Текст книги "Выкуп первенцев"

Еж в точности не знал, как Цельхаузену удалось арендовать у военного ведомства две бывшие арестантские камеры в здании Гауптвахты для проведения исследований по историческому проекту: видимо, доктор задействовал какие-то связи в Финляндии. Всего в здании находилось около двадцати одинаковых камер: расположение двух из них неожиданно оказалось очень удобным, поскольку копатели могли работать без помех.

Еж предполагал, что, помимо тщательно продуманных обоснований проекта, удаче доктора способствовали немалые денежные вознаграждения кому-то из военных чинов. Гауптвахта не считалась особенно ценным культурным объектом и не таила никаких военных секретов. Этот клочок земли рядом с Президентским дворцом имел лишь историческое и символическое значение: в здании Гауптвахты располагалось несколько офисных помещений, а в бывших камерах для арестантов размещались военнослужащие, дежурившие в карауле в южном дворе здания.

Двое помощников-немцев, нанятые Цельхаузеном в помощь Ежу, трудились на дне ямы. Еж по мере наполнения ведра темным грунтом поднимал его и высыпал в мешки, стоявшие вдоль стен камеры. Он пока не знал, смогут ли они в этом месте выкопать трехметровую яму и не помешает ли им скала или грунтовые воды – ведь с обеих сторон от раскопа совсем близко подступало море, а всего в каком-то десятке метров протекал канал Катаянокка.

10

Рабочий день Даниэля закончился, и он, погруженный в свои мысли, снова шел на юг по Унионинкату в сторону дома. Как случалось и раньше, по пути с работы Даниэль предавался мечтам, пытаясь представить себе, как все было бы, если бы у них с Ханной вскоре родился ребенок, – он подсчитывал, сколько лет ему будет, когда малыш пойдет в школу, когда достигнет возраста бар мицвы или бат мицвы, когда вырастет и уйдет из дома. Еще он размышлял о том, надо ли им с Ханной оставаться вместе, если у них так и не родятся дети. Эта мысль время от времени приходила ему в голову, но он не обсуждал ее с женой. Брак их был заключен в Амстердаме, в Эсноге – старой синагоге евреев-сефардов, бежавших от инквизиции из Испании и Португалии в XVI веке (родные Ханны были потомками беженцев). После переезда молодой женщине поначалу приходилось нелегко, но теперь она уже сносно говорила по-фински, изучала географию в университете и давала частные уроки нидерландского языка.

Даниэль свернул на Кирккокату и пошел мимо Свято-Троицкой церкви. Маленькая старая церковь среди лип одним своим видом внушала умиротворение. Наверное, она казалась более изящной в начале XIX века, когда ее только построили, теперь же терялась рядом с массивным зданием Банка Финляндии. Внезапно Даниэль заметил, как из строительной бытовки во дворе церкви вышел чернобородый мужчина в костюме и шляпе – должно быть, православный священник, заглянувший к рабочим на кофе, – пересек двор и вышел через ворота на Унионинкату. Через мгновение его уже не было видно, но Даниэль успел заметить, что из-под пиджака незнакомца свисали белые нити, подозрительно похожие на цицит – традиционный элемент одежды еврейского мужчины, напоминающий ему о предписаниях Торы.

«Должно быть, показалось», – подумал Даниэль. Православные священники тоже носят черные одежды и бороды. Однако встреченный мужчина не показался Даниэлю православным священником.

Он достал из кармана мобильный телефон, чтобы позвонить Аско.

– Даниэль, чем могу помочь?

– Я по поводу моей работы. Или, вернее сказать, насчет твоего расследования. Хотел обсудить пару моментов. Мы можем встретиться?

Аско ответил не сразу. В трубке слышался скрежет трамвая.

– Ясно. Сможешь подойти к памятнику Александру через четверть часа?

– Я как раз рядом с ним.

Даниэль сидел на скамейке под памятником. В городе стемнело. Множество людей спешили по своим делам, пересекая окружавшую памятник Сенатскую площадь. Интересно, почему каждый из них выбирает свой собственный маршрут, хоть немного отличающийся от других, ведь многие наверняка идут в одно и то же место – на ту же улицу или остановку трамвая? Не разумнее ли было бы всем идти друг за другом по самому прямому пути? Как глупо это выглядело бы, размышлял Даниэль. Такая у людей природа: они не хотят идти стадом, если их к этому не принуждают обстоятельства. Даниэль вспомнил, как в молодости встречал на этой площади Новый год с друзьями. Мэр города выступал с поздравительной речью, стоя перед лестницей, поднимающейся к Кафедральному собору, и отсчитывал секунды, оставшиеся до того момента, как один год сменит другой. Рюкзаки их были набиты фейерверками, которые они запускали в вечернее и ночное небо, сверкавшее от множества ракет.

Он повернулся и посмотрел на памятник Александру II. Всегда, проходя мимо этого монумента, он задумывался о том, что этот человек с совершенно незаурядным лицом значит для финнов. Они мечтали о лучшей доле, и в конце концов их мечта сбылась. Даниэль считал, что у финнов и евреев в этом смысле сходный опыт. Оба народа находились под гнетом российских царей. Во времена Великого лихолетья в начале XVIII века русские солдаты и казаки обращались с населением Финляндии с неописуемой жестокостью. Таким же испытаниям подвергались и евреи при неисчислимых погромах. Даниэль подумал, что, возможно, это одна из причин, по которой финны после обретения независимости стали в целом относиться к евреям с симпатией.

Аско решительной походкой приближался к памятнику со стороны Алексантеринкату. Он выглядел очень сосредоточенным и серьезным, поздоровался очень сдержанно.

– Позже поговорим, а сейчас иди за мной, – на ходу бросил он Даниэлю. – Если наткнемся на кого-то из общих знакомых, мы случайно встретились на улице.

Аско быстрыми шагами направился в сторону Катаянокка, а Даниэль поспешил следом. С Алексантеринкату Аско свернул на узкую Хеленанкату и остановился.

– Скажи, как мне попасть в здание Гауптвахты? – спросил он требовательно, как на допросе.

– А зачем тебе туда?

– Это по тому же делу, что и квартира на Коркеавуоренкату, где мы были утром. Может быть, позже я смогу тебе рассказать подробнее. В общем, мне нужно выяснить, чем занимается одна подозрительная компания в здании Гауптвахты. Первая проблема – попасть внутрь. Вторая – эти люди ни в коем случае не должны меня увидеть, потому что могут узнать мою физиономию.

Аско в замешательстве потирал лоб. Мимо них по Алексантеринкату ехал трамвай. Из-под провода в том месте, где по нему скользил токоприемник, вылетел сноп искр, особенно ярких на фоне темного неба.

– Я могу туда сходить, – предложил Яновски.

Такой вариант не приходил Аско в голову. Использование Даниэля повышало шансы Аско на успех всего дела. Военные на Гауптвахте, видимо, запишут данные Даниэля. Правда, по-прежнему не было никакого убедительного повода, чтобы пройти в здание, а Маркканен не был готов организовать это в официальном порядке. Тут Аско озарила идея. Был, конечно, риск, но это могло сработать.

– Ты и впрямь готов туда отправиться? – воодушевился Аско. – Можешь сказать охране, что ты из группы Йонаса Петая. Охрана там из военных, и они могут тебя пустить. Этот Петая и еще двое с ним прошли в здание несколько часов назад. Именно они меня интересуют. Охране должны быть известны их имена, если они проходят туда под настоящими именами. Конечно, они могли уже уйти оттуда, но тогда охрана тебе, наверное, об этом скажет. Это не какой-нибудь сильно секретный объект.

Он вынул из кармана фотографию Ежа и показал Даниэлю, который несколько мгновений рассматривал ее. Затем Даниэль отдал свою сумку Аско.

– Будь осторожен с Петая. За твою безопасность отвечаю я, – строго сказал Аско.

Даниэль пошел в сторону Гауптвахты. Он свернул с Алексантеринкату на Марианкату, подошел к боковому входу в светло-голубое здание и осмотрелся. В нескольких метрах от него открылась дверь, и вышел молодой солдат.

– Куда идете? Это военный объект.

– Я должен был прийти вместе с Йонасом Петая, но только сейчас смог добраться.

– Петая? – переспросил солдат, удивленно вскинув брови.

– Именно так. Он должен быть прийти несколько часов назад.

– А, эта компания. Исторический проект в бывших камерах?

Даниэль на секунду замялся. Ответ на этот вопрос решал все дело. Он знал, что в здании Гауптвахты были старые камеры для арестантов, но какое отношение Петая мог иметь к историческим исследованиям?

– Да, именно в них, – ответил он, пытаясь своим тоном показать, что это само собой разумеется.

– Они, наверное, уже скоро будут уходить, у них ведь нет разрешения оставаться здесь на ночь.

– Знаю, я ненадолго.

Солдат скользнул взглядом по булыжникам мостовой во дворе Гауптвахты за спиной Даниэля. Затем достал ключи и открыл одну из боковых дверей. За ней начинался длинный мрачный коридор с рядом тяжелых железных дверей.

– Вы, наверное, и так знаете: четвертая и пятая камеры, если считать оттуда. – Солдат показал рукой на первую дверь. – Выходить через эту же дверь, через которую мы сейчас вошли. И помните, что не позже десяти вы должны покинуть здание.

Когда дверь закрылась и солдат вернулся в свою будку, Даниэль остался в коридоре один. Это было смешение старого и нового: внушающие страх двери камер, одна за другой выстроившиеся по обеим сторонам коридора, и блестящий линолеум на полу. На потолке было два стрельчатых окна и несколько круглых светильников. Он вспомнил, что где-то читал о том, что в эти камеры еще несколько десятков лет назад помещали призывников, уклонявшихся от службы в армии. Место это явно отремонтировали, поскольку все было чистое и свежевыкрашенное.

Даниэль пошел вперед по коридору. На дверях двух первых от входа камер были скотчем приклеены списки, по два имени в каждом. За именами значились воинские звания. В камерах, очевидно, жили военные, проходившие службу в здании Гауптвахты. Яновски дошел до четвертой камеры. В нее вела дверь, ничем не отличавшаяся от остальных. Кто же этот Петая на самом деле и какого черта они тут делают?

Он прижался ухом к холодной железной двери, но не смог за ней ничего расслышать. Либо внутри никого не было, либо находившиеся внутри молчали. Был и третий вариант: возможно, толстая дверь глушила все звуки. В двери остался глазок, но им Даниэль не решился воспользоваться. Он повернул обратно и попробовал открыть дверь третьей камеры. Вдруг из нее слышно лучше, что происходит в соседней четвертой. Дверь оказалась запертой. Тогда он дошел до двери пятой камеры и снова прижался ухом к двери. Сначала он ничего не услышал, но затем различил какой-то приглушенный царапающий звук. В камере что-то происходило. Даниэль попробовал открыть дверь в шестую камеру. Ручка поддалась, и дверь открылась. Засов на двери был намертво приварен, очевидно, для того, чтобы кто-нибудь случайно не оказался запертым внутри.

Камера была маленькой. У обеих стен стояло по узкой койке, а по углам – два еще более узких шкафчика для одежды. Через небольшое окошко внутрь проникал бледный свет от уличных фонарей и прожекторов, подсвечивавших фасад Успенского собора. Даниэль подошел к окну и постарался представить себе, как это место выглядит с улицы. Затем повернулся и припал ухом к стене, за которой находилась пятая камера.

Теперь звуки были слышны лучше. Он разобрал какое-то царапание и удары. Иногда доносились мужские голоса, но такие приглушенные, что слов было не разобрать. Даниэль не сомневался, что в камере копают. Судя по звукам, лопата вновь и вновь втыкалась в песок. Он пробовал прижиматься ухом к стене в разных местах, но так и не смог разобрать, что говорят мужские голоса. Даниэль решил, что на этот раз он не сможет раздобыть больше информации о том, чем занимается Петая со своей компанией, и вышел обратно в коридор. Быстрыми шагами он дошел до двери на улицу и снова оказался во дворе Гауптвахты. Когда он проходил караульное помещение, его дверь открылась. Тот же молодой солдат появился в проеме и кивнул Даниэлю, который вышел на Марианкату и через Алексантеринкату добрался до Хеленанкату, где его остался ждать Аско.

11

В десять часов Еж и двое немцев вышли из своей камеры, тщательно заперев дверь. Когда они проходили мимо поста, из-за двери выглянул недовольный дежурный.

– В следующий раз заранее сообщайте, сколько вас будет. Нам надо знать, трое вас или четверо.

Руки Ежа сжались в кулаки. Он инстинктивно обвел взглядом двор.

– Извините. Он давно ушел? Я сегодня же сообщу всем о правилах, – вежливо ответил Еж.

– Минут пятнадцать назад. Больше не забывайте ставить нас в известность. – Солдат скрылся в караульном помещении.

На Марианкату Еж достал телефон и набрал один из трех номеров, которые за последние дни успел выучить наизусть.

12

Аско вернулся домой незадолго до полуночи: он успел расспросить Даниэля о том, что удалось выяснить, а потом зашел в фастфуд-ресторан в центре города, где перекусил сэндвичем. До этого он ничего не ел с самого утра. По дороге к дому Аско терзали сомнения: он поделился с Даниэлем информацией, которую тому не полагалось знать. С одной стороны, Аско нарушил инструкцию, но с другой – чувствовал, что поступил правильно. Даниэль тоже был полицейским, хоть и работал в другом подразделении. И он готов был помочь, а Аско нравилось работать с Яновски. Вдобавок неудобно отказаться от предложенной помощи, поскольку тем, что расследование этого дела поручили ему, Аско был обязан именно Даниэлю. Кроме того, следователю необходим результат: раскрытие преступления. А в том, что это именно преступление, Аско уже почти не сомневался.

Перед тем как они расстались, Даниэль рассказал Аско о замеченном им днем во дворе церкви подозрительном незнакомце. Если он действительно иудей, то может иметь отношение к квартире на Коркеавуоренкату, а значит, и к Цельхаузену. Но какое именно?

Дома Аско налил себе бокал вина и сел в кресло. В окно было видно угольно-черное небо, окна верхних этажей здания на противоположной стороне Мусеокату и конек крыши, на котором еще оставалось немного снега. Большинство окон были освещены. В некоторых квартирах висели большие старинные люстры. Здесь, в Тёёлё, они были очень уместны, ведь многие семьи жили в этих домах уже сотню лет. Усталость сказывалась, и глаза слипались, но сознание Аско работало на удивление ясно. Снова нахлынули воспоминания, которые навеяло посещение квартиры госпожи Аскен. Аско подумал об отце, который исчез, когда Аско было двенадцать лет. Отец владел небольшим швейным ателье и однажды не вернулся с работы домой.

Аско заметил, что крепко сжимает бокал в руке. Он вспомнил, как злился на отца за то, что тот пропал и не сумел никак предотвратить свое исчезновение. Через месяц после этого кто-то нашел бумажник на камнях набережной в Лауттасаари. Это была последняя весточка от него.

Аско поставил бокал с вином на стол и достал из глубин ящика письменного стола связку ключей. Поднявшись на чердак и открыв тяжелую скрипучую дверь, включил тусклый свет: с наклонного потолка свисала пара лампочек без абажуров. В двух проходах на чердаке было около двадцати разделенных деревянными решетками отсеков, где жильцы хранили свои вещи. Впервые за многие годы Аско добрался до собственной кладовки. К счастью, замок и дверь были целы. В кладовке Аско различил очертания двух больших коробок. Он взялся за одну из них и с трудом поднял ее. Пыль забилась в ноздри, заставив Аско чихнуть. Он перевел дух и одну за другой перетащил коробки к железной чердачной двери, а потом доволок до квартиры.

Дома Аско достал пылесос и очистил коробки от слоя пыли, напоминавшего пухлую вату, после чего на крышках коробок обнаружились надписи: буква А на одной и Б – на другой. Он не знал или уже не помнил, кто и зачем надписал их. Приоткрыв крышку одной из коробок, Аско обнаружил аккуратно сложенные бумаги. В другой было несколько серебряных вещиц, книги и два толстых тома в кожаных переплетах – по-видимому, альбомы с фотографиями.

Аско стало нехорошо. Он накрыл коробки крышками и отнес их в свободный угол в спальне.

13

На следующий день Еж с помощниками вернулись в здание Гауптвахты. Тот же солдат вышел открыть им дверь в коридор с камерами.

Холод из раскопа, который углубился до двух с половиной метров, заполнил камеру. Последние полметра они выгребали только щепки – Цельхаузен считал, что слой щепы мог остаться от оборонительных валов русской крепости, которая находилась на этом месте в XVIII веке.

Еж встал на цыпочки, пытаясь выглянуть в окно камеры. Было по-прежнему облачно, но холодно. Мало на ком из прохожих не было теплого головного убора. Все море у северного берега было еще сковано льдом. Какой-то человек на плоской крыше ресторана на набережной во дворе Успенского собора разглядывал в бинокль что-то над крышами Круунунхака. Еж подумал, что, видимо, птицы по весне начали возвращаться с юга.

Его мысли прервал лязг. Еж повернулся и бросился к краю ямы. Лопата одного из ассистентов ударилась о металл. Все выжидающе смотрели вниз. Обнаруженный предмет следовало осторожно обкопать вокруг. Еж решил пока не звонить Цельхаузену.

Он взял в руку фонарик и стал светить в яму. Его помощники продолжили работу. Время от времени Еж вытягивал ведро песка вперемешку с камнями и старой щепой. Постепенно на дне раскопа стал вырисовываться темный прямоугольный металлический предмет около метра длиной, по форме напоминающий сундук. Его верхняя часть возвышалась уже сантиметров на десять над дном ямы. Еж спустился в раскоп. Он прихватил с собой нож, а также жесткую и мягкую щетки, которыми очищал ранее найденные ими предметы. Еж сразу смахнул с сундука грязь. Стали отчетливо видны крышка и замочная скважина. Еж поковырял ножом поверхность сундука, и один из помощников вскрикнул от удивления: под темной поверхностью блеснуло серебро.

О находке немедленно сообщили Цельхаузену. Тот помолчал, но затем приказал открыть сундук. В голосе доктора появились пронзительные нотки, он часто дышал.

– Трубку не класть!

Еж передал телефон одному из помощников, а сам взялся за крышку и с силой потянул ее на себя. Крышка словно приросла к сундуку, да и ухватиться толком было не за что. Еж посветил в замочную скважину. Отмычка тут вряд ли помогла бы, поскольку замок был забит песком. Оставалось только взломать его. Еж вставил лопату в щель между крышкой и стенкой сундука, потом взобрался по лестнице, подобрал в камере несколько булыжников покрупнее и подложил их под металлический черенок, намереваясь использовать его в качестве рычага. Затем осторожно ступил на ручку на конце лопаты. Прочный металлический черенок выдержал его вес. Теперь на крышку снизу давило почти сто килограммов, но она все равно не открылась. Еж отошел в сторону, подумал минуту, затем присел, оттолкнулся и прыгнул обратно на ручку – только тогда замок щелкнул и сломался. Крышка с треском распахнулась, а лопата, вертясь, подлетела вверх и угодила острым краем в ногу одному из помощников. Тот вскрикнул от боли. Еж направил луч света в сундук: он был глубиной около полуметра, толщина стенок составляла пару сантиметров. Внутри находка не так потемнела, как снаружи, и блестела в свете фонарика.

Еж взял телефон у своего помощника.

– Сундук пуст, – сказал он.

– Пуст? – ошеломленно повторил доктор.

– Глубиной около полуметра и совершенно пуст.

– Пол в камере был цел, когда вы начали копать, так ведь? Точно такой же, как в соседней камере?

– Один в один.

– Сундук был заперт?

– Да.

Цельхаузен помолчал. Он думал, что это могло бы означать. В голове доктора стала вырисовываться такая картина: тем, кто закопал клад, или их наследникам пришлось забрать содержимое сундука еще до строительства камер, то есть до семидесятых годов XIX века. Затем они закрыли замок на сундуке ключом. Сам сундук оставили на месте. Он, по-видимому, оказался слишком тяжелым, а обстоятельства не позволяли незаметно перетащить его. Доктор полагал, что серебряный сундук использовали для того, чтобы он защитил содержимое от порчи. По той же причине в старые времена иногда хранили питьевую воду в серебряной посуде.

– Оставьте сундук на месте и засыпьте яму, – сказал он тихим голосом.

Разочарование в его голосе сменилось решимостью.

– Приберите за собой так, чтобы не оставалось никаких следов. Я попробую продлить аренду на несколько месяцев, чтобы в камеры еще какое-то время не мог попасть никто из посторонних. Когда закопаете яму, застелите пол бумагой, чтобы закрыть поврежденное место, – на случай, если кто-нибудь сумеет заглянуть в камеру, чтобы он ничего не заподозрил.

Еж понимал, что они не смогут незаметно вынести сундук из здания. Его пришлось бы волочить как минимум вдвоем. Да и вообще было понятно, что Цельхаузена интересует лишь содержимое сундука, которое кто-то успел забрать раньше их. Еж попробовал было попросить дополнительных указаний, но доктор был краток.

– Найдите евреев, – ответил, понизив голос до шепота.

– Как вы знаете, в квартире на Коркеавуоренкату, где они должны быть, пусто, – ответил Еж.

– В Хельсинки не так много хасидов. И вы их найдете. Если они там, значит, и то, что мы ищем, тоже еще там. Разыщите их.

Цельхаузен нажал на отбой, и Еж принялся выполнять его указания. Один из помощников наклонился к серебряному сундуку.

– Выкопать его много времени не займет, – сказал он. – И наверняка мы как-то смогли бы его отсюда незаметно вытащить. Если он не нужен доктору, то мы сами могли бы его продать и неплохо подзаработать.

Вместо ответа Еж резко пнул склонившегося над сундуком парня ногой в бок, так что тот вскрикнул и свалился на дно ямы. Еж ударил его не очень сильно, чтобы не переломать кости. Затем он продолжил давать инструкции.

Еж закрыл серебряный сундук. Копатели собрали свои инструменты и вылезли из ямы. Они свернули веревочную лестницу и принялись высыпать грунт из мешков обратно в раскоп.

14

Аско стоял во дворе Успенского собора с биноклем в руке. С западной стороны открывался вид на Круунунхака и Кауппатори. Сразу за каналом виднелось низкое голубое здание Гауптвахты, казавшееся невзрачным по сравнению с соседними домами. Даниэль описал, где именно находится окно пятой камеры, и Аско направил бинокль на него. Он не хотел вызывать подозрений, поэтому время от времени отводил бинокль в небо.

Окно камеры не было занавешено, и ничто не мешало обзору. Но само по себе окошко было таким маленьким, что рассмотреть что-либо внутри не получалось. Вдобавок оно находилось так высоко, что пол камеры вообще не был виден. Аско смог заметить какое-то движение внутри, хотя разобрать, что именно там происходит, было трудно. Затем к окну подошел человек и посмотрел на улицу. Прежде чем отвести бинокль в сторону, констебль успел узнать Ежа.

Мужчина вскоре исчез из окна, и какое-то время никакого движения в камере не наблюдалось. Через четверть часа там опять что-то зашевелилось: похоже, трое мужчин таскали тяжелые мешки и высыпали их содержимое на пол камеры. Через полчаса, когда знакомая троица вышла на улицу, Аско сунул бинокль в сумку и успел отследить компанию до монумента «Три кузнеца» – оттуда они направились в «Камппи». Мужчины зашли в свой отель и на лифте уехали наверх.

Поразмыслив, Аско решил отправиться к Свято-Троицкой церкви и посмотреть на строительную бытовку, о которой упоминал Даниэль. Во дворе, обнесенном старинной чугунной оградой, никого не было. Голые деревья казались осунувшимися и печальными. Они словно грустили по своему утраченному прошлой осенью богатому зеленому убору, который теперь был разбросан по всему двору, бурыми пятнами проступая из-под тающего снега. Аско оглядел бытовку со всех сторон: она ничем не отличалась от обычных пристанищ строителей и стояла недалеко от Кирккокату, в десятке метров от массивной задней стены Центрального банка – современный облик новенького банковского флигеля контрастировал с почти двухсотлетней старой церковью.

В чугунной решетке была калитка. Она оказалась не запертой, и Аско вошел во двор. Он пересек его, направляясь прямо к строительному вагончику, и постучал в дверь. Никто не открыл. Заглянуть внутрь через маленькие окна не получалось: они были плотно занавешены изнутри. Констебль подергал входную дверь – плотно закрыта. Он обошел строение, вышел со двора и направился в свой кабинет в отделе на Албертинкату.

15

Еж и его приятели поднялись на лифте на пятый этаж отеля. Немцы вернулись в номер, но Еж был начеку. Из слов караульного он понял, что за ними кто-то следит, а кроме того, пока они шли в отель, он заметил на другой стороне улицы того типа, которого они накануне встретили в коридоре отеля. Тот следил за ними до самой гостиницы, и Еж решил выяснить, кто это такой.

Улучив момент, когда преследователь покинул отель, Еж отправился за ним. Он шел за незнакомцем до самой Свято-Троицкой церкви и отметил для себя пристальное внимание, которое тот проявил к строительной будке. Но Еж успел увидеть еще кое-что: чернобородый человек, в шляпе и темном костюме, направлялся от калитки к бытовке, но, заметив незнакомца, развернулся и быстрыми шагами пошел прочь.

Практически не оставалось сомнений, что человек, не решившийся войти в калитку, был ортодоксальным иудеем – хасидом. Для выполнения указаний Цельхаузена следовало, конечно, пойти за ним, но Еж все же решил продолжить слежку за первым типом, поскольку для начала хотел узнать, кто охотится за ним самим. Однако он позвонил Цельхаузену и описал ему ситуацию, пока шел в сторону Алексантеринкату, не упуская объект из виду. Доктор выслушал информацию и уже хотел дать отбой, как вдруг его озарило.

– Ты сказал, Центральный банк? – прокричал он в трубку.

– Да, бытовка стоит у задней стены Банка Финляндии.

Доктор что-то пробурчал себе под нос.

– Первые здания Банка Финляндии построили в конце XIX века. А до этого участок под банк располагался… – Цельхаузен на мгновение умолк и, волнуясь, закончил: – Вы должны посмотреть, что там, в этой строительной бытовке.

Еж «довел» любопытного типа до Пунавуори и успел увидеть, как тот скрылся за неприметной дверью, из которой вскоре вышел полицейский в форме. И тогда Еж вспомнил это место. Как же он мог забыть!

16

Аско сидел у себя в кабинете и пытался сложить из имевшихся отрывочных фактов сколько-нибудь целостную картину. Небольшая комната была аскетично обставлена: простой письменный стол, стул и низкий стеллаж, заваленный старыми бумагами. Эти документы ему совершенно не нужны, но он не имел права просто выбросить их в мусорную корзину, а измельчить в шредере все никак не доходили руки.

Аско думал о том, почему Цельхаузен послал людей копать в здании Гауптвахты. Они явно что-то искали, но что? И какое отношение к этому имеют евреи, да и вообще имеют ли? Интересно, в городе вообще есть ортодоксальные иудеи? Со строительной бытовкой во дворе Свято-Троицкой церкви тоже связана какая-то загадка.

Был и еще один момент, который не давал ему покоя: старая госпожа Аскен вовсе не производила впечатления выжившей из ума. Однако она не помнила арендаторов своих квартир и мирилась с тем, что квартира на улице Коркеавуоренкату уже целый год не приносит никаких доходов.

Прежде чем выйти из отдела, Аско попросил комиссара Маркканена разрешить ему ознакомиться с движением средств по счетам госпожи Аскен за последние пару лет.

– Будешь кофе? – предложил Маркканен.

– Не сейчас.

Маркканен порылся в бумагах и нашел нужные.

– Внушительный улов, – улыбнулся он, глядя на толстую пачку документов.

– Тут все?

– Должно быть. У этой дамы счета в трех банках.

Аско взял документы и вышел из отдела. Приближалось время обеда, а он не ел весь день, если не считать утренней баночки простокваши. Теперь констебль собирался поесть дома и одновременно просмотреть бумаги. Он перешел Булеварди и подумал о Туве. Так всегда бывало, когда он оказывался недалеко от ее работы. При этом Аско знал, что она не сидит у себя в офисе, а в основном находится на разных встречах и на заседаниях в судах.

Дома в холодильнике почти ничего не было. Он заварил чай прямо в чашке, вылил в него остатки молока и уселся в гостиной в кресле изучать выписки со счетов госпожи Аскен. Сначала он посмотрел, на какой из них поступала оплата от предыдущего арендатора квартиры на Коркеавуоренкату: старая дама активно пользовалась всего одним из своих счетов, и последний платеж за эту квартиру поступил примерно год назад. Затем Аско принялся более внимательно изучать движение средств за последний год. Выписка занимала около тридцати страниц.

Он просмотрел пару первых месяцев. Наличные почти не снимались, и счет за обслуживание кредитной карты был небольшим, поэтому Аско предположил, что госпожа Аскен оплачивает свои покупки почти исключительно банковской картой. Это объясняло и большое количество транзакций по счету. Преобладали мелкие покупки, которые позволяли составить довольно полную картину повседневных трат хозяйки счета.

Аско отметил, что в первые два месяца она ни разу не рассчитывалась в аптеках и у врачей. По-видимому, дама еще пользовалась автомобилем, поскольку время от времени оплачивала бензин. У нее была маленькая пенсия, и на продуктах она явно экономила. Помимо пенсии, на счет поступала плата за две квартиры, принадлежавшие госпоже Аскен, – арендная плата за одну из них составляла две тысячи евро, а за другую – полторы тысячи. Подробности утомили констебля, и, положив бумаги на журнальный столик, он уснул.

Аско проспал около часа, когда его разбудил стук в дверь квартиры. Он встал и пошел открывать. В дверях стояла Тува.

– Проходи, – удивленно сказал он.

Тува вошла, не сказав ни слова. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, девушка прошла мимо, словно не заметив этого. Аско вдруг пришла мысль: а как она вошла в подъезд? Наверное, кто-то тоже заходил и впустил ее. Аско подумал еще и о том, давал ли когда-нибудь Туве свой адрес. Видимо, давал.

Скрывая недоумение, Аско показал Туве квартиру и посетовал, что у него нет никакого угощения. Тува казалась задумчивой, а ее улыбка – более нежной, чем обычно.

– Я купила нам поесть, – сказала Тува и махнула в сторону пакета, который принесла с собой.

Аско стал накрывать на стол.

Тува обошла гостиную и поочередно заглянула в окна. Затем оглядела книжный стеллаж, склонив набок голову и читая названия на корешках.

– Кто на этой фотографии? – спросила она спустя минуту.

Аско вошел в гостиную и увидел в руках Тувы деревянную рамку с карточкой, на которой мужчина лет сорока с вытянутым лицом и короткой бородкой стоял на улице и со сдержанной улыбкой смотрел в камеру. На нем были темный костюм в талию и шляпа.