Текст книги "Двоедушник"

Антон

– Рисуешь?…

Не отвечаю. Вожу карандашом по влажной бумаге. Все наши вещи пропитаны сыростью. Удивительно, что мы все еще не подхватили какой-нибудь туберкулез.

Мне кажется, что плесень уже прорастает у меня внутри.

Над нашими головами – небо всех оттенков коричневого. Особняк, напротив которого мы стоим, отражается в мокром асфальте, как в зеркале. Мы вышли на улицу, пользуясь тем, что моросящий дождь ненадолго унялся. Я – чтобы рисовать, Шанна – просто так.

На листе возникают очертания дома. Треугольный портик с фронтоном. Колонны ионического ордера. Полуциркульные окна.

Он прекрасен.

– Красиво очень, – заключает Шанна и шмыгает носом.

– Я хочу не рисовать дома, – завожусь я. Сотню раз уже обсуждали, и все равно цепляет, как в первый. – Я хочу их строить.

– Дома, дома, дома… – Она прыгает вокруг, поглядывая на рисунок то с правой, то с левой стороны. Пальцы быстро зябнут, но я продолжаю работу. – Да ты достал уже со своими домами! Вот почему ты не спрашиваешь, чего хочу я?

Сам виноват, нарвался. Теперь молчу, чтобы не усугублять.

Шанна приплясывает. Взгляд отрешенный. Ежится в своей потертой курточке. Надо бы новую. Снова расходы…

– Ты даже не знаешь, что мне нравится, – говорит она, но не с обидой, а с каким-то незнакомым мне выражением.

– М-м.

– Ангелы. Эскалаторы. Целоваться. Твои рисунки…

Вот же ее пробрало! Обстановка, что ли, способствует?

– Еще мне нравится один человек.

Приехали.

– А мне нравятся дома.

Прячу карандаш в карман и устремляюсь обратно в особняк. Она тоже возвращается. Мы сидим в разных комнатах – две замшелых изнутри детали одного механизма. Не пересекаться взглядами. Даже случайно друг друга не касаться. Не думать…

Все это уже было. Однажды я чуть не сорвался.

У любого терпения есть предел.

У любого металла – запас прочности.

Не помню, что это был за город. Поначалу мы переезжали гораздо чаще – боялись погони. Тогда я затупил, конечно. Уроки Наставника прошли для меня впустую. Я просто не ожидал удара еще и с этой стороны.

У меня не особенно много опыта в подобных делах. Хотя, казалось бы, оба были перед глазами. С той самой ночи.

Девушка шла по пустому мосту. Вскидывала руку, едва заслышав попутку. Но никто не останавливался.

С ней явно что-то творилось. То шагала, то вдруг бросалась к перилам и свешивалась вниз, как будто хотела перелезть на другую сторону. Но не решалась. Снова шла. Снова голосовала. Мимо.

В последний раз даже не обернулась на шум мотора – машинально махнула, не надеясь на удачу.

Ее обогнал мотоцикл. Притормозил, остановился в нескольких метрах впереди.

Игни никогда не брал попутчиков. Чего ему тогда-то стрельнуло?

Я тоже смог ее рассмотреть. Глазастая, светленькая. Лицо и плечи в веснушках. Клетчатый сарафан, босоножки, рюкзачок. Смешная девчонка. Не более.

Ничто не предвещало беды.

Думал – побоится, откажется. Но она глядела на Игни, как завороженная. А он, черт бы его побрал, так же пялился на нее.

Обменялись парой фраз. Договорились. Она села и сразу прижалась к его спине. Лицо такое, точно он ее последняя надежда. Странно, что мне пришло в голову именно такое сравнение. Но оно верное.

Игни не мог этого видеть, в отличие от меня. Ее лицо в тот момент. Широко распахнутые глаза. Убитый, целлулоидный взгляд.

Следующей ночью она снова ждала на мосту.

Какой-то мужик предложил ее подвезти, но она отказалась. Стояла на обочине и смотрела вдаль.

Она ждала Игни.

Он приехал и отвез ее домой.

Тогда я сумел бы его остановить, но ничего не заподозрил.

Потом он сам ее ждал. У подъезда. Она вышла. Прическа, коротенькая юбка. Влажно блестящие губы. Руки-прутики и острые коленки. По-прежнему ничего особенного. Даже имени ее не помню. Маша? Даша?

Они спустились к реке. Туда, где заканчивался парк и начинался параллельный мир: канализационные сливы, старые покрышки и битое стекло. Она замерзла. Он отдал ей рубашку. Затем оба присели на край бетонной плиты, за которой плескалась зеленоватая вода.

Я видел их со стороны. Как обычно.

– Почему ты все время в ссадинах? – спросила она и взяла его руку. Тихонько подула на разбитые в драке костяшки пальцев.

– Почему ты все время плачешь? – спросил он вместо ответа.

– Потому что я глупая. И сама придумываю себе проблемы.

Прямо сейчас она придумывала их Антону Князеву. Сама того не подозревая.

Закрыла глаза, положила голову ему на плечо. Он был не против.

Я ненавидел их обоих. Игни и эту девчонку с незапомнившимся именем. Потому что знал, что будет дальше.

Так все и произошло.

Я до сих пор думаю, что Игни сделал это назло мне. По той же причине, почему иногда поддается Есми.

Просто чтобы я не расслаблялся.

Он знал, что я избегаю общения с девушками. Знал, что боюсь потерять контроль. Знал, что случится, если все-таки сорвусь.

Я не сдержу его чертову внутреннюю агрессию. И без того с трудом справляюсь.

Да ладно, не мог же он на самом деле влюбиться в эту… Машу-Дашу! Бред полный.

Я не допускаю мысли, что Игни способен чувствовать. Он – неживой. Неживые не чувствуют. И это отличает их от нас, живых. Точка.

Зря я сбросил ее со счетов. Той жизни, что в ней была, хватило бы на двоих.

Все, что я увидел дальше, впиталось в меня и осталось внутри надолго, очень надолго.

Старый театр на Рождественской. Тесное пространство. Поднимаются по винтовой лестнице. Голубые обои, белые перила. Потолок высокий, но стены давят. Комната. Небольшое возвышение вроде сцены, напротив – стулья. Справа и слева громоздятся остатки декораций. Бутафорские фонари, плоский фанерный дом с облезлой краской. Пыльная ткань.

Стоят рядом, как будто забыли, зачем пришли. Два темных силуэта на фоне занавеса.

Она опускается вниз, тянет его за собой. Он что-то говорит, но я не разбираю слов.

А потом обоих словно срывает с резьбы. Ищут, находят, сцепляются, неумело друг другу помогают. Я не столько вижу, сколько слышу их. Сначала шорохи. Дыхание. Треск и как будто бусины рассыпались. «Ты уверена?» – его голос. Длинный выдох – ее. Стон – его? Ее?

В этот момент наша с ним связь играет со мной злую шутку.

Я всегда чувствую его боль.

Как оказалось – не только боль.

И это самая изощренная пытка, какую он только мог для меня придумать.

Я протаскиваю через себя каждое его движение, каждое ее ответное, умираю тысячу раз в единицу времени, разлетаюсь вдребезги, перестаю быть, не имею значения, прекращаюсь…

Снова и снова. И это сильнее меня. Сильнее всего, что я знал раньше.

Свет гаснет. Милосердно. Вовремя.

Я просто отключаюсь. Еще раз. Во сне.

Второй уровень небытия. Дальше – только изнанка.

Открыл глаза. Внизу живота так горячо, что даже шевелиться больно. Не сразу вспомнил, где я. Над головой – грязный потолок, пыль, паутина и высохшие мухи. Лежу на кровати. Уже хорошо.

– Ты кричал во сне.

Шаннка. Рядом. Моя Шаннка. Моя вечно грустная девочка.

К черту запреты.

К черту Игни.

К черту все, что будет с нами дальше.

Поймал ее за руку, потянул к себе. Она сопротивлялась, но я держал крепко. Сам не понимал, что делаю. Туман в голове не рассеивался, а только густел. Все не так. Не так, неправильно. Не как у него.

Ей все-таки удалось вырваться, и она осталась сидеть на краю кровати со сжатыми кулаками. Дышала хрипло. Мы оба дышали так.

– Игни?

Я не ответил. В голове стучало: все неправильно. Это. Все. Неправильно.

– Разве ты не понимаешь, что он тебя провоцирует? – сказала она привычным спокойно-насмешливым тоном. Швырнула в меня полотенце. – Сходи на озеро, поплавай. Заодно остынешь.

Он снова оказался удачливей меня. Снова оказался лучше.

А я укутался в одеяло, повесил на шею полотенце и потащился к этому чертову озеру.

Так я узнал, что такое любовь.

Бывшая гостиница «Россия»

С Князевым разругались так, что мама не горюй. Вдрызг. Бессмысленно и беспощадно. Ника сама от себя не ожидала. И от него – тоже.

– Если с тобой что-нибудь случится, меня посадят! – орал Антон, не на шутку злой и заведенный. – Как ты не понимаешь, что все это – по-настоящему? и Есми по-настоящему, и шею ты свернешь по-настоящему в этих ваших с «ночным» развалинах. На него надеешься? А ничего, что ты в этой ситуации приманка? – И наконец – как только в голову пришло – хлестко припечатал: – Авантюристка!

Никины аргументы были не столь железобетонными, но приводила она их не менее громко и яростно.

– Из-за тебя мы теряем время! – Для наглядности она поочередно выложила перед Князевым три листовки, содранные со столба по пути в особняк. – Они тоже пропали по-настоящему. И умирают! Сидишь тут, как в бункере, тюрьмы боишься – а вдруг и других уже… Они уже… – И тоже в долгу не осталась: – Трус несчастный! А еще Игни обвинял…

При упоминании этого имени громкость Князевского тона снизилась, зато яду прибавилось.

– Тоже мне, нашла храбреца! Да ты хоть знаешь, что он возвращался, чтобы прикончить того речного Есми? При тебе не стал. Героя благородного состроил. Рыцаря печального образа. А сам попросту засс… стремался.

– Тох… Это уже лишнее, – осадила его Шанна. Сама она в перепалке не участвовала. Сначала сбивчиво извинялась то перед Никой, то перед Антоном, потом запуталась в том, перед кем виновата, и притихла. Только сейчас подала голос.

– Хватит решать за меня! – совсем уж по-детски выкрикнула Ника. Антон добавил что-то еще, но она не дослушала. Выскочила на улицу, шваркнула курткой по оштукатуренной стене и опустилась на корточки рядом с входной дверью. Лицо пылало. От стыда. От злости. От всего вместе. Так и не научилась отстаивать свою точку зрения. Вот и сейчас как-то глупо вышло.

А главное, жалко. Всех. Ксюшу Лисницкую – так, что даже думать страшно. Пока на лекциях сидишь или, вон, с Князевым препираешься – страх отступает. Но стоит лишь на мгновение вспомнить… Нет, лучше не вспоминать.

Лизу Королеву. Ужасная смерть.

Горана Карповича тоже жаль. Он так и остался человеком. Не превратился в зомби, как в голливудском фильме. Он понимал все, что с ним случилось. Страдал… Игни убил его. Наверное, так было правильно. Да и можно ли назвать убийством смерть того, что и так уже мертво? Но все-таки… Ох, об этом тоже лучше не думать.

И еще ей было отчаянно жаль Шанну. Забавную Шанну, ершистую с виду, но так желающую всем угодить. Она ведь и правда верит, что чертова дыра с луковой вонью и общей кухней может быть домом. Что магазинные пельмени – это домашняя еда, а мутный парень с двумя душами заменит ей семью. Улыбается, шутит. Каждую ночь не спит, чтобы у Антона Князева был шанс проснуться.

И от этой темы глаза защипало…

Ника шмыгнула носом. Еще раз. И еще.

Запрокинула голову, чтобы слезы затекли обратно. Наверху бескрайним шерстяным одеялом темнело осеннее небо.

– Ник, Ника-а…

Ой, нет. Когда утешают, только хуже становится. Сейчас снова извиняться начнет. А она – плакать.

Но Шанна не начала.

– Ты это… На Тоху не очень обижайся, ладно? Есть у него такой пунктик. Фобия. Что из-за Игни кто-то пострадает, а отвечать придется ему.

Ника молчала, только сопела громко. Мало ли, какие у кого пунктики! Что, теперь на людей из-за этого кидаться?

– Он не зря боится. Один раз так и случилось. Игни чуть не покалечил живого человека.

– Я… н-не знала. Ничего себе, – всхлипнула Ника. Слезы удалось унять, а вот с голосом пока не совладала.

– Тоха после этого много времени потратил, чтобы хоть как-то его приструнить. – Шанна присела рядом. – Игни долго не принимал то, что с ним произошло. Бесился. Ненавидел всех вокруг. Себя. Тоху. Живых. Есми. Вообще всех. Он и сейчас-то не подарок. А в тот раз просто совпало. То ли кто-то не так на него посмотрел, то ли замечание сделал… Игни слетел с катушек. Силу не рассчитал или нарочно – не знаю, врать не буду. Ты же видела, как это происходит. С Есми. А теперь поставь против Игни обычного, не слишком трезвого дядьку. Хардкор?

– Ну, – согласилась Ника.

– Тоха жил тогда в очень маленьком городе, – продолжала Шанна. – Его быстро вычислили. Пришли к родителям. Те попадали на колени. Умоляли мужика пострадавшего забрать заявление, кучу денег ему заплатили. Мол, сын их несчастный с головой не дружит. В психушке полеживает, справка есть… Дурачок якобы, что с него взять.

Она помолчала, глядя в черноту за кованой оградой, где вниз, к реке, круто уходил склон набережной.

– А чтобы это не повторилось, Тоха вынужден и за собой следить, и за Игни тоже, – договорила Шанна минуту спустя. – Его Наставник научил. Сказал, что Тохе нельзя… м-м… спать с девушками. Нельзя терять контроль. Иначе все полетит к чертям.

Ника вскинула удивленные глаза на свою собеседницу. Ничего себе порядочки!

– Вот и я так же ресницами хлопала, когда узнала, – усмехнулась та. – А теперь подумай, стоит ли на него дуться. Или фиг бы с ним. Покричали – разбежались. Завтра будет новый день…

Приближающийся гул мотора. Яркий свет в лицо.

Сбросил скорость, подкатил к обочине. Резкий запах полыни. Как в прошлый раз – за версту.

Тащит две спортивные сумки.

– Должна же от него быть хоть какая-то польза! – весьма точно изобразил Игни недовольный тон Шанны. Бросил вещи из общаги прямо перед дверью. Сверху положил набитый продуктами пакет из супермаркета. Не тот, который сгоряча выбросил Антон, но похожий. Пояснил с издевкой: – Подарок тебе. Хоть и не заслужила.

Потом повернулся к оторопевшей Нике.

– Готова? Идем?

В самом начале этой же улицы стояла бывшая гостиница «Россия» – огромное пустующее здание, которое Ника помнила действующим. Несколько лет назад, когда его еще пытались реставрировать, под фундаментом нашли сотни человеческих останков. В городской газете писали, что они могут быть наследием погоста, который был здесь до строительства. И что, вроде бы, кости до сих пор лежат там, внутри, в обычных коробках. Места на кладбище им так и не нашлось.

Именно из брошенной гостиницы похитили Настю Ткачук. Глазастую Настю. И сейчас Игни предлагал Нике отправиться туда вместе.

Она оглянулась на Шанну. Та неопределенно пожала плечами: тебе решать.

– Готова, – подтвердила Ника. Встала рядом с Игни, посмотрела на него снизу вверх и добавила: – Идем.

* * *

Она стояла в коридоре. Невысокая. Мальчишеская фигурка. По левую руку – обшарпанные двери. Много дверей. Запертые, приоткрытые, распахнутые настежь. По правую – арочные окна галереи и пустые цветочные горшки.

Ника ее узнала. Даже со спины. И обрадовалась: надо же, как удачно вышло! Зайти сюда и сразу встретить Настю. Короткие светлые волосы, джинсы, зеленая куртка. Почему-то без обуви… Стоит босыми ногами на вытертом паркете. Плавно разводит руки в стороны. Вороны… Откуда здесь столько ворон?

Повинуясь приглашению, со всех сторон к ней слетаются черные птицы. Девушка стряхивает их одним небрежным движением, и вороны взмывают под потолок. Облепили две рожковые люстры без плафонов. Изредка хлопают крыльями, а так – тишина.

По-прежнему не оборачиваясь, Настя манит кого-то из глубины коридора.

Хорошо, что Ника была подготовлена предыдущей встречей с Есми. Даже не дернулась. Да и эти оказались не такими жуткими как утопленник. Бледные, тощие. Лиц почти не различить. Рук, ног, одежды – тоже.

Зато их много. Десять? Двадцать?

– Давно здесь торчат, – пояснил Игни приглушенно. – Лет… двести, может, больше. Это не все. Внизу еще есть. Их кости до сих пор в подвалах лежат. Есми устали. И рады уйти.

Неужели те самые, с уничтоженного кладбища? Да что там какие-то кости. Они же Настю нашли!

– Настя! – позвала Ника. – Это ты?

Игни фыркнул и, закатив глаза, покачал головой. Весь его вид красноречиво говорил: «Что за идиотка?»

Босая девушка медленно повернула голову на звук.

Лица не было.

Вместо него – длинный костяной клюв, крючком загнутый вниз. Шершавая черная кожа, отверстия для глаз. Маска! Всего лишь маска… Зато глаза в прорезях – вполне человеческие. Блестящие. Безразличный взгляд.

– Настя, ты меня слышишь? – Ника искоса взглянула на Игни и сделала шаг вперед. – Где ты была все это время?

Клюв качнулся из стороны в сторону: нет.

Ника догадалась.

– Ты, что, говорить не можешь?

То же молчаливое отрицание. И радость от встречи схлынула так же быстро, как появилась.

Что-то не так.

Найденная и, как казалось, спасенная Настя Ткачук не бросилась им навстречу. Она осталась стоять на месте. Снова отвернулась. Распахнула объятия для призраков обветшавшей гостиницы. Склонила вниз голову в странной птичьей маске.

И исчезла.

В опустевшем коридоре остались только Ника, Игни и вороны. «Ночная душа» не сводил с птиц глаз. Те, казалось, так же пристально таращились на него.

– Зато теперь мы знаем, что за хрень такая Птичий Пастырь, – прошептал Игни. Словно вороны на люстрах могли подслушать.

– Да, – в тон ему произнесла Ника. – Горан Карпович тоже про него говорил.

– И если сейчас мы видели вторую пропавшую девушку, то логично предположить, что на водокачку за Есми приходила первая. Она тоже была Пастырем. А потом перестала.

На Ксюшу идею не распространил. И на том спасибо.

– Она разбилась… из-за этого?

– Видимо. По ходу, Пастыри нужны, чтобы забирать Есми. Сразу много, – рассуждая так, Игни одновременно попытался пятиться в сторону лестницы. Птицы взволновались. Словно им это не понравилось.

– Кому могло понадобиться столько Есми? – прошептала Ника. Она замерла, боясь пошевелиться.

Игни тоже оставил попытки к бегству.

– Кому могло понадобиться? Ну, например, такому же как я… – медленно сказал он, по-прежнему разглядывая пернатых. И неожиданно заключил: – А ведь эти ребята нас отсюда не выпустят. Они охраняют тех, кто еще остался в подвалах. Охраняют… от нас.

– Передай им, что нам ничего не нужно! – пискнула Ника.

– Как только, так сразу.

Игни менялся на глазах. Взялся за рукоятки кистеней за плечами, подобрался, как перед прыжком, замер. Кажется, даже дышать перестал. Но главное – он улыбался. С неподдельной радостью. Как игрок, получивший долгожданный выигрыш. Как узник, выпущенный на свободу.

Он выглядел совершенно счастливым.

– Я их отвлеку, а ты беги к лестнице. Тебе надо выйти на улицу. Они не покинут пост.

– Я дождусь снаружи! – пообещала Ника. Сердце уже выстукивало истеричное «как же я пойду одна», но на возражения не было времени.

Игни помедлил – судя по прищуру и сжатым губам, прикидывал, как действовать в дальнейшем. Остроносый, скуластый, бледный. Взъерошенный мальчишка, ничего особенного, – но с таким бешеным азартом на лице! Бояться бы – так нет же, сам неприятностей ищет. И радостно в них влипает.

– Не жди, не надо, – добавил он внезапно. И вдруг подмигнул. Хитро-хитро. Как своей. – Я сегодня дома не ночую.

Стоило им разделиться, вороны стали падать вниз. Две из них метнулись по коридору вслед за Никой. Остальные окружили Игни.

Вот только птицами они больше не были.

Черные балахоны на костлявых плечах. Широкополые шляпы. Рогатины в качестве оружия. И маски с длинным загнутым клювом. А в глазницах пустота. Абсолютная черная бездна вместо несуществующих глаз. Ника смогла в этом убедиться, когда пара таких существ отрезала ей путь на лестницу.

Назад! Там хотя бы Игни. Почти невидимый среди черного движущегося скопления складок ткани и клювастых голов. Слишком много. Не добраться.

Но он сам ее заметил. Одним длинным броском шара на цепи расчистил путь, дернул к себе.

Пол вокруг него был усеян мертвыми птицами.

– Давай к аварийному выходу. Пожарная лестница справа.

Пока Ника лихорадочно соображала, о чем речь, мимо ее плеча пролетел железный шар. Вдребезги разбил оконное стекло. Осколки фонтаном выплеснулись наружу.

Ника не оглядываясь взобралась на подоконник. Ей казалось, что она все делает слишком медленно, и кто-то сзади вот-вот вцепится в штанину ее джинсов.

Поставила одну ногу на ступеньку карниза – неширокую, но прочную, каменную. Такие разделяли все этажи. Нащупала перекладину лестницы, собралась перекинуть вторую ногу, но не смогла ею двинуть.

Что-то держало.

Ника взвизгнула и дернулась. Раздался треск разрываемой ткани. Тогда Ника вцепилась в перекладину обеими руками и, рывком подтянувшись и слыша тот же душераздирающий звук, перебралась на лестницу.

Левой ноге стало холодно.

И виноват в этом был не человек-птица, а ржавый гвоздь в подоконнике, на котором остался висеть большой кусок ткани от Никиных джинсов.

Неважно. Зато сама цела.

Еще крепче стиснув железную поперечину, она осторожно заглянула обратно в окно.

Птиц на полу стало больше, но толпа нападавших не редела. Непонятно, откуда они брались. Хотя вот же. Снова и снова слетаются на люстры. Справа, слева, из всех коридоров, из каждой комнаты. И затем бросаются вниз. Двое. Еще пятеро. Еще…

Птицы, которые намеренно падают, – жуткое зрелище.

Однако Игни это, кажется, не волновало. Он по-прежнему наслаждался происходящим.

Словно слушал собственную музыку и танцевал под ее звуки. С закрытыми глазами и странной блуждающей полуулыбкой на лице. То замедляясь, то ускоряя движение. Вокруг него гудело два сплошных кольца сверкающего металла. По периметру этого круга количество птичьих тел на полу росло буквально на глазах.

Надолго ли у него хватит сил? А потом?

Решение нашлось почти мгновенно. Антон! Ведь если его разбудить, Игни должен исчезнуть отсюда.

Нике казалось, что она права.

Влажные ладони скользили на перекладинах. Ноги просто подгибались. Тем не менее Ника без происшествий спустилась до последней перекладины… и застряла. Лестница предательски заканчивалась в паре метров от земли. А по ощущениям, вообще в паре этажей.

Дальше – только прыгать.

И она прыгнула. Приземлиться, как в кино, правда, не получилось. Получилось – на пятую точку. При этом еще и ногу подвернула и кожу на ладонях содрала.

Некогда себя жалеть. Не переломы же.

Не обращая внимание на боль, Ника бросилась обратно в особняк. Какой нескончаемо длинной казалась ей теперь улица, по которой она прогуливалась под ручку с подругами. Куда нарочно приезжала, чуть раньше выходя из дому, чтобы дойти до института по набережной. Узкий тротуар, деревья вдоль дороги, старинные дома… Сплошная лирика.

Но сейчас она замечала только трещины в асфальте, все остальное напоминало размазанную картинку.

Только когда она забарабанила в серую железную дверь, Ника почувствовала, каким взрывом во всем теле отдается каждый удар.

В ответ из дома не доносилось ни звука.

Пришлось свернуть за угол, туда, где каменный забор сменялся витой оградой. Вычислить окно, за которым, по прикидке Ники, находилась комната Антона и Шанны, и бросить в него камушек, найденный тут же, под ногами.

Хлопнула дверь. Не та, железная, а еще одна. Видимо, здесь был черный ход.

Шанна появилась в саду. Неспешно подошла к решетке ограды с другой стороны. Терла глаза и выглядела сумрачно.

– Антона надо срочно разбудить! – выпалила Ника.

– Совершенно невозможно, – зевнула красноволосая девушка. – Технически. А ты чего такая… драная? Случилось что?

– Люди-птицы! Игни… Там… Один. А их много.

– А-а, ну, это… Пусть развлекается. Тебе-то что? Домой езжай.

– Он же погибнет! – в отчаянии выкрикнула Ника. Ей казалось, что Шанна попросту ее не понимает. Или не хочет понять.

– Ха! – только и произнесла та. Совершенно без признаков беспокойства. – Скорее, эта ваша гостиница провалится в тартарары, чем мы потеряем Игни. Он неубиваем, как старый кнопочный телефон. Езжай домой, честно тебе говорю. И не парься.

Развернулась, снова скрылась в глубине сада.

А Ника побрела обратно к гостинице. Шипя и кусая губу, когда приходилось наступать на больную ногу. Ее собственный телефон – не старый и не кнопочный – раскалился в кармане от пропущенных и сброшенных маминых звонков. Да и сама она была очень даже убиваемая.

Но не могла просто взять и уйти.

Снаружи старое здание выглядело таким же необитаемым, как раньше. Колыхалась от ветра зеленая строительная сетка. Чернели окна давным-давно пустующих номеров. Ни шума, ни звона цепей, ни движения внутри.

Ничего.

Ника снова достала телефон. Вызвала такси. Какие уж тут маршрутки…

Навязчивая картинка – Игни, лежащий на полу там, внутри, – стояла перед глазами всю дорогу. И дома. И даже во сне.