Текст книги "Кентуки"

Почувствовав разочарование, Алина стала смотреть, нет ли в коробке еще чего. К ее удивлению, кроме зарядного устройства и инструкции, к игрушке не прилагалось ничего, что помогало бы ею управлять. Сам собой напрашивался вывод: ворон будет действовать независимо от воли Алины, вернее, управлять им будет тот, другой, пользователь, кого в инструкции называют “жизнью” кентуки. Но что же тогда получается? Сама она не имеет права даже включить или выключить собственную игрушку? Алина открыла инструкцию на странице с оглавлением. Поискала, нет ли указаний, как можно выбрать второго пользователя – того, который будет управлять ее кентуки. Или, скажем, нет ли перечня каких-то личностных характеристик, которые она могла бы по своему усмотрению предпочесть. И хотя Алина несколько раз пролистала инструкцию и внимательно изучила оглавление, ничего подобного она не нашла. Это ее насторожило. Она захлопнула брошюрку и отправилась на кухню, чтобы налить себе чего-нибудь прохладительного.

Наверное, можно было бы послать Свену эсэмэску или наконец-то спуститься вниз и заглянуть в его мастерскую. Ей очень хотелось разведать, как там обстоят дела, после того как несколько дней назад Свену прислали помощницу для переноса гравюр на бумагу. Работы у него были большие, а влажная бумага, которую надо накладывать на пластинку, слишком тяжела для одного человека. Но именно от этого “зависит четкость линий”, как с возмущением описывал весь процесс Свен. Тогда в голову его галерейщику пришла гениальная мысль – нанять ему помощницу. Алина подумала, что рано или поздно ей все равно придется сходить в мастерскую и проверить, не плетется ли там какая-нибудь интрига. Сидя на кровати, она бросила взгляд на индикатор заряда аккумулятора: огонек стал зеленым и больше уже не мигал. Она подсела поближе, опять вооружилась инструкцией и принялась теперь уже более вдумчиво читать ее. Время от времени поглядывая на ворона, девушка сравнивала его с тем, что уже успела прочесть, и старалась запомнить детали. Поначалу Алина полагала, что в руки ей попало какое-то японское техническое чудо последнего поколения – еще один шаг к домашним роботам, о которых она с детских лет привыкла узнавать из воскресных приложений к газетам. Но сейчас ничего особенно нового в кентуки не обнаружила: на первый взгляд он представлял собой гибрид умеющей двигаться плюшевой игрушки с сотовым телефоном. Имелись камера, маленький динамик, микрофон и аккумулятор, которого хватало на день или два – в зависимости от интенсивности использования. Идея была старой, да и технология тоже казалась старой. Тем не менее этот гибрид выглядел затейливо и хитроумно. Наверняка в самое ближайшее время начнется маленький бум и подобные игрушки станут невероятно популярны. Тут Алина подумала, что хоть раз в жизни ей довелось попасть в самые передовые ряды пользователей, в ряды тех, кто, когда все вокруг примутся визжать от восторга, уже успеют устать от несовершенств этого изобретения и со снисходительной улыбкой будут слушать восторги новоявленных фанатов. Сейчас она освоит один из главных трюков и напугает Свена, как только он вернется. Уж какая-нибудь забавная шутка непременно придет ей в голову.

Когда связь с K0005973 наконец установилась, кентуки на несколько сантиметров приблизился к кровати. Алина вскочила на ноги. Она, конечно, ждала чего-то подобного, но все равно страшно удивилась. Спустившись с зарядного устройства, кентуки докатил до центра комнаты и остановился. Алина подошла к нему, правда, с опаской и не очень близко. Потом сделала круг, но ворон больше не двигался. И тут она заметила, что глаза у него открыты. Значит, камера включилась. Алина машинально провела рукой по плотной ткани своих джинсов. Слава богу, что она не расхаживает по комнате в одном нижнем белье. Надо бы пока выключить игрушку, решила она, и тем временем подумать, как вести себя с ней дальше, но тотчас сообразила, что не знает, как ворон выключается. Не было видно ничего похожего на выключатель ни на самом кентуки, ни на зарядном устройстве. Алина какое-то время наблюдала за ним. А тот не отрываясь смотрел на нее. Неужели она рискнет заговорить с ним? Прямо сейчас, когда они находятся в комнате вдвоем? Алина откашлялась. Подошла поближе и села перед вороном на корточки.

– Привет, – сказала Алина.

Несколько секунд ничего не происходило, а потом кентуки дернулся на несколько сантиметров в ее сторону. Ничего особенного, конечно, но было в этом и что-то занятное.

– Ты кто? – спросила Алина.

Ей страшно хотелось узнать, какой именно партнер ей достался. Что за человек предпочел стать “жизнью” кентуки, вместо того чтобы купить себе, например, такого вот ворона и быть его “хозяином”? Она подумала, что, возможно, он тоже страдает от одиночества, как, скажем, ее мать, которая находится сейчас в другом конце Латинской Америки. Ну а если это какой-нибудь не по годам резвый старичок-женоненавистник, или какой-нибудь развратный тип, или кто-то, кто и по-испански-то не говорит?

– Привет? – тоном вопроса повторила Алина.

Но, судя по всему, разговаривать кентуки не умел. Она снова села перед ним на корточки и потянулась за инструкцией. В разделе “Первые шаги” Алина стала искать указания относительно того, как положено начинать общение. Наверное, надо задавать такие вопросы, на которые достаточно ответить “да” или “нет”, для чего существуют специальные знаки: допустим, если кентуки повернется налево, это будет означать “да”, если направо – “нет”. А получил ли второй пользователь такую же инструкцию, какая есть у нее? Правда, сама она нашла там лишь разъяснения технического характера, а также советы, как бережно обращаться с прибором.

– Если ты меня слышишь, сделай шаг вперед, – велела Алина.

Кентуки пододвинулся к ней на несколько сантиметров, и она улыбнулась.

– А теперь давай договоримся: ты будешь делать шаг назад, когда хочешь сказать “нет”.

Кентуки не шевельнулся. Забавно. И тут она совершенно ясно поняла, что именно ей хотелось непременно узнать: мужчина это или женщина, сколько ему или ей лет, где он или она обитает и чем занимается, чем интересуется? Алине было просто необходимо – и срочно – составить представление о человеке, который “оживляет” ее кентуки. Ворон тем временем стоял перед ней, смотрел, и казалось, ему так же не терпится начать отвечать на все эти вопросы, как ей их задавать. А ведь отныне кентуки получит возможность не таясь наблюдать за ней, по зернышку собирать информацию о ее личной жизни, видеть Алину всю, как она есть, будет знать особенности ее голоса, всю одежду и распорядок дня. Он будет свободно разгуливать по комнате, а вечером познакомится со Свеном. Между тем на долю Алины останется лишь право задавать ему вопросы. Но ведь кентуки запросто может не отвечать на них или, допустим, соврать. Может представиться филиппинской школьницей или иранским нефтяником. Может оказаться кем-то из ее знакомых, хотя такое совпадение и маловероятно, но не признаваться в этом. Зато вся ее жизнь будет перед ним как на ладони. Алина сразу вспомнила канарейку, которая жила у нее когда-то в юности. Несчастная птица ведь так и померла, продолжая глядеть на хозяйку из своей клетки, висевшей в центре комнаты. Но тут кентуки заверещал, и Алина посмотрела на него, нахмурив брови. Звук был металлический – так мог бы кричать орленок, посаженный в жестяную банку.

– Погоди минутку, мне надо подумать, – отозвалась она.

Алина встала, подошла к окну, выходившему на мастерские художников, и высунулась наружу, чтобы увидеть крышу помещения, отведенного Свену. Судя по всему, кентуки надоело ждать, и он опять запищал. Потом Алина услышала, что он задвигался, и стала наблюдать, как он идет к ней, чуть покачиваясь из-за неровностей деревянного пола. Ворон остановился прямо перед Алиной. Они молча смотрели друг на друга. Но тут ее отвлек звук, донесшийся со стороны мастерских, и она опять выглянула в окно. Из мастерской Свена выходила его новая помощница. Девушка смеялась и что-то изображала руками, обернувшись к двери. Судя по всему, она отвечала на шутки человека, стоявшего на пороге, а он продолжал что-то говорить ей вслед, она же снова и снова оборачивалась. Но тут Алина почувствовала легкие удары по ногам. Кентуки приблизился к ней вплотную и резко поднял голову, чтобы лучше видеть свою “хозяйку”. Она нагнулась и взяла ворона в руки. Он был тяжелым, кажется, стал даже еще тяжелее, с тех пор как она достала его из коробки. Алина прикинула, что будет, если она уронит кентуки на пол. Нарушится ли связь с тем, вторым, пользователем? Или игрушка безнадежно сломается? Кто знает, насколько она крепкая и долговечная. Колеса под лапками ворона крутились в воздухе то в одну, то в другую сторону, глаза часто моргали, но продолжали смотреть на Алину. Как мило, что он не умеет говорить, вдруг мелькнула у нее в голове неожиданная мысль. Разработчики приняли правильное решение. “Хозяевам” не должно быть никакого дела до мнения их домашних питомцев. Но тотчас ее осенило: а ведь это хитрая ловушка. Если ты установишь связь со вторым пользователем, узнаешь, кто он такой, ты неизбежно многое сообщишь ему и о себе. В конце концов кентуки всегда будет знать о тебе больше, чем ты о нем, вот в чем фокус. Да, но она в любом случае остается его “хозяйкой” и не позволит ворону превратиться в нечто большее, нежели ее игрушка. Если говорить честно, ей ведь и нужна была всего лишь игрушка. Значит, решено: она не задаст своему кентуки ни одного вопроса, а без ее вопросов он будет зависеть только от воли “хозяйки”, и никакого общения между ними не получится. Жестокая мера, но единственно правильная и необходимая. Алина снова опустила ворона на пол и чуть подтолкнула к центру комнаты. Он правильно ее понял – ловко обогнул ножки стола и кресел, прошел под комодом и направился в сторону зарядной базы.

* * *

Марвин сидел за отцовским письменным столом и болтал ногами, которые пока еще не доставали до пола. Чтобы скоротать время, он рисовал каракули на полях школьной тетради, то и дело поглядывая на экран своего планшета, где уже больше десяти минут красовалась надпись: “Устанавливается связь”. Ниже было добавлено: “Задание может выполняться медленно”. Информация предназначалась для тех, кто подключал кентуки впервые. Но Марвин еще раньше успел поволноваться, пару раз наблюдая за первыми подключениями вместе со своими друзьями, и поэтому отлично знал, что от него требуется.

Неделю назад, когда отец обнаружил, какие оценки сын на самом деле получает в школе, он заставил Марвина пообещать, что тот каждый день будет по три часа сидеть в кабинете за книгами и наверстывать упущенное. Марвин тогда сказал: “Господом Богом клянусь, что каждый день буду сидеть по три часа за столом, заваленном книгами”, – но вот о том, станет ли он эти книги читать, не упомянул ни словом, поэтому данной клятвы, по сути, теперь не нарушал, и отец лишь через несколько месяцев узнает, что сын установил на своем планшете связь с кентуки, если, конечно, у отца найдется время и он снова поинтересуется, не случилось ли чего нового в жизни сына. Марвин внес плату за подключение к кентуки, воспользовавшись счетом матери. Это были электронные деньги, а они могут довольно долго храниться и после смерти вкладчика. Марвин уже несколько раз пользовался этим счетом, и, как он подозревал, отец до сих пор понятия не имел о его существовании.

Наконец серийный номер был принят. Марвин аж подпрыгнул от радости и склонился над планшетом. Правда, он не знал, хорошо ли будет действовать кентуки, если его подключить через планшет. Друзья Марвина, которые уже какое-то время назад стали “жизнью” своих питомцев – один обитал на Тринидаде, второй в Дубае, – пользовались для управления Visor’ами, и теперь Марвин боялся, что его старенький планшет поведет себя как-нибудь не так. Камера включилась, экран залился белым светом. “Дракон, дракон!” – с мольбой шептал Марвин, дрожа от нетерпения и сложив пальцы крестом. Он хотел быть драконом, хотя знал, что придется мириться с тем, что пошлет ему судьба. Его друзья тоже мечтали стать драконами, но Бог распорядился иначе, так как Он лучше знает, что на самом деле подходит каждому человеку. Один стал кроликом и целыми днями разгуливает по комнате некой женщины, которая позволяет ему смотреть, как она перед сном принимает душ. Второй – кротом. Этот двенадцать часов в неделю проводит в квартире, откуда виден турецкий берег Персидского залива.

Какое-то время экран на планшете Марвина оставался белым, и мальчик не сразу догадался, что объяснялось это просто: камера кентуки была направлена на белую стену, а значит, и не могла показать ничего другого. Марвин заставил кентуки чуть отступить назад. Планшет выполнил подключение почти так же хорошо, как и Visor, и тем не менее Марвин до сих пор не мог сообразить, куда именно в результате попал. Он повернулся, осмотрелся и наконец увидел хоть что-то – а именно четыре небольших пылесоса, выстроенных в ряд друг за другом. Эти пылесосы, новенькие и самых современных моделей, высотой были не больше кентуки. Мама Марвина пришла бы от них в восторг. Пройдя немного в другую сторону, Марвин убедился, что четвертая стена была стеклянной и выходила на улицу, иными словами, он находился внутри витрины. Снаружи уже совсем стемнело, и тут мимо прошел какой-то человек с опущенным на лицо капюшоном, так что Марвину трудно было определить не только его возраст, но даже мужчина это или женщина. А еще Марвин увидел снег! Снаружи шел снег! Мальчик от восторга задрыгал под столом ногами. Пусть оба его приятеля хвастают чем угодно, но вот снега нет ни у того ни у другого. Ни тот ни другой в жизни своей ни разу не потрогали снега, а он, Марвин, видит его сейчас яснее ясного. “Когда-нибудь я отвезу тебя туда, где ты посмотришь на снег, – обещала ему мама задолго до того, как он узнал, что такое снег. – Если ты до него дотронешься, у тебя начнет покалывать кончики пальцев. – И мама тянула к нему кончики своих пальцев, словно собиралась его пощекотать. – Тебе очень понравится”.

Марвин решил поискать выход из витрины. Обошел вокруг пылесосов и проверил все четыре угла. На улице какая-то женщина на минутку остановилась, чтобы поглазеть на него. Марвин попытался зарычать, но звук получился тихим и печальным, к тому же таким унылым, что больше напоминал шум сгоревшего трансформатора, чем рык дракона. Он ведь так до сих пор и не знал, каким зверем ему выпало стать… Женщина пошла дальше. Марвин попробовал потолкать сначала один, а затем и другой пылесос. Они оказались слишком тяжелыми для него и едва сдвинулись с места. Тогда он подошел к стеклу и стал наблюдать за снежинками, которые плавно падали на асфальт и сразу же таяли, превращаясь в воду. Интересно, сколько же времени должен идти снег, чтобы все вокруг стало белым?

Марвин немного потренировался, примериваясь, как побыстрее перескочить с управления кентуки на Википедию – в случае, если в кабинет неожиданно войдет отец. Потом стал смотреть на фотографию матери, висевшую между старым деревянным отцовским распятием и образом Девы Милосердной. Наверное, Господь все еще ждет подходящего момента, чтобы открыть Марвину, каким животным ему выпало стать. Мальчик снова склонился над планшетом. Он заставил своего кентуки несколько раз удариться головой о витринное стекло, а потом опять уставился на пустую улицу. Надо обязательно придумать, как оттуда выбраться, решил Марвин. Потому что ни за что на свете он не согласится еще и там, в своей другой жизни, сидеть взаперти.

* * *

– Не смотрите на меня так, – сказал Энцо. – И перестаньте бегать за мной по пятам как собачка.

Ему объяснили, что кентуки – это еще и “какой-то другой человек”, вот почему Энцо всегда обращался к нему на “вы”. Если кентуки путался у него под ногами, “хозяин” распекал его, но это было всего лишь игрой, потому что, судя по всему, отношения между ними уже начали налаживаться. Привыкнуть к кентуки ему было непросто. На первых порах Энцо сильно раздражал плюшевый зверек, который вечно вертелся где-то рядом. Жестокое изобретение. Приходилось весь день смотреть под ноги, чтобы не наступить на крота. Мальчик, кстати сказать, не обращал на кентуки никакого внимания, словно того и не было. Бывшая жена и психолог мальчика во время “переговоров” в два голоса объясняли Энцо, чрезмерно увлекаясь подробностями, почему иметь дома кентуки – очень полезно для ребенка. “Это еще один шаг, который поможет Луке адаптироваться”, – заявила бывшая жена. А когда отец предложил завести собаку, его слова вызвали у обеих искреннее изумление: зачем, если в доме у мамы Луки уже и так есть кошка, а кентуки мальчику нужен в отцовском доме? “Неужели мы должны вам снова все объяснять?” – спросила психологиня.

На кухне Энцо собрал инструменты, которые могли понадобиться ему в теплице, и вышел в расположенный за домом сад. Было четыре часа дня, над Умбертиде висело серое мрачное небо, и казалось, что вот-вот хлынет дождь. Энцо услышал, как оставшийся в доме крот начал колотить в дверь. Ничего, ничего, скоро я к тебе вернусь, подумал Энцо.

Да, он уже успел привыкнуть к компании кентуки. Делился с кротом новостями и, если садился работать, поднимал его к себе на письменный стол и позволял там разгуливать. Их отношения чем-то напоминали те, что когда-то сложились у отца Энцо с их собакой, и порой, но только когда они с кентуки оставались вдвоем, он повторял некоторые любимые отцовские словечки или копировал его позу, хватаясь за поясницу после мытья посуды или подметания полов. Или, совсем как отец, с мягким упреком и легкой улыбкой не без удовольствия произносил: “Не смотрите на меня так. И перестаньте бегать за мной по пятам как собачка”.

А вот отношения мальчика с кентуки никак нельзя было назвать добрыми. Лука твердил, что ненавидит крота за то, что тот ходит за ним хвостиком, лезет к нему в комнату, “чтобы порыться в моих вещах”, и целый день пялится на него как последний дурак. Лука каким-то образом прознал, что, если помешать кентуки вовремя подзарядить аккумулятор и батарея сядет, связь между “хозяином” и “жизнью” сразу оборвется. “Только не вздумай ничего такого проделать, – пригрозил сыну Энцо, – твоя мать нас убьет”. Но Лука нисколько не испугался, наоборот, он принялся во всех подробностях втолковывать отцу суть дела: если связь между “хозяином” кентуки и вторым пользователем хоть раз нарушится, восстановить ее будет невозможно. И при одной только мысли, что когда-нибудь с его помощью аккумулятор кентуки полностью разрядится, мальчик просиял. Он получал массу удовольствия, запирая крота в ванной или придумывая другие способы, как перекрыть тому доступ к зарядному устройству. Энцо уже привык, просыпаясь среди ночи, видеть где-то у самого пола мигающий красный огонек, при этом кентуки стучал по ножкам кровати, словно прося, чтобы кто-нибудь помог ему отыскать зарядку. И все же крот всегда находил способ вовремя известить Энцо о своей беде. Если Энцо хотел избежать нового судебного разбирательства со своей бывшей, надо было во что бы то ни стало сохранять кентуки в рабочем состоянии. Хотя и было решено, что забота о сыне ложится на обоих родителей, мать мальчика уже сумела привлечь на свою сторону психолога, поэтому будет лучше, если со злосчастным кротом ничего плохого не случится.

Энцо слегка разрыхлил землю и добавил в нее компоста. Раньше теплица принадлежала его бывшей жене и была последним, из-за чего они сражались при разводе. Иногда, вспоминая об этом, он радовался, что теперь теплица перешла к нему. Никогда прежде он не замечал, какая приятная земля на этих грядках. Ему нравилось вдыхать ее запах, чувствовать ее влажность, нравилось сознавать, что этот маленький мир не только зависит от его решений, но и принимает их с молчаливой и безусловной покорностью. Такая работа помогала расслабиться и давала возможность хоть немного подышать свежим воздухом. Он купил все, что было нужно для теплицы: разбрызгиватели, инсектициды, датчики влажности, лопаты, а также грабли, среднего размера и совсем маленькие.

Энцо услышал, как тихо скрипнула и опять закрылась дверь, затянутая москитной сеткой. На нее достаточно было лишь чуть поднажать изнутри – и крот мог свободно выйти из дома, такая независимость вроде бы нравилась ему. Потом он быстро отскакивал, чтобы дверь, возвращаясь в прежнее положение, не ударила его. Правда, иногда не успевал, и дверь его задевала и сбрасывала вниз. Он недовольно пищал, а Энцо спешил кроту на помощь.

На сей раз он упал удачно, то есть встал на колесики, и Энцо ждал, когда же тот дойдет до теплицы.

– Ну и что вы опять вытворяете? – спросил “хозяин”. – Ведь в один прекрасный день вы не сумеете подняться самостоятельно, а меня поблизости не окажется. И тогда?..

Теперь кентуки стоял уже совсем рядом, вплотную к его ботинкам, но быстро отодвинулся немного назад.

– Что?

Кентуки посмотрел на него. В правый глаз ему попала земля. Энцо чуть наклонился и сдул ее.

– Как вам нравится мой базилик? – спросил он.

Кентуки развернулся и куда-то заспешил. Энцо продолжал понемногу добавлять в землю компост, прислушиваясь к шуму маленького мотора, который заработал бойчее. Крот выбрался из теплицы, его колеса иногда с легким стуком задевали за края плит, покрывавших двор. Ладно, подумал Энцо, значит, несколько минут у меня еще есть. И отправился за садовыми ножницами, а когда вернулся, кентуки снова был в теплице и ждал его.

– Может, надо полить еще?

Кентуки не шевельнулся и не издал ни звука. Вести себя именно так научил его Энцо, и это было своего рода договором между ними, помогавшим общаться: полная неподвижность кентуки означала “нет”, слабое урчание – “да”. Резкое движение было изобретением самого кентуки, но смысла его Энцо так до сих пор и не разгадал. Знак казался ему неопределенным и вроде бы мог восприниматься по-разному в зависимости от ситуации. Иногда в нем угадывалось что-то вроде: “Следуй за мной, пожалуйста”, иногда: “Не знаю”.

– А красный перец? Только в четверг первые ростки проклюнулись, и вроде уже подрос?

Кентуки снова куда-то отправился. Наверное, это был какой-нибудь старик. Или человек, которому нравится вести себя по-стариковски. Энцо знал это, потому что задавал ему вопросы – у них получалась своего рода игра, приводившая крота в восторг. Но игру следовало устраивать регулярно, чтобы интерес к ней не угасал, – так регулярно, скажем, купают собаку или меняют наполнитель для кошек. Вопросы Энцо задавал, когда пил свое пиво, устроившись в шезлонге, поставленном перед теплицей. Особого напряжения игра от него не требовала. Мало того, иногда он задавал вопросы, а потом не обращал никакого внимания на ответы – сидел с закрытыми глазами, выдерживая паузу между двумя глотками пива, и постепенно погружался в легкий сон, так что кентуки приходилось стучать по ножке шезлонга, чтобы заставить “хозяина” продолжать.

– Да, да, сейчас… Я вот думаю… – говорил Энцо, – интересно было бы узнать, чем занимается наш крот? Может, он повар? – Кентуки застывал, что соответствовало очевидному “нет”. – Или он выращивает сою? А может, он учитель фехтования? Владелец завода, производящего свечи зажигания?

Но однозначного ответа на свои вопросы Энцо никогда не получал, он не мог даже точно определить, были ответы крота в общем и целом честными или весьма приблизительными. Со временем Энцо удалось выяснить, что, кем бы ни был человек, который разгуливал по их дому под видом крота, он наверняка очень много путешествовал, при этом места, где ему довелось побывать, не совпадали с теми, что до сих пор успел перечислить Энцо. Также не вызывало сомнений и другое: речь шла о человеке взрослом, хотя никак не получалось узнать его хотя бы примерный возраст. Он вроде бы не был ни французом, ни немцем, а иногда вдруг казался и французом и немцем сразу, и у Энцо даже мелькнула мысль, что, скорее всего, его можно считать эльзасцем, и “хозяин” забавлялся, наблюдая, как кентуки от нетерпения бегает кругами и в отчаянии ждет от него именно такого вывода, который как будто напрашивался сам собой. Но произнести это слово крот не мог, а Энцо все тянул и никак не желал сказать: “Эльзас”.

– Вам нравится Умбертиде? – спрашивал он. – А итальянский народ, солнце, цветастая одежда и необъятные задницы наших женщин?

Тут кентуки опять начинал бегать вокруг шезлонга и мурлыкать как только мог громко.

Иногда Энцо брал крота с собой в машину и ставил у заднего стекла, чтобы тот смотрел на улицу, пока “хозяин” вез Луку на тренировку по теннису или ехал в супермаркет за продуктами, а потом они возвращались домой.

– Вы только гляньте, какие женщины! – приговаривал Энцо. – И откуда, интересно знать, бывают родом кроты, которые никогда не видели таких женщин?

А крот снова и снова мурлыкал, выражая таким манером не то гнев, не то удовольствие.

* * *

Компьютер она несколько лет назад тоже получила в подарок от сына из Гонконга, и тоже завернутый в целлофан. Но и этот его подарок, во всяком случае поначалу, скорее огорчил ее, чем обрадовал. Теперь белый пластик успел потускнеть, и можно было сказать, что Эмилия и компьютер вполне привыкли друг к другу. Она надела очки, включила его, и тотчас автоматически проснулся ее кентуки. Картинка на экране выглядела перекошенной, словно камера упала. Однако Эмилия сразу узнала вчерашнюю квартиру, ту, где жила девица с большим вырезом, и поняла: кентуки не стоит, а лежит. И только когда “хозяйка” подняла его, Эмилия разглядела, что ему было приготовлено что-то вроде собачьей лежанки, обтянутой мягкой тканью ярко-розового цвета в белую крапинку. Девушка заговорила, и тотчас на экране появились желтые субтитры:

“Добрый день.”

Грудь ее сегодня была как следует упакована в топик небесно-голубого цвета, но кольцо из носа она так и не вынула. Эмилия уже успела спросить сына, какие отношения связывают его с этой девицей, и он ответил, что никакие, а потом в очередной раз принялся растолковывать, по каким принципам действуют кентуки. Под конец он стал расспрашивать, что именно она увидела на экране, какой город ей достался и как там с ней обходятся. Любопытство сына показалось Эмилии подозрительным, потому что обычно он совершенно не интересовался жизнью матери.

– А откуда тебе стало известно, что ты именно кролик? – еще раз спросил сын.

Эмилия хорошо помнила, как девушка назвала ее “красивой крольчихой”, помнила, как она показала ей коробку, к тому же кто-то еще раньше взял на себя труд объяснить, что управлять она будет плюшевой игрушкой, изображающей какое-то животное. Может, они, эти зверьки, соответствуют знакам китайского гороскопа? Может, есть какой-то особый смысл в том, что ты стал кроликом, а не, скажем, змеей?

“От тебя прелестно пахнет.”

Девушка почти уткнулась носом в камеру, и экран у Эмилии на секунду потемнел.

И чем, интересно знать, может пахнуть игрушка?

“Мы с тобой будем много чем заниматься вместе. Знаешь, что я видела сегодня на улице?”

И она рассказала, что видела у супермаркета. Ерунду какую-то, конечно. Но Эмилия все равно старалась понять ее рассказ и внимательно следила за желтыми надписями, но переводчик работал слишком быстро. То же самое с ней случалось и в кино: если фразы в титрах были слишком длинными, они исчезали с экрана прежде, чем она успевала их дочитать.

“День нынче чудесный”, – сказала девушка, подняв кентуки над головой и повернув камерой к окну.

Эмилии открылся вид на город: широкие улицы, купола нескольких церквей, каналы и ярко-красный свет закатного солнца, заливавший все вокруг. Она смотрела и не могла насмотреться. Эмилия не ожидала от девушки ничего подобного, и незнакомый город поразил ее в самое сердце. Ни разу в жизни ей не довелось выехать за границы Перу, если не считать поездки в Санто-Доминго на свадьбу сестры. Какой же город Эмилии вот так мельком показали теперь? Она хотела увидеть его снова, хотела, чтобы ее еще раз подняли и позволили взглянуть в окно. Она заставила колеса кентуки повернуться в одну сторону, потом в другую, потом несколько раз крутанула головой – очень быстро.

“Можешь звать меня Евой”, – сказала девушка.

Она поставила кентуки на пол и пошла на кухню. Открыла холодильник, какие-то шкафчики и стала готовить себе еду.

“Надеюсь, тебе понравилась лежанка, которую я купила специально для тебя, толстушка моя”.

Какое-то время Эмилия не двигала кентуки, он просто стоял и смотрел на Еву, а самой ей хотелось повнимательнее обследовать контроллер. “Пусть Ева еще раз поднимет меня! – мысленно просила она. – Пусть поднимет!” Но Эмилия не знала, как вступить с ней в разговор. Неужели в роли крольчихи она способна только слышать? Каким же образом, черт возьми, можно заставить этих зверюшек говорить? Да, теперь у нее появились конкретные вопросы к сыну. Если нельзя задать их Еве, она снова позвонит в Гонконг и узнает все у него. Пора ему наконец почувствовать хоть каплю ответственности за те вещи, которые он посылает матери.

Уже через несколько дней Эмилия выяснила, что попала в Эрфурт, во всяком случае, с большой долей вероятности теперь можно было утверждать, что ее кентуки обитает в небольшом городе под названием Эрфурт. Во-первых, на стенке холодильника висел календарь с такой надписью, во-вторых, на кухне на полу целыми днями валялись пакеты, принесенные из супермаркета “Альди – Эрфурт”, а также из “Моей эрфуртской аптеки”. Эмилия погуглила и нашла, что единственными туристическими достопримечательностями Эрфурта были мост XIII века и монастырь, где когда-то давно случилось побывать Мартину Лютеру. Эрфурт находился в центре Германии, в четырехстах километрах от Мюнхена – единственного немецкого города, который на самом деле Эмилии хотелось увидеть.

Вот уже почти неделю она по два часа в день разгуливала по квартире Евы. И рассказала об этом своим подругам, с которыми каждый четверг ходила после бассейна в кафе. Глория долго не могла понять, о каком таком “кентуки” талдычит им Эмилия, но как только поняла, сразу решила, что непременно и себе тоже купит такую игрушку, чтобы было чем заняться в те дни, когда ей выпадет сидеть с внуком. А вот Инес пришла в ужас. Она поклялась, что, если Глория купит этот прибор, больше никогда и ни за что не переступит порога ее дома. Главным образом Инес интересовало следующее – и она несколько раз повторила свой вопрос, постукивая указательным пальцем по столу: какие меры примет правительство для контроля за новым изобретением, поскольку слепо полагаться на здравый смысл публики ни в коем случае нельзя. Позволить кентуки разгуливать по твоему дому – это все равно что вручить ключи от него совершенно незнакомому человеку.