Текст книги "Серенада для Грейс"

Глава 15
Где пойдет речь о грустном пеликане

– Здравствуйте, господин Стендли. Вы меня узнаете?

Старый аптекарь печален больше, чем обычно. Он пальпирует зоб, он совсем посерел, а глаза наполовину закрыты.

Он кивает головой в знак согласия.

– Ну слава богу! Вы стали отличным физиономистом…

Пеликан смотрит на меня со скучающим видом. Клиенты, видимо, совсем забыли про его аптеку. Пауки устраивают капитальную систему поимки всех мух, которые засидели склянки на полках, покрыв их ровным черным слоем. Паутина везде: на потолке, на стенах – будто странные декорации в театре…

Я закрываю за собой дверь и иду к прилавку.

– Вы видели? Бедная Марта… – говорю я. – Не повезло девчушке, а? Такая красивая…

Он жалостливо склоняет голову. Он больше не в силах переносить горе из-за своих знакомых, он упал на самое дно своих горьких переживаний и разбил там бивуак.

Вы заметили, что с тех пор как я пришел, он изъясняется только знаками? Это заставляет думать, что он стал немым за короткое время моего отсутствия…

– Кстати, – пытаюсь я его оживить, – совсем недавно я как раз говорил о вас…

Он поднимает одно веко, лишь одно, и колючий взгляд больной лошади останавливается на мне.

– Правда? – произносит он.

Приятно все-таки услышать человеческую речь. Ничего, что звук этот больше похож на карканье, но все же это звук. А в пыльной, темной аптеке как раз и не хватает звука голосов владельца и его клиентов.

– Да, – продолжаю я, возвращаясь к мысли, – я говорил о вас…

– Позвольте узнать с кем?

– С одним человеком, который вас знает… Скорее нужно сказать – знал, поскольку он умер… Вы, должно быть, читали об этом в газетах, так как речь идет о мистере Стоуне.

Он вновь опускает тяжелое веко…

– Что скажете? – настаиваю я.

– Я не знаю, о ком вы говорите, – произносит он тихо. – Как, простите? Мистер?..

– Стоун… Судоходная компания Стоуна, Бристоль… Пожар на яхте… Вы, что ли, газет не читаете?

– Очень редко, и всякая такая чепуха меня абсолютно не интересует…

– Тем не менее Стоун вас знал, поскольку говорил мне о вас, – упорствую я тоном, не терпящим возражений.

– Это меня удивляет, – шелестит он еле слышно.

Тяжело его будет расколоть. Он англичанин, знает английский закон и прекрасно сознает, что без каких-либо доказательств я ничего не смогу с ним сделать…

Но только он еще не знает Сан-Антонио, короля в добывании сведений! И не догадывается, что мне начхать на английский закон!

А доказательства – я ему их мигом представлю!

– Я полагаю, что нам надо поставить точки над "i", господин Стендли…

Он стоит задумчивый, все больше походя на большого грустного пеликана, проглотившего по рассеянности вместо вкусной рыбки пружину от дивана.

– Видите ли, – заявляю я, – благодаря собранной мной информации я смог обнаружить склад наркотиков… Мне повезло! Я, как говорится, нашел то, что искал. Стоун, припертый к стене, рассказал мне, что вы тоже замешаны в этом деле… Ваша так называемая помощница осуществляла транспортировку, а ваша прогоревшая аптека была перевалочным пунктом торговли наркотиками…

Он пожимает своими опущенным плечами.

– Вы пересказываете мне ваш новый роман, – горько усмехается он и попадает в точку, – только не понимаю, почему это должен выслушивать я. Если вы действительно так думаете, идите и доложите все полиции!

Клянусь вам, я немножко обескуражен его упорством. Может, я избрал неправильную тактику? Но, с другой стороны, чутье мне подсказывает, что старый хорек блефует. В любом случае отступать уже некуда.

– Послушайте, Стендли. Мне кажется, что вы разумный человек, а?

– Мне тоже так казалось, – соглашается он.

– Отлично! Тогда откройте пошире ушные раковины и не спешите мне отвечать. Если я пришел сюда один, то это значит, что я готов предложить вам сделку…

– Так, так…

– И торг здесь неуместен, – смеюсь я. – Послушайте дальше. Мне известно, какую роль вы играли в этой истории. Я нашел письмо, написанное Марте высоким блондином в замшевом жилете, вы знаете, французом. В этом письме он упоминает вас.

Я не уточняю, что тот написал всего лишь слово «старик».

– Эту бумагу я приложил, – продолжаю я, – к отчету, который составил для Скотленд-ярда. Они там очень обрадуются. Они его пока не читали… Но вам эта бумага будет стоить дорого, Стендли, очень дорого. Не забудьте, что Марта умерла, потому что ее отравили. Она была вашей сообщницей, а вы – торговец ядами. Эти два обстоятельства, естественно, будут учтены английской полицией, не сомневайтесь. И я уверен, что однажды утром вы обнаружите у себя два метра веревки на шее. Понимаете, о чем я толкую? Я видел, как повесили Эммануэля Ролле. Именно чтобы присутствовать при этой экзекуции, я приехал в вашу туманную дыру. Скажу вам честно, как полицейский, ничего забавного в акте повешения нет!

Он остается безучастен.

– Вам нечего сказать? – чуть повышаю я голос, чтобы немного его подбодрить.

Старый аптекарь опять пожимает плечами и грустно вздыхает.

– Что я могу сказать по поводу этой глупой истории, не имеющей для меня никакого смысла? Вы глубоко заблуждаетесь, господин полицейский. Отнесите свой отчет вместе с письмом в местную полицию, а они будут действовать, как им полагается…

Черт бы его побрал! Эдак мы никогда ни к чему не придем!

Я встаю.

– Хорошо, – соглашаюсь я, – если вы настаиваете… Хотя меня бы вполне устроила тысяча фунтов, чтобы закрыть глаза на некоторые вещи…

Он только разводит руками, как бы показывая полное бессилие.

– Вы же понимаете, – продолжаю давить я, – что я здесь веду официальное расследование. Официальное и в то же время свое собственное. У меня сейчас одна забота: побыстрее вернуться к себе и забыть весь этот ваш бизнес с наркотой, вы понимате?

– Вы меня шантажируете? – спрашивает он точно таким же тоном, как если бы осведомлялся в агентстве Кука по поводу путешествий.

– О! Не надо оскорблений, господин Стендли…

– Это методы французской полиции?

– Не забывайтесь, мой друг!

– Хорошо, будьте добры – уйдите отсюда! – заявляет он.

– Но я сообщу в полицию…

– Пожалуйста, идите в полицию, но оставьте мой дом…

Я еще не встречал такого упертого осла. На стене висит телефонный аппарат.

– Ну как хотите, – прекращаю я спор.

Достаю жетон и, глядя в глаза Стендли, щелчком подбрасываю его вверх, затем ловлю и, поскольку старик молчит, иду к аппарату. Хорошо, что у меня есть номер телефона гостиницы, чтобы позвонить Брандону.

Я поднимаю трубку. Телефонистка соединяет меня с гостиницей.

– Инспектора Брандона, пожалуйста! Раздается голос моего коллеги:

– О! Это вы? Рад вас слышать! Что нового?

– Кое-что, – говорю я, продолжая смотреть прямо в полузакрытые глаза Стендли. – Прошу вас приехать в аптеку Стендли, у которого работала Марта Обюртен. Я представлю вам доказательства его вины!

– Сейчас приеду.

Я вешаю трубку.

– Вот, пожалуйста, поскольку вы сами этого хотели…

Похоже, на этот раз старикана проняло. Он опускает голову.

– Пока еще все можно устроить за тысячу фунтов, – настаиваю я.

Чертов ишак морщится и пожимает плечами.

Старый хмырь! Согласись он отдать мне тысячу фунтов, это и было бы доказательством.

Он медленно проходит к шкафам.

– Эй, папаша, – зову я, обнажая пушку. – Не вздумайте смотаться, а не то я устрою погром в вашей будке!

Аптекарь не отвечает. Он выдвигает маленький ящичек. Если там пистолет, то я обещаю сделать дыру в нем раньше, чем он поднимет свое оружие на пять сантиметров… Но нет… Он вынимает маленькую коробочку из-под конфет, открывает, осторожно двумя пальцами берет что-то похожее на шарик жвачки и сует в рот.

– От кашля? – смеюсь я.

– Да. И от всего остального тоже. Загадочные слова, подумаете вы.

Скорее нет, поскольку он падает, как обрушившаяся стена, только шуму меньше…

Я бросаюсь к нему. Но слишком поздно. С цианистым калием шутки плохи. Свои последние слова, заметьте, по-французски, он уже произнес… Странная штука жизнь!

То, что я принял за конфеты, были шарики с ядом.

Стендли проделал то же, что рейхсфюрер Геринг. Старый аптекарь избавился от своего зоба, от жизни и от неприятностей…

А я так хотел добиться доказательств его вины!

А теперь что? Мертвые не очень-то разговорчивы.

* * *

– Братская могила растет, Брандон, – говорю я своему коллеге со свернутым зонтиком.

Этот парень, Брандон, даже если вы его посадите на целую семью ежей, не шелохнется, а будет сидеть с видом мудрого зайца. Он наверняка был усидчивым школьником, и по его лицу можно определить, что он и сейчас бы имел самую высокую оценку за дисциплину и проходной балл по математике в любое заведение.

Он осматривает труп аптекаря, в то время как я пересказываю ему содержание нашего разговора.

– Вы обращаетесь с людьми как ковбой на Диком Западе, – замечает он с укоризной. – Тактика выжженной земли в некотором роде.

– Извините меня… Это входит в метод, о котором я вам недавно говорил. Помните?

– Своеобразный метод, – иронизирует он.

– Это да… Немножко быстрый, но зато эффективный. А так, не имея против старика никаких улик, вы вряд ли смогли бы добиться признания от старого упрямца. Теперь он сам предоставил нам все доказательства… Вам ничего другого не остается, как только произвести обыск и обнаружить кокаин, а заодно и секретный журнал с именами покупателей наркотиков…

Глава 16
Где пойдет речь об одном визите

Я полагаю, что этот ужин с глазу на глаз с Брандоном будет моим последним приемом английской пищи. Во всяком случае, во время нынешнего путешествия!

Я решил заканчивать. Мне осточертела эта история с наркотой! В принципе это не мое дело, и я не хочу горбатиться за моих английских друзей из Скотленд-ярда! А, нет! Я еще надеялся узнать, какое отношение имел Эммануэль Ролле к этой банде. Но с тех пор как Стендли, последний персонаж моей английской истории, отбыл в мир иной, я сказал «баста»!

Сегодня вечером, после десяти часов, я должен встретиться с моей медсестричкой. Она как раз закончит работу. Девчушка со мной подскочит до небес, а утром – посмотрите в окно, нет ли туч? – махну самолетом в Париж…

Площадь Пигаль! Сена… Милые моему сердцу кафе!

– О чем вы думаете? – спрашивает Брандон, которого вино сделало более человечным.

– О чем может думать парижанин вдали от Франции, как вам кажется?

– О Париже?

– Да… Надо, чтобы вы как-нибудь приехали в нам. Мы вам устроим путешествие по-королевски, Брандон…

– С удовольствием. Мы болтаем о всяких пустяках, поглощая очень съедобную индейку.

– Вы чувствуете, что выздоровели? – спрашивает он.

– Кажется, да… Но кроме раны на плече я еще ощущаю некоторую слабость во всем теле… Три дня сна по приезде, потом три дня с удочкой на мосту Сен-Клу, и все как рукой снимет.

Время почти восемь вечера, когда я жму ему пять, думая о том, что если не поспешу, то опоздаю на сеанс любви к Долли…

Видели бы вы меня на дороге в Лондон: точно метеор! Другие водители, когда я проношусь мимо, наверняка крутят пальцем у виска в мою сторону, а потом щупают пульс и беспокоятся, не поднялось ли давление…

Я продолжаю давить на газ еще некоторое время… и вдруг резко торможу. Дорожный указатель дает название городка: Аят!

Аят! Местечко, где живет велосипедист, жертва дорожно-транспортного происшествия. Именно из-за него, если разобраться, все и началось…

Я нахожу мастерскую, где кузнец мне прошлый раз указал дом Даггла, сомнительной жертвы…

Красные отблески, запах угольного дыма… Он еще работает, кузнец-удалец. Библейская сцена: человек кует железо…

Я останавливаю своего коня. Ничего, пусть Долли покипит в ожидании меня.

Кузнец подковывает очередного жеребца, который фыркает и оглядывается, как бы спрашивая, какого черта там сзади с ним делают. В свете полыхающего огня он отливает красным, как сказочный Пегас… Два или три человека стоят вокруг, глядя на работу кузнеца.

Я подхожу. Недоверчивые взгляды встречают меня.

– Добрый вечер, джентльмены, – говорю я, мысленно приподнимая несуществующую шляпу.

Мне отвечает тихий шелест губ.

– Кто-нибудь из вас знает французский? – спрашиваю я.

Худой человечек в черном произносит застенчиво:

– Немного… Я преподаватель…

– Очень рад.

– Позвольте представиться – Робсон…

– Комиссар Сан-Антонио. Я из французской полиции, провожу расследование для страховой компании по поводу дорожно-транспортного происшествия, жертвой которого был господин Даггл…

– А! Отлично.

Он очень любезен, этот учитель. Страшно застенчивый, смешной и очень молодой. С головой слишком быстро выросшего юноши, отупевшего от учебы. Я так понимаю, что он пришел поглазеть на работу кузнеца ради развлечения, вместо того чтобы кадрить местных тоскующих красавиц…

– Мы могли бы поговорить с вами спокойно?

Мы выходим.

– Видите ли, господин… э-э…

– Робсон!

– Да, так вот, господин Робсон, мне хотелось бы узнать кое-что о самом Даггле. Прежде всего, чем он занимается?

Учитель задумывается.

– Он делает радиоконденсаторы.

– И на этом можно заработать?

– Думаю, да. Он работает на заграницу. Это специальная модель, кажется, которую он сам разработал, и она хорошо продается во Франции и Бельгии…

Мне кажется, что я сплю.

– Видите ли… радиоконденсаторы… Я всегда думал, что их выпускают на специализированных заводах. Вы так не считаете, господин… э-э…

– Робсон.

– Нет, господин Робсон?

– Да… – бормочет он. То, что он мне только что сказал, открывает такие горизонты!

– Будьте любезны, господин Ронсон…

– Робсон!

– Да, господин Робсон, не могли бы вы пойти со мной к Дагглу? Вы будете переводчиком.

– Хорошо…

Он правда очень любезен. Будь у меня связи в британском министерстве просвещения, я бы начал хлопотать о его повышении по службе!

* * *

Дагтл сам выходит открывать.

Я быстро понимаю, что правильно сделал, пригласив с собой учителя. Это для Дагтла определенный психологический удар, поскольку учитель в деревне – даже английской – лицо значимое и мое появление в его компании весьма смахивает на официальный визит!

– Переведите Дагглу, – говорю я, решая, по своему обыкновению, врезать сразу под дых.

Я стараюсь сконцентрироваться, чтобы собрать воедино основательно перемешанные мысли…

– Скажите ему, что мне хорошо известно, что он член банды, торгующей наркотиками.

Бедняга учитель аж подпрыгивает. Но Даггл с почтением его слушает. Потом бледнеет и отвечает с жаром.

– Остынь, папаша! – кричу я, будто тот меня понимает. – Он отрицает? – спрашиваю я у учителя.

– Да…

– Скажите ему, что это бессмысленно: у меня есть доказательства. Он прячет большие дозы кокаина в свои замечательные конденсаторы – ловкий способ вывозить наркотики.

Ну, теперь я жму до конца, поскольку мне уже все ясно и я уверен в своей правоте. Я вдруг обнаруживаю в себе тот самый внутренний подъем, который дает потрясающие результаты в конце расследований. В этот момент я чувствую себя великолепно. Согласитесь, что это огромное удовлетворение – воссоздать правду! Расхождение во мнениях во время допроса – еще один козырь в моих руках, поскольку дает мне возможность конкретизировать мысль.

Я говорю как медиум, с закрытыми глазами, не обращая внимания на учителя, который с грехом пополам пытается перевести то, что слышит…

– Он был в контакте со Стендли, аптекарем, Стоуном, Хиггинсом, Мартой Обюртен. Однажды вместе с Мартой они решили схитрить и оставить для себя небольшое количество кокаина, чтобы загнать налево… Девушка взялась толкнуть дурь, припрятанную Дагглом.

– Позвольте, – робко прерывает меня учитель, – но что означает «загнать налево», «дурь» и «толкнуть».

Я отмахиваюсь от его словарных затруднений, как от мухи…

– Не обращайте внимания, он прекрасно понимает, что я говорю… Одним словом, они вели торговлю сами по себе. Но только хозяева все-таки заметили и решили ликвидировать Даггла, поскольку он стал опасен… Он мог попасться, и тогда бизнесу крышка. Происшествие было не случайностью, а покушением! Но оно провалилось, однако послужило предупреждением Дагглу. Они не могли его замочить прямо так, сразу после неудавшейся попытки, поскольку внимание полиции привлекло бы убийство свидетеля…

Я щелкаю пальцами, открываю глаза и в упор смотрю на радиомастера.

Он упал в кресло и говорит, говорит…

– Что он там лепечет?

У учителя на лице отвращение. Он отворачивает голову от Даггла и смотрит на него только боковым зрением, чтобы не упускать из виду, что тот вещает, и переводит на одном дыхании:

– Он признает… Он говорит, что был всего лишь игрушкой в их руках, он ничего не знал…

Я думаю о Марте.

Ей это дорого обошлось. Они ее отравили, и теперь у нее на животе растет огород…

– Хорошо. Теперь вопрос ребром, как говорят самураи, – прерываю я деревенского полиглота. – Куда уходили эти замечательные конденсаторы?

Ответ:

– Адреса разные. Но во всяком случае, всегда на привокзальные склады, то во Франции, то в Бельгии, то в Италии.

– Вы знаете Хиггинса? Ответ:

– Я видел его один или два раза…

– Где он прячется? Ответ:

– Не знаю.

– Были ли у него особые приметы? Ответ:

– Французский акцент. Тут я торможу… Это очень интересное обстоятельство.

– Знаете ли вы Ролле, Эммануэля Ролле? Ответ:

– Я иногда видел его вместе с Мартой…

– Был ли он членом банды Стоуна? Ответ:

– Я не знаю…

– Во время так называемого происшествия он был один в машине? Ответ:

– Нет. Он был с Хиггинсом.

– Кто вел машину? Ответ:

– Хиггинс…

Я испускаю крик, как гладиатор после победы. Итак, осужденный не лгал. Эммануэль Ролле невиновен! Я подозревал, что именно так и было, только думал, что несчастный случай произошел по вине Марты и, чтобы спасти ей жизнь, Ролле взял вину на себя…

Но все пока окутано толстым покровом тайны…

– Хорошо… – говорю я. – Господин Ротсон…

– Робсон!

– Господин Робсон, я вас благодарю за вашу бесценную помощь. Время не ждет, мне надо ехать. Вот вам пистолет. Держите этого молодца на мушке, пока не прибудет полиция. Я сейчас их вызову… Когда они приедут, скажите, чтобы они срочно вызвали инспектора Брандона. Он находится в гостинице «Коронованный лев» в Нортхемптоне… Вы запомните?

Он кивает головой в знак согласия и сумасшедшим взглядом смотрит на пистолет, который я сую в его руку. Естественно, что ему сподручнее было бы держать указку…

– До свидания, господин Ропсон… Несмотря ни на что, он находит силы, чтобы тихо протестовать в который уже раз:

– Робсон!

Глава 17
В которой пойдет речь о том, что пора заканчивать эту историю!

Малышка Долли, я надеюсь, надолго запомнит финал нашей бурной ночи.

Я приехал к ней в ее маленькую квартирку, опоздав на два часа, но, клянусь, компенсировал ей свое опоздание.

Мы начали с самого жареного, пропустив, к чертям, закуски. Так делают только очень изголодавшиеся люди.

Сначала я исполнил «маленького жандарма», потом мы вместе – номер «девушка, набивающая стулья», плавно перешли на «мама-дядя», попробовали «тачку по-японски», ну а уж напоследок, за полчаса до отъезда в аэропорт, я придумал еще один трюк, который назвал «девушка в тумане». Название удачное, особенно если учесть выпученные глаза Долли. Обязуюсь выслать рецепт всем, кто сделает запрос, только не забудьте вложить в конверт чек на пятьсот франков!

И вот «Каравелла» Эр-Франса несет домой мои сто восемьдесят фунтов (девяносто килограммов – для тех, кто не очень внимательно читал этот роман, толкаясь в транспорте).

Фелиция, моя дорогая маман, приехала меня встречать в аэропорт… Она плачет как на похоронах. Нужно шлепать ее по щекам, чтобы она пришла в себя.

– Какой ты бледный, сынок, – вздыхает она.

– Это от усталости, мама, – успокаиваю я ее, прокручивая в памяти мое прощание с Долли, ненасытной медсестричкой.

Воздух Парижа! Мой квартал! Это стоит всех плевритов на свете, дорогие друзья! Всех морских бризов! Всех сырых ночей Тадж-Махала! Последняя реалия специально для того, чтобы доказать, что вы имеете дело с образованным, знающим человеком, а не с недоумком, дебилом или склеротиком!

Мы берем такси и едем в наш домик на окраине.

Фелиция говорит мне:

– У меня есть для тебя большая новость…

– Давай! Мы что, выиграли в лотерею?

– Не совсем… К нам на обед придет твой шеф.

Вот тут, ребята, держите меня! Крыша едет! Старик придет обедать ко мне домой?!

– Как это может быть, маман, такие чудеса? Мне рассказывали про чудеса Лурда и Фатимы – я в это слабо верю, но пережить чудо самому, наверное, еще интереснее.

Она смеется от всего своего доброго сердца.

– Твой шеф звонил мне и сказал, что ты прилетаешь сегодня. Он добавил, что хотел бы поболтать с тобой спокойно наедине, и если меня это не очень стеснит… Знаешь, Антуан, я решила начать с копченого языка, затем кебаб на вертеле… И потом я купила курицу…

* * *

И вот приходит босс, дорогие друзья! Мы его сажаем в наше лучшее кресло, и он сидит с сигарой во рту толщиной с мою ногу…

Мы уплетаем маманин язык, если можно так выразиться, потом кебаб, сначала тот, что жаренный на вертеле, а затем тот, что жаренный на сковородке, после этого и курочка пролетает незаметно…

Мы едим салат, сыр, пирожные, взбитые сливки…

Пьем кофе…

И только после этого я начинаю не торопясь рассказывать о своих приключениях…

Все, полностью, не пропуская ни одной запятой.

Босс опять закуривает сигару, и мы сидим в тишине и в дыму, погрузившись в свои размышления…

Наконец шеф поднимает руку к своему черепу, гладкому и блестящему. Не лысина, а концертный рояль!

– Думаю, что я пришел к тому же заключению, что и вы, – говорит он.

– Спасибо, патрон, я не…

– А, это! Я вас знаю, Сан-Антонио… Я не только знаю своих сотрудников, но я знаю также своих друзей…

Я смотрю на него…

– Вы, наверное, спрашиваете себя, почему Эммануэль Ролле заплатил так дорого за преступление, которого не совершал?

– Да, конечно…

– И если это не из-за женщины и не из-за любви, то тогда из-за мужчины и… опять же из-за большой любви…

– Да, именно… человека.

– То, что он мог сделать из-за жены или из-за любовницы, он сделал для своего друга… самого большого друга, самого близкого, для своего отца

– Я тоже так думаю, шеф!

– Вы говорите себе, что арендатор дома и владелец судоходной компании разительно похожи. Вы говорите себе, что, как только вы произнесли имя Ролле, Стоун решил вас ликвидировать…

– Точно так, патрон!

– Вы знаете, что у Ролле седые волосы…

– Да!

– А я вам скажу еще, что он обучался в Оксфорде, значит, прекрасно говорит по-английски…

– А! Вот как.

– Вы знаете, что красный «хиллман», оставленный в гараже Дувра, может означать, что машина принадлежит кому-то, кто постоянно курсирует между Францией и Англией, ездит туда и обратно через Ла-Манш…

– Короче говоря, – заключаю я, – мы оба сейчас знаем, что отец Ролле и есть Хиггинс, а, шеф? Он вместе со Стоуном организовал грязную торговлю наркотиками.

Дело набрало обороты… Старик рассматривал эту аферу как обычное дело – преступное, деликатное, сложное, опасное, но обычное… И он подрядил туда сынка… Но только у того были другие мысли… Он пошел на это без желания, без удовольствия. А когда старик стал убийцей, в тот вечер, когда он вернулся из Нортхемптона, Эммануэль все понял и решил сдаться… Убийца должен был защитить честь семьи, но сделал это за счет собственного сына.

– Именно так…

– Но вы же знаете семью Ролле. Вы считаете, что это как раз в их жанре? Шеф произносит без тени сомнения:

– Я думаю, да. – Он вздыхает. – Это страшное страдание для отца: ведь он так любил своего сына…

– Тогда почему он допустил его казнь?

– Бизнес, скорее всего… И потом, он понял, когда было слишком поздно. Эммануэль просто не выдержал бы мысли, что он сын осужденного на смерть, и предпочел стать жертвой… Преступление сына выглядело вполне банальным. Это почти естественный рефлекс, простительный в любом случае… Преступление отца было бы более одиозным и бросило бы тень на всю семью…

Он вспоминает о своей сигаре и выпускает большое облако дыма, закрывающее свет люстры, как английский туман.

– Сан-Антонио…

– Да, шеф?

– Когда вы поняли, что виновен отец Ролле?

– Как только обнаружил цифры на пуговице: 18-15-12-12-5… Даже не будучи специалистом по дешифровке, я сумел прочитать эту нехитрую криптограмму. Все стало ясно, когда я заменил цифры на соответствующие по порядку латинского алфавита буквы. Это дало фамилию Ролле.

На следующий день я читаю в газете: самоубийство колониального исследователя.

Я отбрасываю газету подальше от себя.

… Ладно. Хорошо! Я согласен! Шеф устроил как можно лучше. Так, конечно, пристойнее, но мне осточертела эта история…

Меня уже тошнит от этой серенады!

У вас случайно не найдется чем промочить горло, а, друзья?