Текст книги "Дьяболик"

Глава 5

Тем вечером мы с Сидонией без сна лежали в кровати. Дония все еще терзалась от выговора, который учинила ей матриарх, узнав о скандале от гувернантки. У меня же из головы не выходили слова Сидонии обо мне.

– Все верно, – наконец прервала я молчание.

– В смысле?

– Я – Немезида дан Эмпиреан.

– Нет! – Дония отвернулась к окну.

Я уставилась на хрупкие крылья ее лопаток.

– Меня создали специально для вашей семьи. Не понимаю, о чем тут спорить?

– Ты – Немезида Эмпиреан. – Сидония села в постели, глядя на меня при свете звезд. – Вот и все.

– Не стоило из-за такой мелочи, как мое имя, затевать ссору с гувернанткой. Ты ведь знаешь, кто я на самом деле. Я не человек, я – дьяболик. То же самое случилось, когда ты хотела, чтобы священник меня благословил. Неужели ты до сих пор не поняла, что я – не такая, как ты?

– Но Немезида…

– Короче, больше так не поступай! – прикрикнула я на нее, неожиданно разозлившись. – Хватит дразнить меня всеми этими штуками, когда мы обе знаем, что я их никогда не получу! Я не буду благословлена. Меня не будут звать Немезидой Эмпиреан. Не стоило тебе учить меня читать или рассказывать, что во мне есть частицы звезд так же, как и в тебе… Ты задеваешь мою гордость, заставляя втискиваться в чужие рамки.

– Задеваю твою гордость? – со слезами на глазах повторила Дония. – Но я вовсе не хотела тебя унизить.

Унижение. Внезапно я поняла, как называется неприятное чувство, которое испытывала всякий раз, когда видела гелиосферу и вспоминала первую встречу со священником. Меня определенно унижала эта история. Я была унижена перед самой собой. Это чувство не имело никакого отношения к Сидонии, и мне не хотелось больше его испытывать.

– Я тебе не ровня, я – твой дьяболик и ничего больше. Никогда об этом не забывай.

– Прекрасно, Немезида дан Эмпиреан. – Ее губы задрожали. – Если ты – моя собственность, тогда изволь мне подчиниться и заткнись. Я буду спать.

С этими словами Дония отвернулась и, зарывшись лицом в подушку, глухо зарыдала.

Я слушала ее всхлипывания. За окном показался темный край газового гиганта, похожего на бездонную пропасть. Дония привязана ко мне. Она сильно огорчится, когда жульничество матриарха выплывет наружу. Из страха за мою жизнь Сидония наверняка прикажет мне не ехать вместо нее в Хризантему. Мои действия неизбежно причинят ей страдания.

И все же ее чувства ко мне значили куда меньше моих – к ней.

Тут-то, глядя в заооконную черноту, я осознала это противоречие. Прежде мне никогда не приходило в голову, как глубоко эгоистична преданность. Предполагалось, что по самой природе у меня не может быть ни эго, ни собственных нужд. Даже сейчас, хотя мне требовалось всего три часа сна, я покорно лежала на своей койке у постели Сидонии, только потому, что ей требовалось восемь, и она спала себе спокойно, зная, что я рядом.

Быть дьяболиком – значит не иметь никаких собственных интересов, кроме интересов хозяина.

И все же выходило, что у меня были эти самые собственные интересы. Как такое возможно, если я – ненастоящий человек? Чувство унижения и эгоизм не свойственны созданиям, подобным мне. Их просто не должно быть. Я заворочалась на своей койке. Наверное, лучше всего было бы выбросить все это из головы и просто слушать тихое дыхание Сидонии.

За дверью послышались шаги. Я насторожилась.

– Немезида, выйди ко мне.

Шепот был таким тихим, что Сидония не смогла бы его расслышать даже в бодрствующем состоянии. Я бесшумно соскользнула с койки, пересекла комнату и открыла дверь. Матриарх ждала, скрестив руки на груди.

– Пойдем.

Я беспрекословно последовала на ней.

Мы вошли в ее покои. Я еще никогда не бывала в кабинете матриарха и с удивлением рассматривала комнату, заставленную неуклюжими предметами. Зачем тут эта статуэтка обрюзгшего человека, грубо высеченная из камня? К чему матриарху подобная дрянь?

– Эта фигурка была сделана на Земле еще до появления первых земледельческих цивилизаций, – сказала матриарх, заметив мой взгляд. – Она бесценна.

– Неужели? Какая-то неумелая поделка. Скульптуры Донии куда лучше.

– У тебя действительно маловато понимания идеи ценности.

Она сняла крышку с железного ящика. Оттуда с жужжанием вылетел целый рой мелких, размером с ноготь, роботов. Пока я на них смотрела, они все как один выставили иглы.

– Сутера права, – продолжила матриарх, оглядывая меня. – Ты слишком крупна, чтобы сойти за человека. Нужно уменьшить объем твоих мускулов и обтесать кости, чем и займутся эти роботы.

Я покосилась на механизмы, вьющиеся вокруг, словно пчелы в саду. На их иглах отблескивал свет.

– Не многовато?

– Каждый введет препарат в определенную область твоего тела, чтобы инициировать процесс деструкции. Нам нужно тебя быстро уменьшить. Я сказала доктору Изарусу нан Эмпиреан, что роботы требуются моему мужу, поскольку он стал старомодно громоздким, и мне хочется придать его телу более привлекательные размеры. Доктор объяснил, что процедуру надо повторить несколько раз. Нам повезло, что у нас впереди целых три месяца. Они действительно необходимы. Теперь, каждую вторую ночь, после того как Сидония уснет, ты будешь являться ко мне на инъекции.

Я вздохнула. Не то чтобы мне было страшно, но сердце застучало быстрее. Адреналин.

– Наверное, будет больно.

– Точнее – мучительно больно. Я бы предложила тебе анестезию, но мы обе знаем, что это практически бессмысленно.

«Все ради Сидонии», – подумала я, разделась и раскинула руки, пообещав себе, что матриарх не услышит от меня ни единого стона.

– Начинайте.

Следующие несколько ночей мне снились целые тучи кусачих, безжалостно жалящих меня насекомых. Когда я просыпалась, руки были словно изжеваны и сведены судорогой, а лодыжки и бедра выглядели немного отекшими. Нелегко было скрыть мое недомогание от Донии. Я чувствовала себя опустошенной, а каждый раз, ходя в уборную, знала, что избавляюсь от молекул, бывших частью моих мускулов.

«Все это ради нее», – напоминала я себе, одергивая рукава, чтобы спрятать уродливые кровоподтеки на руках. Каждый шаг отдавался болью, кости были словно изрублены, но я старалась не подавать виду.

Вероятно, моя тающая на глазах сила делала меня более похожей на человека, но в то же время сильно усложнила занятия с гувернанткой. Сутера ню Эмпиреан уже пришла в себя от скандала, устроенного Сидонией, и с энтузиазмом взялась за наше обучение. В данный момент мы вышагивали особой походкой грандов, используя которую следовало приближаться к императору. Обычно выполнение физических упражнений не составляло для меня никакого труда, сейчас же я заметно ослабела. Но все равно научилась нужным движениям быстрее Донии, пусть и ненамного.

Затем мы перешли к утомительному заданию по освоению химических веществ. Это оказалось самым трудным для меня, поскольку я не ощущала на себе никакого расслабляющего эффекта и должна была просто подражать Донии, имитируя результат.

– Запомните, – с горящими глазами бубнила Сутера, покачиваясь в клубящихся парах, – расслабление без… чего?

– Без неряшливости, – невнятно пробормотала Дония.

– Смех без… чего?

– Без развязности.

– Никогда, вы слышите? Никогда не забывайте об умеренности, – повторяла Сутера, крутясь волчком в соответствии с ритмом, диктуемым ей неким химическим импульсом. – Наркомания – одна из самых непривлекательных черт. Вам потребуются роботы, чтобы вправить назад мозги, а все вокруг будут судачить о скандалезной девице из рода Эмпиреан.

Далеко не со всеми препаратами Сидонии удавалось справиться. Те, что наделяли ее энергией, провоцировали беспокойство и тревогу. Те, что вызывали эйфорию, делали ее безумной. Однажды мне даже пришлось потребовать от гувернантки завершить урок пораньше, чтобы я могла уложить Донию в постель.

Теперь, после уменьшающих процедур, тело Сидонии оказалось для меня чересчур тяжелым. Пришлось волочить ее по коридору, закинув одну руку себе на плечо. Дония всю дорогу расслабленно улыбалась мне. Все с той же улыбкой на губах она вытянулась на кровати, болтая всякую бессмыслицу, вроде: «Ты светишься изнутри».

– Нет, я не свечусь.

– Светишься, Немезида. Сияешь, словно звезда. Прекраснейшая из звезд, – она дотянулась до моей руки и погладила ее. – Ты как сверхновая.

– Это было бы очень опасно для тебя, – хмыкнула я, стягивая с нее обувь.

– В тебе – божественная искра. – Глаза Сидонии наполнились слезами, когда счастье сменилось меланхолией. – Как бы мне хотелось, чтобы ты в это поверила.

Я вздохнула. Все-таки Сидония – неисправимая мечтательница.

– Спи, Дония.

– Я тебя так сильно люблю, что иногда просто не могу этого вынести. Ты сама не понимаешь, до чего ты замечательная.

Она проговорила это с такой искренней грустью, что я невольно накрыла ладонью ее ладонь, испытав странную нежность, которая посещала меня редко и только по отношению к ней.

– Прошу тебя, ложись спать, – мягко попросила я.

– Ты действительно замечательная, Немезида. И я многое бы отдала, чтобы ты это поняла. А пока, похоже, это понимаю я одна. Все же хочу, чтобы ты знала.

Дония продолжала настаивать на своей более чем дикой идее о наличии у меня божественной искры. Я погладила ее по руке, с беспокойством поймав себя на том, что меня тоже волнует эта мысль. Хотя зачем дьяболику загробная жизнь? После смерти Сидонии вряд ли понадобится моя защита. Куда бы ни отправилась ее душа, мне там места нет.

– Ты несешь чепуху, – сказала я. – А теперь спи.

Дония погрузилась в сон, а я продолжала сидеть рядом, слушая ее дыхание и пытаясь избавиться от странного груза, навалившегося мне на грудь. У меня не было никаких иллюзий насчет себя, и все же так приятно, что хотя бы один человек на свете верит в эти благоглупости. Если бы я была менее дисциплинированна, могла бы даже притвориться, что тоже в них верю.

Глава 6

За уроками химии последовали танцы. Их было великое множество: для всякого случая и любых гравитационных условий. Вести приходилось мне, поскольку я была крупнее и сильнее Донии, но это не важно, я запоминала движения обоих партнеров, показанные нам Сутерой ню Эмпиреан.

Как-то раз мы разучивали один из самых сложных танцев, который назывался «Лягушка и скорпион», популярный при императорском дворе. Женщина должна была двигаться быстро и резко, подобно скорпиону, а мужчина – прыгать туда-сюда, словно лягушка. После первой фигуры и практически до конца танца «лягушке» следовало поддерживать «скорпиона» на вытянутых руках. Обычно танец этот исполнялся в отсутствии силы тяжести. Но в крепости Эмпиреанов не имелось купола с нуль-гравом, поэтому мы занимались в зале с пониженной до трети от нормальной гравитацией. Я подбросила Донию в воздух, однако, поймав ее, не смогла удержать, и она выскользнула у меня из рук.

Разумеется, благодаря низкой силе тяжести ничего страшного не случилось. Сидония лишь покачнулась, схватившись за мою руку, чтобы удержаться на ногах, но для меня это стало настоящим шоком. Мои руки дрожали от напряжения. Поймав взгляд Донии, я поняла, что она тоже это заметила.

В ночи, когда меня не подвергали терапии, я стала спать дольше, – моему телу требовался отдых. Тем вечером я быстро провалилась в сон и очнулась только тогда, когда Дония потрясла меня за плечо. Это было невероятно, обычно я просыпалась от малейшего звука.

– Ты не заболела?

– Заболела? – пробормотала я.

– В последнее время ты какая-то вялая. Я ни на что не намекаю, но одежда на тебе висит мешком. Немезида, ты отощала.

– Со мной все в порядке.

– Думаю, надо позвать доктора Изаруса.

– Все, что мне сейчас требуется, это выспаться.

Однако беспокойство в глазах Донии усиливалось день ото дня.

Наконец матриарх решила, что мое тело уменьшилось до приемлемых размеров. Теперь я напоминала не тигра, а скорее некрупную рысь и вполне походила на обычную девушку: немного высоковатую, но ничего экстраординарного.

Инъекции завершились, и я могла вздохнуть с облегчением. Вскоре моя сила вернулась ко мне в куда большем объеме, чем я смела надеяться. Хотя упражняться в камерах с повышенной силой тяжести я уже не могла, но была в состоянии, по крайней мере, через них проходить. Даже теперь я оставалась намного сильнее обыкновенного человека.

– Это осложнит тебе жизнь, – заметила матриарх, глядя, как я делаю стойку на руках на подлокотнике ее дивана. – Лучше бы нам было ослабить тебя еще больше. А теперь тебе придется постоянно притворяться. Никогда впредь не делай ничего подобного.

– Вы же сами попросили меня показать, на что я способна, – напомнила я ей.

Медленно отняла ладонь от подлокотника, балансируя на одной руке. Пусть сила моя уменьшилась, но и тело стало легче, что компенсировало деградацию мышц.

– Или мне нужно было солгать о своих возможностях?

Какое-то время матриарх наблюдала, как я отжимаюсь на руках. В этот момент она показалась мне какой-то незнакомой, почти старой.

– И больше не тренируйся, – наконец проворчала она. – Даже в одиночестве. В Хризантеме глаза и уши повсюду, вся наша работа пойдет псу под хвост, если ты опять накачаешь мышцы.

Я взглянула снизу вверх. Бицепсы приятно разогрелись, но… Они предательски дрожали. Впервые в жизни.

– Я все это понимаю, госпожа. Я ведь не дура.

– Тогда прекращай эти занятия. Встань по-человечески.

Я прыжком приземлилась на пол. Руки побаливали. Я помассировала их, продолжая смотреть прямо в глаза матриарху.

– Хорошо, прекратила.

Я только что попробовала, каково быть слабой. И поняла, что между настоящей слабостью и сокрытием истинной силы предпочитаю второе.

Так я и поступила.

Сутере ню Эмпиреан настолько нравилось работать над косметическими эффектами, что она с жаром занялась не только внешностью Сидонии, но и моей. Теперь мы обе щеголяли аккуратно введенными под кожу перламутровыми и оттеночными пигментами, а в наших волосах появились особенные «живые» пряди, которые с помощью роботов-косметологов укладывались в ниспадающие замысловатые прически. По утрам достаточно было одной-единственной команды, чтобы взъерошенные со сна волосы сами собой уложились в прическу, какой бы сложной она ни была. Еще одна команда – и некоторые пряди начинали сиять золотом, серебром или как-то иначе, в соответствии с надеваемой одеждой. Таким образом можно было легко менять цвет волос без участия обычных роботов.

Сидония несколько вечеров подряд забавлялась с настройками программы. Ее волосы то синели, то вставали дыбом. Она заставляла их завиться тугими кудрями, чтобы в следующую секунду сотворить из них нечто совершенно уже необыкновенное с помощью одного-единственного импульса. Затем она занялась моей шевелюрой, решив в итоге, что больше всего мне идут волнистые локоны цвета черного шоколада.

Наконец Сутера ню Эмпиреан исчерпала все свои познания об обычаях императорского двора. На заключительный урок она пригласила сенатора с матриархом, чтобы с гордостью продемонстрировать им наши достижения.

– Моя грандесса, я имею честь посоветовать, чтобы сигнатурой вашей дочери Сидонии стали ее прекрасные глаза. Только я предложила бы затемнить ей кожу еще на два тона, чтобы подчеркнуть их цвет. Что скажете насчет золотисто-коричневого? А ее прямой, аккуратный носик! Он просто великолепен! Какие бы модификации Сидония ни выбрала, она должна всеми силами привлекать внимание окружающих к своим глазкам и носику.

– А что скажете относительно Немезиды? – поинтересовалась матриарх.

Сутера запнулась, застигнутая врасплох ее вопросом. Посмотрела на меня, удивленная тем, что спектакль с моим обучением продолжается до настоящего момента. До нее никак не доходило, какую игру мы затеяли.

– Полагаю, она может выбрать любые сигнатуры на свой вкус. Как у всех искусственно спроектированных гуманоидов, у нее нет явных недостатков. Хотя, на мой взгляд, это не настоящая красота, вы согласны, грандесса? – Она заглянула в лицо матриарха, ища поддержки.

Но та молча ждала, на ее лице появились признаки растущего нетерпения.

– В общем, физический облик подобных созданий должен радовать глаз, поэтому ей не на что жаловаться, кроме носа. Вот его бы я настоятельно посоветовала исправить. По крайней мере, убрать эту неприглядную горбинку.

Я потерла переносицу, пытаясь припомнить, сколько раз ломала нос в драках, прежде чем была окультурена.

– Тогда выбираем глаза и скулы, – решила матриарх после некоторого раздумья. – Что скажете, Сутера?

– Ну… можно и так. Повторяю, вы вольны выбрать любую из ее черт. – Сутера рассмеялась и поправила свою прическу. – А если изменить ей цвет кожи?

– Хм-м… Вообще-то мы никогда не подвергаем своих гуманоидных существ меланиновой терапии, для того чтобы их легко можно было отличить от членов семьи. Однако для Немезиды, пожалуй, можно сделать исключение. Ты согласен, дорогой? – она взглянула на сенатора.

– А? Конечно, все будет так, как ты пожелаешь, – впервые подал голос муж.

– Я так и не поняла, в каком качестве Немезида отправится в Хризантему, – произнесла гувернантка, – но что бы ни выбрала в итоге моя госпожа, по моему мнению, вы не ошибетесь, сделав ставку на ее глаза, а высокие скулы всегда в моде.

Затем Сутера перешла к проверке наших знаний, засыпав нас вопросами. Я легко ответила на все, тогда как Сидония нервничала под ястребиным взором своей матери и несколько раз запнулась. Перед нами замелькали голографические портреты членов императорской семьи. Дония перепутала Цинию Домитриан с Дивинией. Я же узнала всех, а только это и имело значение.

– Великолепно! – зааплодировала матриарх. – Браво, Сутера! Они хорошо подготовлены.

– Да-да, очень хорошо, – поддержал жену сенатор.

Взгляд матриарха так и впился в меня, на ее губах застыла безжалостная улыбка. Я – ее анаконда.

Гувернантка, просияв от похвалы хозяйки, вычурной придворной походкой приблизилась к грандессе и упала на колени с руками к сердцу. Приложила к своей щеке сначала пальцы матриарха, затем – сенатора.

– Я была счастлива услужить еще одному поколению вашего рода. Надеюсь в один прекрасный день увидеть дитя Сидонии, когда она вернется со звезд.

– Мы все будем уповать на лучшее, – губы матриарха растянулись в улыбке.

Едва только Сутера ушла, Дония спросила:

– Зачем все это было нужно?

Сенатор с матриархом переглянулись.

– Я же чувствую, что-то готовится! – Сидония повысила голос. – Вы собираетесь выдать меня замуж, да? Но… Я ведь несколько раз ошиблась на экзамене. Я ошиблась, а вы, матушка, даже не отругали меня! Что происходит? – Из глаз Сидонии полились слезы. – О, нет! Отец! Вы в беде? Меня готовят вам на замену?

– Нет-нет, милая, – ответил сенатор. – Со мной все в полном порядке.

– Не верю! Что…

– Да скажи же ей правду! – рявкнула матриарх.

Сенатор вздохнул, на его лице проявились морщины: он, похоже, не обновлял свою фальшь-молодость с того самого дня, как Сидонию вызвали в Хризантему.

– Хорошо. Видишь ли, я впал в немилость, но опасность грозит не мне…

– Она грозит тебе, Сидония, – закончила за него матриарх.

– Мне?! – Дония в ужасе отшатнулась и бросила на меня беспомощный взгляд.

– Не бойся. – Я шагнула к ней.

– Мама, я в опасности? – Сидония расплакалась.

– Тебя вызывают в Хризантему пред очи нашего императора, – пояснила матриарх. – Чтобы ты ответила за все глупости, совершенные твоим отцом. Но мы тебя не выдадим.

Кем-кем, а дурой Сидония не была. Она тут же связала все воедино: изменения в моей внешности, наши совместные уроки и, наконец, вызов в Хризантему.

– Нет, – выдохнула она.

Сенатор подошел к дочери и похлопал ее по плечу.

– Твоя мать разработала план, как уберечь тебя от гнева императора. Мы никуда не отправим тебя, солнышко, не подвергнем такому смертельному риску. Вместо тебя к императору отправится дьяболик.

– Нет, – повторила Дония, замотав головой, и кинулась мне на шею. – Ни за что!

– Все будет так, как скажу я, – заговорила матриарх. – Неужели ты не соображаешь, Сидония, что дьяболики нужны именно для этого? Мы купили Немезиду для защиты нашей дочери, нашей наследницы. И теперь она готова помочь нам тебя спасти.

– Все именно так, – заверила я Сидонию.

– Получается… Немезида станет заложницей у императора? – спросила она, сжав мои пальцы.

– Мы надеемся, что она станет воспитанницей при дворе. Думаем, никто ей там не причинит вреда.

– А если император вызывает меня затем, чтобы казнить? – зарыдала Сидония, глядя на меня. – Что тогда?

– В таком случае ты останешься живой и невредимой, – просто ответила я.

– Сидония, будь умницей, – продолжал увещевать дочь сенатор. – Немезида – не наша наследница, она – наше имущество.

– Нет. Нет, нет и нет! – испуганный взгляд Донии метался от матери ко мне. – Я не позволю! Даже если сначала тебе удастся ввести их в заблуждение, наверняка потом кто-нибудь догадается, кем ты являешься на самом деле.

– Каким образом? – Я демонстративно оглядела себя. Теперь во мне не было ничего, что наводило бы на мысли о дьяболике.

– Никто не сможет заподозрить, кто она такая, – возразила матриарх. – Им и в голову не придет, что кто-то посмел оставить в живых своего дьяболика, не говоря уже о том, чтобы отправить его ко двору вместо собственной дочери. Немезида достаточно умна, она справится. Идеальный план.

– Это если она там не умрет! – закричала Дония, вцепившись мне в руку. – Ты этого не сделаешь, Немезида! Я запрещаю! Я не позволю тебе рисковать собственной жизнью вместо меня! Мама…

Она повернулась к матери, но наткнулась на холодный и твердый, словно железо, взгляд матриарха, в то время как на лице сенатора застыло безмятежное равнодушие.

– Нет! Этого не будет никогда! – Дония повернулась и выбежала из комнаты.

Дав ей время осмыслить услышанное, я отыскала ее в саду, рядом с тигриным вольером. Большие кошки собрались у ограждения, требуя ласки, но она смотрела на зверей и не видела их.

– Как ты могла? – прошептала она, заслышав мои шаги. – Как ты могла плести заговоры вместе с ними за моей спиной?

– Это было несложно, – прямо ответила я. – Лгать очень просто. Это, кстати, еще одна причина, по которой я гожусь для Хризантемы лучше тебя.

– А если тебя убьют? Что я буду делать без тебя?

– Если я умру, то умру за тебя. Ты же будешь делать то, что нужно нам всем: ты будешь жить.

– Ненавижу тебя! Не-на-ви-жу!

Дония бросилась на меня и принялась колотить кулачками по моим плечам. Я даже опешила от такой бурной ее реакции, испугавшись, как бы она себе не повредила пальчики.

Обитавшие в саду животные забеспокоились, зашуршали в траве и кустах, убираясь подальше от поднятого нами шума. Отшатнувшись от меня, зареванная Сидония с криком бросилась к двери, где и столкнулась с Сутерой ню Эмпиреан, в последний раз обходившей крепость, прежде чем вернуться к своему планетарному существованию.

Дония рухнула ей на руки. Гувернантка машинально погладила девушку по спине, потом спохватилась:

– Нет-нет, я не должна потворствовать подобному. Что я твердила вам о недопустимости публичного выражения эмоций? Когда вы прибудете ко двору…

– Ни к какому двору я не прибуду! – завопила Дония. – Мать посылает вместо меня Немезиду! Вот почему мы с ней занимались вместе.

Дыхание у меня перехватило.

– Что? – изумилась Сутера.

Я подскочила к ним, пытаясь взглядом предупредить Сидонию, но та, похоже, даже не понимала, с кем и о чем говорит.

– Все вы одинаковые, – словно безумная, кричала она. – Думаете, что она – это просто имущество. Немезиду отправят ко двору, чтобы она рисковала своей жизнью вместо меня, так, будто ее собственная жизнь ничего не стоит!

– Государственная измена! – выдохнула Сутера.

Слова похоронным звоном зазвучали у меня в голове, и колокол этот звонил не по мне. Сидония проговорилась. Следовало срочно исправлять ситуацию.

– Дония!

Наконец-то мой голос, низкий и угрожающий, пробился к ее разуму. Она замерла, размазывая слезы по щекам и дрожа всем телом.

– Дония, мы с тобой потом поговорим. Но сперва, Сутера, мне нужно кое-что вам объяснить. – Я схватила гувернантку за руку и поволокла за собой. – Видите ли, тут все очень запуталось…

– Немезида, нет! – Сидония, до этого стоявшая как вкопанная, похоже, сообразила, что сейчас произойдет.

Я оглянулась на нее. Мне вовсе не хотелось, чтобы это произошло на ее глазах, но если так… Что же, пусть смотрит.

Сутера уставилась на меня ничего не понимающим, глуповатым взглядом, собираясь, по-видимому, что-то спросить. Задать свой вопрос она не успела. Я свернула ей шею.