Текст книги "Двоедушник"

Игни

Поначалу я ничего не помнил о себе прежнем. Мои былые привычки, мечты и увлечения были скрыты от меня точно так же, как и лица некогда близких мне людей. Но они ведь должны были быть, верно? с того самого момента, как осознал себя не мертвым, я пытался вытащить из памяти хоть что-то из той, утраченной жизни. Снова и снова ломился в закрытую дверь в собственной голове, за которой, как мне казалось, все еще хранились ответы.

Они и вправду хранились. Просто мне нужен был ключ.

В ту ночь я шатался по городу. К пустой остановке подъехал последний автобус. Конечная. В салоне было всего трое пассажиров, и все вышли здесь.

Я вспомнил ее. Сразу. Как только увидел. Изменилась. Сильно. Но я – еще сильнее. Развернулся и пошел следом. А в середину груди словно кол вогнали. И проворачивают. Так, что дышать трудно. Шел и шел за ней, как привязанный. Кроме нас на улице – никого. Она, наверное, с ночной смены. Я, можно сказать, тоже. Подумал: обернется – решит, что грабитель. Хотя я, скорее, напоминал сбежавшего из детского дома бродяжку. И вызывал не страх, а брезгливость.

Улица обзавелась коттеджами с высокими заборами. Покрылась брусчаткой, засияла фонарями.

Прежней осталась только наша изгородь. Мы с отцом всегда красили ее в зеленый цвет. Сейчас даже следов краски не осталось. Одни почерневшие доски.

Она поставила сумки на землю и завозилась с замком. Я слышал, как позвякивают ключи. Время шло, а дверь не отпиралась.

Связка полетела на землю. Мама закрыла лицо руками.

– Можно я попробую?

Она посмотрела мимо меня. На секунду я испугался, что стал невидимым, как Есми. Подобрал ключи. Руки помнили… Сначала немного вправо. До щелчка. И еще прижать дверь коленом, чтобы легче было провернуть.

Петли скрипят. Двор по ту сторону изгороди завален снегом.

– С-спасибо.

Стерла слезы рукавом. Подняла сумки и пошла к дому.

А я смотрел на ее опущенные плечи, сбившуюся набок серую шаль. Смотрел на ее руки без перчаток. И сам не замечал, как пытался нащупать тот самый осиновый кол в своей груди. Хоть на секунду бы выдернуть. Чтобы втянуть в себя воздух.

Она обернулась уже у крыльца. Позвала:

– Может, зайдешь ненадолго? Согреешься!

Я привык к холоду, но ей об этом знать необязательно. Побежал так, что шапка с головы слетела. Вернулся, подобрал, кое-как натянул обратно. Снова рванул к ней.

Мама улыбалась. Окрыленный этим, я сделал сальто через голову. Нарочно поскользнулся, свалился в сугроб. Ледяная корка оцарапала щеку, но я все равно барахтался в снегу подольше.

Она смеялась в голос, а я стоял напротив и тоже хохотал в голос – как дурачок. Счастливый тем, что смог ее развеселить.

– Как тебя зовут, артист?

– Антон.

Почему я не соврал? Должен был соврать.

Она смотрела на меня так, будто я ее ударил.

– Сколько тебе лет? – спросила чуть слышно.

– Пятнадцать.

– И чей ты такой будешь, Антон?

– Ничей, – теперь я тоже шептал, как провинившийся ученик.

– Проходи.

Я помнил здесь все. Каждую трещинку на обоях, каждую скрипучую половицу. Таких стало больше.

– А знаешь, у меня был сын, – сказала она и провела меня в кухню. Забыла снять пальто, что-то поставила разогреваться на электрическую плитку. – Его тоже звали Антон. Сейчас у него были бы свои дети…

Передо мной появилась тарелка супа. Хлеб. Горячий чай.

Мое тело приспособлено к тому, чтобы убивать Есми. Я слышу их плач. В темноте вижу так же ясно, как днем. Иногда мне вообще не нужно смотреть, чтобы видеть. И я подозреваю, что двигаюсь чуть быстрее обычных людей. Но тот бездарный демиург, который создал меня таким, не предусмотрел одного.

Я вынужден есть, если не хочу грохнуться в голодный обморок. А поскольку времени на поиски еды у меня нет, чаще всего я довольствуюсь тем, что многие посчитали бы несъедобным.

Она рассказывала про сына. То есть про меня. Честно пытался слушать, но не получалось. Суп был слишком вкусным. Еле сдерживался, чтобы не хлебать через край.

– Оставайся, – говорит. – Ничьим быть нельзя. В школу-то хоть ходишь?

Я промычал что-то неопределенное. Рот был полон хлеба.

– Как же твои родители? Где они? – Мама протянула руку, хотела погладить меня по голове. Нет, передумала.

Я сидел, помалкивая. С шумом втягивал чай.

– А хочешь, я тебе его покажу?

Достала из шкафчика снимок. Положила передо мной, но из рук не выпустила.

У меня светлые глаза и светлые волосы. Были.

Я ведь помню тот день, ма… Наш последний Новый год.

– Пойду, наверное…

Поднялся неловко, задел рукавом чашку. Остатки чая растеклись по столешнице. Фотография мгновенно пропиталась коричневой влагой. Мама даже не заметила. Смотрела в сторону.

– Иногда мне кажется, что он вот-вот придет. Откроет дверь своим ключом. Включит свет.

Я не приду, ма. Я умер.

Когда я уходил, она не обернулась.

А я пошел через наш двор наискосок, по сугробам. Захлопнул калитку. Пустая улица. Прибавил шаг, затем побежал, привычно проклиная все, что с нами случилось. Тот день. Себя. Антона Князева. Ноги сами несли меня к бетонной коробке местного долгостроя. Я зашел внутрь, поднялся по ступеням. Четвертый этаж. Выше некуда.

Я не приду, ма. Я умер. Я задолжал кому-то что-то. Не знаю, правда, кому и что. Я даже умереть не смог по-человечески.

Это то, что сильнее меня. Как ломка, понимаешь? То, что каждую ночь гонит на поиски. За шкирку вышвыривает под дождь и снег, упираешься – кладет лицом в землю: «Давай, ищи, тебе же самому это нужно, тебе это нравится, хоть ты еще и щенок… Научишься. Полюбишь. Жить без этого не сможешь».

А я и сейчас уже не могу…

Они смотрят, ма. Эти… люди. Одинаково. А еще у них глаза белые. У них пальцы жгутся. К ним нельзя подходить близко. Я ставлю ловушки. Сам придумал. Но потом все равно приходится…

Я сначала боялся, и было долго. А потом понял, что нужно не руками. И стало быстро.

И вот снова начинается. Но я терплю, мамочка. Терплю…

Общежитие на улице Пискунова

Всего-навсего страшный сон.

«Это все» не вернулось. Людям периодически снятся кошмары. И никто к врачу не бежит. Это нормально.

Вчера что-то еще нехорошее случилось… Хуже дурацкого сна. Ах, да. Ксюша пропала…

Ника натянула халат поверх пижамы, босиком вышла из комнаты. Никого. Мама, наверное, первой же электричкой унеслась в Черневский Труд – камни добывать. Завтрак оставила: под салфеткой прятались бутерброды и два вареных яйца. Кофе Ника сделала сама. Сыпанула в кипяток ложку растворимого, молоком разбавила и сочла получившуюся бурду вполне годной на вкус.

С горячей чашкой в ладонях она устроилась возле окна и стала смотреть на улицу. Еще меньше листьев. Скоро совсем не останется. Асфальт мокрый, но если и дождь, то такой, несерьезный. Все, что немного дальше, тонет в белесой дымке. В такую погоду только и сидеть дома с книжкой. Укрыв ноги пледом и с плеером под рукой. А одеваться, до остановки топать, ждать автобус, а потом еще и ехать – это нет.

До чего в институт неохота, кто бы знал…

Да и разве можно думать об учебе, когда за партой рядом – пусто?

Ника ополоснула чашку под струей воды и направилась в свою комнату. Собиралась еще раз проверить телефон – вдруг Ксюша ответила на вчерашние сообщения? Хоть бы дала о себе знать! И чуть было не споткнулась о красный пакет возле двери. Заглянула внутрь, скривилась и тяжело вздохнула. Ну, блин…

В пакете лежал пахнущий стиральным порошком и тщательно отутюженный свитер Антона Князева.

Даже уехав, мама умудряется доставать!

Вот пусть сама и возвращает.

Мобильный не порадовал. Ни одного нового сообщения. Ника швырнула телефон на диван, словно именно он был источником всех неприятностей.

Книги… Вот что поможет сбежать от круговерти мыслей. Даже просто убить время в ожидании новостей. После обеда можно позвонить родителям Ксюши – вдруг что-то прояснится! Но до обеда еще надо дожить и желательно не сойти с ума.

Мистика или про любовь? Ника открыла книжный шкаф и пробежалась пальцами по корешкам. Любовь совсем не в тему, и без нее сейчас тошно.

А мистики и в жизни хватает.

Мысль о мистике заставила Нику покоситься в сторону двери. Краешек красного пакета вызывал беспокойство. Надо было сразу в шкаф затолкать, чтобы глаза не мозолил.

У него, наверное, и шмоток-то немного. У Антона. А одежка, которую дала ему взамен свитера мама, вообще никакущая. Схватит еще воспаление легких в своей часовне. Сам-то вряд ли придет. Постесняется.

Так и пришлось натягивать джинсы, выуживать из шкафа толстовку потеплее и тащиться на улицу с красным пакетом подмышкой. Чтоб тебе пусто было, Антон Князев! И маминой заботе о тебе – тоже.

Хорошо, что до Высоковского кладбища пятнадцать минут медленным шагом. Иначе бы точно не поперлась.

По пути Нике попадались расклеенные ею же накануне листовки. С каждого столба и забора глядели Ксюшины глаза.

Днем кладбище выглядело совсем иначе, чем ночью. Ничего сверхъестественного. Напротив – тоскливо и прозаично. Ржавые ограды, неухоженные могилы, почти полностью скрывшаяся под листвой тропинка. Торчащие в стороны ветки какого-то жесткого кустарника, которым она заросла до самой часовни.

И как только ночью-то удалось продраться?

Кирпичная развалюха встретила знакомым неодобрительным взглядом узких окон. Ника поднялась по ступеням, помялась перед дверью, но все же потянула на себя деревянную створку.

Отдать пакет – и сразу домой.

Внутри никого не оказалось. Ни Антона, ни его красноволосой подружки.

О таком варианте Ника почему-то не подумала.

Она выглянула в то самое окошко, из которого наблюдала драку… кого-то с кем-то. Потопталась там, где нашла Антона. Взглянула на подоконник, сидя на котором играла на скрипке Шанна.

Если б только знать тогда, что спустя сутки с Ксюшей произойдет такое! Заперлась бы с ней в квартире и не высовывалась все выходные. Повсюду ходила бы с подругой за руку. Даже телефон бы выключила.

Если бы… Если бы…

Почему мама сказала, что Антон Князев может помочь?

– Эй, девушка! Здесь нельзя находиться, это не место для прогулки!

Вздрогнула от неожиданности, оглядываясь. Мужик какой-то. Сторож местный, наверно.

– Простите, я уже ухожу, – отозвалась Ника и правда двинулась к выходу. Под ногами похрустывал битый кирпич и осколки стекла.

– И чего вас сюда как магнитом-то тянет? – не унялся сторож. – Все гнилое, дряхлое. Рухнут перекрытия – и до свиданья! Поминай как звали. И замок вешали, и окна заколачивали, – бубнил он ей в спину даже снаружи, не отставая ни на шаг. – Замок сперли, фанеру сперли. И все равно лезут. Что за народ…

Она остановилась так резко, что сторож чуть на нее не налетел.

– Может быть, вы видели здесь недавно двоих ребят? Моего возраста. Парень и девушка с красными волосами. Приметная такая.

– Да кто только не шляется! – рявкнул мужик. Развернулся и шустро припустил в сторону своей бытовки.

Тишина на кладбище царила невероятная. Слышно было только, как ветки от ветра поскрипывают где-то высоко над головой. И шум машин доносился с проезда.

Казалось бы – сделала все, что смогла. Возвращайся домой с чистой совестью, лопай конфеты и читай про любовь. Но Ника с решением медлила. Минут пять подождала у кладбищенских ворот, теребя в руках пакет, а затем пошла в сторону, противоположную дому. К остановке.

Шанна что-то говорила о заработке искусством. На улице, значит, собиралась играть. А раз так, то искать ее нужно на Покровке. Там таких талантов – через каждые десять шагов. Один бренчит на гитаре, второй песни орет – соревнуются, кто громче. А другие с перевернутыми шапками между прохожими вертятся. У этих двоих из часовни и шапки-то, наверное, нет. Можно, правда, футляр от скрипки приспособить, так еще жалостливей картина получится. Глядишь, чего и насобирает скрипачка. Если кого-то от ее игры мигрень не одолеет.

Мысленно негодуя, Ника все-таки вышла из автобуса на главной площади, у кремля, а оттуда привычным для любого горожанина маршрутом отправилась прочесывать главную улицу.

Гитарные аккорды и бодрые голоса певцов доносились со всех сторон. Но рядом с тем, что творилось здесь же, возле театра драмы, они меркли, как фонарь по сравнению с луной.

Вторник. Дождь. Разгар рабочего дня. Но слушатели у Шанны были. Человек пятнадцать, не меньше. Ника замерла в толпе. Засмотрелась на тонкую девушку в черном, которая играла так самозабвенно, что Ника на время забыла, зачем пришла.

Скрипка рыдала. Жаловалась, шептала печальную историю. Ее голос трепетал между фонарями и булыжной мостовой. В стенах несуществующей тюрьмы, в которую превратилась улица. Казалось, даже бледные призраки всех тех, кто прогуливался здесь столетие назад, покинули свои переделанные под магазины особняки и тоже вслушиваются. Склоняют голову, утирают слезы рукавами саванов…

Длинная прядь, лежавшая на плече скрипачки, вдруг встрепенулась вместе с очередным пассажем, и музыка стала крепнуть. Распахнув крылья, мелодия устремилась ввысь, в серое осеннее небо. «Не сдаваться!» – велели звуки, и все, кто стоял вокруг, невольно расправили плечи. «Не сдаваться!» – пела скрипка, и ей вторил каждый дом на улице: «Преград не существует. Их придумали люди!»

Шанна закончила играть, но народ не спешил расходиться, ожидая продолжения. Тогда она размашисто поклонилась, давая понять, что на сегодня все, и присела на корточки, чтобы собрать купюры из скрипичного футляра, – насчет него Ника угадала.

С внезапным приступом неловкости она подошла ближе.

– Привет.

– Здравствуй, – откликнулась Шанна, не поднимая головы. Бережно уложила скрипку и смычок в освободившийся футляр, защелкнула замки и только после этого распрямилась, глянула с прищуром. – А-а, это ты. Любительница ночных прогулок по кладбищу.

Вблизи и при свете дня Ника нашла ее симпатичной. Открытое лицо с четко очерченными скулами, немного раскосые глаза. Нос с горбинкой, которая ничуть ее не портила. Короткая мальчишеская стрижка с торчащей челкой тоже очень ей шла.

– Здорово играешь, – искренне сказала Ника.

– Ага. Спасибо.

Совсем не выглядя польщенной, Шанна подхватила скрипку, закинула на плечо спортивную сумку и медленно пошла в направлении площади. Ругая себя за нерешительность, Ника пристроилась рядом.

– Я тут принесла кое-что. Для Антона. Вот, – робко произнесла она и протянула пакет.

Шанна взяла его свободной рукой.

– Ага, – повторила она. – Передам.

Дивная многословность.

– Мне бы с ним поговорить…

– Ну и говори. Я-то здесь при чем?

– Я не знаю, как его найти. – Ника решительно вооружилась всем терпением, какое только нашлось у нее в запасе.

– А-а, в этом смысле. Ну, пошли.

Хотя, они и так уже шли. Невысокая Шанна в сапогах на толстой подошве, а рядом – Ника. Молчать в компании скрипачки оказалось на удивление комфортно.

Ника ходила по этой улице всю свою жизнь, но ни разу с нее не сворачивала. А ведь всего в нескольких шагах от центра город волшебным образом менялся. Совсем как маска с улыбкой в пол-лица и плачущей второй половиной.

Изнанка города пестрела дырами в заборах, стыдливо прятала за новостройками бараки наподобие Никиного «аварийного жилья». Штукатурка облетала с задних фасадов бывших купеческих домов, да и передние выглядели неухоженными. Слишком много «истории». Никому не нужной, но страстно желающей быть.

– Мы сейчас в общаге живем, – заговорила вдруг Шанна. – Холодно стало где попало ночевать. Открыли ночлежный сезон.

– И давно вы так… кочуете? – неуверенно поинтересовалась Ника.

– Чуть больше года. С тех пор, как Тоха школу закончил.

Собеседница оказалась словоохотливой. И вроде бы не темнила.

– И что, у вас совсем нет дома?

– Долгая история, – сказала Шанна и сморщила свой идеальный нос. – Тоха от родителей ушел из-за Игни. Я тоже от своей бабки свалила. На фиг делать то, чего не хочешь? Но сама бы я вряд ли до побега додумалась. Можно сказать, что Тоха меня спас. Даже не можно сказать, а в самом деле спас. Я ему жизнью обязана, ясно? Вот и помогаю им с Игни. Он ведь тебе рассказал?

– Э-э… Да. Но это странно.

Спутница Ники поежилась и попыталась закрыть шею воротником.

– Хах, думаешь, ты первая, кто так говорит? Что-то холодно сегодня, тебе не кажется? – Не дождавшись ответа, она продолжила: – Верить ему или нет – дело, конечно, твое. Только Тоха никогда не врет. Ну, почти никогда. Просто человек такой, понимаешь? Стой-стой, нам сюда…

И свернула – кто бы сомневался – к желтому обшарпанному дому, самому невзрачному на всей улице. Прямо под окнами первого этажа, трепыхаясь на ветру, сушилось постельное белье. Наверняка Антону пришлось сильно постараться, чтобы найти именно ТАКОЕ общежитие при том, что в городе полным-полно других, НОРМАЛЬНЫХ. Зато центр.

Черный мотоцикл стоял тут же, у подъезда. Из распахнутой настежь двери несло мешаниной запахов: жареный лук, сырая штукатурка и кошачья моча.

– Классный транспорт, – зачем-то сказала Ника. – Антона или твой?

– Вообще-то Игни. Мы с Тохой убежденные пешеходы. У нас даже прав нет. Ну, чего ты там застряла? Заходи давай! – Шанна явно чувствовала себя здесь своей. – Ты не представляешь, как здорово жить под целой крышей! Когда за шиворот не льется и по ногам не бегает, – откровенничала она все то время, пока они шли по длинному коридору. – Там у нас кухня, – кивнула она на одну из дверей. – Сейчас вещи брошу – и в магазин. Пельменей куплю, пожрем нормально. А то от фаст-фуда уже кишка кишке колотит по башке… Хай, Тоха!

Вслед за Шанной Ника оказалась в длинной узкой комнате. В самом дальнем ее конце, напротив арочного окна без шторы, восседал на табурете Антон Князев. Спиной к входной двери. Перед ним мерцал молочной белизной экран ноутбука. Судя по характерному стуку, Антон быстро набирал что-то и даже не подумал прервать свое занятие, чтобы поздороваться. Так и разговаривал, глядя в экран.

– Ты сегодня быстро, – сказал он Тем Самым Голосом. Слушать бы и слушать.

– Удачный день, бро! – похвасталась Шанна. Скинула сумку на пол, опустила рядом футляр со скрипкой и подошла к приятелю, чтобы сунуть ему под нос открытый бумажник. Антон глянул, одобрительно цыкнул, и его пальцы снова забегали по клавишам. – А что у тебя?

– Да все отлично. Один заказ прям сейчас доделаю, еще за два заплатили. Если надо, завтра можем по магазинам прошвырнуться. Ты ведь хотела что-то из одежды прикупить?

– Новые ботинки, – обрадованно затараторила Шанна. – Тебе, между прочим. Ты вообще видел свои ботинки? Их же ни в один ремонт не принимают. Говорят, в таких только в гроб класть. Покойнику ходить не надо, а чтобы ходить – новые покупайте…

– Да видел я свои ботинки, не пыли.

– Кстати, Ник, где у вас тут рынок?

Антон резко обернулся – сообразил, что в комнате есть кто-то еще.

– Шаннка, конспиратор, чего не говоришь, что у нас гости?

Смутился, что ли? Зато отлепился, наконец, от своей табуретки.

– Да я вообще в магаз, – чирикнула та, – а вы пока это… общайтесь.

И скрылась за дверью. Антон и Ника остались наедине.

– Прости. Она иногда болтает не думая. – Ника не сразу поняла, что он извиняется за монолог подруги про ботинки. – Не очень-то у нас тут уютно, да? Ты проходи. Садись.

Единственным объектом для «садись» была та самая табуретка возле подоконника-стола. Ника заняла ее, попутно отметив, что ноутбук у Антона вполне ничего себе. Не из дешевых.

Антон остался стоять рядом, и теперь ей приходилось смотреть на него, задрав голову.

– Я тебе свитер принесла, – вспомнила вдруг Ника уважительную причину своего здесь появления. – Мама его отстирала.

– Передавай ей спасибо. Она у тебя мировая.

– А еще… – Тут следовало технично перейти к истинной цели визита, но это, конечно, не получилось. – Она почему-то думает, что ты можешь узнать про похищенных девушек. И про Ксюшу.

Антон не удивился.

– Я видел листовки. Игни мог бы попробовать что-нибудь выяснить. Он так сказал.

– Но? – произнесла Ника и добавила в ответ на его вопросительный взгляд: – Есть ведь какое-то «но», верно?

– Вообще-то да. Одно его условие. Не уверен, что ты согласишься…

Ника сама не заметила, в какой именно момент перестала мысленно хмыкать в ответ на эти «он» и «у него». Привыкла, наверное. А может, острое желание помочь Ксюше сделало неважным все остальное. Правда, насчет помощи тоже еще бабушка надвое сказала. Но это все равно лучше, чем просто сидеть и ждать новостей от полиции и волонтеров.

– Какое именно условие?

– Он хочет, чтобы ты поехала с ним, – ответил Антон неохотно.

– Я? С ним? – не ожидая такое услышать, Ника опешила. – Но куда? Зачем?

– Так и думал, что откажешься… – проговорил он, хотя она пока что, вроде, не отказалась. – Этого он не уточнил. Но я догадываюсь. Игни собирается найти… э-э… свидетелей.

– Свидетелей не было, – твердо сказала Ника. Она знала это точно. Все знали.

Никто ничего не видел.

– Они есть, – настаивал Князев. – Просто не совсем обычные. И они не станут говорить с Игни. Зато с тобой, возможно, да.

– Пф-ф, – выдохнула Ника сквозь зубы. Вот и как к такому относиться? – В принципе, я не против, чтобы куда-то поехать и с кем-то там пообщаться. Если это действительно поможет Ксюше.

– Ника, я и сам толком не знаю… Но ничего другого предложить не могу.

Она собиралась еще раз заверить Антона в окончательности своего решения, однако сделать это помешал хлопок двери. Вернувшаяся Шанна радостно потрясала пакетом с продуктами, горя желанием немедленно устроить пир.

От приглашения присоединиться Ника отказалась.

* * *

– Город совсем не изменился, – делилась за ужином мама. Из Черневского Труда она вернулась около полуночи. Ника поела раньше и теперь просто сидела рядом, чтобы маме не было скучно. Люстру включать не стали – довольствовались светом вытяжки над плитой и фонарей с улицы. – А помнишь Танечку Казакову, подружку твою по садику? Я ее на вокзале встретила. Она в Германии учится, как раз приехала родителей навестить. Из такой глубинки – а смогла, пробилась. И все-то у нее, знаешь, продумано. До самой пенсии распланировала. Вот выучусь, говорит, теть Гель, работать буду, деньги откладывать, потом замуж выйду за немца… А в Труд возвращаться не собирается.

Никакую Таню Казакову Ника, конечно, не помнила. Но мама так увлеченно о ней рассказывала, что уточнять не хотелось. Перечислив многочисленные Танечкины достоинства, вспомнила наконец о более важном:

– А что насчет Ксюши? Есть новости? Ох, беда-то какая… Надо ее родителям позвонить. Сейчас уже, наверное, поздно…

Ника не успела ответить. В дверь постучали. Именно постучали – звонок давным-давно не работал.

Мать взглянула на дочь:

– Ты кого-то ждешь?

– Н-нет…

Ангелина Власовна пошла открывать. Ника осталась за столом и прислушивалась к разговору в прихожей.

– Здравствуй. К Вере? – спросила мама, как показалось Нике, напряженно. Еще и назвала ее этим дурацким именем. Сколько раз из-за этого ссорились.

– К вам. Покажите мне те места, где пропали девушки, – ответил пришедший.

Узнала голос. Еще бы не узнать.

– Ты и сам можешь выяснить, – не то вопрос, не то утверждение.

– Но не так быстро.

– Ну, проходи… – предложила мама. – Игни, верно ведь?

Игни. Ника почувствовала холод в груди. Она согласилась искать свидетелей похищения вместе с ним, но не думала, что это случится так скоро. Да еще ночью.

С Игни… Или Антоном. Хотя, вообще-то, какая разница?

А потом он зашел в кухню, и она сама себе ответила.

Похож. Даже очень. Но не точная копия.

Вообще, если не присматриваться – а Ника мгновенно отвернулась, – то можно спутать. Или в темноте, как тогда, на кладбище. Но если всмотреться (этим она занялась уже потом, когда убедилась, что он на нее не смотрит), то и волосы другие, и нос, и линия скул.

Похожи в целом, но разные в частности. Бывает же…

А высокий какой – можно сказать, высоченный. Наверняка на целую голову выше нее. Хотя, Антон, наверное, такого же роста, но в случае с Игни эта разница воспринималась иначе. Более ощутимо.

Теоретически Ника знала, что люди, страдающие раздвоением личности, способны перевоплощаться до неузнаваемости. И дело вовсе не в том, чтобы сменить старые джинсы на черные кожаные брюки, а пуховик – на байкерскую куртку с заклепками.

Даже не в умении управлять мотоциклом только по ночам.

Игни действительно выглядел по-другому. Смотрел и двигался по-другому. Совсем иначе пахнул.

Последнее невозможно было не заметить. Этот запах Ника уловила еще до того, как увидела самого гостя. Довольно сильный, горький, травянистый. Не поддающийся однозначному определению. Он не был приятным или неприятным. Он вызывал тревогу.

Ангелина Власовна тоже почувствовала. Прежде чем разложить на столе карту города, она приоткрыла форточку.

Это была та самая карта, на которой гадалка показывала места пропажи девочек их родителям. До сих пор карандашные галочки остались.

Игни – Ника решила, что все-таки не Антон, – подошел ближе. Исходящий от него горький аромат стал еще ощутимее.

Из-под ворота куртки виднелся край татуировки. Острые черные углы, часть какого-то орнамента, а по контуру – покрасневшая воспаленная кожа. У Антона точно не было ничего подобного.

– Я не знаю город, – произнес он, хмуро разглядывая схему. – Что здесь находится?

– Старая водокачка, – опередила маму Ника. – А вот это – заброшенная гостиница. Ее закрыли на реконструкцию несколько лет назад, но так и не начали ремонт. Вроде бы.

– Сразу две брошенки… – Игни задумчиво потер подбородок. – Если честно, фиговое совпадение. А третья?

Увы, для потустороннего существа, каким представляла его Ника, «вторая душа» выражался чересчур прозаично. Вот изрек бы сейчас что-то вроде: «То состояние, в котором я нахожу эти прекрасные образчики архитектуры позапрошлого века, повергает меня в глубочайший сплин и жесточайшую мехлюндию», – сразу бы поверила в его компетентность. А «фиговое совпадение» – так она и сама может.

Редкостная ерунда в голову лезла. Должно быть, нервное.

И из-за этой ерунды Ника прослушала, как мама предложила Игни погадать на своих камнях, но тот отказался – мол, несрочно.

– Надеюсь, я смогла тебе помочь, – заключила наконец Ангелина Власовна. И склонилась над столом, чтобы свернуть карту. – Время позднее. Нам с Вероникой пора…

– Спать.

Игни шепнул это слово ей на ухо. Потом вдруг посмотрел прямо на Нику, дважды коснулся пальцем запястья – время! – и так же, жестом, дал понять, что будет ждать на улице.

Про карту мама забыла. Про все остальное, кажется, тоже. И медленно побрела в свою комнату.

Размышлять о произошедшем было некогда. Ника бросилась к себе, одним рывком натянула джинсы, вторым – толстовку. Сунула ноги в кроссовки. Куртку надевала на ходу, спускаясь по лестнице на улицу.

Мотоцикл стоял на обочине. Только сейчас она поняла, что ехать придется на этой чертовой пугающей штуковине. От одной только мысли в ногах появилась противная слабость, а в сердце – предчувствие неизбежной гибели.

– Ты ее загипнотизировал, что ли? Мою маму? – Ника тянула время. Спокойно! Срочно собраться и не паниковать!

– Это называется отвести глаза. Действует, правда, недолго. Обычно хватает как раз на то, чтобы слинять. Особенно здорово помогает, когда ездишь без прав.

– А ты ездишь без прав?

– Да шучу я… Садись, – Игни протянул ей шлем. Жутковатый, с мордой Хищника из голливудского фантастического боевика. Ника взяла его дрожащими руками.

Ну же, надо решиться.

Она мысленно порадовалась, что Игни не видел ее попыток забраться на сиденье. Получилось с третьего раза. Оказалось – удобно. Почти как в кресле. И немного радостно от того, что преодолела страх.

– Готова? Держись давай. – Судя по голосу, Игни улыбался. Видимо, обратил внимание на ее акробатические потуги. Он на ощупь нашел ее руки и заставил обхватить себя за талию. Точно, про «держаться»-то она и забыла.

– Ну, и каких же свидетелей мы будем искать среди ночи? – спросила Ника для того, чтобы скрыть смущение.

– Самых лучших. Мы будем искать Есми.