппи»!

Я выругалась, засунула бесполезные устройства в карман и побежала. Бежать приходилось вверх, и к тому времени, как показался Хетербро-Хаус, у меня разрывались легкие.

По дороге собаки освободились, вырвав поводки из моих онемевших пальцев, и теперь с озорным лаем бежали в отдалении, уверенные, что я наконец решила поиграть в веселую игру.

Парадная дверь была приоткрыта, хотя я оставляла ее закрытой. Я вышла через черный ход и не стала запирать его на случай, если Мэдди с Элли вернутся в мое отсутствие. Я чуть не потеряла сознание. Что я наделала? Что случилось с бедняжкой Петрой?

Несмотря на охвативший меня ужас, я спотыкающимися шагами поднялась на второй этаж, бросив в прихожей запутавшихся в поводках собак, и остановилась перед комнатой Петры.

Дверь была закрыта, как я ее и оставляла. Подавив всхлип, я повернула ручку… и остановилась на пороге, потрясенно моргая. Петра как ни в чем не бывало спала в своей кроватке, разметав ручонки, черные реснички мирно лежали на розовых щечках. Она сжимала левой рукой плюшевого зайчика и не переменила позы с тех пор, как я уложила ее в постель.

Я ничего не понимала. У меня хватило самообладания на то, чтобы тихонечко выйти из комнаты и прикрыть за собой дверь. Оказавшись в коридоре, я села на пол, упираясь спиной в перила, и закрыла лицо руками, с трудом удерживаясь от рыданий, испытывая одновременно шок и облегчение. Легкие натужно хрипели, пытаясь набрать побольше кислорода.

Трясущимися руками достав из кармана ингалятор, я сделала вдох и задумалась. Что же произошло? Получается, звук исходил не из радионяни. Нет, это невозможно, ведь там есть еще и световой сигнал, на случай если звук окажется выключен, и я своими глазами видела мигающий красный огонек. Кроме того, звук явно исходил из динамика.

Может, Петре приснился кошмар и она заплакала? Нет, в этом тоже нет никакого смысла. Кричал явно не грудной младенец. Поэтому я так испугалась. Это был не детский крик, хорошо знакомый мне по садику, а долгий, протяжный вопль ужаса, исходящий из груди гораздо более взрослого ребенка. Или даже взрослого человека.

– Эй, есть кто живой?

Голос, прозвучавший снизу, заставил меня судорожно вскочить на ноги и свеситься через перила.

– Кто там?

Я хотела произнести это твердо и уверенно, но мой голос дрожал от страха.

– А там кто? – снова послышался женский голос, раздались шаги, и я увидела внизу чье-то лицо. – Осмелюсь предположить, вы и есть новая няня?

Под лестницей стояла полная женщина лет пятидесяти пяти, с румяным круглым лицом. В тоне ее голоса читался плохо скрываемый укор.

У меня в волосах застряли листья, верхние пуговицы на блузке расстегнулись, а когда я начала спускаться, то заметила на ковровой дорожке грязный след, очевидно, оставленный мной, когда я стремглав неслась к Петре. Я торопливо застегнула пуговицы, чувствуя, что лицо все еще горит от изнеможения и испуга.

– Да. Здравствуйте. Э-э… Я Роуэн. А вы, наверное…

– Меня зовут Джин. Джин Маккензи.

Она смерила меня оценивающим взглядом и неодобрительно покачала головой.

– Воля ваша, мисс, но мне не нравится, что вы заперли дом от детей, и думаю, миссис Элинкорт тоже с этим не согласится.

– Заперла? – удивилась я. – Что вы имеете в виду?

– Я нашла бедных малюток на крыльце, дрожащих от холода, в одних платьицах.

– Нет, погодите… Я не запирала дом. Девочки от меня убежали, и я пошла их искать. А черный ход оставила открытым, чтобы они могли войти.

– Когда я пришла, он был закрыт, – сказала Джин.

– Возможно, дверь захлопнулась от ветра, но я ее не запирала.

– Когда я пришла, дверь была заперта, – упрямо повторила она.

Я начала закипать. Меня подозревают во лжи?

– Ну, может, случайно закрылась. – Я пожала плечами. – С девочками все в порядке?

– Да, я дала им перекусить на кухне.

– А вы… – Я запнулась, не зная, как не уронить себя в ее глазах еще больше. Я почему-то не понравилась этой особе; не стоит давать ей лишний повод жаловаться на меня Сандре. – Понимаете, я вернулась, потому что услышала плач ребенка через радионяню. Вы ничего не слышали?

– Она и не пикнула, – уверенно заявила Джин. – Я держу ухо востро (не то что ты) и услышала бы малютку.

– А Мэдди или Элли? Они ведь вернулись?

– Я же сказала, они на кухне, мисс, – еще более раздраженным тоном заявила Джин. – А теперь, если позволите, я лучше пойду к ним, таких крошек нельзя оставлять наедине с плитой.

У меня вспыхнули щеки.

– Да, конечно, я собираюсь приготовить им обед.

– Я их уже покормила. Бедняжечки умирали от голода и замерзли, им надо было поесть чего-нибудь горячего.

Я потеряла терпение. Слишком много стрессов для одного утра.

– Послушайте, миссис… Маккензи, я ведь объяснила, девочки от меня убежали, и я не запирала от них дверь. Хотя стоило. Возможно, если бы они замерзли и испугались, дожидаясь кого-нибудь, кто впустит их в дом, то в другой раз не стали бы убегать. А теперь, если не возражаете, мне надо работать.

Я проскочила мимо домработницы и направилась в кухню, чувствуя спиной ее тяжелый взгляд.

Мэдди с Элли сидели за стойкой для завтраков, уминая печенье с шоколадной крошкой и запивая его соком. Возле раковины стояло блюдо с остатками пиццы. Я сцепила зубы. Оба блюда входили у Сандры в список «иногда можно побаловать». Я планировала усадить девочек смотреть телевизор после обеда и дать немного печенья. Теперь они наелись его вволю, миссис Маккензи получила плюсик к карме, а я превратилась в злую няньку, которая оставила их замерзать на улице и будет заставлять есть полезный ужин.