Текст книги "Воспоминания. Детство. Юность. Записки об отце"

Наши воскресные развлечения в Марктбрейхе

По воскресеньям А.В. забирала нас к себе. Она занимала небольшой номер в «Золотом льве», и было ей, конечно, скучно. Я думаю, что наше появление у нее по воскресеньям был интересно и для нее, и для нас. В Марктбрейхе мы оставались редко, обычно с утра уезжали чаще всего в Вюрцбург – город побольше Марктбрейха. Езды по железной дороге до Вюрцбурга было около получаса. Стоял он на высоком холме, обнесенный высокой стеной, за которой видны были шпили церквей и замка, а кругом ров. Достопримечательностей Вюрцбурга, за исключением кондитерской, не помню. Кондитерский магазин был интересен разнообразием изделий и дешевизной. Было много изделий совершенно неожиданных: зубная щетка и градусник из марципана, берестяная тавлинка с деревянным дном и крышкой и с каким-то сладким порошком внутри. Все эти изделия были всего по десять пфеннигов, то есть по пять копеек на наши деньги.

Как-то раз наш школьный бадемейстер организовал экскурсию на лодке вверх по Майну. Он же нанял мальчишек, которые тащили лодку против течения. Интересного ничего не запомнил.

Один раз от школы была организована экскурсия в Нюрнберг. Ехали на скромных началах – всего по двенадцать или пятнадцать марок с человека включая дорогу и все содержание. Ехали в поезде несколько часов, остановились в гостинице. На другой день долго ходили по городу осматривали улицы, площади, старые дома и замок на вершине крутого холма. Во дворе замка показывали каменную ограду высотой в 1,5 метра, в одном месте которой было два глубоких следа конских подков. Рассказывали, что много лет тому назад был взят в плен в некий рыцарь, и он стоял со своим конем на этом дворе под надежной охраной. Те, что взяли его в плен, были так уверены, что он не сможет уйти, что предложили ему изыскать способ побега. Он в ответ вскочил на коня, дал ему шпоры, конь одним прыжком очутился на ограде, ударил в нее задними копытами, бросился в ров, переплыл его, и рыцарь оказался на свободе. Верить в подлинность событий никто не заставлял, но следы были налицо. Там же был интересный круглый колодец, должно быть очень глубокий. Показывали его так: сначала брали миску воды и плескали эту воду в колодец небольшими порциями через одинаковые интервалы, примерно в одну секунду. Когда таких порций набиралось шесть, то из колодца доносился всплеск воды – это упала первая порция. За ней мы слышали падения каждой следующей порции с таким же интервалами. Словом, наглядно доказывалось, что глубина колодца равна пути прохождения предметов в свободном падении за шесть секунд.

Для нас самым интересным в замке был музей старинного оружия и орудий пыток. Кольчуги, латы, шлемы, броня для лошадей, длиннейшие тяжелые копья с железным острием на конце, двуручные мечи – такие тяжелые и прочные, что одним ударом можно было пробить любую броню и то, что за ней спрятано. Надписи уточняли историю того или иного оружия.

Еще конкретнее и страшней были орудия пыток. Был меч, котором отрублено свыше двух тысяч голов, была подземная камера, в которой пытали преступников, но венцом всего была «железная дева». Это женская фигура, довольно высокая, в капоре и в плаще, который состоит из двух половин и раскрывается как шкаф с правой стороны. Дверцы шкафа с внутренней стороны унизаны толстыми, в палец, острыми гвоздями такой длины, что если в шкаф поставить человека, а потом дверцу закрыть, то человек будет проткнут гвоздями насквозь. Расположение гвоздей сделано с учетом фигуры человека, и каждый гвоздь имеет свое назначение: для колен, бедер, желудка, глаз, сердца и так далее – не забыто ничего. Тут же нам рассказали, что дверцы захлопывалась не сразу, а постепенно, чтобы дать возможность участникам поразмыслить и хорошенько обдумать происходящее.

Вспоминаю, что в эту же поездку мы все вышли утром в гостинице к завтраку, нам его долго не подавали, и мы затеяли игру, будто сами обслуживаем посетителей. Кто-то из ребят выловил из аквариума пару небольших рыбок, положил их на блюдце, посыпал солью и перцем и подавал гостям. Те делали вид, что рыбок едят и они будто вкусные. После этого рыбок пустили обратно в воду.

Из моих детских наблюдения я вывел, что немецкие мальчишки придерживается правил воспитания даже тогда, когда за ними никто не смотрит. Помню, раз кто-то бросил во дворе на землю кусок тминный булки и вдруг видим, идет Томпсон с белой бородой. Увидев этот кусок, он нагнулся, поднял его, осмотрел и пошел дальше. Все немного притихли и потом пошли разговоры, что Томпсон человек основательный и хороший, не любит, чтобы хлеб валялся зря и, вероятно, отдаст его какой-нибудь собаке.

В школе нас учили вежливости: мы должны были при встрече с учителями в школе и вне школы здороваться с ними и снимать шапки. Это относилось не только к учителям, а вообще ко всем почтенным людям в городе. В голову не приходило, чтобы можно было кому-нибудь нагрубить.

На лечение в Лейпциг

Учение наше в Марктбрейхе не шло никак, и что главное, мы с Николаем совершенно не были в состоянии вынести вставания в пять утра и бессмысленного сидения в течение двух часов. Вероятно, А.В. сигнализировала как-нибудь в этом направлении (нас навещала мачеха по пути из Парижа, где она была на Всемирной выставке 1900 года) и в результате было решено по окончании весеннего семестра отправить нас на лечении к самому Луи Куне, после чего в Марктбрейх не возвращаться, а ехать прямо в Англию в школу Сесиля Редди.

Приезд в Лейпциг я помню. С вокзала мы отправились прямо в гостиницу, где я в первый раз обедал за табльдотом, то есть в общей столовой за одним столом с остальными гостями.

Первые день или два мы осматривали город, были в кабачке, где Мефистофель пел песню «Жила на свете мышь, вся серая с хвостом».

Почему-то я один смотрел панораму «Лейпцигская битва». Панорама помещалась в круглом здании, все было устроено солидно. Как и полагается, вокруг картины царила темнота и пробираться надо было чуть не ощупью. Я был трусоват и шел, неся в сердце большой страх. Народа никого не было, и вдруг я увидел прямо перед собой каких-то людей. Они сидели неподвижно и напряженно смотрели в окно, за которым что-то происходило. Впоследствии я узнал, что эта группа восковых фигур помогала создавать впечатление действительного вида из окна, но в то время мне разбираться было некогда, я испугался, зажмурил глаза и бросился назад искать выход.

Лейпциг в то время был город большой: кажется, второй после Дрездене в королевстве Саксония. Прекрасные здания, площади, два театра, парк, роскошные магазины, нарядные экипажи – все это было европейское, как в Берлине. Говорили, что в Лейпциге плохой воздух, так как он окружен кольцом фабрик, но мы по молодости лет этого не замечали. Нам все казалось хорошо, главное же, мы могли спать досыта и не надо было сидеть до завтрака два часа, утомительных и бессмысленных.

Немного осмотревшись в городе, мы пошли к Куне в его водолечебницу. Его заведение мы нашли легко: оно занимало первый этаж жилого дома недалеко от Гайднштрассе. Из приемной направо был его кабинет, налево – небольшой коридор, в который выходили двери ванных кабин. Кабин было немного: восемь или десять. Ими ведал средних лет мужчина – бадемейстер. Кроме этих ванн были еще и солнечные ванны. Наверху была устроена площадка с низкими топчанами и тюфяками, на которые ложились в чем мать родила, а лицо, чтобы не обгорело, бадемейстер закрывал лопухом.

Порядок врачевания был такой: новый пациент приходил в кабинет, там за столом сидел Куне, он приглашал пациента сесть возле себя, смотрел его голову, вертел ее во все стороны, тут же ставил диагноз, понятный ему одному, и прописывал ванны. Визит к Кунэ стоил пять марок, ванна одну марку, повторный визит – обязательный раз в неделю – три марки, так что в общем лечение стоило недорого. Своего стационара у Кунэ не было, но были хозяйки, у которых можно было снять комнату с вегетарианским столом. Нам было дано направление к некой хозяйке на Гайднштрассе, которая отвела нам две комнаты. Комнаты были порядочные, на первом этаже, недалеко от Шайденпарк, куда мы ходили гулять.

Наша хозяйка кормила нас, по-видимому, в соответствии с указаниями Куна сугубо вегетарианской пищей. Мы, как могли, наш стол разнообразили: утром ели яйца, ветчину, колбасу. В вегетарианский суп клали мясной экстракт Либиха, второе ели с какой-нибудь мясной закуской. В воскресенье мы уезжали на целый день и где-нибудь в ресторане ели седло дикой козы тушеное с подливкой и овощами: оно было чудесно. Так что с питанием мы кое-как устраивались, в остальном же Кунэ досаждал нам мало.

В Лейпциге было два театра. Старый при нас был закрыт, а в новом шли представления, и мы туда ходили раз в неделю. Труппа была одна, но артисты с разнообразным репертуаром. Ставили драму, оперу и оперетту. Ведущей актрисой была некая фройляйн Линда. Она пела Фиделио, играла в драме и водевилях. Мне очень нравился водевиль «Свадебное путешествие», где фройляйн Линда играла главную и единственную женскую роль. Я смотрел его два раза, запомнил все реплики и позже, в Англии, записал весь текст на русском языке.

В Лейпциге мы много гуляли по городу, каждый раз ставя перед собой небольшую цель: выпить газированной воды, сходить за билетами в театр, пойти в парикмахерскую. В это время Николай преодолел первоначальные трудности чтения на немецком языке и взасос читал Жюль Верна и Фенимора Купера в немецком переводе, а я еще до этого не дошел – был ленив.

В конце одной из недель мы с А.В. поехали в Дрезден на пару дней. Вероятно, она договорились с Кунэ, и он дал нам отпуск. Езды до Дрездена всего несколько часов и днем мы были уже там, ходили и ездили по городу. Ткнулись в картинную галерею в надежде увидеть Сикстинскую мадонну, но галерея оказалась запертой. Посидели на Бюлловской террасе, тут же внизу протекала Эльба, по ней ходили небольшие пароходы и лодки с тентами. В лодке сидело человек шесть – восемь, а греб и управлял лодкой один малый, стоя на корме. Весло была длинное, движение на реке большое, лодку качало волнами проходивших пароходов, а малый ловко лавировал, и лодка шла довольно быстро.

Вспоминаю, что в кафе на Бюлловской террасе нам впервые подали кофе со взбитыми сливками. Это было ново и мне показалось не очень остроумно: я привык, чтобы кофе был хорошо насыщен сливками, здесь же под шапкой сливок кофе был черный, и для того, чтобы он посветлел, надо было всю эту шапку вмешать в стакан, после чего получался обычный кофе, но уже порядочно остывший. Николай же, напротив, пришел в телячий восторг и потом уже в Пятовске всегда заказывал себе к утру взбитыми сливками.

Из Дрездена мы съездили на экскурсионном пароходе посмотреть саксонскую Швейцарию. Мы сделали так, как это было рекомендовано туристам: по Эльбе доехали до какой-то пристани, там сошли, взяли извозчика, и он долго возил нас по лесу, показывал разные чудеса и объяснял, что к чему.

Так он привез нас к небольшой полукруглый поляне, на которой росло несколько деревьев, и объяснил, что мы находимся в партере зрительного зала, поляна перед нами – это сцена, а деревья – актеры. Были даже суфлер и директор театра, следивший за игрой актеров из-за кулис.

Теперь я понимаю, что все это глупости и смотреть на это надо снисходительно, но однако и такой вывод был бы односторонним и неправильным. Одно то, что люди так хорошо знают свои места, подробно их изучают, показывает, что они много работают над одним и тем же делом и в своей области становятся мастерами.

Извозчик, когда пришло время обедать, привез нас в местный ресторан. Мы сытно пообедали, пили пиво, потом он отвез нас на пристань, и мы на пароходе вернулись в Дрезден.

К концу нашего пребывание в Лейпциге, вероятно, в начале августа, там открылась ежегодная Лейпцигская ярмарка. Впоследствии я не раз читал, что на этой ярмарке многочисленные фирмы делают большие обороты и что она играет большую роль в экономике Саксонии. Тогда все это было нам ни к чему и нас интересовало гулянье, которым эта ярмарка сопровождалась.

Гулянье было организовано грандиозно и великолепно. Масса палаток с загорелыми продавцами в фесках были завалены деликатесами Востока: орехи, сухие фрукты, изюм во всех видах, что-то жареное, сладкое до приторности. Из развлечений были карусели, в основном как наши, но гораздо большего размера, с лошадьми, колясками и всевозможными зверями. Были карусели с пароходами, нырявшими по волнам, и все это огромное, приводившееся в движении паровыми машинами, а не руками как у нас. Были палатки с хитро устроенными двигавшимися куколками: они шли длинной процессией, и наблюдая их, можно было узнать какую-то длинную историю. Были палатки с фокусами, и мне особенно запомнилась один из них. В ней комментатор – мужчина среднего возраста, говоривший замогильным голосом, объяснял все происходившее на сцене, и он же сопровождал действия тягучий музыкой, играя на небольшой хриплый фисгармонии. Актеры, появлявшиеся на сцене, только двигались и молчали. Комментатор рассказывал грустную историю молодой девушки, мать которой вышла замуж за негодяя, и он изводил девушку разными страхами.

Когда мы пришли еще до начала спектакля, эта молодая девушка сидела в зале возле комментатора и ела толстую жирную сосиску. Сама она была тоже толстая, лоснящаяся, в черном легком платье с распущенными волосами и взбитой челкой; мне тогда показалось, что такую тумбу вряд ли чем напугаешь. Звали ее по пьесе Эльзой.

Когда начался сеанс, Эльза сидела за столом, на котором стояла ваза с цветами. Расправляя волосы, Эльза взглянула на стол, и вдруг ваза исчезла, а на ее месте появился скелет. Что тут сделалось с Эльзой, я не помню, так как был занят тем, что старался разгадать этот фокус.

Такой же фокус видел я раньше в Москве, в музее восковых фигур Шульца и Беньковского, помещавшегося в доме на углу Красной площади и Никольской улицы, на втором этаже. Там на сцену выходил джентльмен во фраке и говорил: «Вы видите, я стою перед вами, но сейчас я на ваших глазах исчезну» и действительно исчезал, куда и как– непонятно. Но сейчас я сидел в первом ряду в двух шагах от Эльзы, пялил глаза вовсю и наконец рассмотрел, что наискосок всей сцены от левого переднего угла стоит большое зеркало, в котором отражается все, что стоит за правый боковой кулисой. Так что на сцене актеров нет, они сидят за правой кулисой и в зеркале они видны, если освещены. Если же свет убрать, то они мгновенно перестают быть видны, исчезают.

Помню, что одним из последних наших развлечений в Лейпциге был спектакль в старом театре «Щука в карповым пруду». Спектакль шел с переодеваниями, маскарадом, и все это было так смешно, что мы с А.В. хохотали до упаду.

Проездом в Швейцарии

Из Лейпцига мы должны были ехать в Англию, в школу Сесиля Редди. Однако А. В. сумела как-то так устроить, что нам было позволено ехать в Англию через Швейцарию и некоторое время пожить там. Вероятно, это удалось Амалии Васильевне в связи с ее любовью к перемене мест, за что я ей весьма и весьма благодарен. Амалия Васильевна все заранее распланировала, запаслась путеводителями, составила райзеплан, так что мы ехали во всеоружии. Наши с Николаем приготовления выразились в том, что мы купили себе дорожной фляги на случай, если в горах захочется пить, повесили их себе на ремешке через плечо и были очень горды.

Наше знакомство со Швейцарией началось с Интерлакена, куда мы приехали к вечеру. Солнце уже заходило, но было еще светло. Мы вышли на площадь перед вокзалом, небо было чистое, светло-голубое, и только прямо перед нами довольно высоко над горизонтом были облака. Сначала я не обратил на них внимания, потом пригляделся и они показались мне странными, так как кое-где шли зигзагами. Когда же я всмотрелся внимательнее, то увидел, что это не облака, а гряды снеговых гор, и тут уж удивлению нашему и восторгу не было конца. Мы как-то сразу без подготовки увидели самое чудесное в Швейцарии – то, что не увидишь нигде в Европе кроме нашего Кавказа.

С вокзала мы пересекли площадь и тут же оказался наш пансион. Это был небольшой двухэтажный дом, одна сторона которого выходила на озеро – Интерлакен стоит между Ткунским и Бриенцским озерами – а другая на улицу. Для нас были приготовлены две комнаты; мы распаковали свое имущество, разложили вещи и поспешили на балкон смотреть горы. Вновь мы были поражены тем, что увидели: вершины гор – до того белые и голубые – теперь горели чудесным розовым огнем, как будто освещенные прожектором. Нам объяснили, что, когда солнце уже зашло за горизонт, оно освещает еще вершины гор и они светятся как бы сами по себе, это называется «альпийское свечение». Это было необыкновенно красиво, а для нас еще и ново и неожиданно.

Со временем в этой гряде гор мы стали различать три вершины: Мёнх, похожий на голову почтенного человека, Эйгер и Юнгфрау, напоминавшую профиль женской головы.

Пансион, в котором мы остановились, был обычным пансионом средней руки: комнаты обставлены простой мебелью, кровати деревянные, постели удобные, умывальник – таз и кувшин с водой, балкон с плетеными стульями на нем. Все это стоило пятнадцать рублей в неделю с полным обслуживанием и столом, куда входили утренний завтрак, обед, чай и ужин. На следующий день после приезда мы ходили по городу, купили альпенштоки и какие-то круглые фляги, якобы более пригодные для путешествия в горах.

Изо всех многочисленных экскурсий, которые мы тогда совершали, осталась в памяти прогулка в окрестностях Интерлакена. Дорога шла зигзагами в гору, кругом был лес. Мы с Николаем упражнялись с альпенштоками и шли не по дороге, а прямо в гору, цепляясь рогом альпенштока за деревья. Тут же, конечно, и сломали альпенштоки. Мы забирались все выше и выше и пришли, наконец, к какой-то площадке – цели экскурсии, откуда открывался вид на весь Интерлакен.

Помню одну экскурсию в Штауббах, где с отвесной высокой горы падала вода и при падении почти вся распылялась. Один водопад был совсем удивительный: входили в пещеру, и там прямо из стены бил горизонтальной столб воды, будто кто-то лил из громадного чайника. Под столбом воды была расщелина, вода падала с грохотом и куда-то уходила.

Одна экскурсия была на ледник, и мы с Николаем к ней деятельно готовились, в частности решили наполнить наши фляги вином, полагая, что там будет холодно и придется согреваться. А.В. сначала не разобралась толком, когда же мы купили бутылку портвейна, она пришла в ужас, велела налить во фляги воды и слегка разбавить вином. Мы были разочарованы, так как портвейн, собственно говоря, был уступкой с нашей стороны: мы думали, что при восхождении на ледник во флягах должен быть ром или коньяк.

До ледника ехали по зубчатой железной дороге. Горная зубчатая железная дорога – это узкоколейная дорога, но между обычными рельсами идет третий зубчатый рельс, по которому движется зубчатое колесо паровоза. Это колесо помогает двигать состав вперед на крутых подъемах и удерживает его на спусках. Эти железные дороги были в Швейцарии в то время многочисленны; при наст строилась такая железная дорога на Юнгфрау. Дорога до ледника шла по склону горы, а в некоторых местах по эстакаде, высоко над верхушками деревьев, прямо через ущелье. Сначала было страшно: путь однопутный, узкий, сбоку ничего нет и впечатление такое, будто поезд висит в воздухе, что все это непрочно, держится бог знает на чем и в любой момент может сорваться. Оставалось только зажмуриться и ждать, чем это кончится.

От конечной станции до ледника было недалеко. Нас разбили по группам и повели к леднику, каждую группу сопровождал проводник, шли гуськом. Ледник был оборудован для подобного осмотра и по нему можно было ходить вдоль и поперек в полной безопасности, вплоть до того, что через трещины были перекинуты мостки с перилами. Хождение по леднику продолжалась недолго – не больше получаса, и у нас Николаем не было ни повода, ни времени использовать наши фляги.

У подножия ледника в толще льда был пробит грот в виде галереи с несколькими поворотами. Амалии Васильевна прочла при входе в грот вывеску: «Вход по добровольному желанию». Это означало, что грот можно осматривать, но входить туда или нет – решайте сами. Если там что-либо случится, пеняйте на себя. Эта надпись сперва испугало А.В., но страсть все видеть одержала верх. За вход брали небольшую плату и давали свечи. В гроте было темно, огонь свечей отражалось на ледяных стенах и потолке тысячами искр – было очень красиво.

По дороге от ледника на станцию возле дороги мы увидели большой костер. На нем лежал железный прут, конец которого был воткнут в угли. Рядом лежала небольшая железная колода с отверстием, в которое был заложен пороховой заряд. Хозяин этого сооружения, получив от нас один франк, вынул прут из костра, поднес раскаленный его конец к отверстию колоды, раздался довольно сильный выстрел. На выстрел сразу же отозвалось эхо в окружающих горах, сначала громко, потом тише, потом где-то вдали послышались будто раскаты грома. Тут мы поняли, что к чему. Хозяин был доволен и когда кончились раскаты грома, он сказал с многозначительным видом: «Гром гремит».

Проехали мы по железной дороге на Юнгфрау. Дорога тогда кончалось туннелем, после чего пассажиры выходили на небольшую равнину, окруженную покрытыми снегом скалами. Я искал увидеть профиль Юнгфрау, которой всегда различал, когда смотрел на горы снизу. Тут оказалось, что никакого профиля нет, а есть гряда отдельных громадных темных скал, одна возле другой. Налево, от равнины наверх, подымалась как стена громадная скала. Сбоку на ней было вырублен уступ и на нем тропинка, отделенная от пропасти невысокими перилами. По тропинке можно было пройти метров сто, там посидеть на скамейке и посмотреть вниз, где тогда все было покрыто туманом и ничего не видно.

Когда мы ехали обратно, в вагоне третьего класса было много туристов, но много и местных. Я обратил внимание, что многие из них говорят свободно по-немецки и по-французски. Одна девушка из местных указала мне на падающий снег и пояснила по– немецки «Schneefall». Когда я ничего не ответил, она сказала по-французски «Une lavine». Тут я закивал головой, и она успокоилась. Пробыли мы в Швейцарии около двух недель.