Текст книги "Дети из камеры хранения"

Все трое вошли на рынок. Рынок занимал четыре улицы, половина его находилась под землей. Говорили, что охранявший это место патруль подкуплен, что именно здесь Ядовитый остров сообщается с внешним миром. На рынке было полно людей, но голосов почти не было слышно. Когда люди переговаривались между собой, они шептали друг другу на ухо, так что никто их не слышал. По краю дороги стояли ларьки, рядом с ними столы и стулья. Когда клиент садился на стул, проститутка, мужчина или женщина, приносила напитки. В основном пиво с малым содержанием алкоголя или херес в черных бутылках. На дороге стояли мужчины и женщины, поджидавшие клиентов, принимая различные позы, но первыми они не заговаривали. Проституток заметно прибавилось, когда дорога стала спускаться под землю. В тоннеле стояла девица, курила сигареты и, подняв подол, демонстрировала свои ляжки. При свете старой флуоресцентной лампы блестело серебряное кольцо, вставленное в малые половые губы. Под лампой стояла негритянка, которая ела виноград. Отщипнув от грозди крупную виноградину, она хватала ее языком и ловко выплевывала одну кожуру. На ее влажном языке перекатывалась блестящая зеленая мякоть. Она поворачивалась спиной; платье со спускавшимся ниже талии разрезом открывало гладкую кожу с кисловатым запахом. Посреди дороги танцевала девочка: на ногах балетные тапочки, завязанные белыми лентами, на бедре – татуировка, изображающая подводную лодку, на шее – ремень из змеиной кожи, к которому прикреплена цепь. Близнецы с разрисованными ягодицами, между которыми были зажаты зажженные свечки, покачивали бедрами.

По обе стороны тоннеля продавали лекарства. Сплошные антидеирессанты. И проститутки, и их клиенты охотно покупали аптидснрессанты, не вызывавшие зависимости. «Нейтро» – средство, успокаивавшее нервное возбуждение, помогало поддерживать порядок на рынке. Спокойный шепот, плавные и неторопливые движения гасили раздражение и злость, и уже не нужно было назойливо привлекать внимание и зазывать клиентов. На дороге, уходившей под землю, не было слышно ничего, кроме шепота, вздохов и тихого покашливания. Атмосфера напоминала ту, что бывает между частями музыкального произведения на симфонических концертах. В ушах стоял тихий звон. Как будто карнавальную процессию, или маскарад, или цирк, или балет лишили звука. Но на этой костюмированной вечеринке не просто убавили громкость до минимума, но и оставили только особого рода звуки: шелест шелковых платьев, шаги босых ног по асфальту, почмокивание языка, облизывающего зубы, вздохи, трение кожи о кожу, плеск алкоголя о стенки стакана, колыхание украшений из перьев на легком ветру. Говорили, что новичкам здесь кажется, будто они попали в загробный мир.

Около часа ночи Кику, Хаси и Тацуо присели возле одного из ларьков. Тацуо приложил к разорванному уху ментоловую салфетку.

– Больно, как больно! – жаловался он. – Вот попадут микробы, нагноится ухо, а где ухо, там и голова. Разобьет меня паралич. Такой молодой, а уже паралич, и женщинам больше не буду нравиться. Найду Миэко, а она от меня отвернется. Если не предотвратить болезнь, тогда вообще беда. Нагноится ухо, как же я буду слушать музыку? Это ведь не пальцы на руках, а уши на голове – серьезная штука.

Дорога, уходившая под землю, через сто метров пересекалась с другой дорогой. Иногда мимо перекрестка, не останавливаясь, проезжали машины. Машины проезжали очень медленно, и, как только появлялась одна из них, проститутки тут же к ней устремлялись. Та, на кого указывали из машины, на ходу садилась в нее. Другие наоборот – выбирались из машин и принимались искать следующего клиента. Тацуо внимательно вглядывался в одну из проституток, вылезшую из машины.

– Это же Миэко! – прошептал он.

Пока клиент посылал Миэко из машины воздушные поцелуи, она сделала четыре кульбита назад через голову и встала за столом, позади Кику, Хаси и Тацуо. Кажется, бородач, куривший трубку, позвал Миэко. Тацуо спрятал лицо от нее и тихо прошептал:

– Вот дерьмо! Значит, она проститутка! Может, взять пистолет, приставить ей к виску да увести отсюда силой?

Они отчетливо расслышали разговор между Миэко и бородачом.

– В последнее время самая модная игра – марионетка. Глотают капсулу, внутри которой свернута хирургическая нить; спускаясь по желудку, нить раскручивается, и после клизмы конец нити появляется в анальном отверстии. Говорят, семи метров вполне достаточно. На конец нити прикрепляют треугольную пробку. Французские девицы, у которых тренированная прямая кишка, – теннисный мячик. Ну вот, и когда дергают за торчащую изо рта нить, из-за нестерпимого возбуждения в прямой кишке девушка начинает прыгать.

Тацуо, казалось, готов был расплакаться.

– Вот дрянь, раньше такая девушка была – не пукнет, не рыгнет. Слышали, что придумали, – в задницу нитку пропускают и танцуют. – Тацуо встал. – Силой уведу ее отсюда, заставлю жить как следует. Денег заработаю, вместе вернемся на остров Себу.

Тацуо подошел к Миэко. Увидев его, Миэко попыталась бежать. Тацуо схватил ее за руку. Они заговорили на тагальском языке. Неожиданно Тацуо влепил девушке пощечину. Миэко ответила тем же. Ее ладонь пришлась по разорванному уху Тацуо, и рынок прорезал такой оглушительный крик, что все обернулись. Тацуо, схватившись за ухо, крутился на месте. Миэко подошла к Кику и Хаси.

– Вы друзья Тацуо? – спросила она.

– Да, – ответил Кику.

– Я деньги коплю на то, чтобы вместе с Тацуо на Филиппины вернуться. Мы договорились, что я с ним поеду, но при условии, что он бросит делать оружие. Я хочу попросить вас, чтобы вы разобрались с тем оружием, которое у него есть. Выбросите его куда-нибудь.

Кику немного подумал и ответил:

– Хорошо, я заберу его. Вы, наверное, знаете парк Ёёги. Если войти через западные ворота, там легкоатлетическая площадка. Закопаем пистолет вместе с патронами под третьей скамейкой справа, считая от входа.

Хаси с удивлением посмотрел на Кику.

– А зачем тебе пистолет? Кику со смехом ответил:

– Может, пригодится когда-нибудь. Проводив Тацуо и Миэко до середины тоннеля,

Кику зашел в магазин, где продавали таблетки, и спросил, есть ли габаниадид. Молодой мужчина, похожий на мышь, махнул рукой.

– Уже три года как кончился, – шепнул он тихо. – Даже если и осталось что-то на складе, не продать. Сейчас только «нейтро» и покупают. Не верите? Мало осталось клиентов, которым нужны возбуждающие средства. Все хотят тихо заснуть.

В лавке, кроме «нейтро», коробки которого занимали все стены до самого потолка, на полу лежали национальные костюмы, музыкальные инструменты, украшения, курительные трубки. На стене висели фотографии. Фотографии растений, помещенные в рамки. Кику внимательно рассмотрел их.

– Интересуетесь? – спросил человек-мышь.

Кику смотрел на фото, на котором был изображен красный трубчатый цветок, свисающий с ветки. На фотографии было написано: «Datura arborea».

– Датура древовидная, – прошептал человек-мышь. – А наискось от нее висит бете левый орех из Парао, бадо из Гвинеи, пейотль, листья коки из Перу и вьюнок, превосходная трава, но здесь такого не найти.

Кику решил спросить у человека-мыши:

– А нет ли у слова «датура» еще какого-нибудь значения?

Человек-мышь кивнул, вытащил с полки со склянками потрепанную брошюру и передал ее Кику. «Принстонский университет, ежемесячник факультета психиатрии. 1988 год, седьмой выпуск». – Почитайте, на другой стороне мой перевод, дарю.

Кику сразу же начал читать.

"Транквилизатор – датура.

В начале XVIII века на один из гарнизонов английской армии, дислоцированный на территории Индии, в северо-восточном штате Ассам, напал тигр. У тигров, как и у всех диких животных, есть свое представление о дистанции нападения. Если враг приближается на это расстояние, животное бросается в атаку. При звуке выстрелов животные обычно бегут прочь. Когда тигр появился в лагере, его клыки уже были в крови караульных, после чего он перегрыз горло еще двадцати восьми солдатам, прежде чем его удалось пристрелить. Казалось, тигр сознательно вел себя так, чтобы его убили. Проведенное вскрытие установило у него инфекционную болезнь костного мозга: кости захватил процесс гниения. Малейшее движение причиняло ему невообразимую боль, но тигры на самоубийство не способны. Можно сказать, что жизнь поддерживалась в нем только единственной целью – убивать людей. Как справедливо предположил наш коллега, уважаемый профессор Шубершенбек, психическое состояние людей, подвергшихся воздействию психического оружия «датура», и поведение тигра с больным костным мозгом идентично. В обоих случаях его вызвал препарат сверхсильного транквилизирующего действия, точный состав которого не известен, хотя в него, несомненно, входит индол. Главной причиной психического отклонения считается нарушение обмена серотонина в мозгу. В этом случае вместо серотонина применяется препарат сходной структуры, но в исключительно малых дозах. Существует ферментологический предел. Датура в десятки раз превышает действие дозы LSD (25 мкг) и в миллион раз – дозы мескалина. Эксперименты с датурой на людях секретно проводились в Центре химического оружия Военно-морских сил США на пленных солдатах. Сохранилось тринадцать отчетов по этому эксперименту. Биохимик профессор Милле утверждает (1985), что датура уничтожает в человеке все механизмы контроля. Принимавшие датуру превосходили всех известных на земле злодеев и становились безумцами без малейшей надежды на выздоровление. Большая часть преступлений людей с психическими отклонениями совершалась по причине мании величия. Для потреблявших датуру преступление оказывается единственной возможностью прикоснуться к реальности, воспринимаемой ими неадекватно. Ощущение экстаза в данном случае принципиально отличается от так называемого посмертного блаженства, вызываемого, например, опиумом (профессор X. Д. Гвидо), и имеет взрывообразный характер. Иначе говоря, оно коренным образом отличается от «мести за утраченную реальность», наблюдаемую у больных с сильным нарушением сознания и у маньяков. Действие датуры начинается с того, что человек начисто лишается памяти и испытывает экстаз, который нам невозможно себе представить. По мнению профессора Трюнера (1986, Сорбонна), его поведение напоминает поведение пациентов на последней стадии маниакально-депрессивного синдрома, но, скорее, речь идет о возникновении нопого существа, лишь внешне напоминающего человека, Принимающие датуру испытывают безграничное наслаждение и приступают к разрушению. Согласно отчетам об экспериментах на людях, у подопытных расширялись зрачки, на губах появлялась зеленоватая пена, мышцы становились твердыми как железо. Один из заключенных раздавил кожаный футбольный мяч и разорвал его в клочья. Под воздействием датуры такие люди будут стремиться разрушать все, что попадается им на глаза, и убивать до тех пор, пока их самих не убьют. В 1987 году принято правительственное решение уничтожить весь существующий запас датуры. Около трех тонн этого препарата в твердой, жидкой и газообразной форме решено было не уничтожать, а запечатать и захоронить. Практически весь запас датуры находится на дне моря. Вопрос о датуре впервые освещен после массового самоубийства, произошедшего в Гайане, Южная Америка. Дело о массовом самоубийстве отражено в номере ежемесячника факультета психиатрии".

В час ночи на территорию рынка медленно въехал черный «роллс-ройс». На подземной дороге не было ни теней, ни темных участков. На стенах и потолке висели старые флуоресцентные лампочки, бросавшие свет на асфальт и освещавшие людей. Весь свет на рынке был отраженным. Как будто огромное число светящихся моллюсков прилипли к коже людей. А еще он напоминал светящиеся водоросли, которые своим желтым пигментом освещают пещеру. Казалось, свет крохотными искорками висит в воздухе. Черты людей были неясными, чувство дистанции притуплялось. Свет маяка придает смелость рыбакам, дрейфующим в ночном море. На этой подземной дороге было все наоборот. Мужчины и женщины, окутанные слабым светом, пытались найти темный уголок и спрятаться. Толпившиеся вокруг блестящего «роллс-ройса» проститутки надеялись исчезнуть в тени этой железной машины. В тени, которую несет машина с серебряным бампером. Словно насекомые, летящие на огонь и свет, сонные и усталые проститутки и скрывавшиеся в полумраке нищие приближались к «роллс-ройсу», несущему темноту. Женщины и мужчины, отложив макияж и танцы, потянулись к «роллс-ройсу». За его темно-зеленым стеклом никого не было видно, лишь искривленное отражение нищей продавщицы сухих цветов.

Кику рассказал Хаси о датуре.

– Нам рассказывал о нем еще Гадзэру. Средство невероятной мощи. Хаси, я просто места не могу себе найти от волнения! Этот город можно будет сровнять с землей. Этот шумный город станет руинами, среди которых мы играли в детстве.

Хаси внимательно смотрел на «роллс-ройс» и совершенно не слушал Кику.

– Хаси, послушай меня! В этом огромном городе мы снова будем вдвоем. Будем смотреть на диких собак, исследовать безлюдные кинотеатры и дискотеки. Неужели тебе это гнусное место нравится?

Окно «роллс-ройса» открылось. Продавщица сухих цветов, уткнувшаяся лицом в окно, подняла крик и отскочила. Вокруг заговорили о том, что ей подожгли зажигалкой волосы. До Кику и Хаси донесся смех мужчин-проституток, треск горящих волос и запах паленого.

– Да, я люблю этот город, Кику, люблю носить макияж, люблю шуметь и петь. Я ведь педик, Кику. Ты всегда был сильным, я очень тебе завидовал. Ты не был таким слабаком и слизняком, как я. Помнишь последнее спортивное соревнование в школе младшей ступени? Я тогда не побежал и один остался сидеть в классе, придумал, будто бы наболел. Мне не хотелось, чтобы все смеялись над тем, как плохо я бегаю. И так было всегда. Я прикидывался больным, прятался. Кику, ты был прекрасен, ты великолепно прыгал с шестом. Я буквально не мог рядом с тобой находиться, мне становилось стыдно самого себя.

Из «роллс-ройса» вышел мужчина в белом костюме с красной бабочкой. Он обнял высоченную белую девицу. Потом взял ее за обе руки, поднял их и понюхал подмышки.

– Кику, я – голубой, какой ужас, да? И ничего с этим не поделаешь.

Мужчина из «роллс-ройса» двигался лениво. Запустив обе руки под юбку девицы, он ухватил ее за зад. Девица пододвинулась к нему ближе. Он вытащил руки из-под юбки, открыл ей рот и потянул за язык. Язык был красный, длинный, с острым кончиком. Девица облизала его пальцы. Язык оказался длиннее пальцев. Мужчина в красной бабочке потанцевал немного без музыки с девицей, а потом посмотрел на Хаси и махнул ему рукой.

– Это – мой спонсор. Все зовут его господин Д.. Ужасно богатый человек. "Д" означает «директор», а сам он говорит, что, возможно, это от Дракулы. Он был первым, кому я себя продал. Тогда я еще не носил женской одежды, только-только приехал в Токио, решил прийти сюда. Повсюду колючая проволока, обходной дороги я не знал, денег не было, стал подрабатывать мусорщиком. Ходил в синей спецодежде, собирал мусор. Когда работал в одном увеселительном заведении, где бывали голубые, осторожно расспросил у них, как сюда пробраться. Они рассказали, что можно попасть через одну станцию метро. Вот так, прямо в спецодежде и выбрался на эту подземную дорогу. А господин Д. открыл окно машины и посмотрел на меня. Я сразу понял, что он хочет со мной порезвиться. Те, кто меня хочет, выглядят одинаково – смотрят виноватыми глазами. «Эй, парень в синей форме, иди-ка сюда!» – позвал меня шофер. Я шел сквозь крепкий запах духов, пудры, париков. Он засмеялся. «Оригинальный у тебя костюмчик!» – сказал он. Все засмеялись – и шофер, и нищие. Он повез меня в гостиницу, похожую на станцию синкансэна.

Хаси поел тогда в китайском ресторане на последнем этаже гостиницы. Все вокруг ярко блестело – и потолок, и стены, и ночной вид за окном. Хаси ел медвежью лапу, жареных лягушек в остром соусе и свиной жир в сладком маринаде. Свиной жир был нарезан трехсантиметровыми квадратиками, было так вкусно, что он съел восемь кусков. Уксус подействовал, и жирного вкуса не чувствовалось. Но полчаса спустя ему стало плохо. Пустой желудок воспротивился непривычной пище. К тому же добавилось волнение, и он выблевал свой ужин прямо на пол. Как-то не подумал, что нужно было пойти в туалет. Хаси решил, что сейчас его будут ругать. Но господин Д., напротив, похвалил. «Ты – как римский патриций», – сказал он и рассмеялся.

Простыни на кровати были кремовые, блестящие. Раздевшись, господин Д. спросил Хаси: «А чем ты занимаешься?» Хаси ответил. «Значит, мусор собираешь. Ну и как, нравится работа?» Вставив язык в пупок господина Д., Хаси ответил: «Не очень, но привыкнуть можно». Шелковые простыни шелестели. Хаси стеснялся всякий раз, когда шевелил ногой и раздавался шелест. Господин Д., наслаждаясь этим звуком, спросил: «А что ты любишь больше всего?» Хаси решительно проговорил: «Петь». Господин Д. обрадовался: «Ну так спой прямо сейчас». Хаси спеть не смог. Господин Д. ладонью провел несколько раз по лицу Хаси и сказал, что он очень красивый. «Наверное, в мать пошел. Мать, должно быть, красавица. Мальчики вообще на матерей похожи». Хаси, сам того не ожидая, заговорил: о камере хранения, о бугенвилии, о приюте, об острове заброшенных шахт. Господин Д. посоветовал Хаси выступить по телевидению. «Наверняка сможешь расположить людей к себе. Тебя можно хорошо преподнести».

Господин Д. кончил, и Хаси стал собираться. Вдруг господин Д. схватил его за руку и повалил на пол. «Давай-ка попробуем тебя накрасить, с макияжем ты станешь еще красивее». Он приставил к лицу Хаси бритву и сбрил ему брови. Когда он увидел в зеркале свое отражение без бровей, ему стало очень неприятно. Как будто отражается не он, а кто-то другой. Господин Д. с вожделением смотрел на Хаси, как смотрели на него все мужчины, которые хотели его потрогать. «А теперь попробуем накраситься», – сказал господин Д. и вытащил из кармана помаду. Хаси сопротивлялся, но господин Д. сжал ему голову и накрасил губы. Помада попала на зубы. Вкус был жирный, вот-вот вырвет, но, увидев свое отражение с алыми губами, он испытал странное чувство. Без бровей он показался себе чужим, а теперь его лицо с накрашенными губами выглядело совершенно естественно. Как будто он был таким всегда, с самого рождения. Хаси подумал, что, возможно, это и есть его настоящее лицо. В нем вскипела какая-то удивительная сила, словно он выпил спиртного. Он почувствовал, что может теперь сделать все что угодно.

«Я попробую спеть, – сказал Хаси. – Скажи, какого тебе хочется настроения – я спою так, чтобы песня ему соответствовала». Господин Д. сказал: «Хочу почувствовать беспокойство, потом раздражение, а под конец чтобы изо всех сил сжало грудь». Сначала Хаси пропел с закрытым ртом тему из интерлюдии «Саломеи» Рихарда Штрауса, потом мелодию «Round Midnight», которую крутил задом наперед на своем магнитофоне, а под конец – «Цветы этого мира». У господина Д. изменилось выражение лица. Он был поражен. «Я сделаю из тебя певца, – сказал он. – У тебя талант. Ты сам-то это понимаешь? У тебя настоящий талант».

– Скоро у меня дебют. Я стану певцом. Кику, моя мечта сбывается.

Господин Д. стоял за спиной Хаси и Кику. Трудно было сказать, молод он или стар. Голова лысая, лицо гладкое, без морщин. Глаза узкие, губы толстые. Солнечные очки в черепаховой оправе, шелковая рубашка в пятнах пота и красная бабочка, измусоленная женской слюной, короткие пальцы и короткие ногти, кольцо с «кошачьим глазом», мятный запах изо рта. Он ущипнул Хаси за подбородок, притянул к себе и поцеловал. Словно отец сына. Как будто радуются оба дню рождения или празднику. Кику содрогнулся от мысли, что господин Д. вот-вот скажет: «А это твой друг? Ну-ка, познакомь нас». Ему показалось, что его бросили. Кику завидовал Хаси и господину Д. Он думал о том, что у Хаси есть господин Д., на которого можно положиться, как на отца. От этих мыслей он безумно на себя рассердился. Господин Д. наконец оторвал свои губы от Хаси.

– Ну что, поехали ужинать? Появилось мясо диких гусей. Подают с изюмом и огурцами. Поехали! Вкусно.

Хаси посмотрел на Кику.

– Ко мне друг приехал. Помнишь, я рассказывал тебе о Кику, с которым всегда был вместе?

Господин Д. кивнул:

– Знаю, знаю! Одного с тобой поля ягода. Поехали все вместе есть гусятину.

Хаси сказал:

– Спасибо, – и улыбнулся Кику. Кику с ненавистью посмотрел на господина Д., готового вот-вот сорваться с места. Кику поднялся со стула.

– Если не любишь гусятину, можно и суси заказать, без разницы.

– Меня этим не одурачишь! – громко крикнул Кику.

Хаси впервые слышал, чтобы Кику говорил таким тоном. Его голос готов был сорваться на визг. У Кику перехватило дыхание, он оперся обеими руками о стол и попытался успокоиться.

– Хаси, я пошел, а ты волен делать, что тебе вздумается. Об одном прошу: не говори больше с этим типом обо мне.

Кику повернулся и хотел уйти, но господин Д. схватил его за плечо.

– Ну-ка постой! Тип – это ты про кого так? Не про меня ли?

– Отпусти!

– Хаси ведь специально просил за тебя. Если отказываешься, хотя бы слова выбирай. Невежливо себя ведешь.

Кику отмахнулся от господина Д.

– Не смей меня лапать. Если думаешь, что все приходят в безумный восторг от того, что ты их лапаешь, то очень ошибаешься.

– Ишь какой гордый! Не создавай Хаси лишних проблем. Никакой радости мне тебя трогать не доставляет. Только подумай лучше, где находишься. Разве не знаешь, что это за место? Знаешь ведь. Здесь священное место, где мужчины и женщины продают свое тело. Я веду себя сообразно этому месту, так что от своей гордыни меня уволь. Терпеть не могу, когда в таких местах гордость свою демонстрируют. Гордись сколько влезет в вестибюле гостиницы или в прихожей своего дома с мраморными полами. Этим ребятам нравится себя продавать, мне нравится их покупать. А с нищими нельзя быть добрым, иначе у них пропадет всякая охота к чему-либо стремиться. Понял? Я с тобой честно говорю. Это и есть самое уместное отношение к людям. Впервые встречаю, чтобы парень был таким гордецом. Пусть мне что угодно говорит тот, кто для меня все сделает, дырку в заднице покажет, я все готов выслушать. Взгляни на себя – грязь одна, от такого, как ты, нравоучений слышать не желаю, мальчишка!

Кику схватил со стола бутылку с хересом и замахнулся. Господин Д. от неожиданности отступил назад. Шофер господина Д. вцепился в руку мальчика и заломил ее за спину. Он крепко сжимал запястье и ухмылялся. Господин Д. кричал:

– Сломай, сломай ему руку, пусть поплачет!

Кику думал про себя: «Эти типы уже были взрослыми, когда мы только-только родились. Они играют с нами как хотят, а мы не способны им ничего ответить. Только и можем, что плакать. Загнали нас в ловушку. Хаси, да не слушай ты, что тебе говорят! Очень умело заставляют тебя плакать, вот и все».

Хаси извинялся перед господином Д.:

– Мой друг не умеет выбирать слова. Он не имел в виду ничего дурного. Ты уж его прости.

Господин Д. понимающе кивнул головой и погладил Хаси по щеке.

– Понимаю, понимаю. Но я и тебе могу сказать то же самое. Избаловались все, не знают, что такое голод. Не хочу я, чтобы подкидыши из камеры хранения передо мною чванились. В мире десятки тысяч таких, как вы, детей. Вас избаловали – и воспитатели и приемные родители.

Кику пяткой ударил шофера в голень, и тот отпустил его руку. Кику занес кулак, чтобы ударить господина Д. Между ними встал Хаси.

– Остановись, Кику! Мне этот человек очень дорог.

«Как жаль, что я не могу найти нужных слов», – подумал Кику. Он хотел сказать Хаси, что его обманывают, и заглянул тому в глаза. Никогда прежде не приходилось ему видеть у него такого выражения глаз. Хаси изменился – только сейчас Кику это понял. Хаси положил Кику руку на плечо и сказал:

– Продолжай прыгать. Тебе лучше вернуться на остров.

Кику почувствовал, что силы покидают его. Он вот-вот упадет на колени и разрыдается. Он запаниковал и с силой сжал руку в кулак. Кого из них ударить? Если бы он не замахнулся, то наверняка бы расплакался. Он направил удар в господина Д., но движение было слишком медленным, и, прежде чем кулак его достиг, шофер ткнул Кику в живот. Тот упал лицом в асфальт. К нему подскочил Хаси:

– Ты цел?

Кику не сказал ни слова, только кивнул.