Текст книги "Выкуп первенцев"

– Отец, – коротко ответил Аско и вернулся на кухню.

Из комнаты не доносилось ни звука, но он знал, что Тува разглядывает фотографию. Обычно портрет не стоял на виду, когда в дом приходили гости, но сегодня Аско не успел переставить его в укромное место, и фото осталось стоять на средней полке стеллажа. Аско не отпускало напряжение. Ему казалось, что его поместили под увеличительное стекло. Он ощутил себя беззащитным в присутствии Тувы. Как будто она случайно получила в свое распоряжение какое-то свидетельство, из которого теперь извлекала все, что можно. Одновременно Аско в голову пришла мысль, что эта фотокарточка может быть важна для Тувы. Ему всегда что-то мешало быть с ней откровенным, поэтому он не находил в себе сил признаться ей в своих истинных чувствах. Теперь он осознал, что фотография отца была свидетельством его корней. Он, Аско, больше не был кем-то случайным, непонятно откуда взявшимся за столиком ресторана.

Они сели за накрытый стол, ели, пили вино и разговаривали. Тува казалась несколько подавленной, но иногда ее лицо озарялось знакомой улыбкой.

– Вкусно. Откуда ты знала, что я не ел? – спросил Аско.

– Ну, мы с тобой несколько раз ужинали вместе, и за все время ты всего однажды успел до этого пообедать, – сказала Тува.

– Я что, так подробно рассказывал тебе о своем режиме питания?

– Нет, но я могу отличить голодного человека, который весь день не ел, – ответила Тува с улыбкой.

Ее взгляд задумчиво скользнул по обоям в гостиной.

– Ты не соришь деньгами, это хорошо. Мне тоже надо стараться экономить. Арендную плату повысили, – сказала Тува.

– Я и не знал, что ты снимаешь квартиру. И часто ее повышают?

– Раз в год. В последнее время она здорово выросла. Я надеялась, что моя хозяйка будет забывать ежегодно увеличивать квартплату. В этом году она подняла ее на семь процентов. Я, разумеется, в любой момент могу переехать, но очень привыкла к своей уютной квартирке.

Тут Аско вспомнил о выписках со счетов госпожи Аскен, и ему пришла в голову одна мысль. Надо будет проверить их снова, и повнимательнее.

Когда они уже заканчивали ужинать, Тува вдруг серьезно посмотрела на Аско.

– Когда была сделана эта фотография твоего отца? – спросила она.

– Двадцать лет назад.

– Тогда уже так не одевались.

– Мой отец был портным.

– И где он теперь?

Аско встал и подошел к окну.

– Где-то на дне Финского залива.

Тува медленно приблизилась к нему сзади:

– Как ты думаешь, что бы он подумал обо мне?

17

Двадцать лет назад Цельхаузен был молод или, во всяком случае, ощущал себя молодым.

Он находился в командировке в Нью-Йорке, изучал древние тексты, осевшие в архивах на Восточном побережье Соединенных Штатов. Была и другая причина отправиться в такую даль – Цельхаузен хотел заключить одно соглашение.

За много лет до этого путешествия, когда Цельхаузену было лет тридцать, отец отдал ему перед смертью старинную книгу на иврите, сказав, что подобрал этот том во время войны, когда судьба занесла его в Белоруссию. Однажды летом 1941 года их часть прибыла в маленькое еврейское поселение, через которое накануне прокатилось немецкое наступление на восток. На улицах деревни повсюду валялись трупы: дети, женщины и мужчины в черном облачении с длинными прядями волос на висках. В этот день солдаты нашли в подвале одного из домов большой архив. На полках стояли сотни книг и рукописей. Военные решили, что обнаружили что-то ценное, погрузили все в один большой вагон и отправили в Германию.

Цельхаузен знал, что у немцев был приказ конфисковывать на завоеванных территориях у евреев и некоторых других этнических групп ценные книги, рукописи и прочие памятники культуры и произведения искусства и отправлять их в Германию. Для этого было создано даже специальное подразделение – Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга. Во время войны оно изъяло огромное количество таких ценностей.

Отец Цельхаузена поклялся, что за всю войну не убил ни одного еврея, однако присвоил книгу из того еврейского архива. Он не мог объяснить, зачем взял и хранил ее все эти годы. Молодой Цельхаузен, только что защитивший диссертацию по древней литературе, умел читать древнееврейские буквы и сумел разобрать слово «Столинер» на печати на первой странице.

Впоследствии доктор выяснил, что означала печать, – просто потому что всегда интересовался происхождением старинных книг. По внешнему виду том был похож на книгу XVIII века. Выяснилось, что это экземпляр из генизы, то есть из архива священных текстов, принадлежавшего династии карлин-столинских хасидов. Этот архив пропал во время войны. Карлин-столинские хасиды представляли собой относительно небольшую группу, но их гениза была одним из самых хорошо сохранившихся хранилищ еврейских текстов в Восточной Европе. Оно считалось особо ценным, поскольку со временем в нем собралось большое число уникальных рукописей.

Духовный лидер общины, ребе, и его последователи были убиты немцами в 1942 году в день наступления еврейского нового года. Некоторым обреченным удалось бежать. Оказалось, что в настоящее время община снова процветает в Израиле и ею руководят прямые потомки того самого ребе. После войны хасиды искали свой пропавший архив. Им удалось найти отдельные экземпляры у европейских антикваров. В последние годы книги с печатью «Столинер» неожиданно всплывали в самых разных местах. О судьбе вагона, в который немцы погрузили архив, сведений не было, однако по тем книгам, которые нашлись за прошедшие годы, можно было предположить, что многие немецкие солдаты, как и отец Цельхаузена, а также гражданские лица из Белоруссии разобрали эти книги.

В один из дней своего путешествия по Соединенным Штатам Цельхаузен направился в Бруклин. Там, в районе Боро-парк, располагались синагога и библиотека карлин-столинских хасидов. В сумке у доктора лежала та самая книга – хотя она находилась у Цельхаузена уже почти десять лет, он до сих пор с ней внимательно не ознакомился, полагая, что это текст какого-то еврейского закона, не очень его интересовавший. Цельхаузен шел по раскаленным от летнего солнца улицам в еврейской части города и думал, что попадавшиеся иногда навстречу люди в длинных черных одеяниях и огромных шляпах должны изнемогать от жары, ведь на освежающий ветерок, который часто дул с Атлантики, не было и намека. Наконец он увидел здание синагоги из желтого кирпича и вошел внутрь.

Доктор знал, что хасиды говорят на идише, поэтому понимают немецкий, но решил общаться на английском и попросил о встрече с раввином для разговора. Сначала ему сказали, что тот очень занят, но, когда Цельхаузен показал принесенную книгу, его провели к маленькой двери в самой глубине здания и попросили подождать приглашения войти.

Цельхаузен сел на старую деревянную скамью и принялся рассматривать портреты раввинов на стене. Пара последних были фотографическими снимками, остальные – живописными портретами. Цельхаузен задумался, нет ли в этом ряду изображений ушедших в мир иной духовных лидеров из Карлин-Столинской династии. Самым большим был крайний правый портрет, и Цельхаузен обратил внимание на то, что под ним на иврите было начертано имя Агарон и еще что-то, чего он не понял. Он знал, что имя основателя карлин-столинского хасидизма было именно Агарон и хасиды звали его Агарон Великий. Несмотря на длинную бороду, человек, смотревший на пришельца со старого полотна, выглядел молодым.

Цельхаузен уже успел выяснить его историю. Ребе Агарон умер в 1772 году, когда ему не было еще и сорока лет. Тем не менее за свою жизнь он успел оказать существенное влияние на многих людей. По преданию, ребе Агарон был одним из десяти учеников Великого Магида из Межерича. В свою очередь, сам Великий Магид был наиболее значительным учеником основателя хасидизма Исраэля Бааль-Шем-Това. Ребе Агарон осел в деревне Карлин и основал первую крупную хасидскую общину в тогдашней Литве. Многие литовские евреи противились мистическим верованиям хасидов и насаждению их традиций, попыткам достичь религиозных целей не накоплением знаний, а иным путем, пылкими молитвами вместо обучения. Одним из убежденных противников хасидизма был духовный лидер литовских евреев, ученый и уважаемый рабби Элиягу, или Виленский Гаон – «гений из Вильны». Цельхаузен знал, что и по сию пору общины ортодоксальных евреев делятся на так называемых литваков и хасидов и между ними имеются значительные различия.

Дверь в комнату раввина приоткрылась: выходящий из нее посетитель, стоя в дверном проеме, убежденно говорил на идише. Цельхаузен понимал его почти дословно.

– Рабби, как вы знаете, ситуация изменилась. Жемчужина генизы обнаружена, и в ней имеются указания. Теперь мы можем найти Кетер. Почему бы нам не сделать это? Подумать только, в каких условиях она может находиться, если еще вообще не уничтожена. Вы только представьте себе, рабби, если она и вправду прямо из рук учителя нашего Моше!

– Скажи мне, Дов, что мы знаем? Только то, что три мудреца спрятали ее в XIX веке в северном городе, в котором была община последователей Гаона. Что мы знаем о Хельсинки? Гурништ[7]7
  Гурништ (גאָרנישט, идиш) – ничего.


[Закрыть]. И кем были эти трое мудрецов? Мы не знаем. И уже после этого кто угодно мог много раз куда-то перепрятать Кетер. Жемчужина генизы не приведет нас ни к чему, разве что к банкротству, – спокойно ответил раввин и вздохнул. – Я знаю, что намерения твои чисты, ты молод и честолюбив, но на какие средства мы будем искать ее в Хельсинки? Великим счастьем для нас было бы находить в год по одной из наших утраченных книг, пускай и менее известных, а тебе нужна непременно Кетер! Разве наши отцы не получили сполна от этих мерзлых земель? А теперь ты хочешь забраться еще севернее! Поверь, Довеле, вовсе не обязательно, что эти указания столь просты, как кажутся. Ты прекрасно знаешь, что эти «три мудреца» могут означать что угодно. Они могут быть и мудрецами из Торы. Кстати, а знаешь ли ты, каких загадок понапридумывали литваки? И после этого они еще называют нас мистиками!

Посетитель шире открыл дверь.

– Рабби, я ценю ваши слова, но позволительно ли нам отвернуться от Кетер? А вдруг ее действительно можно найти? Помните, что из генизы во время войны пропала еще и карта…

Тут говоривший внезапно умолк. Цельхаузен услышал резкий скрип ножек отодвигаемого стула по каменному полу. Раввин, вероятно, встал.

– Дов, ты говоришь о моей памяти, но сам забываешь, что только Машиах может читать Кетер. Даже Гаон не читал ее, Кетер лишь прошла через его руки.

– Но, рабби, что тут удивительного? А вдруг жемчужина генизы явилась нам именно сейчас потому, что Машиах скоро будет здесь. Его приход зависит и от нас – от того, заслуживаем ли мы увидеть то время. А тогда, может быть, наша задача – практически подготовить его приход. Что, если наша миссия – найти Кетер, чтобы вручить ее ему?

– Тогда и карта, вероятно, неслучайно до сих пор не найдена. Дов, тебе пора вернуться к своим занятиям. Сначала очистись от этих мыслей нынче вечером в микве[8]8
  Миква – резервуар для ритуального очищения.


[Закрыть] и до конца недели читай законы возмещения ущерба в Талмуде, хватит парить в облаках. Я обещаю рассказать о твоем деле ребе, когда буду говорить с ним в следующий раз.

Посетитель поблагодарил раввина и после взаимного благословения вышел. Увидев сидящего в коридоре Цельхаузена, он замер.

– Господин, вы давно здесь сидите? – спросил он по-английски, и гнев на его лице сменился заботой.

– Только что пришел. Я могу увидеть раввина? – спросил доктор и встал. Он был на голову выше молодого хасида.

– Можно узнать ваше имя? Вы знаете, что раввин занят.

Доктор на секунду замялся.

– Доктор Юлиан Цельхаузен, – ответил он наконец.

Цельхаузен увидел, что на лице хасида появилась подозрительность.

– Какое у вас дело к раввину?

– У меня имеется книга, которая принадлежит вам.

Хасид постучал в дверь раввина, открыл ее и сказал что-то тихим голосом. Затем жестом пригласил Цельхаузена войти. Раввин показал молодому человеку, что он может идти.

Раввин оказался сутулым мужчиной лет восьмидесяти, с седыми волосами и бородой. Он посмотрел на доктора, но ничего не сказал.

– У меня имеется одна книга, – сказал Цельхаузен и полез в сумку. Он положил книгу на стол перед раввином.

Раввин взял книгу в руки и без всякого выражения на лице принялся листать ее. Потом у него чуть заметно задрожали брови.

– Это из нашей генизы. Как она оказалась у вас? – сказал он на идише и поднял глаза на доктора.

Цельхаузен ждал этой минуты и надеялся, что она что-то изменит. Он хотел рассказать историю книги, но у него стоял ком в горле. Цельхаузен вдруг представил, что раввин ребенком мог быть свидетелем уничтожения селения. Мог видеть его отца. На лбу у доктора выступили капли пота, и он почувствовал отвращение к себе. Как если бы в комнате парило множество бестелесных духов, обвиняющих его, обвивающих его шею…

– Мой отец…

– Он был убийцей или только вором? – быстро спросил раввин.

– Он был солдатом, но…

Раввин мягко стукнул ладонью по столу и посмотрел на Цельхаузена.

– Знаете, что меня занимает? – сказал он. – То, что вы привезли сюда книгу сами, хотя могли послать ее по почте. Вы приехали не из-за книги.

Цельхаузен смотрел на книгу в руках раввина и не мог произнести ни слова. То же оцепенение сковало и его мысли. Они казались далекими и бессвязными, недоступными. Он пытался вдохнуть, но легкие будто сжала чья-то рука.

– Если вы приехали ради своего отца, то я не вправе простить его от имени погибших, – продолжал раввин. – Если вы приехали ради самого себя, то я склонен поверить, что вы лучше своего отца.

Цельхаузен потихоньку попятился к двери.

– Мы позаботимся о книге. Спасибо, – сказал раввин и пристально посмотрел на него.

Юлиан Цельхаузен взглянул в изможденное лицо раввина и вышел прочь.

После поездки у него из головы не шел разговор раввина с учеником. Он записал его как можно подробнее. Какие-то слова Цельхаузен не понял, но вскоре выяснил их значение. «Кетер» было словом на иврите и означало Корону. Другими словами, трое неизвестных мудрецов спрятали некую Корону в Хельсинки, и это сведение было почерпнуто из «жемчужины генизы», то есть какого-то труда из утраченного карлин-столинского архива. И теперь этот труд нашелся. Более подробные сведения о местонахождении Короны содержались в карте, которая тоже находилась в архиве, но, по-видимому, до сих пор не обнаружена. Машиах означало Мессию, и, согласно «жемчужине генизы», только он мог прочесть Корону. Таким образом, речь могла идти о каком-то тексте. Судя по всему, Корона была для евреев очень важна. Это дело заинтересовало доктора.

Сначала Цельхаузен думал, что мог бы продолжить предпринятые им шаги по искуплению грехов и примирению, если бы ему каким-то образом удалось разыскать карту и вернуть хасидам. Какова вероятность найти ее? Цельхаузен в силу своей работы хорошо знал антикварный книжный рынок и мог для начала обратиться к некоторым знакомым, чтобы прояснить ситуацию.

Ценные старые тексты было трудно приобрести без хороших связей, поскольку букинисты боялись представителей органов власти – ведь те могли просто конфисковать книги, сославшись на их историческое значение или объявив их национальным достоянием. Кроме того, многие наиболее ценные произведения сохранились в единственном экземпляре, поскольку владельцы книг, оказавшиеся в стесненных обстоятельствах, зачастую продавали тексты отдельными страницами. С другой стороны, за прошедшие десятки лет карта могла давным-давно сгнить в каких-нибудь болотах в Восточной Европе или попросту затеряться.

Цельхаузен начал наводить справки о текстах с карлин-столинской печатью и в первую очередь о картах. В своих частых командировках он выделял пару дней на то, чтобы исследовать местные букинистические лавки и рынки.

В первый год ему удалось найти две книги с карлин-столинской печатью. Обе были в плохом состоянии. Он аккуратно укрепил переплет и хранил тома в таких условиях, чтобы из них потихоньку испарялась накопившаяся за многие годы влага. В одной из книг содержались тексты законов, в другой – житие средневекового ребе. В один из дней Цельхаузен упаковал книги и собирался отослать их раввину синагоги в Боро-парке, но решил написать сопроводительное письмо. За написанием письма он вдруг испытал отвращение, подобное тому, что навалилось на него год назад в комнате раввина, когда слова застряли у него в горле. Запястья отяжелели, и он не смог закончить письмо. Пакет с книгами ждал у него на столе неделю, потом вторую и третью. Каждый день доктор собирался дописать письмо.

В конце концов он вскрыл пакет и поставил книги на полку.

Что-то изменилось.

18

На следующий день с утра пораньше Еж взял с собой обоих помощников и вернулся к Свято-Троицкой церкви. За ночь подморозило. Светать еще не начало, и улицы в Круунунхака были пустынны. Время от времени редкие машины с шумом проезжали по булыжной мостовой. Их фары выхватывали из темноты иней, покрывавший дорогу, ограды и ворота. Мужчины прошли через калитку прямо к строительной бытовке. В маленьком окошке мерцал слабый свет.

Еж постучал в дверь. Никто не вышел, и он постучал громче. Ответа опять не последовало. Еж быстро глянул по сторонам и достал из рюкзака две фомки. Одну он оставил себе, вторую вручил помощнику. Они быстро забили фомки в зазор между дверью и косяком и надавили – Еж чуть повыше замка, а помощник немного ниже. Легкая дверь с треском распахнулась. Взломщики вошли в бытовку и прикрыли за собой дверь.

Внутри никого не было, но помещение оказалось необычным. По центру в фанерном полу было пропилено большое отверстие, под которым зияла яма: глубиной она была около пяти метров, а диаметром – порядка полутора. Раскоп, похоже, расширялся книзу. Вокруг валялись инструменты и приспособления для земляных работ, а на потолке горела тусклая лампочка. Ни кроватей, ни стульев не было вовсе. В одном углу возвышалась большая куча извлеченного из ямы песка. На полу лежала стопка сшитых бумаг. Верхний лист представлял собой какой-то план с пояснениями на иврите.

Еж нагнулся, чтобы заглянуть в яму, и посветил в нее фонариком. Дно было застелено газетами, поверх которых стояла деревянная лестница. Ее верхний конец опирался на песчаный край раскопа в десяти сантиметрах ниже пола. Спустившись на дно ямы, Еж наткнулся на что-то твердое, и, когда отодвинул в сторону газеты, застилавшие дно раскопа, перед ним предстала знакомая картина. Один из помощников, свесившийся вниз, присвистнул от изумления.

В центре ямы виднелся точно такой же, как и под камерой Гауптвахты, потемневший снаружи серебряный сундук. Его крышка была открыта, а сияющие внутренности зияли пустотой. Основание раскопа, если не считать скалы по краям, состояло из песка и глины. Здешний сундук больше торчал из земли, чем тот, что они успели раскопать под Гауптвахтой, но и этот наполовину оставался в земле.

Еж внимательно осмотрел находку. Своей неровной поверхностью, толщиной стенок и замком сундук практически не отличался от ранее найденного. Было очевидно, что его выкопали евреи, но теперь Еж лихорадочно искал какие-нибудь свидетельства того, был он найден пустым или нет. Он ощупал внутреннюю поверхность сундука, засунул в него голову и даже втянул носом воздух, но все было напрасно.

Одновременно Еж понял, что каждое мгновение, которое они проводят в бытовке, подвергает всю их затею величайшей опасности. Он ведь вчера видел, как переодетый полицейский, который следит за ними, крутился вокруг этого вагончика. Еж вспомнил и о человеке, который явно направлялся в бытовку, но у калитки развернулся и ушел.

Еж принялся раскладывать газеты на полу ямы, прикрывая ими сундук, и тут в наклонном луче фонарика на внешней стенке сундука блеснуло что-то неожиданное. На поверхности виднелась гравировка. Он нагнулся, чтобы получше разглядеть ее, но не смог ничего разобрать. Казалось, что это кусочек какого-то текста, но среди выпуклостей и углублений на потемневшей поверхности надпись казалась просто случайной комбинацией линий и окружностей. В зависимости от угла зрения узор то проявлялся, то исчезал. Нужно было как-то скопировать его. Еж велел своему помощнику вырвать лист из пачки переплетенных документов на полу бытовки и бросить ему. Он наложил лист на поверхность сундука, поднял со дна ямы острый камень и потер им гравировку так, чтобы она рельефно отпечаталась на бумаге. Затем, аккуратно сложив лист, убрал его в нагрудный карман, снова расправил газеты, взобрался по лестнице и перед уходом прихватил документы с пола.

19

На следующее утро Аско пришел на работу поздно. Он смог уснуть только на рассвете, и сон его состоял из каких-то обрывков, никак не связанных между собой. Проснувшись, констебль поискал в холодильнике что-нибудь на завтрак, но безрезультатно. К счастью, придя на работу, Аско сразу встретил Маркканена и на минутку заскочил к нему в кабинет, чтобы выпить двойной эспрессо. Он с удовольствием забрал бы кофе с собой, но принципы Маркканена предполагали, что напитки, которыми он угощал, должны выпиваться в его кабинете.

После кофе Аско продолжил изучение выписок со счетов госпожи Аскен. Стрелки часов приближались к полудню, весеннее солнышко пробивалось сквозь щелки жалюзи на окне. Почему-то он часто успевал сделать больше, когда ночью не удавалось как следует поспать.

Накануне вечером, когда Тува жаловалась на повышение платы за жилье, Аско вдруг подумал, что, хотя в выписках со счетов госпожи Аскен и не было сведений о квартире на Коркеавуоренкату, из них можно было понять, действительно ли хозяйка так рассеянна и равнодушна к своим квартирам, как хотела это показать.

Констебль просмотрел поступления оплаты и расходы на квартиру на Темппеликату за весь год и наконец нашел, что искал. Стоимость аренды выросла в предыдущем сентябре по сравнению с августом на сто шестьдесят евро, то есть на восемь процентов. Аско с нетерпением принялся искать сведения за те же месяцы по квартире на Марианкату, которую госпожа Аскен тоже сдавала. Да, и за эту квартиру плата существенно повысилась в сентябре по сравнению с августом. Теперь стало понятно, что его представление о домовладелице было верным. Доходы от сдачи квартир ей были явно небезразличны.

Необходимо навестить старую даму и поговорить еще раз. Но сначала нужно было выследить Ежа. Поручить это вообще-то следовало Нюману, но констебль не хотел обращаться к нему за помощью – было ясно, что тому трудно смириться с выполнением прямых приказов Аско.

Аско добрался до Успенского собора и навел бинокль на знакомое окно. С полчаса он наблюдал за камерой, но там, похоже, никого не было. Конечно, существовала возможность попасть внутрь и увидеть все своими глазами. Тем не менее Аско решил пока туда не ходить, поскольку Маркканен осторожничал и не хотел спешить. Это не было произнесено вслух, но Аско казалось, что он понимает ход мыслей комиссара: Ежу с приятелями было бы нелегко заполучить в свое распоряжение камеру в здании Гауптвахты, если бы кто-то на высокой должности в Силах обороны не дал на это зеленый свет. Аско следовало действовать очень продуманно. Он чувствовал, что благосклонность комиссара ему еще пригодится. Нельзя было обнаруживать интерес полиции к помещению в здании военного ведомства, а фокус с участием Даниэля вряд ли сошел бы с рук еще раз. К тому же у Аско не было никаких гарантий, что Еж со своими подельниками не поджидает внутри. И хотя Даниэль прошел в здание неожиданно легко, было бы трудно договориться с караульным, чтобы тот открыл вдобавок и дверь в нужную камеру.

Поэтому Аско миновал Гауптвахту и направился в сторону Кафедрального собора, решив еще раз осмотреть строительную бытовку во дворе Свято-Троицкой церкви, раз уж оказался поблизости. Вдруг на этот раз кто-нибудь окажется внутри, все вопросы отпадут и можно будет забыть о ней.

Было половина четвертого, когда Аско зашел во двор. В окнах подозрительной будки горел тусклый свет. Аско постучал в дверь и, заметив, что замок взломан, потянул дверь на себя. Внутри никого не было, но на потолке горела слабая лампочка, освещавшая то, что констебль совершенно не ожидал тут обнаружить: глубокую яму в полу.

Дневной свет из окон обеспечивал некоторую дополнительную подсветку. Спустившись, Аско переступил через накрывавшие пол газеты на скальный участок на краю ямы и решил, что колодец в скале был вырублен давно и в дальнейшем засыпан или же за многие годы заполнился песком естественным образом. Когда яму раскапывали на этот раз, землекопы, по-видимому, пройдя верхние слои грунта, просто вынули песок из ямы.

Аско отодвинул газеты, закрывавшие дно раскопа, и замер в изумлении: перед ним был пустой сундук, судя по потемневшему серебру и старинному замку, пролежавший здесь не одно столетие. Откопанный лишь до половины, он находился ровно посередине дна ямы. Копатели точно знали, где нужно рыть. А ведь в здании Гауптвахты тоже велись какие-то раскопки! Интересно, там спрятано что-то другое или две разные группы кладоискателей ищут одно и то же? В этой яме явно побывали другие люди, поскольку дверь оказалась взломанной, а когда Аско приходил сюда накануне, она еще была цела. Яму не могли выкопать за это время, то есть те, кто взломал дверь, должны быть из другой группы охотников за кладами. Вероятно, человек, похожий на ортодоксального иудея, которого Даниэль видел выходящим из этой бытовки, имел непосредственное отношение к происходящему.

Аско почувствовал, что у него замерзли руки и пальцы стали гнуться с трудом. Дело тут было не только в холоде на дне ямы, но и в страхе, который вдруг навалился на него. В голове вертелась картина, как на него обрушиваются стенки раскопа, хоть он и пытался убедить себя, что в состоянии выбраться наружу. Аско знал, что ему следует как можно скорее подняться, поскольку приступ клаустрофобии может парализовать его, как уже случалось не раз. Теперь же никто даже не знал, где он находится, и не смог бы вовремя прийти на помощь. Он торопливо начал подниматься по деревянной лестнице. На середине лестницы ступень с треском сломалась под ногой, и Аско провалился всем своим весом на предыдущую, которая прогнулась, но выдержала. В конце концов он выбрался наверх и уселся прямо на полу перевести дух.

Если в сундуке что-то было, то это «что-то» недолго пробудет в Финляндии, рассуждал Аско. Возможно, клад уже вывезен из страны. Он решил попросить помощи у Даниэля. С Маркканеном все можно будет обсудить позже.

Яновски был на месте минут через двадцать. Когда раздался звонок, он как раз выходил с работы. Аско, не вдаваясь в подробности, попросил Даниэля приехать в «тот домик», откуда, по рассказу самого Даниэля, два дня назад вышел мужчина в темном костюме и в шляпе. Аско сказал Даниэлю прихватить с собой яркий фонарь. Никто из посторонних не смог бы догадаться, о каком «домике» идет речь. По голосу Даниэль понял, что Аско взволнован. Он выскочил на улицу, поймал такси и по дороге купил карманный фонарик.

Даниэль зашел в бытовку, закрыл дверь и увидел, что Аско сидит на полу, прислонившись к стене, и потирает подбородок. Аско вскочил на ноги:

– Отлично, что приехал. Похоже, нам нельзя терять времени.

Яновски внимательно смотрел на Аско и ждал объяс– нений.

– Даниэль, твоя роль в этом деле… Э-э-э… Ты здесь находишься неофициально. Насчет тебя я поговорю с Маркканеном позже, – продолжил Аско.

Впервые за долгое время Даниэль подумал, что готов с головой окунуться в работу. Казалось, каждая клеточка в его теле пришла в боевую готовность и ожидала только приказа к наступлению. Он взглянул на раскоп, и по спине у него побежали мурашки.

Аско кратко обрисовал ситуацию. Затем он подошел к краю ямы.

– Ты принес фонарик? Мне хотелось бы, чтобы ты залез туда и все там осмотрел. Одна ступенька сломана, но можешь спокойно спускаться. Я подожду тут.

Даниэль полез в раскоп. Для начала он осмотрел стенки из скальной породы. На них сохранились следы небольшого зубила, засечки от которого были направлены снизу вверх. Даниэль предположил, что зубилом били снизу.

– Этот колодец пробивали в скале вручную, причем снизу! – крикнул он Аско, который лежал на полу бытовки и наблюдал за Даниэлем, свесив голову через край раскопа.

– Как же они туда попали? – удивленно спросил Аско.

Даниэль обошел раскоп, держа фонарик всего в нескольких сантиметрах от испачканной песком скалы. Он тщательно осмотрел нижнюю часть каменной стенки по всей высоте, сверху вниз, участок за участком. В конце концов Даниэль присел на корточки в том месте, где край ямы на дне был песчаным, а не состоял из скальной породы, как в других местах. Он заметил, что тут и под скалой было сантиметров двадцать песка. Даниэль помнил, что на полу в бытовке лежал небольшой заступ, и попросил Аско сбросить его вниз. Он начал копать. Заступ вязко вонзался в грунт, состоявший из смеси песка и глины. Даниэль поковырялся в земле еще некоторое время и выпрямился.

– Здесь, похоже, выход тоннеля.

Аско встал на краю раскопа и прикинул направление, в котором, вероятно, пролегал тоннель.

– Он идет в сторону Центрального банка, – заключил он.

Даниэль продолжил копать, но Аско остановил его.

– Если копатели пришли из тоннеля, – рассуждал констебль, – то получается, что их цель – эта яма, в которой они спрятали сундук. Но почему они после этого пробили выход от своего тайника вверх, на поверхность, когда было понятно, что прорубиться сюда через скалу очень трудно? Отчего они не выкопали яму просто с поверхности земли, это ведь было гораздо проще?

– Для этого должна быть веская причина, – предположил Даниэль. – Возможно, тоннель и яма были здесь раньше, чем спрятали сундук, и они не имеют к тайнику никакого отношения. Может быть, их выкопали для чего-то другого, а сундук спрятали здесь позже.

Он перешел к осмотру главной находки. Сундук напомнил Даниэлю серебряный сигарный ящик, доставшийся ему в наследство от прадеда, который привез его с собой, когда эмигрировал из России во время Октябрьской революции. В этом ящике был такой же замок, что и в сундуке, только существенно меньше. Яновски ощупал сундук, простучал его пальцами и посветил внутрь – свет, отразившийся от поверхности серебра, на мгновение ослепил его, заставив ухватиться за стенку сундука. Под рукой оказалось что-то шероховатое: это были не просто неровности, а какие-то острые бороздки, составляющие горизонтальный ряд.

– На сундуке какая-то гравировка! – сообщил он.

Глаза привыкли к свету фонаря, и к Даниэлю вернулась способность видеть. Он направил луч на гравировку. Увы, на потемневшей и неровной поверхности невозможно было ничего разобрать. В одном месте к острому краю гравировки пристал маленький обрывок белой бумаги.