Книга: Муки ада - Рюноскэ Акутагава

Говорят, что душа - это потёмки. Говорят, что душа разделена на рай и ад, что в ней находится. Говорят, что невозможно познать себя, а, значит, и свою душу. Акутагава Рюноскэ исследовал, прежде всего себя самого через образы своих персонажей, через их поступки, через непредсказуемые финалы. Да, так и хочется тут привести примером трагедийный финал этой истории, что "Муками ада" зовётся, но нельзя (прочтёте сами). Так где же они, муки ада? В загробном мире, иль в душе? Вопрос, конечно, идущий корнями вглубь веков. Сколь много было сказано, нарисовано, написано... Бессмысленно даже пытаться вычленять из тысяч сюжетов и произведений какие-либо, потому, я думаю, что вы сами без труда примеры тому вспомните. Акутагава Рюноскэ, конечно, нам не дал ответ на этот принципиальный и сложнейший вопрос, ОН ЛИШЬ ВНОВЬ ЕГО ПОСТАВИЛ ВО ГЛАВУ УГЛА ВСЕЙ ЭТОЙ СТРАШНОЙ ИСТОРИИ.

О душа, о сердце человека! Ты, как непроглядный мрак, темно и глухо. Ты горишь одним огнём — страстей нечистых, Угасаешь без следа, — и вот вся жизнь!

Не правда ли, что это стихотворение из рассказа "Кэса и Морито" очень органично ложиться в диапазон размышления об аде? Не это ли есть подтверждение моей убеждённости в единстве духовных исканий писателя, проходящих лейтмотивом через все его произведения? Художник Есихидэ, служащий у господина Хорикава получает заказ нарисовать ширму "МУКИ АДА". Конечно, как художнику равных не было ему, но ведь каким неприятным он в жизни был!

А нрав у него был вот какой: он был скупой, бессовестный, ленивый, алчный, а пуще всего – спесивый, заносчивый человек. Что он первый художник в стране – это прямо-таки капало у него с кончика носа. Ладно бы дело шло только о живописи, но он и в другом не хотел никому уступать и высмеивал даже нравы и обычаи. Один старый ученик Есихидэ рассказывал мне, что, когда как-то раз в доме одной знатной особы в знаменитую жрицу Хигаки вселился дух и она начала вещать страшным голосом, Есихидэ и слушать ее не стал, а взял припасенную кисть и спокойно срисовал ужасное лицо жрицы. Должно быть, и нашествие духа было в его глазах просто детским надувательством.

Вот какой это был человек, и потому лицо будды Киссетэн он срисовал с простой потаскушки; а будду Фудо писал с оголтелого каторжника, и много чего непотребного он делал, а когда его за это упрекали, он только посвистывал. «Что же, боги и будды, которых Есихидэ нарисовал, его же за это накажут? Чудно!» Такие слова пугали даже учеников, и многие из них в страхе за будущее торопились его оставить. Как бы там ни было, он думал, что такого замечательного человека, как он, в его время нет нигде на свете.

Нечего говорить о том, какой высоты Есихидэ достиг в искусстве живописи. Правда, так как его картины и по рисунку и по краскам во всем отличались от произведений других художников, то среди его недоброжелателей, собратьев по кисти, поговаривали, что он шарлатан. По их словам, когда дело касается картин Каванари, или Канаока , или других знаменитых старых мастеров, то о них ходят удивительные рассказы: то будто на разрисованной створке двери в лунные ночи благоухает слива, то будто слышно, как придворные, изображенные на ширме, играют на флейте… Когда же речь идет о картинах Есихидэ, то говорят только странные и жуткие вещи. Например, о картине «Круговорот жизни и смерти» , которую Есихидэ написал на воротах храма Рюгайдзи, рассказывали, что когда поздно ночью проходишь через ворота, то слышатся стоны и рыдания небожителей. Больше того, находились такие, которые уверяли, что чувствовали даже зловоние разлагающихся трупов. А портреты женщин, нарисованные по приказу его светлости? Говорили ведь, что не проходит и трех лет, как те, кто на них изображен, заболевают, словно из них вынули душу, и умирают. Послушать злоязычных, так это самое верное доказательство, что в картинах Есихидэ замешано колдовство.

И РИСОВАТЬ ЛИШЬ ПО СВОЕМУ ВООБРАЖЕНИЮ НИКАК ОН НЕ МОГ! ВСЁ ДОСТОВЕРНО БЫТЬ ДОЛЖНО! ВСЕ МУКИ ОН ДОЛЖЕН БЫЛ ВИДЕТЬ СВОИМИ ГЛАЗАМИ, ЧТОБ НАРИСОВАТЬ ТАК ТОЧНО КАК ТОЛЬКО ТАЛАНТ ЕМУ ДАЁТ!

Стоит только сказать: «Ширма с муками ада», – как эта страшная картина так и встает у меня перед глазами.

Если взять другие изображения мук ада, то надо сказать вот что: то, что нарисовал Есихидэ, не похоже на картины других художников, прежде всего, как бы это сказать, по расположению. В углу на одной створке мелко нарисованы десять князей преисподней, а по всему остальному пространству бушует такое яростное пламя, что можно подумать, будто пылают меч-горы, поросшие нож-деревом . Только кое-где желтыми или синими крапинками пробивается китайская одежда адских слуг, а так, куда ни кинь взгляд, все сплошь залито алым пламенем, и среди огненных языков, изогнувшись, как крест мандзи , бешено вьется черный дым разбрызганной туши и летят горящие искры развеянной золотой пыли.

Уже в этом одном сила кисти поражает взор, но и грешники, корчащиеся в огне, – таких тоже почти что не бывает на обычных картинах ада. Среди множества грешников Есихидэ изобразил людей всякого звания, от высшей знати до последнего нищего. Важные сановники в придворных одеяниях, очаровательные юные дамы в шелковых нарядах, буддийские монахи с четками, молодые слуги на высоких асида , отроковицы в длинных узких платьях, гадатели со своими принадлежностями – перечислять их всех, так и конца не будет! В бушующем пламени и дыму, истязуемые адскими слугами с бычьими и конскими головами, эти люди судорожно мечутся во все стороны, как разлетающиеся по ветру листья. Там женщина, видно, жрица, подхваченная за волосы на вилы, корчится со скрюченными, как лапы у паука, ногами и руками. Тут мужчина, должно быть, какой-нибудь наместник, с грудью, насквозь пронзенной мечом, висит вниз головою, будто летучая мышь. Кого стегают железными бичами, кто придушен тяжестью камней, которых не сдвинет и тысяча человек, кого терзают клювы хищных птиц, в кого впились зубы ядовитого дракона, – пыток, как и грешников, там столько, что не перечесть.

Но самое ужасное – это падающая сверху карета, соскользнувшая до середины нож-дерева, которое торчит, как клык хищного животного. За бамбуковой занавеской, приподнятой порывами адского ветра, женщина, так блистательно разряженная, что ее можно принять за фрейлину или статс-даму, с развевающимися в огне длинными черными волосами, бьется в муках, откинув назад белую шею, и вспомнить ли эту женщину, вспомнить ли пылающую карету – все, все так и вызывает перед глазами муки огненного ада. Кажется, будто ужас всей картины сосредоточился в этой одной фигуре. Это такое нечеловеческое искусство, что, когда глядишь на картину, в ушах сам собой раздается страшный вопль.

Вот здесь, на том месте, что предшествует финалу, я и должен остановиться. Вот здесь и должен посоветовать вам самим прочесть эту страшную историю. Вот здесь и должен я поставить ещё один вопрос: какова цена искусства? Упомяну лишь, что наш художник Есихидэ души не чаял в юной и прекрасной дочери своей, что была также в свите господина Хорикава. ...и остаются лишь вопросы, вопросы, вопросы. Подсказок и ответов вы не найдёте нигде, лишь ваша душа должна дать направление для поиска. Ищите, быть может и ... Я пока ещё не нашёл.