Текст книги "Выкуп первенцев"

– Кто-то на днях скопировал это изображение на бумагу. Нам нужно сделать то же самое, – предложил он, глядя вверх на Аско.

Аско достал из нагрудного кармана записную книжку в черной обложке и ручку и бросил их в яму. Яновски вырвал из блокнотика две страницы, прижал их к поверхности сундука и скопировал рельефную надпись. Он осмотрел всю гравировку и убедился, что на боках и торцах сундука больше нет никаких изображений. Затем взглянул на сделанную им копию и, пораженный, вздрогнул. На листке отпечатались пара десятков букв еврейского алфавита. Даниэль попытался соединить их в слова.

– Тут предложение на иврите, – задумчиво сказал он.

– И что там написано? – спросил Аско.

Даниэль медленно, по буквам, прочитал фразу.

– Если не ошибаюсь, здесь говорится, что три мудреца отдали путь Короны своим детям.

В этот момент земля задрожала, и немного песка осыпалось с верхней части раскопа на дно ямы и на голову Даниэлю. Аско выглянул в окно бытовки и увидел прямо в нескольких метрах от них выстроившиеся в очередь на Кирккокату туристические автобусы. Затем обвалилась и верхняя часть стенки раскопа. Яма заполнилась пылью. Аско услышал кашель Даниэля и увидел скачущий луч фонарика.

– Ты в порядке? – прокричал Аско в яму.

– Я по колено в песке, – ответил тот снизу. – Бумажки остались где-то там под завалом.

– Быстро вылезай!

– Минутку.

Аско был не на шутку встревожен. В яме должен был находиться он, а не Даниэль.

Однако его коллега хотел уточнить еще кое-что. На крышке старого ящика для сигар, который Даниэль помнил, тоже имелась гравировка. Желая проверить свою догадку, он откопал наполовину засыпанный песком сундук и взялся за откинутую крышку. Она оказалась тяжелее, чем он думал, и ему пришлось тянуть изо всех сил, чтобы сдвинуть крышку с места. В конце концов она все-таки повернулась, заскрипев старыми петлями, и грохнулась на место, закрыв сундук. Даниэль быстро ощупал поверхность и нашел на ней гравировку. Она была похожа на ту, что находилась на боковой стенке сундука, и он знал, что в свете фонарика не сможет ничего разглядеть. Тогда Даниэль закрыл глаза и доверился кончикам пальцев. Он заметил, что выгравированная бороздка была непрерывной, а ее конец соединялся с началом. Она образовывала замкнутое изображение длиной около десяти сантиметров. Даниэль снова прощупал все изображение, пытаясь представить себе, что оно собой представляет. Затем он нашел еще одну бороздку и провел по ней пальцем. Вскоре он понял, что это было зеркальное отображение предыдущего рисунка. Оба они находились приблизительно посредине крышки.

– Немедленно вылезай, – крикнул Аско, в его голосе появились командные нотки, но ответа не последовало – Даниэль хотел довести дело до конца и, положив фонарик на дно ямы, продолжал изучать находку, опустив и вторую руку на крышку сундука. Теперь его левая рука была на левом изображении, а правая – на правом, и он в волнении скользил подушечками пальцев по поверхности бороздок. Удивительно: на симметричных гравировках явственно выделялись два выступа, указывающие вниз на бока сундука.

В этот момент на кладоискателя снова обрушилась лавина песка: стало трудно дышать, а слабый свет фонаря поглотила пыль. В довершение всего камень величиной с кулак, соскользнувший с края раскопа, угодил Даниэлю прямо в затылок: в голове помутилось и потемнело в глазах. Отыскав на ощупь лестницу, он с помощью напарника кое-как выбрался из ловушки.

Тяжело дыша, Даниэль сел на пол. С головы до ног он был покрыт песчаной пылью. Аско заметил, что волосы у его товарища слиплись от крови.

– Тебе нужен врач? – спросил он.

– У нас что, много лишнего времени? – ответил Даниэль вопросом на вопрос и закашлялся.

Он поморгал, глаза у него были красные. Когда приступ кашля отпустил, Даниэль рассказал о загадочных изображениях, которые не успел рассмотреть.

– И что значит эта фраза о трех мудрецах? – размышлял Даниэль вслух, вытряхивая песок из волос.

– Там было что-то про Корону, да? Может быть, здесь искали какую-то Корону? – спросил Аско.

– Есть один человек, который, вероятно, может нам помочь.

– Кто? – нетерпеливо спросил Аско.

– Профессор Симон Мейер. Он работает тут неподалеку, на историческом факультете, только Унионинкату перейти. Мейер хорошо известен у нас в общине. Он, помимо прочего, занимается историей евреев в Финляндии.

– Сделаем так. Ты съездишь домой и промоешь рану, а я пока смотаюсь за Мейером и приведу его сюда, чтобы он осмотрел все на месте, – решительно сказал Аско.

Серая деревянная дверь в обрамлении белых колонн привела Аско в просторный университетский двор. Быстрыми шагами он направился в сторону исторического факультета и нашел кабинет Мейера на последнем этаже двухэтажного здания. Аско остановился перед дверью и попытался собраться с мыслями. Ему не следовало раскрывать лишней информации, связанной с делом.

Констебль решительно постучал в дверь и уже собирался постучать снова, когда услышал изнутри приглашение войти. Все стены кабинета были уставлены книжными стеллажами, доходившими до самого потолка. Редкие места, свободные от книг, занимали старые карты. Седой человек повернулся на стуле и вопросительно посмотрел на Аско, когда тот представился.

– Значит, из полиции. И по какому делу?

– Нам нужна ваша помощь. Скоро вы узнаете больше. Но пока я прошу вас пройти со мной.

Мейер вздохнул и в задумчивости посмотрел на стол. Затем встал и снял с вешалки куртку.

– Ну хорошо. Хоть я и не понимаю, чем могу быть вам полезен.

Аско быстро вышел из кабинета вслед за Мейером. Они спустились во двор, выйдя за ворота, пересекли Унионинкату и направились во двор Свято-Троицкой церкви. На подходе к церкви Аско осмотрел окрестности, но не заметил ничего подозрительного.

В бытовке их ждал сюрприз. Даниэль решил помыться позже и остался, хотя глаза у него были воспалены и чесались. Поначалу даже Мейер не узнал его и, войдя в бытовку, озадаченно кивнул незнакомцу.

– Это мой коллега Даниэль Яновски, – представил товарища Аско.

– Яновски? Да мы знакомы с Даниэлем, – удивленно воскликнул Мейер.

– Симон, нам нужна ваша помощь. Видите эту яму? Мы нашли там выгравированный текст, – объяснил Даниэль.

Он попросил у Аско записную книжку и вывел в ней буквы, которые успел рассмотреть на снятой с надписи копии, погребенной теперь под слоем песка. Даниэль протянул блокнот Мейеру. Тот поднес его к самым очкам и пристально вгляделся в запись.

Когда профессор поднял глаза от текста, лицо его стало серьезным и, казалось, даже побледнело. Он недоверчиво посмотрел сначала на Даниэля, потом на Аско и сделал пару шагов в сторону раскопа, чтобы заглянуть вниз.

– Расскажите мне об этой яме.

Яновски начал было описывать их находку, но Аско прервал его.

– Профессор, вы понимаете, что полиция проводит расследование… – осторожно начал Аско.

– Но вы же сами меня сюда привели, – возразил Мейер.

Внимательно выслушав все, что ему рассказали, историк в задумчивости принялся ходить по тесной комнате, пока наконец не повернулся к Аско и Даниэлю:

– А вы знаете легенду о трех мудрецах?

Полицейские переглянулись и пожали плечами.

– Теперь ее помнят единицы. Хотя еще пару поколений назад в среде финских евреев она многим была известна. По преданию, в местной общине на заре ее существования были три мудреца. Они владели какой-то ценной исторической реликвией. Когда-то эти мудрецы были так называемыми кантонистами, то есть российскими евреями, вынужденными еще мальчишками пойти в армию и отслужить там двадцать, а то и более лет. Но евреям, проходившим службу на территории Великого княжества Финляндского, после армии дозволялось здесь же и поселиться. Жен они находили в Литве и других крупных еврейских общинах неподалеку. И таким образом в Финляндии появились и обосновались евреи. По легенде, троих из этих бывших солдат называли мудрецами, поскольку они были образованными и проводили время за изучением иудейских текстов. Освободившись от армейского ярма, они посвятили остаток своих дней священным писаниям. Так вот, свою бесценную реликвию мудрецы привезли из Литвы, куда, вполне вероятно, ездили искать себе жен. Эту святыню мудрецы лелеяли до тех пор, пока она не была уничтожена или утрачена. Никто не знает, что послужило основанием для легенды и о какой реликвии шла речь. Доподлинно неизвестно и кем были эти мудрецы.

Бледность на лице Мейера сменилась румянцем, он помолчал и продолжил уже менее решительно:

– Скажите, а сундук был открыт?

– Да, открыт. У нас есть предположение, кто именно его раскопал, но точных сведений у нас нет. Сам по себе сундук их не интересовал, им нужно было содержимое, – сказал Аско.

Даниэль вопросительно посмотрел на Аско, пытаясь по выражению его лица понять, можно ли раскрыть Мейеру еще некоторые детали.

– Копателями могут быть правоверные иудеи из-за рубежа. Есть и еще одно место, где, как мы предполагаем, тоже копали. В здании Гауптвахты. Однако нам пока не удалось туда попасть и убедиться в этом.

Мейер пригладил редкие волосы и вновь принялся ходить взад-вперед. Затем он остановился перед одним из окон и посмотрел на улицу.

– Эту церковь построили в 1820 году. Три мудреца могли появиться в Финляндии не ранее 1830-х годов, когда церковь и дворовая территория при ней уже существовали какое-то время. Если в основе предания лежат реальные события, то почему они спрятали свое сокровище именно тут? Православное духовенство и крестьяне до конца XIX века противились тому, чтобы евреи оседали в Финляндии. У евреев в то время не было вообще никаких прав, и они наверняка ничего не могли копать во дворе церкви. Вы сказали, что ход в скале был прорублен снизу? А откуда идет этот тоннель? – спросил Мейер.

Даниэль показал в сторону Центрального банка.

– То есть начало тоннеля должно быть… – Мейер не закончил фразы, морщины у него на лбу вдруг разгладились, а глаза заблестели. Его озарила какая-то мысль. – На месте, где сейчас находится Банк Финляндии, с 1840-х до 1876 года находился еврейский рынок Наринкка. Его название произошло от русских слов «на рынке». На этом базаре, располагавшемся буквально в нескольких метрах отсюда, евреи в своих лавках продавали рабочему люду поношенную одежду. Это был единственный вид деятельности, которым им дозволялось заниматься, – сказал Мейер.

– То есть они прокопали тоннель из-под лавок на рынке во двор церкви, – резюмировал Аско.

– Именно! Вполне вероятно. Но это еще не все. На самом первом Наринкка торговали в основном русские, но там появлялись уже и первые редкие торговцы из финских евреев. Так вот, этот рынок находился на тогдашнем мысу Катаянокка, то есть примерно в том месте, где теперь стоит здание Гауптвахты. Когда его начали строить, Наринкка переехал на земельный участок, в дальнейшем отданный Банку Финляндии, – взволнованно поведал Мейер.

Аско и Даниэль переглянулись.

– Нам необходимо обследовать это место, – решил Аско.

Пазл начал складываться у него в голове. Было понятно, что копатели под Гауптвахтой и в церковном дворе охотились за одним и тем же, во всяком случае, тут существовала какая-то связь. Взломанная дверь бытовки свидетельствовала о том, что это были две конкурирующие группы. Информация от полиции Германии относилась к квартире на Коркеавуоренкату, что связывало, вероятно, проживавших там правоверных евреев с Цельхаузеном. У Аско мелькнула тревожная догадка. Может быть, обитатели покинули квартиру именно по той причине, что их разыскивают подручные Цельхаузена?

Мейер почесал подбородок и продолжил размышлять вслух:

– Возможно, тайник во дворе церкви был не таким уж плохим решением, тем более что это православная церковь. В то время Финляндия находилась под властью России, а Свято-Троицкая церковь была главным и первым православным храмом в столице. Русские ни за что не допустили бы его повреждения или уничтожения ради строительства на этой земле чего-то другого. До евреев дошли слухи, что на месте их рынка собираются строить Банк Финляндии. До тех пор они хранили свое сокровище где-то на территории Наринкка, а теперь нужно было спрятать его в каком-то другом месте. Двор новой православной церкви подходил для этого как нельзя лучше. Но как же им было незаметно перепрятать реликвию? Прокопав тоннель из-под одной из лавок на рынке. В этом случае не требовалось копать далеко, всего каких-нибудь метров двадцать. Но прорубаться через скалу, конечно, оказалось непросто. Неудивительно, что легенда сохранялась так долго. Так или иначе, об этой непростой работе знало немало людей – поскольку ее надо было выполнить срочно и полностью устранить все следы на участке, отведенном под строительство банка.

– Вы говорите о реликвии, но можем ли мы предположить, что речь идет о какой-то Короне? Ведь именно о Короне говорится в тексте, который выгравирован на сундуке. Что это может означать? – спросил Аско. Он говорил быстро, и по его голосу было понятно, что он волнуется. Именно Аско отвечал за это расследование и его последствия. Любое промедление давало преимущество самозваным кладоискателям.

Мейер задумчиво уставился в яму.

– Трудно сказать. Этот предмет не должен быть уж очень большим, потому что, вероятно, помещался в сундук. Но о Короне я ничего не знаю, – ответил он.

Аско решительно направился к сломанной двери и распахнул ее:

– Господа, следуйте за мной.

20

Из отеля Еж отправил Цельхаузену сообщение о втором сундуке, который тоже был найден пустым. Кроме того, он шариковой ручкой перерисовал копию изображения на сундуке, которое выдавил на бумаге, находясь в яме, и отправил ее доктору. Ответ пришел быстро. В нем Цельхаузен никак не расшифровывал надпись, и Еж решил не спрашивать о ее содержании. Инструкции, полученные от доктора, были четкими. Евреев пока не искать. Сначала отделаться от полицейской слежки. Надо, чтобы полиция решила, что они уехали из страны с пустыми руками.

– Поедете в Германию. Отправляйтесь как можно скорее, но сначала убедитесь, что полиция знает о вашем отъезде и поверила в то, что у вас ничего не получилось.

21

День клонился к закату, и низкое солнце пробивалось сквозь дымку. Даниэль взглянул на запыхавшегося Мейера и отметил про себя, что тот здорово сдал. В предвечернем свете старик казался бледным. Его жидкие седые волосы как будто растворялись в воздухе и стали почти незаметными. Яновски помнил Мейера мужчиной средних лет, игравшим в футбол в клубе «Маккаби» в компании ребят лет на двадцать моложе его – Даниэль и сам был одним из них. То, что профессор проигрывал юнцам в скорости, он компенсировал мастерством. Тогда у него были длинные черные волосы и блеск в глазах. После тренировки Мейер рассказывал всем о своем отце и предках. Он до мельчайших подробностей знал всю историю финских евреев и помнил в деталях события минувших дней и биографии людей. Впечатляло, насколько физически крепок и полон сил может быть человек, занимающийся сидячей работой. Но теперь возраст все-таки одолел Мейера.

– У тебя есть какие-то предложения? – спросил Аско, и Даниэль отвлекся от своих мыслей.

Он понял, что имеет в виду коллега. Они стояли на углу у Гауптвахты. На этот раз им недостаточно было просто войти в здание – необходимо было проникнуть в камеру, где что-то раскапывали Еж и его компаньоны. Даниэль помотал головой.

Аско наморщил лоб и решительно посмотрел в сторону ворот.

– Не вижу других вариантов, кроме как сообщить караульному о расследовании и попросить его держать язык за зубами. И будем надеяться, что он так и поступит, – сказал Аско.

Мейер вопросительно посмотрел на Даниэля. Даниэль понимал, что у историка проснулся интерес к этому расследованию, но у него наверняка имелось собственное представление о своей роли в нем. Даниэль ободряюще кивнул.

Аско повернул с улицы к входу в здание Гауптвахты и остановился перед ним. Даниэль и Мейер отстали на несколько метров и остались ждать немного поодаль. Вскоре к воротам вышел часовой. Даниэль узнал его – это был тот же военный, который впустил его в прошлый раз. Констебль что-то тихо сказал ему и предъявил служебный жетон, какие-то фотографии и документы. В конце концов часовой открыл ворота, пропустил их внутрь и проводил к двери, ведущей в коридор с камерами. Затем он, явно нервничая, протянул Аско ключ:

– У вас пятнадцать минут.

Даниэль провел их к двери пятой по счету камеры со стороны улицы. Аско быстро открыл ее. Все столпились перед дверью. Несмотря на то что окно было маленьким, в камере оказалось неожиданно светло. Внутри никого не было. Пол посредине был застелен полосами коричневой оберточной бумаги, под которой обнаружилась рыхлая земля – свидетельство того, что это место недавно засыпали. Раскоп был примерно того же размера, что и во дворе церкви.

Они в изумлении окружили отверстие в полу. Аско перебирал волосы на голове.

– Засыпали, – кивнул он в сторону раскопа и тут же вспомнил, как накануне наблюдал в бинокль за окном камеры.

– Должно быть, подвал оказался изолированным, когда здесь строили камеры, – пояснил Мейер. – Само здание Гауптвахты возвели за тридцать лет до этого, в 1843 году.

Профессор подошел к окну и выглянул наружу. Рядом на повороте визжал трамвай. Поток транспорта полз мимо Гауптвахты по мощенной булыжником мостовой исторического центра Хельсинки.

– Первый Наринкка находился именно тут, – сказал Мейер. Было ясно, что в нем проснулся историк. – А может быть, наши предки спрятали что-то здесь и оставили грядущим поколениям своего рода послание, которое потом приняли за вымысел?

Аско попытался размышлять логически и реконструировать ситуацию. Интерес Ежа и его подельников к Гауптвахте, по-видимому, был удовлетворен. С бытовкой во дворе церкви, вероятно, та же история. Это означало, что кладоискатели либо нашли то, что искали, либо нет. В любом случае Аско отставал от них на шаг или даже на несколько. Копатели знали, что делают, поскольку как минимум один из раскопов точно попал в цель.

Аско решил, что заново раскопать яму в здании Гауптвахты можно будет и потом. Он сделал знак Даниэлю и Мейеру и покинул камеру.

Они снова перешли Сенатскую площадь и продолжили путь к историческому факультету.

Прощаясь, Аско протянул Мейеру визитную карточку. Это не была в прямом смысле слова визитка, поскольку на ней значился только телефонный номер.

– Позвоните, если вам придет в голову что-то, связанное с этой ситуацией. И помните, что…

Аско не закончил фразу, но заметил, что лицо Мейера вытянулось – ему явно не понравился намек на то, что следует держать всю относящуюся к делу информацию в тайне. С Яновски они расстались перед Свято-Троицкой церковью. Даниэль пристально посмотрел на Аско сквозь облачко пара, поднимавшегося от его дыхания.

– Даниэль, если хочешь тоже участвовать в расследовании, то твоя помощь пригодилась бы, – начал Аско. – Можешь выяснить, нет ли в городе приехавших из-за границы ортодоксальных евреев? Подумай, чем они могут тут заниматься, где поселились бы, с кем, вероятнее всего, поддерживают связь, откуда берут свою еду. Ну, не мне тебя учить. Не броди вокруг этих раскопок, можешь привлечь внимание. И сразу сообщай мне обо всем.

Даниэль не успел ответить, как Аско размашистым шагом уже заходил во двор церкви. Даниэль на минуту задержался на улице. Если бы Аско не пригласил его участвовать в расследовании, он попросился бы сам. Это дело странно волновало его, будило смутные ощущения, никак не связанные с рассудком. Пока что Даниэль решил привести в порядок мысли и все остальное – ведь он так и не вымылся после того, как спускался в раскоп.

Аско направился прямо в бытовку и открыл дверь. Ему нужно было убедиться, что сюда после их ухода никто не наведывался. Кроме того, он хотел еще раз осмотреть помещение и удостовериться, что ничего важного не осталось незамеченным. К тому же бытовка была тем местом, откуда он мог поговорить по телефону, не опасаясь быть подслушанным.

В помещении никого не было, и, похоже, тут ничего не изменилось с тех пор, как они ее покинули. Заглянув в яму, Аско заметил, что песок еще больше осыпался, но сундук, стоящий на дне, все-таки оставался виден.

Аско достал телефон и нашел номер Нюмана. Если он настроится на то, что Нюман без энтузиазма отнесется к его просьбе, то так и случится, подумал Аско. Поэтому, прежде чем позвонить, он постарался отбросить предвзятость. Этим навыком он овладел после исчезновения отца. Аско приучил себя выкидывать из головы плохие предчувствия и думать, что ничего не изменилось, что все точно так же, как если бы отца не было дома всего один вечер. Он выметал из памяти те бесчисленные дни и ночи, число которых все увеличивалось, когда отца уже не было с ними. И это удавалось ему на удивление хорошо до тех пор, пока на камнях у воды не нашли отцовский бумажник. В тот же вечер они пошли искать это место. Он помнил всё до мельчайших деталей: октябрь, юго-западный ветер швыряет ледяные волны Финского залива на серые камни, которые блестят в холодном свете фонарей, освещающих проложенную рядом прогулочную дорожку.

Нюман ответил, как всегда, спокойно. Аско обрисовал ему ситуацию, стараясь минимально посвящать в детали, и попросил подежурить в отеле и присмотреть за Ежом и его помощниками. Он описал всех и предупредил, что у подозреваемых может быть при себе ценный предмет, который не должен покинуть страну. Нюман в ответ не выразил энтузиазма и сказал, что у него много другой работы.

– Линдберг уполномочил меня привлекать тебя в помощь по этому делу даже без твоего желания, если возникнет крайняя необходимость. Сейчас именно такая ситуация, – уточнил Аско.

– Ну, значит, понятно…

– Надеюсь, ты будешь в отеле в течение десяти минут. И сразу сообщай мне обо всем.

Аско нажал на отбой и вышел из бытовки. Было уже далеко за полдень, и солнце опустилось за дома. В четвертый раз за день он шел через церковный двор. В окнах храма было темно. Впрочем, он ни разу никого здесь не встречал. На мощенной камнем площадке перед главным входом стояла пара машин. В спешке Аско раньше как-то не пришло в голову, что служители в церкви могут что-то знать о людях, которые гостят в строительном вагончике у них во дворе. Однако ему сейчас было не до расспросов, поэтому он отправился дальше на Унионинкату.

Аско подумал, что Корона – или что там все они ищут – скорее может находиться у евреев, чем у Ежа. В противном случае он сам пошел бы в отель. Поэтому констебль решительно отправился в то место, где мог определиться весь ход дальнейшего расследования и куда он не хотел посылать никого другого.

22

Вымывшись и поев, Даниэль прилег отдохнуть на диван. Пыль из раскопа все предшествующие часы продолжала раздражать глаза, временами его одолевали приступы кашля, но теперь неприятные ощущения начали проходить. Итак, с чего следует начать поиск евреев? Даниэль с уверенностью мог утверждать только то, что не видел их за молитвой в шабат. Он перебрал в голове отели, где могли бы остановиться ортодоксальные иудеи. Ведь в шабат они, например, не имели бы возможности открывать дверь в номер электронным ключом.

Даниэль чувствовал сильную усталость и заметил, что его мысли перескакивают с одного на другое. Напряжение, которое он пережил в раскопе и позже, измотало его. Яновски уставился в потолок, на котором отражался последний свет уходящего дня, проникавший через светлые занавески, выбранные его женой. В памяти всплыли старинные деревянные своды Эсноги в Амстердаме, на которые он смотрел, когда шел по центральному проходу этой синагоги к хупе[9]9
  Хупа – балдахин, под которым по еврейской традиции жених с невестой стоят во время церемонии бракосочетания.


[Закрыть], где его ждала невеста. Высокие окна направляли лучи света вниз, и скрытый в тени потолок словно накрывал синагогу темным облаком. Даниэль быстрыми шагами прошел под балдахин из светлой ткани. Он думал тогда о том, что его народ един, несмотря на то что корни евреев из Северной Европы и Пиренейского полуострова разошлись не менее тысячи лет назад.

Веки Даниэля сомкнулись, и ему приснился сон.

Во сне он стоял во дворе синагоги в Хельсинки в очереди вместе со своими сверстниками из еврейской общины. Все они выглядели моложе, чем на самом деле. Здесь же присутствовали и другие члены общины – они стояли на полукруглой трибуне и наблюдали за молодыми людьми. Несколько мужчин направляли очередь, ибо всех юношей одного с Даниэлем возраста было решено принести в жертву во искупление грехов общины. И вот теперь они стояли в очереди, из которой их по одному уводили в соседний лесок, чтобы принести в жертву.

Тем не менее им был оставлен выбор: каждый мог выйти из очереди и сохранить себе жизнь. Однако никто пока не воспользовался этой возможностью. Был мрачный дождливый вечер, и лица зрителей скрывали зонтики. Очередь медленно двигалась вперед, и приближался черед Даниэля. За ним стоял его младший брат. Он спросил Даниэля, уверен ли тот, что хочет отдать себя в жертву. Тот ответил утвердительно, хотя сам не был уверен в том, что говорит правду, – при этом он остановился завязать шнурок на ботинке и пропустил брата вперед. В последний момент Даниэль все же принял решение, что не согласен пойти на алтарь и выбирает жизнь. Направляясь мимо зрителей к выходу со двора синагоги, он почувствовал тяжкую вину за то, что предал брата. Если бы он сказал, что откажется, то и брат последовал бы его примеру. Родители и родственники сошли с трибуны и бросали Даниэлю в лицо оскорбления, отрекаясь от него.

Вдруг Даниэль увидел своего брата, возвращающегося из леса. У того был изможденный вид, он весь потемнел, словно покрылся сажей, но остался жив, пройдя суровое испытание. Родители обнимали брата. Чувство вины отпустило Даниэля, но радость оказалась неотделимой от тоски по прежней жизни. Он сказал родным, что отступается от иудаизма и отправляется в Южную Америку, подобно перелетной птице.

В этот момент кто-то возложил ему на голову тяжелую Корону, украшенную золотыми буквами на иврите, и Даниэль проснулся. Сон испарился, и он увидел жену, склонившуюся над ним. Ханна была встревожена.

– Я долго спал? – спросил Даниэль.

– Не знаю, я только что пришла. Что это ты дома в такое время? И почему у тебя царапины на виске?

Даниэль инстинктивно потрогал висок, поврежденный мелкими камушками, и порадовался, что жена не видит большую шишку на затылке. Даниэль испугался, что Ханна не уснет ночью, если узнает, что он опять на оперативной работе. Он сел, заверил ее, что все в порядке, и посмотрел на часы.

– Мне надо идти, – сказал он, обнаружив, что прошел уже целый час.

– У тебя не найдется минутки поговорить со мной? Я хочу… – Ханна не закончила фразу. Даниэль собрался и направился к двери. – Поговорим, когда представится случай, – улыбнулась жена.

На лестнице Даниэль снова вспомнил свой сон и содрогнулся от мучительного чувства вины, которое испытал из-за того, что предал брата. Самое странное, что на самом деле у него не было братьев.

Яновски направился в синагогу. Он собирался поговорить с охранником и расспросить его, не видел ли тот ортодоксальных евреев, приехавших из-за границы.

Ему не пришлось нажимать кнопку звонка – ворота общинного центра сами открылись перед ним. Охранник узнал Даниэля, ведь тот приходил в синагогу почти в каждый шабат. Яновски свернул от ворот к будке дежурного и в приоткрытую дверь заметил внутри начальника службы безопасности общины Минтцберга, который что-то эмоционально говорил охраннику. Когда Даниэль подошел, мужчины замолчали и посмотрели на него, сохраняя серьезное выражение лица.

– Что-то случилось? – встревожился Даниэль.

– Сегодня днем или утром кто-то забрался в архив общины. Вроде ничего не пропало, но мы пока не уверены. Там сотни папок, и только секретарь общины может сказать, чего не хватает. Но он сейчас в отъезде, – сказал Минтцберг.

Даниэль знал, что архив находился в подвале, на два этажа ниже помещения синагоги. Там вряд ли было много интересного для воров.

– Вы уже знаете, кто это был?

Собеседники покачали головами: начальник службы безопасности – со злостью, а привратник – раздраженно. Общинный центр хорошо охранялся, и посторонние никак не могли пройти через ворота.

– Может быть, воры, оказавшись внутри, поняли, что в архиве нет ничего такого, что можно было бы легко превратить в деньги, – рискнул предположить Даниэль, хотя официально он не имел отношения к этому делу.

– Может быть, но это не снимает проблемы, – быстро ответил Минтцберг. – Меня не очень взволнует, даже если пропадут все брачные свидетельства и списки членов общины за сто лет. Но кто-то посторонний проник в наши помещения… А это ведь одно из самых охраняемых зданий в городе!

Голос Минтцберга стал резким.

Яновски скользнул взглядом по двору и вспомнил свой сон. Там, где во сне был лесок, в который увели его брата, на самом деле находился вход в зал торжеств общинного дома. Чуть дальше за дверью зала торжеств был вход в школу. Даниэль снова повернулся к собеседникам.

– А что, если кто-то из школьников из озорства открыл замок в архиве?

Минтцберг потер щеку, поросшую короткой щетиной.

– Маловероятно. За взлом последовало бы исключение из школы на некоторое время. Да и на замке следов практически не осталось. Это не школьники сделали.

– Вы заявили в полицию?

Минтцберг прочистил горло, и голос его стал более официальным:

– Это самое… Нет еще. Хотим сначала прояснить ситуацию.

– Я мог бы осмотреть место происшествия, если хотите.

Минтцберг уставился в пол. Он знал, что Яновски служит в полиции, но никогда не расспрашивал его, чем тот занимается. Минтцберг не считал уместным задавать вопросы, и Даниэлю казалось, что начальник службы безопасности чувствовал с ним некоторую профессиональную связь, которая подразумевала определенное уважение. А может быть, Минтцберг полагал, что все равно не получит прямого ответа.

– Я имею в виду, неофициально, – добавил Даниэль.

Минтцберг согласился показать Даниэлю помещение архива. Пока они шли через двор, Минтцберг рассказал, что охрана приступила к просмотру записей с камер видеонаблюдения, но на их изучение может уйти несколько дней. Наблюдение тут не сплошное – например, в подвальном этаже вообще нет камер, поскольку там бывает мало народу и нет ничего особо ценного.

На этот счет Даниэль придерживался другого мнения, но ничего не сказал Минтцбергу.

Когда он и Ханна объявили о своем намерении вступить в брак, в еврейской общине Амстердама сначала не поверили, что в Финляндии могут быть настоящие евреи. Даниэль провел два дня в архиве хельсинкской общины в поисках свидетельств о браке своих родителей, дедушек, бабушек и их родителей. Он снял копии со всех этих документов и отвез в Амстердам. В общей сложности семь свидетельств. Они были изучены и прочитаны учеными мужами и в конце концов признаны заслуживающими доверия. Если бы не аккуратнейшим образом организованный архив, Даниэль был бы холостяком, как Минтцберг.