Текст книги "Месса"

Месса

Часть 1.

Жуска

Лето. Пригород Адма. Северо-запад Империи. Дорога в село Жуска. День.

Табрис ведёт отряд на северо-запад Империи. Он неспешно продвигаться по северной границе владений Твердыни Адма глубже на запад. Его путь вровень граничит с землями северной Твердынью Сигор.

За три дня дороги в сёдлах они прошли четыре села, что делятся по своей принадлежности пополам между Твердынями. Впереди ещё долгий поход по необозначенным владениям самого Императора, так как Фермилорды прилегающих земель до конца не могут определить принадлежность, чьи поселения расположены на их стороне. Граница большей своей частью тянется вдоль реки Лепра, которая делит некоторые поселения пополам, соединяя их лишь мостом.

Могучий варвар Шакс верхом на своём мохнатом вепре замыкает шествие по протоптанной дороге. Он чувствует себя лишним в этом отряде эрелима, от того и мается в отсутствии драк, в которых он нескромно хорош.

Табрис же, наоборот, идёт первым верхом на племенном белом скакуне Дестриэ́ из Твердыни Адма. В руке его знамя Императора, он ведёт за собой отряд вплоть до села Бокетто, что удалено от Столицы на две декады дней конной прогулки. Среди отряда имперцев из четырёх конных всадников Император сам лично послал писаря Луку с нечёткой целью – вести под запись путь следования.

Для селян очень важно внимание Императора, с появлением эрелима Табриса они чувствуют, что их помнят и не оставят. Такие походы регулярны, и совершают их эрелимы раз в квартал по трём направлениям вдоль границ земель Фермилордов. Решение споров, поддержка веры… Эрелим для селян – длань Императора в таких походах, он судья и пастырь в одном лице, несёт слово и молот Императора.

Приближение отряда к следующему селу под ёмким названием Жуска заметили ещё на подходе. Миряне выбежали на дорогу, радостно встречая кортеж, дети смеются, счастье переполняет их, но, когда позади всех появляется варвар, в глазах селится страх неопределённости. На массивном вепре, что от долгой дороги запыхался и хрипит, переходя даже на глубокое рычание, Шакс пугает одним своим видом абсолютно всех. Взрослые хватают детей и шарахаются, не понимая, пленный он или нет, да и как вообще реагировать на это чудовище безудержной силы.

– Люди! Праведные жители Империи! – приподнялся в седле Табрис, одновременно взмахнув знаменем над головой. – Я, Табрис, эрелим на службе Императора, пришёл с миром в Ваш дом.

– Тебя мы знаем, а что за чудовище с тобой? – из толпы вырвался скребущий голос и тут же укрылся среди взволнованного населения.

– Со мной братья Имперцы, каждый из них верен животом и духом нашему Императору, – Табрис не прореагировал на выпад из толпы, лишь взглядом скользнул по лицам.

– Зачем чудовище привёл? – вновь прозвучал скребущий голос, но и опять Табрис не увидел, кто производит волнение.

– У Империи новый союзник, и он со мной! – всё же ответил он на скользкий вопрос из толпы и подошёл к варвару. Шакс невозмутимо сидит в седле, не выдавая даже хладнокровным взглядом какую-либо эмоцию, хищным зверем чуя страх в мирянах, и совершенно не ощущает угрозы. – Шакс сын Харота племени Острых Рубил по согласию Императора Вириона заключил мир, – Табрис указал рукой на Шакса открытой ладонью, трактуя доверие. – Серебряный тубус на его поясе с оттиском Печати Императора свидетельствует об этом и подтверждает мои слова.

– Нас продал Император… – еле слышно послышался всё тот же скребущий голос, но достаточно громко, чтобы Табрис его услышал.

– Кто это сказал? – уже не выдержав саботажа из взволнованной толпы, Табрис рванул своего коня за уздечку, и тот резко развернулся на людей. Он всего лишь на миг оголил лезвие гладиуса, пронзая взглядом напуганных перед собой мирян, но этого было достаточно, чтобы толпа вздрогнула. – Кто смеет нести такие речи? – в ответ лишь испуганные глаза и тишина от них. Радость лиц мирян сменилась страхом и замерла на них как неподвижные маски. – Выйди, я сказал! – миряне попятились, но никто не вышел. За их спинами ворота в село Жуска, по сути, спрятаться негде, и всё же никого. – Где староста сего села? – выдержав паузу, Табрис задвинул в ножны оголённое лезвие гладиуса. Следом сделал шаг навстречу к эрелиму впереди стоящий мужик. Невысокий, лохматый, но крепкий, с широкой костью, сразу заметно от тяжёлой работы. Лохмотья никак не выделяют его из общей массы люда, все как один трудятся, чтобы выжить.

– Я староста, – ощущая вину за чьи-то выкрики, он склонил покорно голову и снял с неё неопрятную шапку. По голосу ясно без расследования, будоражил точно не он.

– Как звать тебя, староста? – Табрис выдохнул своё напряжение.

– Таммуз, но можно Думузи, как Вам будет угодно … – не поднимая глаз, ответил тот.

– Все расходитесь по домам, а с тобой, староста Таммуз, давай пообщаемся, – Табрис вновь привстал в седле, его слова не звучат как вопрос, они обозначают волю. – Веди нас, староста Таммуз.

– А куда вести вас, господа?

– В расположение веди, – старосте ничего не остаётся, как смиренно вздохнуть, не поднимая взгляда, и подчиниться воле эрелима. Он повёл отряд к своему дому, что стоит на окраине села, так как и вести больше некуда.

Цоканье подков конницы рассекает село, но в селянах уже не чувствуется той радости, что была на подъезде, теперь преобладает подозрительная насторожённость, каждый боится даже встретиться взглядом с кем-либо из отряда. Взрослые прячут детей, да и сами не задерживаются на пути. По правую руку от дороги река Лепра делит это село надвое, оставляя на северной стороне шесть домов и с десяток на этой. Деревянный мост соединяет их в единое, но так ветхо, что, кажется, ненадолго. Сама река тянется к горизонту, уходя в Северное море, но по пути к Столице имеет несколько притоков вплоть до одного, что питает озеро Коцит в центре города Шеол.

Хлопнув дверью за собой, в дом старосты вошёл Табрис. С ним вошли два имперца и писарь, остальные остались караулить на улице, в том числе и Шакс.

– Скажи, Таммуз, что сейчас было там за недовольство? – Табрис замер в центре гостиной, обозначая своё возмущение. Он окинул взглядом сверху старосту, что повинно стоит перед ним, а после перевёл взгляд в сторону. Деревянная изнанка скромного жилища работящего селянина и ничего лишнего.

– Слухи ходят, я сам их слышу.

– Какие ещё слухи, староста Таммуз? – повысил голос Табрис, словно плетью хлестнул его вопросом.

– Люди… – он прижался, словно сдерживая боль от кнута. – Люди приходят разные и говорят много…

– А кто это был там, в толпе? – Табрис продолжает беспощадно хлестать Таммуза своими вопросами.

– Не знаю, господин, сам не понял…

– Не ври мне, староста Таммуз.

– Не вру, господин, Создателем клянусь, – он пал на колени к ногам эрелима и прикрыл голову.

– Встань, староста Таммуз села Жуска, – Табрис отшагнул от его выпада, ему не нужны такие почести, ему достаточно уважения.

– Таммуз? – вдруг раздался женский голос от проёма с соседней комнатой, где появилась его жена с малым дитём на руках.

– Всё хорошо, Инанна, иди к себе, – оторвал голову от пола тот и посмотрел на неё так, будто его здесь бьют.

– Встань, я сказал, – вновь стеганул словом Табрис бедолагу, и он приник к полу ещё сильнее. – Да что с тобой, староста Таммуз? – Табрис склонился над ним и силой поднял его за ворот. – Успокойся и стой ровно…

– Да, господин, как скажете, господин… – он трясётся и не может собраться, что-то бубнит под нос и теряется глазами.

– Говорить можешь? – Табрис сбавил напор и подошёл к его супруге, что не послушалась и по-прежнему стоит в проходе. Её взгляд напуган не меньше, чем старосты Таммуза. Руки её начинают трястись с каждым шагом приближения к ней эрелима, это заметно по ребёнку, что от вибрации начинает улыбаться и переходит в звонкий смех, который разливается по гостиной.

– Да, могу, господин, – в спину Табрису ответил дрожащим голосом староста Таммуз, видя, как тот подходит к его жене. – Прошу, господин…

– Чего ты просишь, староста Таммуз? – Табрис уже подошёл к его жене и потянул пальцы к смеющемуся дитю, а мать как обезумевшая таращит глаза на эрелима. Стоило ему только дотронуться до ребёнка, как та отдёрнула его и бросилась на верх дома.

– Беги, Инанна! – крикнул староста Таммуз и хотел было кинуться на Табриса, но имперцы тут же выставили копья и чуть ли не проткнули его разом.

– Да что с вами, люди?! – Табрис закричал на весь дом, глядя, как староста Таммуз скалится на него. – Возьми себя в руки, человек. Если бы я хотел убить тебя или твою семью, я бы уже это сделал, – Эрелим раздвинул копья своих имперцев и подошёл вплотную к мужику. – Я, Табрис, эрелим на службе Императора, пришёл с миром в твой дом, услышь меня, староста Таммуз, – но тот стоит и молчит, его дыхание сбито, а глаза слезятся, таращась прямо в глаза эрелима.

– Табрис? – словно булыжники трутся друг о друга, за спиной послышался грубый голос Шакса. Тот обернулся: на входе стоит варвар, он склонился, чтобы протиснуться в проём, но не заходит. – Есть слово, выйди, – ломая слова, позвал он и сам первым вышел вон, не дожидаясь, что тот ответит.

– Что случилось, Шакс? – Табрис, раздражённый старостой, вышел следом.

– Я чую здесь слабый смрад, Табрис, – звериный нюх варвара может различить запахи не хуже волка, и этим он умело пользуется.

– С чем можно сравнить этот смрад? – Табрис огляделся, на улице уже смеркается, но, помимо этого, он почувствовал излишнее внимание. Жители боязливо глядят на них, прячась в своих домах и за углами их.

– С гниющей раной, – фыркнул Шакс и потёр нос.

– Они боятся, потому что им есть что скрывать, и староста Таммуз сейчас мне всё расскажет. Будьте на чеку, братья, – Табрис одобрительно хлопнул по плечу Шакса и направился обратно в дом. Он закрыл за собой дверь, но за ней всё равно слышится его голос. – Ну что, готов говорить, староста Таммуз? – тот по-прежнему стоит, непоколебимо скрывая, словно видя в своих глазах врага. – Пойми, я здесь помочь, просто скажи, что у вас здесь случилось? – терпение Табриса кончается, и он из последних сил сдерживает растущий гнев на глупое упрямство собеседника.

– Люди стали много говорить плохого… – наконец-то разжал зубы староста Таммуз.

– Продолжай, – по-доброму улыбнулся Табрис и с облегчением выдохнул.

– Говорят, что не верят Императору, – староста Таммуз сам с облегчением выдохнул эти слова из себя и тут же продолжил. – Люди бегут из Шеол и рассказывают ужасы, что там творятся, они винят Императора за судьбу.

– У вас есть кто-нибудь из Шеол? – Табрис тревожно взглянул в глаза ему и разглядел в них только страх.

– Нет, но пришло несколько семей из села Хунта, что выше по Лепре через два моста, – он проглотил тревожную слюну и глазами оглядел писаря за эрелимом, что без остановки царапает пером бумагу. – Они рассказывают, что им рассказывали те, кто бежал из Шеол.

– Ты веришь им?

– Я не хочу верить, но они много говорят… – староста Таммуз нервно трясётся от страха, ведь каждое слово его может иметь колоссальные последствия для всех в его селе.

– Разъясни, что именно они рассказывают?

– Рассказывают про болезни, от которых уродства проступают на взрослых и детях, – из его глаза выпала слеза, она ровно скользнула вниз и упала на настил. Табрису показалось, что он даже услышал, как она ударилась о деревянный пол. – Рассказывают про пыль, что не пропускает солнечный свет, про то, как их оставил Император…

– Староста Таммуз, теперь я понимаю, чего ты испугался, но, поверь, мы здесь, чтобы помочь. Император помнит и скорбит по утрате каждого. Он целыми сутками только и думает в окружении совета, как помочь своему народу. Не жди от нас угрозы или опасности для себя или своей семьи, мы пришли защитить всех вас, – Табрис положил руку доверия тому на плечо, не сводя взгляд своих карих глаз с дрожащих зрачков собеседника. – Ты должен понимать, что это признаки ереси, и это действительно страшно?

– Ммм… – замычал он, кивая, от чего его дрожь усилилась.

– Мне нужно найти этого Еретика, что распространяет свой яд у тебя в селе, – Табрис вновь посмотрел на проход, где опять появилась Инанна, на её глазах слёзы, а в руках дитя. – Он предательски пользуется вашим доверием, ест вашу еду, спит с вашими женщинами или возлагает себя в ложи к вашим мужчинам. Он выглядит так же, как один из вас снаружи, но внутри он чёрный, сгнивший чужак, – Табрис вернул взгляд на собеседника, и тот даже улыбнулся то ли от нервного напряжения, то ли начал осознавать, с кем ведёт диалог. – Староста Таммуз, ты мне поможешь найти этого Еретика, так как никто лучше тебя не сможет определить его из общей массы селян. А вот если мы не найдём его, то за ним придут церковники, в лучшем случае, в худшем – Инквизиция, и тогда будет поздно оправдываться. Очищение настигнет каждого, и я не пугаю, я предупреждаю… – Табрис замолчал будто на половине слова, его взгляд опять устремился к Инанне, что так и стоит в проходе. Из её глаз по щекам стекают слёзы, а дитя в руках уже не смеётся, даже не улыбается, а, выкатив нижнюю губу, будто на грани плача. – Так что скажешь, староста Таммуз?

– Я п–п–помогу, конечно… – в нём прошла дрожь, и он даже осмелел.

– Наконец-то, – Табрис отошёл от него к своим имперцам на входе и обернулся. – Староста Таммуз, мне нужно имя Еретика.

– Но я не знаю его, Создателем клянусь… – тот тут же прижал ладонь к своей груди.

– Не торопись клясться, староста Таммуз. Еретик может оказаться одним из твоих знакомых или даже родственником.

– Но кто? – он растерянно распял себе руки, искренне теряясь в догадках.

– А это ты мне скажешь, когда мы вернёмся сюда снова, – Табрис оставил дом старосты и вышел вон. Всё приходится делать быстро, ведь его отряд должен ещё до темноты добраться до следующего села Акрасия и там заночевать, поэтому следует торопиться, хоть это и не лучший вариант.

Часть 2. Хунта

Лето. Пригород Адма. Северо-запад Империи. Дорого в село Хунта. Полдень.

Полдень следующего дня Табрис со своим отрядом встретил в сёдлах по направлению к селу Хунта. Прошлая ночь в селе Акрасия прошла спокойно и бессмысленно, так как в ночь дела не делаются, а выдвинуться пришлось самым ранним утром. Селяне встретили улыбчиво и проводили доброжелательно – так, как и должно быть везде. В местных жителях не чувствовалось ни враждебности, ни лицемерной лжи, но после ситуации в селе Жуска даже это настораживало. Хоть в селе они и не обнаружили даже намёка на ересь, но по Табрису видно, что он гонит поход вперёд, дабы нигде не задерживаться надолго. Он чувствует, что его многое ждёт впереди, и быть иначе не может, так как дорога близит отряд к городу Шеол.

– Как тебе столица Империи, Шакс? – сравнялся с ним Табрис, замкнув отряд позади.

– Как столица Империи… – он ответил, но Табрис не сразу понял, что это ответ и замешкал. – А как тебе моё племя на Севере, Табрис? – Шакс специально сделал такой выпад вопросом, чтобы дать понять, как это глупо звучит.

– Как племя на Севере? – усмехнулся Табрис, переспросив сам себя. – Я понял тебя, Шакс, но мой вопрос, чтобы разговор начать, он не несёт информационной нагрузки.

– Это точно, – оскалился тот в ответ. – Вы, горожане, много говорите не по сути, словно пытаетесь запутать.

– Возможно, ты прав, в нас такое есть, не во всех, но есть, – улыбка не сходит с лица Табриса, несмотря даже угрюмый ответ Шакса. – Я тоже не понимаю некоторых людей, вот они говорят и говорят, хлебом не корми – дай поговорить, да и суть уже произнесли, но не замолкают. Из вежливости стоишь, смотришь, как они губами шевелят, ждёшь, когда же замолчат, и вот они наконец-то замолкают, а ты забываешь, о чём была речь. Причём тебе всё равно, что сейчас было, тебе уже просто хочется спокойно уйти… – Табрис вдруг осёк сам себя, поймав тот самый взгляд Шакса, что молча ждёт, когда он закончит говорить. – Хорошо, как тебе тогда наши женщины, ты в них видишь красоту? Только прошу, не переспрашивай меня про своих женщин…

– Слишком доступны и кричат много, – Шакс ответил, словно речь идёт о завтраке.

– Кричат, доступны, что ты с ними делал? – Табрис вздрогнул: то ли удивился, то ли испугался за них.

– За деньги они отдают свои тела сами, а потом орут, будто их бьют, – на его скулах забилось воспоминание недавних удовольствий.

– Вот уж и не думал, что ты захаживал к нам в Лупанарий, – Табрис хотел улыбнуться, но лицо не поддалось от странного ощущения омерзения, причём к легкодоступным женщинам. – Как мне помнится, у тебя тоже не одна верная женщина была, когда в поход собирался…

– Я Шакс, сын вожака Харота, моё семя – сила, – он зарычал, будто вызвал на поединок. – А наши женщины голоса не подадут, они так воспитаны, они все и каждая в отдельности мать, и воин.

– Тогда и я попрошу не сравнивать и не судить наших женщин по жрицам любви, они этим живут и кричат, так как у нас принято, это больше стимулирует удовольствие у мужчин, – Табрис хладнокровно отреагировал, не повышая голос, уговаривая себя на оправдание даже блудниц.

– Тогда весь наш разговор пуст.

– Согласен, а у тебя есть что по существу?

– Дурная вода смердит, чем дальше идём, тем сильнее смердит, – Шакс фыркнул и плюнул в сторону реки.

– В ваших землях такая же вода приходит? – Табрис невольно посмотрел на реку Лепра, что тянется по правую руку вдоль дороги. Он заметил, что действительно вода стала темнее, чем ранее, а берега посохли и потрескались.

– Нет, – Шакс отрезал, будто тяжёлым ударом перерубил кости. – Нас лес защищает, смрада нет…

– Лепра травит всю Империю… – Табрис вскинул взгляд, впереди уже виднеется село Хунта, своими соломенными крышами рисуя сопки по горизонту, перекидываясь на другую сторону реки. – Шакс, всё, как обычно, ладно? – в ответ тот прорычал гортанью и опять сплюнул. Табрис поддал ходу и вышел вновь в голову отряда. – Ох, не знаю, братья, чего нам здесь ждать – чем дальше, тем интересней, – он обернулся и глазами пересчитал всех. – Будьте готовы, братья, входим в село.

Как такового забора вокруг села нет, и ворот нет, просто дома как холмы разбросаны по периметру: часть на этом берегу, другая часть – на том. Две мельницы колёсами опущены в Лепру, медленно трут зерно камнями. Деревянные дома уже почернели, плесень местами проступила от сырости, а вот сено на крышах свежее, видно, недавно перестилали. В центре села высится часовня, чуть выше домов, с колоколом, но без креста. Немногочисленные люди сторонятся и даже шарахаются, абсолютно не обращая внимание ни на имперцев, ни на чёрного орка, что на вепре замыкает отряд.

– Вижу нам не рады, братья, – обернулся Табрис на свой отряд, и голос прозвучал тревожно, но на лице проскользнула белозубая ухмылка, знаменуя превосходство.

– Тем и лучше, передохнём с дороги… – поддержал радостно писарь Лука, что взбодрил весь отряд своим восклицанием.

– Так и поступим, братья, – Табрису понравилось предложение, и он направил отряд к часовне в надежде встретить стойло по пути и, может, где-нибудь промочить горло.

Люди постоянно куда-то идут, выходят из домов, пряча глаза, торопятся по направлению отряда, укутанные в грязные тряпки, напоминая городских попрошаек, что собрались в одном месте. Кони фыркнули будто разом, не сдерживая мерзкий запах у себя в пазухах, что появился в воздухе. Ещё слабая, но уже ощутимая смесь пота и гнили как из сточных вод Лазарета, теперь и Табрис почувствовал этот смрад. Позади послышалось, как Шакс сморкнулся, зажав одну ноздрю пальцем.

– Отдых отменяется, братья, – Табрис на белом дестриэ́ в позолоченных доспехах лорика сегментата, багрово-красный плащ развевается позади, а над алым ирокезом коринфского шлема возвышается знамя Императора. Среди всей этой грязи он смотрится неким светлым призраком, который ведёт за собой отряд таких же, как он, – чистых и непреклонных всадников. – Эй, ты, стой! – он окрикнул первого попавшегося вблизи мужика, но тот лишь вздрогнул и отскочил в сторону, не поднимая головы, побежал вперёд, к центру села. – Что здесь происходит? – только Табрис успел задаться вопросом, как в часовне прогремел колокол. Одинокий и чёткий удар, что звоном осыпал всё село, и люди поторопились ещё стремительней. – Вперёд, братья, – Табрис подсадил своего коня и ускорился в потоке селян.

Центр села Хунта делит дом, из крыши которого возвышается та самая часовня, что мгновение назад обсыпала медью всё вокруг, а теперь молчит. На входе её стоит пастырь, что торопит людей вовнутрь. Длинные седые волосы свисают сальными верёвками, чуть прикрывая излишне морщинистое лицо. Чёрная его мантия с грязным подолом спадает до земли и укрывает бесформенный горб на спине. Он торопит людей и сам торопится, но, когда ко входу вырвался Табрис верхом на скакуне, тот закрыл дверь перед ним и запер изнутри. Табрис спешился и по движению подбежал ко входу в эту часовню, он силой рванул дверь на себя, и ручка от неё осталась в руке.

– Что здесь происходит? – Табрис оглядел свой отряд, его впервые не пускают в часовню. Он тут же разжал руку и брезгливо выронил ручку двери. Молчаливая пауза затягивает выставление двери, не находя ответа на то, как он после этого будет перед Создателем отвечать. Табрис осмотрел людей, что стоят, сторонясь, по окраине центра села. В них заметно не то, что они опоздали в часовню на проповедь этого горбатого пастыря, а то, что они с надеждой ждут действий от эрелима. – Люди, что у вас здесь происходит? – обратился он к ним, и они аж разом вздрогнули, затаив дыхание.

– Ты настоящий? – с мольбой подошла незнакомая женщина и, дотронувшись до его плаща, рухнула к ногам. – Слава Создателю, он явил тебя к нам, – залилась слезами у ног Табриса, а тот аж замер растерянно.

– Прошу, поднимись и скажи, что здесь происходит?

– Они чужие, все они чужие, – её указательный палец скрючился, указывая на дверь часовни.

– О ком ты говоришь? – Табрис пытается поднять под руки её, но ноги будто не держат, и она только дёргается, захлёбываясь слезами.

– Они пришли к нам, а мы их приняли, и теперь вот… – ей то и дело перекрывает дыхание истерика. – Убили и заняли их место, а мы что можем?

– Я не совсем понимаю, что она говорит, возьми её, брат, – Табрис отодвинул женщину от себя и вернул взгляд на дверь.

– Сожгите их, они чужие… – завизжала она, когда имперец оттащил её от Табриса.

– Я не могу так просто выбить дверь в часовню, ведь она была Храмом, – склонил голову Табрис перед входом, но его по-прежнему держит гнев, что перед ним закрыли дверь, как перед бродячей собакой.

– Я могу, – послышался голос варвара, что подошёл со спины. Табрис чётко расслышал его и отошёл в сторону, давая молчаливое согласие. Шакс просто ухватился за дверь сверху, чуть толкнув вперёд, и рванул её на себя. Он сорвал её с петель с такой лёгкостью, с которой дети рвут листья на кустах.

– Сожгите их всех, сожгите Шеол! – закричала опять та незнакомая женщина.

– Шеол? – Табрис обернулся на неё и сделал шаг ближе. – Почему ты назвала Шеол?

– Они все пришли из Шеол… – чуть успокоилась та и безвольно повисла в руках имперца.

– То есть все, кто вошёл в эту часовню вместе с самим пастырем, пришли в ваше село из Шеол? – Табрис за своей спиной указал на тёмный вход, что образовался от рук Шакса.

– Они всё приходили и приходили, до бесконечности, они чужие… – опять зарыдала взахлёб женщина. Остальные люди стоят в стороне, страшась, кивают её словам.

Табрис, взмахнув плащом, вошёл в часовню через освобождённый от двери проём, но, к его удивлению, никого внутри не оказалось. Затхлый смрад как туман в полумраке зажжённых свечей и пустые стены, по центру лестница наверх, к колоколу, и больше ничего нет. От всех людей, что так торопились на службу к горбатому пастырю, – следа не осталось, только смрад.

– Куда они делись? – взгляд Табриса потерялся в пустоте, но от подозрительной тревоги вытащил гладиус из ножен и вскинул щит в боевой готовности.

– Они ещё здесь, я чую, – следом зашёл Шакс, он принюхивается к застоявшемуся смраду, улавливая в его густой пелене нити шлейфа. Благодаря своему обонянию он видит потоки, как хищный зверь чует добычу.

– Здесь нет выхода, – Табрис неторопливо подошёл к лестнице и заглянул на неё, но там никого, ведь даже если бы они все побежали наверх, то всё равно все не влезли бы в часовню.

– Нет, – отрезал Шакс так резко, будто ударил кулаком по столу. Преследуя нити запахов, он обошёл лестницу. Там заставленная задняя стенка оказалась полой, он без труда сломал её с хрустом деревянных перегородок, освободив за ней скрывавшийся спуск. – Ушли вниз, – в каждом вздохе Шакса слышится рык, он чует наверняка. Ведомый инстинктом охоты, его волчий взгляд бликанул отражением уличного света, и оскал зверя оголил ряд белых зубов.

Там, внизу, стены из глины измазаны следами рук, что скользят в глубину не просто под дом, а под всё село. Ступени вырезаны прям из земли, сверху уложены мелкими камнями, для твёрдости. Спуск узкий, и больше одного человека спускаться по нему не может. В самом низу горит дёрганый рыжий свет, что перебивается тенями.

– Братья, займите периметр, – обратился к имперцам Табрис, и те наострили свои копья. – Мы с Шаксом спустимся вниз. Никого не впускайте и не выпускайте, а если кто-то поднимется оттуда раньше или без нас, убейте его. Да, и защищайте писаря, он нужен ещё Императору, – имперцы синхронно ударили древком своих копий оземь и разошлись по периметру. Женщину отпустили, и она, заплаканная, ушла к остальным селянам, что так и не осмелились приблизиться.

– Шакс, я пойду первым, – Табрис выставил щит перед собой и завёл побоку гладиус, нацелив его остриё вперёд для резкого удара. Шаксу, чтобы пойти следом, пришлось развернуться полубоком и пригнуться.

– Я следом, – прорычал варвар, шкрябая плечом стену. Спуск расширяется глубже к низу, но недостаточно, чтобы Шакс мог выпрямиться. То ли свет становится ярче, то ли глаза привыкли к полумраку. Уже в самом низу спуск раскрылся залом, гораздо большим, чем помещение наверху. Дальняя стена – что-то вроде алтаря с символами и жжёными свечами на черепах. Горбатый пастырь стоит у этого алтаря с дымящим кадилом в руке и что-то тихо причитает двум десяткам людей, что стоят перед ним на коленях.

– Богохульники! – завопил он, заметив, что их разоблачили и прятаться больше нет смысла. От его вопля те два десятка людей, что стоят перед ним на коленях, вскочили, загородив его стеной. Через толпу он просунул руку и пальцем указал на эрелима с орком.

– Богохульники? Так разве же это мы осквернили Храм Создателя, оставив от него невзрачную часовню? – Табрис грудью подался ближе к центру зала, на его лице выступил оскал, который не мог скрыть коринфский шлем. – Разве мы держим в страхе коренное население в компании с горсткой идолопоклонников? – за его спиной Шакс громадной физиологией загородил выход. Он ещё не достал из-за спины свои два рубила, но волчий рык пробуждается в нём с каждым вздохом. – У нас в Империи нет места лжебогам, Создатель един.

– А здесь Создателя нет, эрелим, – с ехидной ухмылкой просочился через толпу горбатый пастырь, не страшась Табриса, встал перед ним. Его вонючее кадило дымит и просвечивается углями. – Может, тебе поискать его в другом месте?

– Этот мир принадлежит Создателю, и предлагать иное есть ересь, – Табрис с хрустом сжал рукоять гладиуса, готовясь распороть этого горбатого пастыря надвое. – Назовись, еретик?

– Еретик? – засмеялся горбатый пастырь и даже как-то выпрямился перед ним. – Ты трактуешь устаревший кодекс твоих церковников и не понимаешь, что весь мир меняется и только Хаос может провести в обновляющийся мир. В мир, в который не пустят таких, как ты, эрелим…

– Ересь! – осёк его Табрис и каждым последующим словом бьёт его как копьём. – Из твоей пасти воняет хуже твоего кадила и отравляет всех этих людей, окстись немедленно, еретик!

– Отравляет людей, а разве не твой Создатель отравляет Шеол, разве не он бросил всех этих и тысячи других людей на голодную смерть, да что вообще вам дал Создатель, что вы о нём все так печётесь, он же оставил всех нас?

– Он жизнь вдохнул в каждого из нас и даже в тебя, горбун, – за спиной Табрис услышал, как Шакс достал свои острые рубала и его пальцы с хрустом сжимают рукояти топоров.

– Такую жизнь, что хуже смерти…

– Я, эрелим Табрис, длань Императора, за твою ересь приговариваю тебя… – перебив слова, на весь зал раздался смех этого горбатого пастыря.

– Да кто ты такой для меня, эрелим, ты не имеешь здесь никакой власти, – он распахнул свою чёрную рясу и скинул к ногам. – Посмотри на нас – мы совершенны, – вместо горба под рясой он всё это время скрывал третью руку, что теперь торчит из спины. Остальные послушники стали скидывать свои лохмотья, под ними оголяя свои уродства. У кого-то всего один глаз, а у кого-то всё тело усыпано глазами. Кто-то с двумя головами, ещё у кого-то хвост, рога, клыки и бивни, у каждого что-то своё и разное. Все эти поклонники лжебогам отмечены уродством ереси, и теперь это не скрыть.

– Создатель дал жизнь, а Хаос клеймил вас уродством ереси, а не совершенством.

– Позволь ему показать тебе твой путь, и ты поймёшь, эрелим, – голос пастыря смягчился, и теперь он не был горбатым, а стоял наравне с остальными. Его третья рука вылезла через плечо и потянулась к эрелиму, желая пожать ей ему руку в знак примирения и понимания.

– Ересь! – взмахнул гладиусом Табрис и отсёк её по-хирургически ровно по запястью.

Пастырь завизжал, кровоточа культёй, кисть, сделав несколько оборотов перед глазами и окропив кровью лицо, упала на пол. Со всей злостью он тут же обрушил с размаху на эрелима дымящее кадило, что вспыхнуло о щит и разлетелось искрами углей. Табрис прикрылся щитом, уведя гладиус вниз и вернув его резко вверх, проткнув живот пастырю. Холодное лезвие гладиуса вошло под рёбра и настигло сердце. Ещё рывок, и остриё вылезло из горла пастыря, намотав язык его на остриё. Скрючив от боли руки, он замер, хрипя и захлёбываясь кровью, вздувая багровые пузыри изо рта. Пока эрелим держит лезвие гладиуса внутри него, тот стоит, но стоило ему его выдернуть, так с потоком крови вперемешку с кишками пастырь осыпался на пол. Там, в луже своей крови, он ещё пару раз дёрнулся и замер навсегда. Табрис взмахнул гладиусом, брызнув остатками крови с его гладкого лезвия в сторону, и отшагнул в боевой постановке.

– Вот, поглядите на это кровоточащее тело еретика, и где теперь его Хаос, чем он полезен ему? – Табрис необдуманно произнёс эти слова и только после посмотрел на верных послушников, что задышали, будто в буйстве, пуская пену. – Прежде чем вы на что-нибудь решитесь, предупреждаю, вы будете так же кровоточить, – но только успел договорить, как они разом рванули на него. Без оружия и доспехов, одержимые своим буйством, в проявлении максимальной ереси кинулись от безысходности. Табрис, прикрыв себя щитом, сразу проткнул двоих, но не успел он обрушить гладиус на третьего, как раздался рёв Шакса.