Текст книги "Смертельный туман"

12
Сказка про Древоеда

Изучив устную традицию элодейцев (Вещих) и предания племени эри (с которым часто путают элодейцев), считаю себя вправе уверенно заявить: два народа между собою не связаны. Во всяком случае, несколько последних столетий они живут каждый сам по себе. Эри представляют собой племя, населявшее северное приозерье задолго до Разделения. Элодейцы (Вещие) происходят из отдаленного будущего. Они вовсе не предпринимали путешествия на восток в поисках эри, как кое-кто думает, ибо на то не было никакой особой причины. Скорее всего, их вынудила сняться с места природная катастрофа, вскоре после Разделения поразившая их родину.

София Тимс. Раздумья о поездке к Жуткому морю

Размышления и пересуды помогли скоротать долгий день, но ничего нового разузнать больше не удалось. Поезд мчался Индейскими территориями на север, а путешественникам оставалось лишь строить умозрительные предположения и с очень дурным предчувствием следить за темнеющими облаками. На остановках слышалось ворчание грома и долетал едва уловимый запах серы.

На закате Рен с Эрролом ушли в другое купе, оставив Златопрут и Софию наедине. Каликста из своего купе показывалась редко. Дулась на всех, беспокоилась, обдумывала дальнейшие планы? Можно было только гадать…

Когда воцарилась темнота, едва разгоняемая прикрученным фитильком лампы, София задала вопрос, мучивший ее с самого утра.

– Все же не пойму я, каким образом люди Энкефалонских эпох на климы влияют, – сказала она. – Даже отдаленно вообразить не могу! Хоть примерно как это происходит?

Златопрут откинулась на спинку сиденья:

– Я никогда не бывала в Энкефалонских эпохах. Даже видеть не хочу подобное место.

– Но ты же имеешь представление, как там живется?

– Имею, – сказала Златопрут. – Мы, элодейцы, вполне отдаем себе отчет об опасности. Мир может страшно исказиться, если надругаться над интуицией… Да, нам знакомы искусства, или арсы, о которых говорил Рен. Но мы не помешались на них, в отличие от энкефалонцев. – Ее лицо на миг омрачилось выражением горя и вины. – Мне известен лишь один случай, когда некоторые из нас попытались… Кончилось это плохо. Виновных изгнали; теперь они живут в таком месте, где не смогут никому навредить.

– Но о каком вреде речь? Рен говорил лишь о том, чтобы не подпускать чужаков…

Златопрут расшнуровала кованые ботинки и с видимым облегчением вытянула ноги.

– Я расскажу тебе одну историю; поколения элодейцев передают ее детям. Она как раз об опасности, которую несут в себе арсы.

София свернулась клубочком на своей полке и приготовилась слушать. Златопрут рассеянно перебирала колокольчики на юбке.

– Начинается эта история на далеком Западе, откуда мы родом. И рассказывает об одном мудреце… О, это был великий мудрец, почитаемый и любимый в народе. Он многих исцелил, слыл знатоком природных стихий, а временами даже провидел будущие события. Так вот, однажды некий человек работал в поле, строил каменную стену, отгораживая ферму от великих Красных лесов. Надо тебе знать, София, что такое эти Красные леса! Там растут такие деревья, что и двадцать человек, взявшись за руки, не смогут их обхватить…

София попробовала представить. Не получилось.

– Они всамделишные? – спросила она.

– Еще какие всамделишные. Я сама видела их, когда посещала Западное побережье. Я стояла возле корней, задрав голову, и не могла рассмотреть вершины, ибо ветви терялись в проплывающих облаках.

– С ума сойти, – выдохнула София.

– Чудесно каждое дерево, что же говорить о лесах? Широкие поляны подобны торжественным залам, на тропинках – мягкими коврами палая хвоя… Бескрайние леса полны всевозможного зверья – ну и наняли каменщика, чтобы выстроить стену, защитить пастбища. Так вот, выйдя в поле тем утром, он увидел, что весь участок ближнего леса исчез. Потрясенный каменщик рассматривал изменившуюся местность. Приглядевшись, он увидел пни, оставшиеся от множества красных деревьев, и срезаны они были далеко не чисто, что-то искалечило, переломало стволы. Каменщик сразу понял, что вовсе не лесорубы здесь потрудились.

Он побежал к фермеру и рассказал о случившемся. Слухи стали распространяться. На другое утро исчезла еще часть леса, потом и еще. Можешь представить, как перепугался народ! Люди тотчас разыскали своего мудреца и привели на бедовник. Он долго рассматривал уничтоженный лес, хмурясь все круче. Бродил между растерзанными стволами, приглядываясь к останкам деревьев. Старик уже видел, что случившееся лежало за пределами его познаний; он не мог понять, что же погубило деревья. Но он сказал себе: мудрецу негоже сознаваться в незнании, особенно когда народ ждет ответа. Он слишком привык ко всеобщему обожанию и не хотел лишаться его, разочаровывая народ. И тогда старик решил придумать ответ.

Он сказал людям: я понял, что уничтожило лес. Здесь побывал опасный демон по имени Древоед! Этот демон появляется раз в несколько веков, но уж когда приходит, бороться с ним невозможно. Он будет терзать лес, пока не насытится. А потом уберется в свою пещеру и заснет еще на несколько сотен лет.

Люди, конечно, до смерти испугались и повели себя именно так, как чаял мудрец. По ночам они запирались в домах, не смея высунуть носа из страха напороться на демона. И каждое утро, в полном согласии с предсказаниями мудреца, вновь исчезали деревья. Древоед никак не мог утолить голод.

Так все бы и продолжалось, но в деревне жила одна девочка. Не старше тебя, по имени Шмель. Как и все, она поверила словам старика – а кто бы в них усомнился? – но все равно задумалась, нет ли способа отвадить демона от ее любимых лесов. Ждать сложа руки, пока Древоед не насытится? Еще чего! И девчушка засыпала мудрого старца вопросами. Как выглядит демон? Почему он питается деревьями? Какие породы выбирает? Может, ему другую пищу подсунуть, чтобы отвязался?.. Мудрец пространно отвечал на каждый вопрос. Постепенно демон стал каменным великаном, поглощавшим лишь красные деревья, ибо только они его насыщали. И были у него глаза, отливавшие расплавленным золотом, а на голове – рога: ими-то он деревья и раздирал. «Мы с тобой бессильны против него, – внушал он девочке. – Уж мне-то поверь!»

Шмель задавала все новые вопросы, и сердце старика сжимало чувство вины, ведь однажды произнесенную ложь вернуть невозможно. Он обманывал и Шмель, и других жителей деревни. Но что, если неведомая сила, губившая лес, не удовлетворится им и решит покончить с деревней? В тревоге мудрец не находил себе места… и продолжал лгать.

А потом его худшие страхи обрели плоть, но вовсе не так, как он предрекал. Однажды в глухой час деревенские разбудили его, отчаянно молотя в дверь. Оказывается, Шмель среди ночи отправилась сразиться с Древоедом – тут-то демон ее и схватил! В ужасе и отчаянии мудрец побежал вместе с односельчанами за околицу… Но каким же образом Древоед мог схватить девочку, думал он на бегу, если демон вовсе не существовал?

Примчавшись на край леса, старец в ужасе обозрел открывшийся вид. Перед ним стоял Древоед. Ростом с гору и темный, как дым. Над вершинами Красного леса возвышалась рогатая голова, в пасти торчали длинные зубы. Демон вновь и вновь нагибался, крушил рогами деревья и принимался их жевать.

В когтистой каменной лапе он держал Шмель.

Когда подбежал мудрец, Древоед оторвался от еды. Потом присел на корточки, повалив своей тушей немало деревьев. Деревенские попятились, когда над ними склонилась огромная рогатая голова… Лишь мудрец остался на месте, не столько по великому мужеству, сколько от потрясения. Древоед смотрел на него огненно-золотыми глазами.

«Что тебе нужно от нас? – наконец сумел выговорить старик. – Ешь сколько угодно деревьев, только отпусти Шмель!»

Демон ответил голосом, напоминавшим океанский прибой: «Это ты скажи, мудрец, что мне нужно. Это ты меня создал».

Старец похолодел. Поверить невозможно! – однако в словах Древоеда звучала великая правда. Он создал его. Вообразил, описал… вдохнул жизнь.

Мудрец смотрел в глаза демона, и в его душе страх мешался с благоговением. На миг он даже задумался о собственном могуществе, способном, оказывается, изменять мир. Будущее, в котором он лепил действительность по своему произволу, засверкало ярче золотых глаз демона… Но затем старец вспомнил о Шмель – и понял: за все надо платить. В том числе и за переделку действительности. У него за спиной стояли люди, которые по-прежнему любили его, доверяли ему. И им было вовсе не безразлично, во что он мог превратить мир.

«Тебе нужен свой собственный лес, Древоед, – сказал наконец старец. – Ты отдашь нам Шмель, а сам отправишься в океан и там присядешь на дно, станешь островом. Красный лес, что ты съел, прорастет на скалах твоих плеч и до конца времен будет нашептывать тебе в уши. Вот чего, Древоед, ты желаешь!»

Еще мгновение демон молча взирал на него. Потом иззубренный рот изверг ураган: это был вздох. Каменная лапа протянулась вперед и поставила Шмель наземь. Демон встал, уйдя головой в безоблачное небо, и зашагал к океану…

…София слушала не перебивая. Пыталась вообразить великана, шагающего за горизонт. Темный силуэт на фоне звездного неба…

– Ну и храбрая же эта Шмель, – сказала она наконец.

– Шмель олицетворяет поиски истины, а мудрец – дух изобретательства, – ответила Златопрут. – Эта сказка преподает еще много уроков. Меня в ней всегда поражало могущество обоих: воображения и поиска правды. И ведь каждый в своем праве!

– Но отчего, – задалась вопросом София, – гибли деревья, прежде чем дед выдумал Древоеда? Их же что-то все же валило?

Златопрут улыбнулась:

– А сама как полагаешь?

– Я думаю, – сказала София, – тот старик успел навоображать себе что-то вроде Древоеда, еще не начав говорить. Вот чудовище к нему и явилось.

– Серьезный урок, правда?

– А демоны, как Древоед… они правда существуют? Это энкефалонцы их создают?

– Сказка лишь показывает мощь воображения, а уж во зло или во благо ее применить… Не берусь сказать, живут ли на самом деле существа вроде Древоеда. Однако ты слышала, что сказал Рен. Всякое намерение найдет вещественное выражение.

София поджала ноги, обхватила руками колени.

– Мне такие ужасы временами в голову лезут, – тихо проговорила она. – Хорошо, что могущества не досталось их воплотить!

– Думаю, свои истинные способности ты еще как следует не осознала. Когда поближе познакомишься с обыкновениями элодейцев, увидишь, в каком направлении подсознательно двигалась.

До сих пор у Софии не было возможности поведать Златопрут о том, что случилось после их вчерашнего разговора о подарках Максин. Кажется, настала подходящая минута!

– Прошлой ночью, – стала она рассказывать под стук колес поезда, мчавшегося сквозь ночь, – я долго рассматривала рог и тот спил, как ты и говорила. Потом записала возникшие вопросы и свои наблюдения… и наконец уснула с рогом в кулаке. Такие сны яркие снились, как воспоминания! Может, это воспоминания и были?

У Златопрут заблестели глаза.

– Что же тебе приснилось?

– Я будто бы шла через лес к домику в чаще… И вроде знакомый паренек мне в ухо шептал, мол, пришли! А потом другой сон, мы с ним смотрим в долину, там рощица. И третий – мы с ним от лесного пожара удираем. Я так боялась огня, что страх будто впереди меня по лесу бежал!

Златопрут кивнула:

– Животные видят страх как отдельное существо или сущность. Нам этого не дано. Так что ты вправду видела воспоминания.

София в восторге заулыбалась:

– Значит, эти карты во сне надо читать?

– Для начала. Видишь ли, спящий разум наиболее восприимчив к такого рода воспоминаниям. Как выглядела хижина?

– Та, в лесу?

– Да, которую назвал домом твой спутник.

– Она была… обвалованная, вроде так это называется. В смысле, как бы задвинута в земляной холмик. Там были два окна и дверь с аркой. А рядом с домом – крытый дворик или навес. Еще дровник и бочка для дождевой воды.

Златопрут улыбнулась:

– Похоже, ты встретила Горькослада!

– Так звали лося? – удивилась София.

– Нет, паренька. Теперь он уже взрослый и живет как раз в таком домике. Правду сказать, в тот угол леса я года два уже не забредала, но, похоже, там мало что изменилось.

– Он элодеец?

– Он элодеец. И то, что вещица, переданная Максин, имеет к нему отношение, неспроста!

– Почему?

Златопрут вздохнула:

– Он – четвертый тучегонитель. Единственный из четырех Вещих-целителей, кто не пропал в Бостоне. Это его семью я пыталась разыскать в начале этого года.

Златопрут умолкла. София поняла: зеленокожая раздумывала о неудачной попытке спасти в Бостоне сгинувших Вещих. Провал тяготил ее совесть, и, конечно, по возвращении на Новый Запад ей не терпелось разузнать о судьбе пропавших друзей. У Софии у самой было нелегко на душе. Она понимала, что ее собственные поиски сильно отвлекают и задерживают Златопрут.

Что поделаешь, следовало готовиться ко сну.

Избавившись от остатков «маскарадного» костюма, девочка осталась в хлопчатой сорочке. Распустила косички, спрятала кожаные ремешки в карман рубашки. Убрала одежду в ящик под полкой. Положила древесный срез возле подушки, ощупала твердую поверхность… постучала пальцами по сосновому спилу. Кругляшок внезапно показался ей циферблатом. «Часы прошлого, переставшие показывать время», – подумалось ей. День нынче выдался долгий, полный событий и переживаний… София очень скоро уснула.

…Сон, посетивший ее, даже не с чем было сравнить. Стояла глухая зима, валил густой снег. Повсюду росли другие деревья, она чувствовала их присутствие. Они неподвижно высились под снегопадом, лишь мысли текли в промерзших ветвях, перетекая то в почву, то в сырой воздух. София слышала их все – и не только. Отовсюду наплывали то проворные, то ленивые, то довольные, то голодные помыслы иных живых созданий. Они наполняли ее разум, и внешняя тишина оборачивалась гулом множества голосов.

Так продолжалось много часов. Особых событий не происходило, только снег все падал и падал. Он собирался на ветвях у Софии, напоминая тяжелое, уютное одеяло. Скудный солнечный свет постепенно меркнул: день клонился к вечеру. Так же медленно, но верно подкрадывался холод. Кругом по-прежнему не наблюдалось никакого движения, лишь невидимые жители леса что-то высматривали, голодали, бодрствовали и спали.

Сон вдруг прервался, все сменилось. Теперь был разгар лета. Лес изменился до неузнаваемости, и не только поэтому. Куда делось древесное окружение? Теперь София стояла на краю поля. Деревьев, росших перед ней, больше не было, их отсутствие она ощущала без горя, но оно жило в ее мыслях постоянно и неотступно. Теперь на их месте покачивались высокие цветущие травы, а чуть поодаль виднелся домик, сложенный из тех самых деревьев. За ним стояли другие дома. Над скоплением крыш высилась колокольня.

В воздухе роями носились насекомые, гудели пчелы. София ощущала кругом знакомое биение жизни. Пчелы, мухи, деревья, травы, кивающие головками цветы… Однако теперь надо всем этим господствовало нечто другое. Как звук трубы, прорезающий согласие оркестра. По траве бежали две девочки, гнались друг за дружкой, в теплом летнем воздухе звенел смех. Вот одна подскочила к Софии, тронула ствол – и вдруг обняла, продолжая смеяться. Какие мягкие ручонки, хрупкие пальчики… София почувствовала укол щемящей нежности к беззащитному дитяти.

«Я первая!» – крикнула девочка.

Спящая София повернулась на полке, пальцы съехали с древесного среза. На том и кончилось сновидение.

13
Голубиная почта

В некоторых гостиницах, в конюшне или где-нибудь в запертой комнате, еще можно найти брошенные кожаные чемоданы: раньше в них почтовыми дорогами перевозилась корреспонденция. Теперь всадники поспевают вперед таких чемоданов, перевозимых в фургонах. Курьеры скачут налегке, довольствуясь седельными сумками; их непрекращающийся поток говорит в пользу доставок малыми порциями. Почта развозится четырежды в день в пределах Бостона и два раза в день – в его окрестностях. Мимо каждой вышеописанной гостиницы, стоящей на почтовых дорогах, не реже трех раз на дню проезжает курьер. Они отправляются из Бостона затемно, около полудня и ближе к вечеру.

Шадрак Элли. История Нового Запада

Сырым летним вечером, при ярком свете трех керосиновых ламп, Шадрак совершал государственную измену.

Он создавал сразу две карты, выглядевшие на первый взгляд одинаково. Обе отображали маршрут, разработанный для ново-западных войск, шагавших через Кентукки. Одна направляла воинство тропой, спускавшейся в неглубокую долину. Вторая показывала сходное начало пути, но предлагала разбить лагерь не в долине, а на речном берегу. Имелось и еще одно важное различие, заметное лишь очень внимательному глазу. Карта, направлявшая в долину, отмечалась значком: три горы над узкой линейкой. На другой такого значка не было.

Вот такими намеренными неточностями, а также «утечками», доставлявшими иные карты в руки неприятелю, Шадрак сбивал с толку Фена Карвера, главного полководца Индейских территорий. Зачем? А чтобы крови пролилось как можно меньше.

Иногда за день Шадрак успевал нарисовать всего десяток карт, при удаче – более двадцати. Вот перо утратило четкость, и Шадрак сделал передышку. Отложил работу, откинулся в кресле. Усталость, копившаяся много недель, навалилась скопом. Он потер пальцами виски, опустил веки…

Стало очень тихо, и Шадрак услышал звук, который сперва не смог истолковать. Прислушавшись, он наконец понял. Шел снег.

«Снег, – с надеждой сказал он себе. – Если повалит как следует, с утра поработаю на дому! – И тут его словно ударило, он осознал то, о чем из-за усталости сперва не подумал. – Какой снег, только август начался!»

Шадрак пробежал по затихшему дому, открыл парадную дверь. Вечернее небо было еще светлым, оно отливало желтизной, как в снегопад и бывает. Пушистые белые хлопья падали по всей улице, укрывая крыши и покрытые листьями ветви.

«Снег, – мысленно повторил потрясенный Шадрак. – Вправду снег! В августе. И ведь даже не холодно…» Кирпичной подъездной дорожки дома номер тридцать четыре уже не было видно. Шадрак вытянул руку, подставил садившимся снежинкам ладонь…

И ахнул.

«Да это же не снег! Это… пепел! Пепел!!!»

Первым делом Шадрак подумал о пожаре. Где-то произошел колоссальный пожар: чтобы выпало столько пепла, очень много всего должно было сгореть. Тем не менее гарью вовсе не пахло. Шадрак в недоумении поднял глаза… и увидел, как ненадолго разорвались толстые тучи над головой. Проглянула растущая луна, а снегопад временно затих.

– Поверить не могу, – пробормотал картолог. – Правда из облаков сыплется…

Дыру в облаках затянуло, луна спряталась, пепел полетел снова.

В тишине прошуршали шаги. По улице приближался гонец. Он разбрасывал ногами пепел с таким видом, словно это было не зловещее чудо, а самое обычное неудобство. Заметив Шадрака, стоявшего в дверях, он приветствовал его, приподняв шляпу, и свернул на дорожку к дому тридцать четыре.

– Вечер добрый!

– Может, и добрый, но больно уж странный, – ответил Шадрак.

– По всему городу валит, – невозмутимо заметил юноша-гонец, оглядываясь на улицу. – На общественных лугах не меньше дюйма уже!

– А что в городе говорят?

– Да ничего не говорят, – ответил курьер, по-прежнему не проявляя ни малейшего беспокойства. – То есть кривотолков хватает, но ничего вменяемого я не слышал. Один тип, например, болтал, будто это вулкан…

– В нашей эпохе ни одного вулкана не наблюдается, – возразил Шадрак.

Юноша пожал плечами:

– Я же говорю, болтовни много, толку мало, – и показал бумажный листок: – У меня послание для Шадрака Элли!

– Послание, – повторил картолог, возвращаясь мыслями к настоящему. – Шадрак Элли – это я.

Курьер отдал ему письмо и вновь нахлобучил шляпу:

– Мне велено дождаться ответа.

Шадрак развернул листок и увидел четыре строчки синими чернилами:

Благополучно нахожусь с Каликстой и Барром в Новом Орлеане.

Направляюсь на север, в Соленый.

Прибуду между девятым и девятнадцатым.

Люблю, целую, София.

Шадрак вглядывался в крохотный листок, совершенно забыв про падающий пепел.

– Как это доставили? – спросил он гонца.

– Голубиной почтой, сэр. Ново-Орлеанская железная голубиная почта Максин, через Гринсборо.

– Железная?..

– Там все голуби, сэр, со Знаком железа. Чтобы лучше место назначения находить.

– Железные голуби! – покачал головой Шадрак. – Невероятно!

Он еще раз просмотрел записку.

– Так она едет через Территории, – пробормотал он оторопело. И повернулся к курьеру: – Я могу отправить ответ в Соленый?

– Проще простого, сэр. В Соленом есть станция, так что отправляйте, пожалуйста. Там и комнаты, и все дела. Отличная станция, Пруденс Зелц руководит. Хотя бостонская все равно лучше!

– Входите, – сказал Шадрак, открывая дверь. – Сейчас ответ напишу. Как скоро письмо прибудет в Соленый? – спросил он, торопясь коридором в сторону кабинета.

– Если птичка вылетит в течение часа, под утро будет в Соленом, – заверил курьер. – Семьсот тридцать четыре мили дистанция.

– И даже в такую погоду? – Шадрак схватил со стола перо и бумагу.

– Похлеще видали, – отмахнулся курьер.

Шадрак попробовал представить погоду хуже необъяснимого пепельного «снегопада».

– По длине письма ограничения есть?

– Вы же всяко не роман напишете, сэр, – улыбнулся юнец.

Шадрак быстро начал писать.

Рад, что ты в безопасности. В Соленом на голубиной станции дождись Майлза. Он прибудет через…

Картолог взглянул на курьера.

– А в Грушевый письмо послать можно?

– Ближайшая к нему станция – в Чарльстоне, Виргиния… Я бы предложил не пользоваться ею, а послать напрямую. Это чуть дороже, зато голубь прямо в руки получателю письмишко доставит.

– И скоро ли прибудет записка?

– Да так же примерно, завтра к утру, хотя и с некоторой поправкой, ведь ваш получатель, поди, не ждет голубя. Пока разберутся, в чем дело… Так что если повезет – завтра вечером.

– Все равно гораздо быстрей, чем я бы управился, – заметил Шадрак. – А пару записок в Грушевый послать можно?

– Несомненно, сэр.

Шадрак быстро прикинул, как долго Майлз будет добираться в Соленый из Грушевого, и дописал: «…через три дня». После чего снова задумался.

Если Майлз не прибудет, найди кого-нибудь из наших тамошних друзей. В Соленом это Каспер Беринг и Адлер Фокс, в Оукринге – Сара Дымка Лонгфелло, в Эхо-Фоллс – Муир Пёрлинг, а в местечке Ист-Бойден – Таппенс Сильвер.

Он вновь помедлил, раздумывая, как бы предупредить Софию об опасностях, связанных с малиновым туманом. Тревожно вздохнул – и завершил письмо:

Если увидишь нечто вроде красного тумана, прячься в одиночку, чего бы это ни стоило. Туман смертельно опасен!

С любовью, Шадрак.

Взял другой листок и написал Майлзу:

София едет из Нового Орлеана в Соленый, будет между 9-м и 19-м. Встречай ее у станции голубиной почты, где начальницей Пруденс Зелц. Я очень беспокоюсь о безопасности Софии…

Перечитав послания, он вручил их юноше:

– Как далеко раскинута ваша сеть?

Тот гордо ответил:

– По всему Новому Западу и Территориям!

– Как вышло, что я не знал о ней?

– А вы и не могли, сэр, – преспокойно ответил юнец. – Ее контрабандисты устроили.

– В любом случае примите мою благодарность.

– Рад служить, сэр!

Шадрак поневоле задумался, что для контрабандистской придумки голубиная сеть была на удивление профессионально устроена, а люди в ней работали порядочные и любезные. Расплатившись за исходящие письма, он проводил курьера до двери. Небо успело проясниться, зато под ногами лежал почти дюймовый слой серовато-белого пепла. Люди начали выходить из домов, дальше по улице двое мальчишек затеяли игру: подхватывали «снег» и горстями бросали друг в дружку.

Отодвинув мысли о необъяснимом природном явлении, Шадрак заставил себя вернуться к прерванному занятию. Прошелся по вытертому ковру и заново вспомнил, насколько действенно и жестоко Бродгёрдл привязал его к Бостону. Именно теперь, когда место ему было на Индейских территориях, там, где западнее Пенсильвании двигались навстречу друг дружке Тео, Майлз и София. Им всем грозила опасность, а он, без преувеличения, сидел на цепи. И ничего поделать не мог!

Впрочем… если хорошенько подумать…

Шадрак взял в руки деревянную линейку, запечатлевшую воспоминания Вещих, заключенных где-то в лишенном окон подвале. «Вот бы доказать преступление Бродгёрдла! Тогда я прекратил бы войну. Я должен разыскать пленных тучегонителей…»

Он обращался к линейке бессчетное число раз. По сути, он так часто прочитывал эту карту, что предугадывал события на память. Погружаясь в воспоминания перепуганных Вещих, он более не испытывал страха. Предчувствовал безразличие голема, ужас связанной девушки, изнеможение, отчаяние и горе составителя карты… Удастся ли разглядеть нечто новое в том, что успел вдоль и поперек изучить?..

Никто не знал лучше Шадрака, насколько богаты и переменчивы воспоминания. Даже запечатленные, они способны раскрываться новыми гранями.

Его разум вновь погрузился в воспоминания тучегонителя. Девушка и старик, обмякшие на стульях… Девушка шарахается от огня; на высшей точке ужаса ее руки расцветают багряными лепестками… Гробы, орудия землекопа… полный страха взгляд старика. А вот и мгновение, которого он ждал с неизменным волнением. Взгляд старика, словно ветер через всю комнату, полный горя, отчаяния и любви… Шадрак неизменно содрогался, отшатывался, встречая его. Уж не мешало ли это полноценному восприятию воспоминаний?

Нынешним вечером, усталый от работы и всех потрясений, он не успел морально подготовиться к моменту катарсиса – и получил, что называется, полный заряд. Мука беспомощности… и внезапная мысль впервые вспыхнула в сознании: «Отец!..»

Шадрак вздрогнул и принудил себя задержаться в этом мгновении. Страх, отчаяние, беззаветная любовь…

И вот тогда он почувствовал это. Запах! Его удалось ощутить крайне мимолетно: густой, сладкий, похожий на цветочный аромат. А за ним наплыл другой – тошнотворный, как от тухлого мяса. Потом все рассеялось.