Текст книги "Прекрасный мир, где же ты"

8

Дорогая Элис. Ты написала, что едешь в Рим, – это по работе? Не хочу лезть не в свое дело, но, кажется, ты говорила, что на какое-то время берешь перерыв? Я, конечно, желаю тебе удачи в поездке, но это точно хорошая идея – так быстро вернуться к выступлениям на публике? Если тебе в удовольствие писать мне надрывные послания об издательском мире, где каждый, по твоим словам, либо жаждет твоей крови, либо хочет затрахать до смерти, непременно продолжай их писать. Без сомнения, ты по работе встречала ужасных людей, хотя также, я подозреваю, и множество скучных людей, обыденных с этической точки зрения. Заметь, я не отрицаю твою боль – я знаю, что ты реально страдаешь, и именно поэтому я так удивилась, что ты опять заставляешь себя проходить через всё это. Ты летишь из Дублина? Если да, мы, наверное, могли бы увидеться до вылета…

Даже не представляла, какое у меня херовое настроение, когда начинала писать это письмо, но сейчас я это понимаю. Я не пытаюсь убедить тебя, будто твоя невыносимая жизнь по факту привилегированная, хотя, какое определение ни возьми, она именно такова. Ладно, я зарабатываю двадцать тысяч в год и трачу две трети на аренду, чтобы жить в тесной квартирке с людьми, которые меня не выносят, а ты зарабатываешь около двухсот тысяч евро в год (?) и живешь одна в огромном загородном доме, и все равно вряд ли твоя жизнь доставила бы мне больше удовольствия, чем тебе. Те, кто способен получать от нее удовольствие, наверное, ненормальны, как ты точно заметила. Но, так или иначе, мы все тут ненормальные, верно? Я сегодня слишком долго блуждала в интернете и теперь ужасно подавлена. Хуже всего, что на самом деле люди там, как мне кажется, в большинстве своем полны самых добрых побуждений и намерений, но наш политический лексикон с двадцатого века так сильно и быстро поизносился, что попытки осмыслить на нем текущий исторический момент оборачиваются полным бредом. Каждый по понятным причинам связывает свою идентичность с определенной группой, но при этом чаще всего даже не хочет формулировать, кто образует эту группу, как она возникла и какие у нее цели. Очевидно только одно: для каждой группы жертв (родившиеся в бедных семьях, женщины, цветные) есть своя группа угнетателей (наследники состояний, мужчины, белые). Но в этих рамках отношения между жертвами и угнетателями не столько исторические, сколько теологические, в них жертвы трансцендентно добры, а угнетатели – персонально злы. Из-за этого вопрос о принадлежности к той или иной группе становится вопросом невероятной этической важности, и почти весь наш дискурс крутится вокруг сортировки людей по подходящим группам, то есть дать им соответствующие моральные оценки.

Если серьезные политические действия все еще возможны (а это, по-моему, открытый вопрос), вряд ли они затронут таких, как мы, – более того, я практически уверена, что мы окажемся за бортом. И, честно говоря, если нам придется умереть ради светлого будущего человечества, я приму это как агнец, потому что не заслужила этой жизни и даже не получаю от нее удовольствия. Но мне бы хотелось принести какую-то пользу проекту, каким бы он ни был, и, даже если польза выйдет мизерной, я не возражаю, потому что это все равно будет в моих собственных интересах – ведь мы жестоки и сами к себе, хотя, конечно, иначе. Никто не хочет жить так. Или, по крайней мере, я не хочу жить так. Я хочу жить по-другому или, если нужно, умереть ради того, чтобы однажды люди зажили по-другому. Но в интернете я не вижу разнообразия идей, ради которых стоило бы умереть. Единственная идея, похоже, такая: давайте наблюдать за бесконечными человеческими страданиями, что творятся у нас на глазах, и ждать, когда самые обездоленные и угнетенные предложат, как это остановить. Похоже, существует поразительное необъяснимое убеждение, что сами условия эксплуатации породят решение проблемы эксплуатации и что предполагать иное – снисходительность и демонстрация превосходства, вроде менсплейнинга99
  Понятие «менсплейнинг» (от англ. man – мужчина и explain – объяснять) вошло в феминистский обиход после публикации эссе Ребекки Солнит «Мужчины учат меня жить» (Men Explain Things to Me, 2008), в котором она обратила внимание, что мужчины любят поучать женщин, независимо от того, насколько сами компетентны в вопросе.


[Закрыть]. Но что, если проблема не породит решения? Что, если мы ждем невозможного и все эти люди страдают, не имея никаких рычагов прекратить собственные страдания? А мы, у кого эти рычаги есть, отказываемся действовать, потому что всякого, кто что-то делает, критикуют. Ладно, это все прекрасно, но сделала ли хоть что-то я? В свое оправдание скажу, что я очень устала и стоящих идей у меня нет. На самом деле вот что со мной не так: я злюсь на всех за то, что у них нет ответов, хотя у меня самой их тоже нет. Кто я вообще такая, чтобы требовать смирения и широты взглядов от других? Что я дала миру, чтобы столько требовать взамен? Я могла бы превратиться в кучку пыли, мир бы и не заметил, так и должно быть.

Как бы там ни было, у меня новая теория. Хочешь послушать? Пропусти этот абзац, если нет. Теория такая: люди утеряли инстинкт красоты в 1976-м, когда пластик заполонил мир. Если посмотришь на уличные фотографии до и после 1976-го, сама увидишь разницу. Я знаю, есть веские причины со скепсисом смотреть на ностальгию по эстетике, но факт остается фактом: до 1970-х люди носили практичную одежду из шерсти и хлопка, разливали напитки в стеклянные бутылки, заворачивали еду в бумагу и обставляли дома надежной деревянной мебелью. Теперь большинство объектов в нашей визуальной среде сделаны из пластика, самого уродливого вещества на Земле, материала, который невозможно перекрасить, но который сам неподражаемо уродливо окрашивает то, что с ним соприкасается. Единственное, в чем я полностью поддержала бы правительство (а таких вещей не очень много), – это запрет на производство всех видов пластика, за исключением тех, что необходимы для спасения жизней. Как тебе такое?

Я не понимаю, почему ты так стесняешься этого своего Феликса. Кто он такой? Ты с ним спишь? Не обязательно рассказывать мне, если не хочешь. Саймон мне теперь ничего не рассказывает. Он, как выяснилось, уже месяца два встречается с девицей двадцати трех лет, а я ее еще даже ни разу не видела. Нечего и говорить, что стоит мне подумать о том, как Саймон – которому уже было двадцать, взрослый парень, когда мне исполнилось всего пятнадцать, – спит с женщиной на шесть лет младше меня, как тут же хочется сигануть в могилу. И всякий раз не с каким-нибудь уродливым синим чулком с мышиными волосами и оригинальным мнением о Пьере Бурдьё, а с инстаграмной моделькой, у которой тысяч семнадцать подписчиков, и бьюти-бренды бесплатно присылают ей косметику. Элис, я ненавижу притворяться, будто самомнение привлекательных юных женщин не вгоняет в тоску и не обескураживает. Мое гораздо хуже. Не хочу драматизировать, но, если эта девушка залетит от Саймона, я выйду в окно. Представить только – мне придется любезничать с какой-то случайной телкой до конца жизни просто потому, что она мать его ребенка. Я тебе говорила, что мы с ним ходили на свидание в феврале? Не то чтобы он на самом деле рвался куда-то со мной сходить, – думаю, он просто пытался повысить мне самооценку. Правда, у нас тут был очень забавный телефонный разговор прошлой ночью… Так, возвращаюсь к теме: сколько лет Феликсу? Он старый мистик, который пишет тебе стихи про космос? Или провинциальный чемпион по плаванию девятнадцати лет с ослепительной улыбкой?

Я могу ухитриться приехать к тебе на неделе после свадьбы – то есть заявиться в первый понедельник июня, если это удобно. Что думаешь? Если бы я умела водить, было бы проще, но пока что это выглядит как комбинация поезда и такси. Ты не представляешь, как я устала кружить по Дублину без тебя. Буквально жажду снова увидеться. А.

9

В среду Элис и Феликса встретил во Фьюмичино мужчина с пластиковым файлом, в который была вставлена бумажка с распечатанной надписью «Мисс Келлхер». Снаружи почти спустилась ночь, но воздух был теплый, сухой, пропитанный искусственным светом. В авто, черном «мерседесе», Феликс сел спереди, Элис сзади. На автостраде по сторонам от них грузовики, сигналя, обгоняли друг друга на пугающей скорости. Они приехали к многоквартирному дому, и Феликс поднял багаж по лестнице: чемодан Элис на колесиках и свою черную спортивную сумку. Гостиная оказалась просторной и желтой, с диваном и телевизором. В арку видна была современная опрятная кухня. Дверь в одну спальню располагалась в глубине гостиной, в другую – справа. Они вдвоем осмотрели обе, и он спросил, какая ей больше понравилась.

Выбирай ты, сказала она.

Я думаю, выбирать должна девушка.

Не согласна.

Он нахмурился. Хорошо, выбирает тот, кто платит.

С этим я еще больше не согласна.

Он повесил сумку на плечо и взялся за ручку двери ближайшей спальни. Вижу, нам предстоит частенько не соглашаться на этих каникулах, сказал он. Я займу эту, о’кей?

Спасибо, сказала она. Может, сходим поужинать перед сном? Я посмотрю в интернете ресторан, если хочешь.

Он сказал, что идея отличная. Войдя в свою комнату, он закрыл дверь, нашел выключатель и положил сумку на комод. Окно за кроватью смотрело на улицу, третий этаж. Он расстегнул сумку и порылся внутри, перекладывая вещи: немного одежды, бритва и одноразовые лезвия, блистер таблеток и полупустая упаковка презервативов. Он нащупал зарядку телефона, достал и начал разматывать провод. Элис в своей комнате тоже разбирала чемодан: доставала туалетные принадлежности из прозрачного пакета, вешала коричневое платье в шкаф. Потом села на кровать, открыла карту на телефоне и привычно и легко заскользила пальцами по экрану.

Сорок минут спустя они ужинали в ресторане. В центре стола горела свеча, стояла плетеная корзинка с хлебом, низенькая бутылка оливкового масла и бутылка повыше, рифленая – с темным уксусом. Феликс ел нарезанный стейк очень слабой прожарки, с рукколой и пармезаном, – срез стейка был влажно-розовым, словно рана. Элис ела пасту с сыром и перцем. У ее локтя стоял полупустой графин с красным вином. В ресторане было немноголюдно, но время от времени от других столиков доносились разговоры и смех. Элис рассказывала Феликсу про свою лучшую подругу, которую звали Айлин.

Она очень красивая, сказала Элис. Хочешь посмотреть фотографию?

Давай.

Элис вытащила телефон и принялась скроллить приложение соцсети. Мы познакомились в колледже, сказала она. Айлин там была прямо знаменитость, все в нее были влюблены. Постоянно выигрывала призы, ее фотографию то и дело публиковали в университетской газете и все такое. Вот.

Элис показала ему экран телефона с фотографией стройной светлокожей женщины с темными волосами, она стояла на балконе какого-то европейского города, прислонившись к перилам, а рядом – высокий светловолосый мужчина, смотревший прямо в камеру. Феликс взял телефон у Элис и слегка развернул экран, словно оценивая.

Да, сказал он. И правда симпатичная.

Я повсюду за ней ходила, сказала Элис. Никто понять не мог, почему она вдруг захотела дружить со мной, – она была невероятно популярна, а меня все типа ненавидели. Но я думаю, она находила извращенное удовольствием в дружбе с той, кто никому не нравится.

Почему это ты никому не нравилась?

Элис взмахнула рукой. Ну, сказала она. Я постоянно на что-нибудь жаловалась. Обвиняла всех и каждого, что они ни в чем не разбираются.

Да уж, людей это здорово раздражает, сказал Феликс. И ткнул пальцем в лицо мужчины на фотографии: А кто это с ней?

Это наш друг Саймон, сказала Элис.

Тоже ничего так выглядит.

Она улыбнулась. Нет, он просто красавчик, сказала она. Фотография не может передать. Он из тех, кто настолько притягателен, что это сказывается на его самоощущении.

Возвращая телефон, Феликс сказал: Приятно, наверное, дружить с симпатягами.

В смысле что на них приятно смотреть? – сказала Элис. Но зато чувствуешь себя рядом с ними как собака.

Феликс улыбнулся. Нет, какая же ты собака, сказал он. У тебя есть свои фишки.

Например, мой обворожительный внутренний мир.

Помолчав, он спросил: Ты считаешь, он обворожительный?

Она от души расхохоталась. Нет, сказала она. И как только ты терпишь, что я постоянно несу чушь.

Ну, я не так уж долго терплю, сказал он. Не знаю, может, ты перестанешь, когда мы узнаем друг друга получше. Или я перестану терпеть.

Или тебе это начнет нравиться.

Феликс вернулся к еде. Очень может быть, сказал он. Всякое случается. Так этот Саймон, он в твоем вкусе?

Нет-нет, сказала она. Нисколько.

Феликс взглянул на нее с интересом и спросил: Не любишь красавчиков?

Я очень люблю его как человека, искренне сказала она. И уважаю. Он работает советником в крошечной парламентской группе левого толка, хотя мог бы заработать кучу денег, занимаясь чем-то другим. И еще он верующий, представляешь.

Феликс склонил голову набок, словно ожидая разъяснения шутки. Типа верит в Иисуса? – сказал он.

Да.

Срань господня, серьезно? У него крыша поехала или что?

Нет, он вполне нормальный, сказала Элис. Не пытается никого обратить, ничего не навязывает. Он бы тебе наверняка понравился.

Феликс затряс головой. Положил вилку и окинул взглядом зал ресторана, снова взял вилку, но еды не коснулся. И что, он против геев? – сказал он.

Нет-нет. Ну, ты сам спроси, если вы встретитесь. Но, по-моему, для него Иисус скорее друг бедноты и защитник изгоев.

Прости, но по описанию он больной. В наши дни человек его возраста верит во все это? Что какой-то парень тысячи лет назад восстал из могилы и в этом и есть суть всех вещей?

Все мы верим во что-то странное, нет? – сказала она.

Я нет. Я верю в то, что вижу своими глазами. Я не верю, что великий Иисус на небесах взирает на нас сверху и решает, хороши мы или плохи.

Несколько секунд она молча рассматривала его. Наконец ответила: Ты, может, и не веришь. Но мало кто из людей смог бы быть счастлив, воспринимая жизнь так же, как ты, – что все напрасно и нет никакого смысла. Большинство предпочитает верить, что какой-то есть. Так что с этой точки зрения все мы живем в плену иллюзий. Просто у Саймона они упорядоченнее.

Феликс начал резать кусок стейка пополам. Он что, не мог уверовать во что-нибудь поприятнее, если уж он хочет счастья? – спросил он. Вместо того, чтобы думать, будто всё грех и можно угодить в ад.

Сомневаюсь, что его волнует ад, он просто хочет поступать правильно, пока жив. Он убежден, что есть правильные поступки и есть неправильные. Подозреваю, тебе трудно поверить в такое, если ты думаешь, что в конечном счете смысла ни в чем нет.

Нет, я, разумеется, верю в добро и зло.

Она приподняла бровь. О, так ты тоже в плену иллюзий, сказала она. Если в конце все мы просто умрем, кто решает, что добро, а что зло?

Он ответил, что подумает об этом. Они вернулись к еде, но вскоре он снова прекратил жевать и затряс головой.

Не то чтобы я зациклен на геях, сказал он. Но есть у него хоть один друг-гей, у этого парня? У Саймона.

Ну он дружит со мной. А я не то чтобы вполне гетеро.

Изумленно, лукаво даже, Феликс ответил: Ах вот как. Я, между прочим, тоже.

Она вскинула глаза, и он встретился с ней взглядом.

Похоже, ты удивилась, сказал он.

Правда?

Он снова принялся за еду и продолжил: Мне просто никогда не было до этого дела. Парень передо мной или девушка. Я знаю, большинство людей только на это и обращают внимание. А по мне, так никакой разницы. Я не кричу об этом на каждом углу, потому что некоторым девчонкам не нравится. Как узнают, что ты был с парнями, сразу запишут в ненормальные, ну, некоторые из них. Но тебе я рассказываю, потому что ты и сама такая.

Она отпила из бокала. И сказала: В моем случае дело, видимо, в том, что я всегда влюбляюсь без оглядки. И никогда заранее не знаю, будет это мужчина или женщина, – вообще ничего не знаю.

Феликс медленно кивнул. Интересно, сказал он. И часто это случается или не очень?

Не очень, сказала она. И всегда не очень счастливо.

Сочувствую. Но в конце концов все у тебя, я считаю, будет хорошо.

Спасибо, ты такой добрый.

Он продолжил есть, а она наблюдала за ним через стол.

Наверняка в тебя постоянно влюбляются, сказала она.

Он посмотрел на нее открыто и искренне. С чего бы? – сказал он.

Она пожала плечами. Когда мы познакомились, у меня сложилось впечатление, что ты постоянно ходишь на свидания, сказала он. Ты выглядел таким пресыщенным и ко всему равнодушным.

Люди не влюбляются в меня пачками, даже если я хожу на свидания. Мы вот ходили с тобой на свидание, но ты же в меня не влюбилась, правда?

Она безмятежно ответила: Я бы не сказала, даже если бы и влюбилась.

Он рассмеялся. Вот и молодец, сказал он. Только не пойми меня неправильно – можешь в меня влюбиться, если хочешь. Я тогда решу, что ты чуток психованная, но я по-любому про тебя уже так и думаю.

Она промокнула остатки соуса с тарелки кусочком хлеба. Мудро, сказала она.

/

Во вторник утром сотрудница издательства встретила Элис у подъезда и увезла на встречу с журналистами. Феликс провел утро, слоняясь по городу и рассматривая все вокруг; он слушал музыку в наушниках, фотографировал и отправлял снимки в группу в ватсапе. На одной фотографии – узкая тенистая улочка с брусчаткой, а в конце ее – великолепная белая церковь, залитая солнцем, с ярко-зелеными дверями и ставнями. На другой – красный мопед, припаркованный у витрины магазина с ретро-вывеской над дверью. И наконец, он отправил снимок купола собора Святого Петра, сливочно-голубого, словно торт с глазурью, снятый издалека с Виа делла Кончилиационе на фоне сияющего неба. В чате кто-то с ником Мик отозвался: Чувак, где это ты, черт тебя дери! И кто-то с ником Дейв написал: Погоди, ты в ИТАЛИИ? Какого хрена хаха. Прогуливаешь работу на этой неделе. Феликс напечатал ответ.

Феликс: В Риме бро

Феликс: Бугага

Феликс: Приехал с одной девчонкой, которую встретил в тиндере, расскажу, как вернусь

Мик: И как там у тебя в риме с девчонкой из тиндера?

Мик: Давай-ка подробности хахаха

Дэйв: Подожди!! тебя подцепила в интернете богатая старушка?

Мик: Ооох

Мик: Не хочу пугать но я о таком слышал

Мик: Проснешься без почек

На этом Феликс вышел из чата и открыл другой, под названием «номер 16».

Феликс: Привет Сабрину сегодня покормили

Феликс: И не только вкусняшками ей нужен влажный корм

Феликс: Пришлите фотку когда покормите хочу ее увидеть

Сразу никто не ответил, сообщения даже не просмотрели. В это же время в другом районе города Элис снималась в сюжете для итальянского телевидения, где ее голос потом перекроют голосом переводчика. С феминистской точки зрения, речь идет о гендерном разделении труда, говорила она. Феликс погасил экран телефона и продолжил путь, дошел до середины моста и притормозил, чтобы полюбоваться замком Святого Ангела ниже по течению. В наушниках играла «I’m Waiting for the Man»1010
  «I’m Waiting for the Man» – классика рока, песня Лу Рида с дебютного альбома группы The Velvet Underground («The Velvet Underground & Nico», 1967). Песня рассказывает о героиновом наркомане, ожидающем встречи с дилером.


[Закрыть]. Свет делал все очень четким, золотистым, тени темными и диагональными, а воды Тибра внизу бледно-зелеными, молочными. Облокотившись на широкую балюстраду белого камня, Феликс достал телефон и включил камеру. Телефон был уже не новый и почему-то, когда включилась камера, музыка перескочила и умолкла. Он раздраженно вытащил наушники и сфотографировал замок. Потом несколько секунд подержал телефон в вытянутой руке, наушники свешивались через перила моста, и по его позе было неясно – то ли он старается получше рассмотреть отснятый кадр, то ли ловит другой ракурс, чтобы сделать новое фото, то ли подумывает беззвучно уронить телефон в реку. Он стоял, вытянув руку, с очень серьезным видом, а может, просто хмурился из-за яркого солнечного света. Он больше ничего не сфотографировал, смотал наушники, засунул телефон в карман и пошел дальше.

Элис тем вечером выступала с чтениями на литературном фестивале. Она сказала Феликсу, что ему приходить не обязательно, а он ответил, что других планов у него все равно нет. Хоть послушаю, о чем твои книги, сказал он. Раз уж я не собираюсь их читать. Элис сказала, что, если мероприятие удастся, может, он передумает, а он заверил ее, что это исключено. Чтения проходили на окраине города, в огромном здании, вмещавшем концертный зал и выставку современного искусства. Коридоры были переполнены, повсюду что-то читали или отвечали на вопросы, и все это параллельно. Человек из издательства перед началом чтений познакомил Элис с мужчиной, который должен был интервьюировать ее на сцене. Феликс бродил по фестивалю с наушниками в ушах, проверял сообщения и ленты соцсетей. В новостях обсуждали британского политика, который сделал обидное заявление о Кровавом воскресенье1111
  Кровавое воскресенье (англ. Bloody Sunday, ирл. Domhnach na Fola) – расстрел британскими солдатами участников марша Ассоциации в защиту гражданских прав Северной Ирландии, произошедший 30 января 1972 года в ирландском Лондондерри.


[Закрыть]. Феликс вернулся к началу ленты, обновил ее, подождал, пока загрузятся новые посты, а потом повторил то же самое еще и еще. Казалось, он даже не читал ничего, прежде чем снова обновить ленту. Элис в это время сидела в помещении без окон перед вазой с фруктами и говорила: Спасибо, спасибо, вы так добры, я так рада, что вам понравилось.

На мероприятие Элис пришло человек сто. Она минут пять читала со сцены, затем отвечала на вопросы интервьюера, а затем – публики. Переводчик сидел сбоку, переводил вопросы Элис на ухо, а потом передавал ее ответы аудитории. Переводчик был быстрым и умелым, торопливо водил ручкой по блокноту, пока Элис говорила, и тут же зачитывал перевод, затем зачеркивал все написанное и опять начинал писать, стоило Элис снова заговорить. Феликс сидел в зале и слушал. Когда Элис рассказывала что-то забавное, он смеялся вместе с теми, кто тоже понимал по-английски. Остальные смеялись позже, когда слово брал переводчик, или не смеялись – то ли шутки не всегда переводили, то ли они не казались людям смешными. Элис отвечала на вопросы о феминизме, сексуальности, творчестве Джеймса Джойса и роли католической церкви в культурной жизни Ирландии. Были ли Феликсу интересны ее ответы или он скучал? Думал ли он о ней или о чем-то другом, о ком-то другом? И думала ли Элис о нем, стоя на сцене и рассказывая о своих книгах? Существовал ли он для нее вообще в этот момент, и если да, что значил?

После выступления она еще час сидела за столом и подписывала книги. Феликсу сказали, что он может посидеть с ней, но он не захотел. Он вышел наружу и прогулялся вокруг здания, выкурив сигарету. Когда потом Элис его нашла, с нею была Бриджида, сотрудница издательства, которая пригласила их обоих поужинать. Бриджида уверяла, что ужин будет «незамысловатый». Глаза Элис остекленели, а речь заметно ускорилась. Феликс словно на контрасте притих, как-то даже насупился. Все они сели в машину Рикардо, который тоже работал в издательстве, и отправились в ресторан в центре. Бриджида и Рикардо на передних сиденьях говорили по-итальянски. На заднем сиденье Элис сказала Феликсу: Ты не сошел с ума от скуки? Он не сразу ответил: С чего бы вдруг? Элис сияла и искрилась энергией. Я бы сошла, сказала она. Никогда не бываю на литературных чтениях, только если должна. Феликс посмотрел на свои ногти и вздохнул. Ты очень здорово отвечала на вопросы, сказал он. Тебе их заранее дали или ты импровизировала? Она ответила, что заранее вопросов не видела. Поверхностная нахватанность, добавила она. Я не сказала ничего по-настоящему содержательного. Но приятно, что я тебя впечатлила. Он взглянул на нее и заговорщически сказал: Ты что-то приняла? Нет. Почему ты так решил? – с простодушным удивлением ответила она.

Ты как-то слишком уж оживилась, сказал он.

Ох. Прости. После выступлений на публике такое случается. Адреналин, что ли. Я постараюсь быть потише.

Не, не загоняйся. Я просто хотел узнать, нельзя ли и мне того же.

Она рассмеялась. Он, улыбаясь, откинулся на подголовник.

Я слышала, что все сидят на кокаине, сказала она. В этом бизнесе. Но вот мне никто ни разу не предложил.

Он с интересом повернулся к ней. Правда? – сказал он. В Италии или вообще везде?

Вообще везде, говорят.

Интересно. Я бы не отказался от дорожки, если выгорит.

Мне спросить? – сказала она.

Он зевнул, бросил взгляд на Рикардо и Бриджиду на передних сиденьях, протер глаза. Да ты скорее умрешь, сказал он.

Я попрошу, если ты хочешь, ответила она.

Он зажмурился. Потому что ты в меня влюбилась, сказал он.

Хм, сказала Элис.

Он по-прежнему сидел неподвижно, откинувшись на спинку сиденья, как будто заснул. Элис открыла почту в телефоне и написала Айлин: Если я еще когда-нибудь соберусь в Рим с незнакомцем, пожалуйста, скажи мне прямо, что это отстойная идея. Она отправила письмо и убрала телефон в сумочку. Бриджида, вслух сказала она, когда мы в последний раз виделись, ты переезжала. Бриджида на переднем пассажирском сиденье обернулась. Да, сказала она. Теперь я живу гораздо ближе к офису. Она начала сравнивать свою новую квартиру с прежней, а Элис кивала и говорила: В предыдущей было две спальни? Но без лифта, насколько я помню… Феликс отвернулся к окну. Улицы Рима проплывали одна за другой и скрывались в темноте.