Текст книги "Парни из Манчестера. Пригнись, я танцую"

Глава 3. Тыковка

«Рак – это не страшно».

Том в очередной раз перечитывает заголовок статьи, но менее страшно не становится. За последние сутки, с тех пор как ему сказали, что обнаружили опухоль в легких и нужно ехать в отделение онкологии, он перерыл, кажется, весь интернет на эту тему, но все еще не представляет, чего ему ждать.

Зашел, твою мать, за таблеткой. Леон так яростно доказывал, что им нужна лучшая страховка, ведь здоровье каждого слишком важно… Может, это он накаркал? Да, пригождается страховочка, ничего не скажешь.

Единственное, что обнадеживает, – статистика. За год в Америке вылечили семьдесят процентов случаев. Больше половины. Сильно больше половины, не пятьдесят два. Значит, и у него все еще могут быть шансы. В конце концов, сказали же: опухоль. Мало ли какая она там. Зачем раньше времени бояться?

Усидеть на месте невозможно, но до приема еще целых полчаса. Слишком рано приехал, а главное – зачем? От офиса до клиники пара миль. Правда, Том за утро ничего не сделал, смотрел в чертежи, как в черную дыру. Ни одной внятной мысли, кроме проносящегося в голове туда-сюда слова «рак».

Лучше бы это было про знак Зодиака, но Том – Стрелец. Так что даже тут не пришьешь. Он наворачивает пару кругов вокруг «Индиго», достает тряпку протереть фары – что-то не блестят, – но быстро понимает, что это нихера не отвлекает.

Может, врач – как его, доктор Ким? – примет раньше? Пора уже содрать этот пластырь и определиться, что за опухоль такая. Том убирает тряпку обратно в карман на двери и, отряхнув руки, заходит внутрь.

А кто знает, может, и не рак? Всего пару раз с кровью прокашлялся, в фильмах это вообще туберкулез, который не такой страшный – Том читал и подготовился. Его лучше лечат, это точно. Правда, придется всех на карантин отправить, Леон будет орать как потерпевший. Нет, тоже не вариант.

Отделение онкологии встречает тем же запахом стерильности, который был у терапевта, но чуть меньше. Лучше бы воняло спиртом, это хотя бы напоминает дом. Впрочем, одна из самых крутых клиник Нью-Йорка не может пахнуть чем-то неправильным.

Попытки вспомнить, куда теперь идти, ни к чему не приводят: ему долго объясняли, сколько раз повернуть в этих запутанных коридорах, но кто бы слушал: от паники мозг отключился напрочь. Том останавливает сурового вида чернокожую медсестру, лицо которой внушает страх и немного доверия.

– Добрый день! – приветствует он, пытаясь не выглядеть испуганным, чтобы на него не наорали. – Мне назначено у доктора Ким, но я заблудился. Не подска…

– Направо по коридору, вторая дверь слева, – коротко отвечает та, смеряя его взглядом, – с табличкой «Доктор Ким».

– Спасибо, – кивает Том. Задерживать ее хотя бы на секунду кажется опасной идеей.

Нужный кабинет действительно находится прямо за углом, с той самой табличкой. До приема еще пятнадцать минут, но стоять под дверью как-то глупо. Голосов не слышно – может, врач там один?

Ладно, выгонит и выгонит. За спрос не бьют. Том поднимает руку и стучит.

– Войдите, – слышится из-за двери спокойный женский голос.

Девушка. Вот черт, а он думал, это будет мужик – интересно почему? Дверь легко поддается, пропуская внутрь.

– Доктор Ким, да? Я – Том Гибсон. Ничего, если раньше? Могу подождать, только скажите.

За столом в небольшом, аскетично обставленном кабинете сидит миниатюрная азиатская девушка, которая выглядит буквально лет на двадцать, да еще так, будто сошла с билборда. Она еле заметно приподнимает брови, но тут же кивает на стул перед собой:

– Все в порядке. Проходите.

На пару секунд Том забывает об опухоли и бесстыдно разглядывает своего врача. С одной стороны, она очень строгая: врачебный халат, собранные в низкий хвост волосы, спокойный оценивающий взгляд. Но есть в ней что-то, что выбивается из общей картины: то ли рубашка, которая виднеется в вороте халата, то ли блеск тонкой золотой цепочки на шее. И еще доктор Ким… красивая. Прямо красивая, без малейшего «но».

– Мистер Гибсон? – зовет она и снова кивает на стул: – Садитесь, пожалуйста.

– Вы можете называть меня Тыковкой, – предлагает он. – Меня так все называют.

Она на секунду замирает, часто моргая, но тут же берет себя в руки. У нее очень серьезное лицо, но в глазах мелькает что-то, чему не удается дать название.

Том никогда не был дамским угодником – работа и братья важнее, – но сейчас почему-то хочется ей понравиться. Странное чувство, новое, особенно если учесть, что он ее совсем не знает.

– Вас направили из клиники? – пытается вернуть разговор в деловое русло доктор Ким.

– Да, – подтверждает Том. – Сказали, у меня обнаружили опухоль.

– Верно. По результатам компьютерной томографии видно именно это, но нам нужно сделать биопсию, чтобы подтвердить предварительный диагноз.

– И что вы подозреваете?

– Крупноклеточный рак легких.

Он машинально тянется в карман за сигаретами, но останавливается на полпути. Все-таки это не просто опухоль. Время, люди, весь мир замедляется, позволяя ему осознать услышанное.

– Не туберкулез, да? – с надеждой спрашивает он.

– Нет, мистер Гибсон.

– Жаль. Наверное… – Он делает глубокий вдох и медленно выпускает воздух через рот. – А какая стадия?

– Судя по снимку, третья. Нам необходимо сделать биопсию и начать лечение как можно скорее.

– А это вообще лечится, да? – Том смотрит в окно. – Или я просто умру?

– Онкологические заболевания можно вылечить, хотя стопроцентной гарантии нет, – медленно произносит доктор Ким. Ее голос смягчается: – Но это не значит, что не нужно бороться. У нас есть методы, которые мы можем применить.

Вакуум вокруг них звучит пронзительно, намертво оглушая. Доктор Ким кажется ангелом, спустившимся с небес, чтобы доставить короткую весточку от Бога: ты умираешь, Тыковка Гибсон. Вот так просто, без фанфар и плачущих дев.

Третья стадия рака. Никогда не ожидал этого услышать. Умереть в Манчестере в перестрелке или от ножа – да. Выпасть из окна – возможно. Даже забыть о технике безопасности на работе, но точно не это.

– Это потому что я курю? – Голос трескается, как в четырнадцать.

– Курение могло быть одним из факторов, – произносит доктор Ким. – При этом есть и другие. У вас в семье есть люди, у которых была онкология?

– Насколько я знаю, нет.

Может, сейчас кто и заболел – отец с матерью не разговаривают с Томом уже семь лет. Наверное, даже если кто-нибудь умрет, ему не позвонят. Хотя, может, Джун не будет настолько жестокой?

И на его похороны они не приедут.

– Мистер Гибсон, у меня есть еще несколько вопросов, которые касаются вашего состояния.

Ее голос возвращает в реальность. У нее такое сочувствующее лицо. Или она со всеми так? Доктор Ким очень молода, но уже говорит как серьезный профессионал. Неужели сама выбрала такую страшную работу?

И все-таки красивая. Не были бы они в больнице, он уже попросил бы ее номер.

– Как вас зовут? – неожиданно для самого себя спрашивает Том.

Незачем цепляться за мысли о раке, если рядом такая девушка. Если не отвлечется, он тут просто расплачется.

– Простите? – чуть морщится она. – Доктор Ким.

– Это фамилия. А как вас зовут?

– Я буду рада, если вы продолжите называть меня доктор Ким.

– Без проблем, – соглашается он. – Я просто хочу знать, кто меня лечит.

– Хорошо. Мое имя – Кэтрин Ким.

Кэтрин… Ей очень подходит. Есть в ней что-то королевское. Доктор Ким – нет, теперь уже Кэтрин – выглядит немного смущенной, и Тому хочется ее поддержать.

– Какие у вас ко мне вопросы?

– Вам удалили селезенку в две тысячи одиннадцатом. – Она опускает взгляд на бумаги в своих руках. – Верно?

– Мне заехали ножом в спину в темном переулке, – начинает Том.

– Простите, что сделали?

– Заехали. Ну, ударили. Это было в Манчестере, Англия.

– Скажите, пожалуйста, – она скрывает улыбку, но в глазах все равно загораются два огонька, – вы не замечали, что стали чаще болеть после операции?

– Есть такое. – Том даже задумывается. – Но я как-то привык. Когда только переехали, я еще пытался отлежаться, если температура поднималась, но редко получалось. Я был один, куда мне болеть?

– И вы не обращались в клинику?

– Нет, что я, ибупрофен не могу сам купить?

Том немного гордится своими знаниями: ибупрофен, аспирин и этот… ацетаминофен. Он их все выучил, что от чего. Даже не путает.

– Хорошо. – Кэтрин задумчиво хмурится. – А вы не замечали, как давно кашляете?

– Пару лет точно, – кивает Том, – а вообще, я же после операции: сказали, что теперь у меня иммунитет ни к черту и мне нельзя в Африку. И нужно одеваться теплее.

– Это была рекомендация врача в Англии? – удивленно переспрашивает она.

– Не, это мне Леон сказал. Он сам все выяснил. – Том замечает вопрос в ее глазах: – Леон – мой брат.

– Родной?

– Да… Нет. – Как ей сейчас объяснить? – Он не по крови. Но это Леон меня тогда вытащил, с ножом в селезенке.

– Хорошо. Я верно поняла, после операции кашель стал чаще, а потом, в течение последних двух лет, его можно было назвать постоянным?

– Ну да. Говорю же, иммунитет ни к черту.

По ее лицу ничего не скажешь, но губы на секунду поджимаются. Том пытается не цепляться за мысли о скорой смерти: они слишком страшные. А еще он доверяет Кэтрин. Она выглядит уверенной и компетентной и говорит, что рак поддается лечению.

Значит, все еще верит в его выздоровление. Так ведь?

– Как часто вы курите? – Она не отрывает глаз от своих бумаг.

– Один раз в час, – почти с гордостью врет Том.

Иногда по две сигареты подряд, но это можно и не считать – просто бывают нервные дни.

– Нам нужно собрать больше информации, чтобы начать лечение. – Кэтрин наконец бросает на него короткий взгляд: – Вы можете завтра утром приехать в клинику для биопсии?

– Могу, – кивает он. – Это надолго?

– Около трех дней. Вам сделают операцию, и так как процедура проходит под общим наркозом, а у вас есть особенности здоровья, сутки придется провести в интенсивной терапии, а потом около двух дней – под наблюдением врача.

– Прямо выходной брать, да? – задумчиво уточняет Том. – Ладно, что-нибудь придумаю.

Завтра пятница: можно сказаться больным, и все поверят, что он просто не хочет сидеть на совещании. Звучит неплохо.

– А мне стоит сразу побрить голову? – Он машинально проводит рукой по своим кудрям. Наверное, единственное в его внешности, что выглядит по-рокнролльному.

Кэтрин откладывает свои чертовы бумаги и полностью поворачивается к нему. Впервые за весь разговор она улыбается в ответ: в глазах появляется что-то по-настоящему теплое, и, когда маска профессионала слетает, за ней оказывается живая искренняя девчонка. С удивительно смешливым взглядом.

Как бы ее номерок раздобыть все-таки… Стой, Тыковка, это будет лишним.

– Не нужно. Вам в любом случае нельзя проходить химиотерапию, ваш иммунитет этого не выдержит.

– То есть волосы не выпадут?

– Возможно.

– Так я, считайте, уже выиграл эту жизнь, – смеется он. – Раковый больной с волосами на голове. Если еще и брови при мне останутся, вообще шик.

Короткая прядь волос выбивается из ее идеального хвоста и падает на лицо. Том с трудом подавляет желание потянуться и убрать ее. Кэтрин словно замечает его взгляд: слегка краснеет и убирает прядь сама.

Сколько слов нужно произнести друг другу, чтобы почувствовать симпатию? Наверное, нисколько: обычно Том сразу видит, нравится ему человек или нет. Так было с братьями, так было с Майей. И вот сейчас снова покалывает в пальцах: они с Кэтрин могли бы как минимум подружиться. Есть в ней что-то такое, что заставляет сердце биться чаще.

Какая же все-таки дурацкая эта жизнь: он встретил девушку, ради свидания с которой бросил бы мастерскую. Только для того, чтобы эта девушка сообщила, что он умирает.

– Мы с вами еще поборемся, мистер Гибсон.

– Буду драться, как лев, – обещает он.

– У вас, может быть, остались вопросы?

– Только один. – Том подается вперед и, прыгая в омут с головой, озвучивает первую же безумную мысль, которая пришла ему в голову: – Доктор Ким, вы выйдете за меня замуж?

Манчестер, апрель 2011

Пластик поведет от температур. Нужно взять дополнительное ребро жесткости, но технологически все уже готово, и это только будут расходы сверх тех, что есть. Леон ведь говорил держать в уме стоимость, но Том никогда не был экономистом.

А еще прогуливал геометрию, и совсем зря: сейчас знаний не хватает. Может, купить пару учебников или даже нанять преподавателя? Деньги есть, времени достаточно. Мистер Петерсон из школы выглядит нормальным, можно попросить его.

Всегда легче что-то делать, когда материалы перед глазами. На часах почти десять, но Гэри вроде еще должен быть в гараже – может, к нему сгонять? Там лежит прототип, если его взять, покрутить, то, глядишь, решение придет.

Том выходит из их с Леоном комнаты, натыкаясь на миссис Гамильтон. Она осматривает содержимое холодильника так, словно собирается готовить. В первые несколько раз эта картина даже его обманула.

– Торопишься? – мягко улыбается она, выглядывая из-за дверцы. – На ужин останешься?

– Нет, спасибо, – Том качает головой. Телеужин[2]2
  Замороженная готовая еда, чаще всего продается в касалетках, разбитых на секции.


[Закрыть] в микроволновке он и сам разогреть может.

Та только кивает и возвращается к холодильнику. Они с Леоном готовы покупать любые продукты, но кухня забита одноразовыми контейнерами, стоит отпустить миссис Гамильтон в магазин. Старшие Гамильтоны так и не адаптировались к новой жизни, а ни Леон, ни Том не готовы быть их прислугой.

Они могли бы снять отдельную квартиру, но страшно бросать этих двоих, да и деньги лишними не бывают. Эти не выживут: ни дохода, ни банальных навыков ведения хозяйства. На кухне будет грязно, пока Леон с Томом не уберутся. В гостиной то же самое. Что творится в спальне старших, даже представлять не хочется.

На улице Том выбрасывает из головы мысли об их текущей ситуации: Леон говорит, скоро они переедут в Америку. Он, кажется, и сам не может придумать, как оставить своих родителей одних, но как минимум денег им выдаст. Наверное, тогда их немой договор прекратит свою силу. А пока нужно сконцентрироваться на том, что поддержит штаны им самим: «Джей-Фан».

Никому не нравится название, кроме Тома, но они привыкнут. Кто изобретает, тот и называет. А имя получается классное, звучное, запомнить легко, выговорить в магазине – еще проще.

В темноте он решает пойти короткой дорогой: до гаража несколько кварталов. Одинаковые трехэтажки, отделанные красным кирпичом, стоят впритык друг к другу, между ними всего футов шесть[3]3
  Менее 2 метров.


[Закрыть]. Забавно, наверное, жить с окнами, чуть ли не упирающимися в соседнее здание: можно перемахиваться или даже болтать.

Том проходит очередной такой проход, краем глаза замечая движение в темноте – наверное, кошка бегает. Или собака.

Он немного напрягается, когда позади слышатся шаги, и даже пытается проверить, кто там, но в ту же секунду левый бок пронзает острая боль. Том хватается за него, оборачивается, и то, что он видит, похоже на кошмарный сон.

Левая рука нащупывает нож, торчащий между ребер. Лица нападавшего не видно за капюшоном, но как только Том открывает рот, чтобы заорать, за плечом того появляется лицо Леона.

А еще спустя мгновение брат перерезает человеку горло.

У Тома темнеет в глазах.

Глава 4. Зануда

Заполнив отчет, Кэтрин откидывается назад в кресле и наконец закрывает глаза: четверг на исходе. Остался еще один день рабочей недели, и в субботу можно будет устроить ленивое утро, чтобы хорошенько отдохнуть. Она не планирует подниматься раньше девяти.

Последние пару месяцев все выходные прошли здесь же, под гнетом бумажной работы, к которой никто не способен подготовиться до конца. Сейчас Кэтрин проверяет файлы – ничего, можно уйти на полноценные выходные. В воскресенье, правда, все равно придется заехать – нескольким пациентам потребуется внимание, – но потом она будет совершенно свободна.

Наскоро собравшись – надо же, действительно успела к восьми, – Кэтрин выходит из кабинета. В клинике куда тише, чем утром: амбулаторных больных нет, а медсестры и врачи понемногу разбредаются: кто домой, кто готовится к ночной смене.

– Кэтрин? – Жасмин закрывает свой кабинет и замечает ее. – Уже закончила?

– На сегодня да.

– Очень хорошо. Надеюсь, ты возвращаешься в нормальный график?

– Я делаю все возможное, доктор Райт.

Жасмин ругается с ней из-за работы в выходные. Все время напоминает, что лучше сконцентрировать внимание в течение дня, чем размазывать дела на всю неделю – так больше отдыхаешь. Не то чтобы Кэтрин хотелось с ней спорить, просто по-другому пока не получалось.

– Как прошло с Гибсоном?

– Хорошо. – Кэтрин невольно улыбается при воспоминаниях о нем. – Замуж позвал.

– Быстро он, – вскидывает брови Жасмин, – твой первый?

– Да. Не думала, что это может быть настолько быстро.

– Это непредсказуемо, – кивает та. – Ты же согласилась?

– Доктор Райт…

В ответ Жасмин смеется и поправляет очки, направляясь к лифту. Кэтрин не устает удивляться: стоит той снять врачебный халат, она тут же превращается в грациозную кошку, которая мягко двигается и вкрадчиво говорит. Даже годы в ней не так чувствуются.

– Ты назначила ему дополнительные анализы?

– Да. Я пока думаю, что нужно подобрать таргетную терапию. В нашем случае это может быть отличным…

– Ч-ш-ш-ш… – Жасмин прикладывает палец к губам и нажимает кнопку лифта. – Придешь с результатами биопсии, обсудим.

Томас Гибсон, который попросил называть себя Тыковкой, не выходит из головы с момента, как появился на пороге кабинета с этой своей улыбкой. Он быстро взял себя в руки после новости, даже слишком: наверное, осознание придет к нему позже.

Не так Кэтрин представляла себе англичанина из Манчестера, которому воткнули нож в селезенку. Этот больше похож на какого-нибудь гика из старшей школы, но акцент выдает в нем кого угодно, кроме американца. Даже не знала, что так тоже говорят. И это его «заехали»…

Такси ждет на парковке, и под прищуренным взглядом Жасмин, который напоминает, что нужно купить машину, Кэтрин садится на заднее сиденье. Впереди у нее тихий вечер дома – кстати, надо бы заказать пиццу. Или зайти в соседний ресторанчик и взять еды с собой?

В голове Кэтрин сводит бюджет – пора съездить в супермаркет и купить обычных продуктов. Не стоит закреплять привычку раскидываться деньгами, только потому что лень готовить. Она же умеет, просто процесс требует времени, которого обычно не хватает. Но сейчас, если войти в нормальный график, можно попробовать сэкономить на этом.

Привычки аскетичной жизни студента медшколы, родители которого еле тянут само обучение, никуда не исчезали, просто хотелось попробовать что-нибудь новое, когда на горизонте появился вполне реалистичный собственный доход. Но это не значит, что они больше не нужны.

Уже дома, переодевшись в футболку и шорты, которые куда удобнее рабочего костюма, она забирает заказанную пиццу и проверяет дела на день: все, можно немного расслабиться. Впереди два с половиной часа личного и совершенно свободного времени: делай что захочешь.

Вот только желаний к концу дня не остается. Кэтрин неторопливо жует пиццу, просматривая ленту «Фейсбука»[4]4
  Принадлежит компании Meta Platforms, признанной экстремистской и запрещенной в Российской Федерации.


[Закрыть], заполненную очередными восторгами ее родственников, близких и не очень. В друзьях у нее всего два типа людей: однокурсники – эти до выходных ничего не постят, потому что некогда, – и семья. Вторые обожают социальные сети: они выскакивают повсюду, в любое время суток. Часть из них тоже переехали в Америку, некоторые остались в Корее, поэтому двуязычная лента пестрит новостями и фотками с семейных праздников.

Поверх очередной пачки фотографий с чьего-то асянди[5]5
  Корейская церемония для годовалых малышей, определяющая их судьбу.


[Закрыть] выплывает сообщение. Вот и третья, самая малочисленная категория ее друзей на «Фейсбуке».

«Привет! Как дела? Давно не созванивались!»

Фотография улыбчивого Патрика Зайберта почему-то особенно радует: этим вечером он – то, что надо.

«Я свободна сейчас», – отвечает она.

Через секунду на экране появляется окно звонка.

– Привет! – радостно машет Патрик. – У меня новости, ты точно их пропустила.

Кэтрин соскучилась по немецкой речи и даже немного растеряла навык: приходится собраться, чтобы не упускать смысл слов. Она учит немецкий давно, но не очень стабильно: в медшколе было совсем некогда, а потом редко получалось заниматься.

– Удиви меня.

– «Раммштайн» начали записывать новый альбом.

– Начали или пообещали? – смеется Кэтрин, откидываясь на спинку стула. – Новость прошлогодняя, а толку-то.

– Официальная информация. Через год выйдет.

Патрик прищуривает глаза, когда Кэтрин недоверчиво морщится: это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Не веришь мне? Посмотри страницу Круспе.

– Вот ему и не верю. Ты же понимаешь, я ждать буду!

– Дело говоришь! Вместе ждать будем. На тур приедешь?

– Подожду здесь, в Америке.

– Кэтрин, ты не можешь всю жизнь проторчать в Нью-Йорке, – заводит Патрик уже привычную тему. – Тем более учеба закончилась. Пора посмотреть мир.

– Сам приезжай сюда, – она тянется за еще одним куском пиццы, – я только зарабатывать начала, а у тебя уже и карьера в разгаре.

В этом Кэтрин немного завидует Патрику: к тридцати годам он, графический дизайнер, успел сделать себе имя в Германии, пока она сама даже учебу не закончила.

– Отправил тебе ссылку, – настаивает тот. – В конце июля будет фестиваль в Нордхольце, приедут крутые ребята. Помнишь, я присылал Каспера?

– У него голос как у прокаженного, – Кэтрин все равно проверяет ссылку, – где это вообще?

– На севере страны, у моря.

– Прости, но это какой-то Шайсенбах[6]6
  Немецкий вариант слова «Зажопинск».


[Закрыть]. Жить в палатках? Пат, идея не для меня.

– Напомни мне больше не учить тебя сленгу, – закатывает глаза Патрик. – Хватит обижать хорошее место. Кстати, там есть аэропорт.

– Я подумаю, – обещает Кэтрин, но уже закрывает сайт фестиваля.

– Мы все едем. Линда, Лукас, я. Присоединяйся к нам, мы даже палатку тебе найдем.

Их небольшое сообщество, в которое Кэтрин попала совершенно случайно, разбросано по всей Европе, она ни разу с ними не встречалась. Патрик уговаривает ее приехать уже пару лет.

Раньше Брайан был против, ему не нравилась идея, что Кэтрин куда-то поедет одна. Не потому что он ревновал или беспокоился, просто это было «ненормально с точки зрения отношений». С тех пор как они расстались, она и сама себе не может объяснить, почему до сих пор хотя бы не спланировала поездку. Уже и билеты проверяла, и отели – не так уж дорого.

Но с палатками? Это слишком даже для приятелей, которых хочешь увидеть уже несколько лет.

Патрик с удовольствием рассказывает о том, как у него недавно появился заказ от крупного музыкального лейбла. Он всегда мечтал стать дизайнером обложек, рисовать логотипы для групп. Теперь, когда все начинает сбываться, он выглядит счастливым. Кэтрин вглядывается в живое лицо с крупными, будто рублеными чертами, с квадратным подбородком, закрытым аккуратной бородой, и идеально прямым носом.

Они знакомы много лет, но впервые за все время она думает о том, что Патрик окончательно набрал мужественности именно сейчас, к тридцати. Особенно когда состриг свой хвост рок-звезды и теперь невольно тянется поправить несуществующие волосы.

– А у тебя что нового?

– Дай подумать… Ничего. – Кэтрин дожевывает пиццу и убирает корочку обратно в коробку. – У меня ничего не происходит. Дом, клиника, пиво по выходным.

– Тебе стоит больше отдыхать.

– Спасибо за очевидный совет, – подмигивает она. – Мне правда нечего рассказать. Тебе будет неинтересно слушать, как пациент меня замуж позвал.

– В смысле неинтересно? Наконец-то что-то новое. Ты после расставания с Брайаном до сих пор одна, правда?

Кэтрин кажется, будто в голосе Патрика звучит надежда. Наверное, ей хочется, чтобы так было – она год не получала внимания от мужчин. Если не считать сегодняшнего Гибсона, конечно, хотя как его считать? Вряд ли она ему даже нравится – просто реакция на стресс.

– Одна, – кивает она, – все жду, когда нам с тобой будет по сорок лет и ты переедешь в Нью-Йорк.

– Ни за что, – качает головой Патрик. – Давай лучше ты в Мюнхен. Немецкий знаешь, больницы у нас есть.

– Не для того я учила немецкий, чтобы жить с баварцами, – смеется Кэтрин.

– Вот сейчас обидно было. Я тоже из них, помнишь?

– Ты – исключение, Пат, так что давай сюда. Все равно из дома работаешь.

Этот спор тянется уже год: Линда и Лукас подшучивают, что, если Кэтрин и Патрик не обзаведутся семьями до сорока лет, им стоит пожениться. Но раньше это звучало смешнее, а теперь в обычной перепалке слышится что-то новое.

– Так что там твой пациент? Что у него?

– Он на первой встрече позвал меня замуж. Представляешь, я спрашиваю, не осталось ли ко мне вопросов. А он: «Только один. Доктор Ким, вы выйдете за меня?»

– Ты совершенно не похожа на человека, которого могут называть «доктор Ким», – вдруг отвечает Патрик. – Непривычно это слышать.

– Меня почти все так называют, – пожимает плечами Кэтрин.

– И как? Согласилась?

– Нет, конечно. Если ты не знаешь, это запрещено.

– Он тебе хотя бы понравился?

Кэтрин даже задумывается: наверное, больше запомнился. Томас Гибсон точно не похож на тех парней, которые обычно привлекают ее внимание. У него нет классической мужественности Идриса Эльбы или элегантности того же Тома Хиддлстона, но есть что-то другое, что все равно зацепило. Наверное, люди называют это харизмой – то, чего нет у нее самой.

– Он англичанин, – говорит Кэтрин, чтобы не вдаваться в объяснения, – странный.

– Это не ответ, – настаивает Патрик.

– Нет, не понравился.

И все же она о нем думает. Наверное, потому что происходящее слишком странно, начиная с того, что дело доверили ей, а не кому-то более опытному.

Еще немного поболтав с Патриком, Кэтрин бросает взгляд на часы и начинает прощаться. Ей пора ложиться спать, завтра рабочий день. Тот не задерживает – у самого глубокая ночь – и обещает напомнить о фестивале на выходных.

Когда звонок завершается, Кэтрин вдруг остро ощущает собственное одиночество. Видимо, из-за этого она даже принимает дружелюбие Патрика за подобие флирта. Нет, ей в целом нравится жить одной – это свежее чувство, хоть и непривычное после десяти лет отношений, но иногда все равно чего-то не хватает.

Наверное, даже не интимности: люди переоценивают секс и слишком воспевают его, в то время как без него вполне можно прожить. Кэтрин не хватает капельки романтики в жизни. Мягких прикосновений к другому человеку, когда никто не видит. Нежного поцелуя, в котором можно почувствовать чье-то тепло.

Она никогда не была популярной девушкой. Не потому что с внешностью что-то не так, Кэтрин выглядит достаточно привлекательной. Просто она никогда не пыталась кому-то понравиться. Даже с Брайаном все развилось спокойно, само собой, пока однокурсницы катались на эмоциональных качелях, каждую неделю переживая очередные драмы.

Но что, если теперь, когда жизнь начинает входить в нормальный ритм, ей не повредило бы немного новых эмоций? Как минимум для того, чтобы просто почувствовать себя живой. И хоть немного желанной.

Кэтрин убирает ноутбук в сторону, протирает темную кухонную стойку и выбрасывает коробку из-под пиццы: можно ложиться спать. Патрик напомнил ей о том, что она давно не занималась немецким. Вот и задача на завтрашний вечер: подобрать нового учителя, который сможет встроиться в ее график.

Все равно легче, чем, работая по шестьдесят часов в неделю, найти себе парня. Хотя и этим стоило бы заняться: если так пойдет дальше, на предложение следующего пациента она может и согласиться.