Текст книги "Грязные игры"

8

Мальчики прервали игру и внимательно наблюдали за его приближением.

– Привет, – первым поздоровался он.

– Привет, – в один голос с опаской ответили они.

– Это дом Болли Рича?

– Он дома, – ответил тот, что повыше. – Это мой папа.

– Как тебя зовут?

– Джейсон.

– Играешь в футбол?

Джейсон кивнул.

– На какой позиции?

– Куортербек.

– Ну да?

– Во втором составе, – стесняясь, признался Джейсон.

– Хочешь играть в первом?

Джейсон перевел взгляд на друга, а затем обратно на Гриффа.

– Конечно.

– Дай мне мяч.

Джейсон вновь как бы посоветовался взглядом с товарищем, а затем протянул мяч Гриффу, держась от него на расстоянии вытянутой руки.

– Я бросаю «уток», – сказал мальчик.

Грифф улыбнулся, услышав это словечко, обозначающее медленный и рыскающий пас.

– Такое иногда случается со всеми, но ты можешь избавиться от этого. – Он взял мяч правой рукой и сдавил шнуровку кончиками пальцев. – Видишь? – Он показал мяч Джейсону и его приятелю. – Нужно крепко прижимать подушечки пальцев к мячу, как будто пытаешься выдавить из него воздух. И когда ты его отпускаешь… – Он кивнул приятелю Джейсона, чтобы тот отбежал немного. Парень с готовностью откликнулся на его просьбу. – То получаешь контроль, прицел и скорость.

Он бросил мяч. Тот летел прямо и четко в цель. Мальчик поймал его и просиял. Грифф в знак одобрения поднял вверх большой палец и повернулся к Джейсону:

– Пуля, а не утка.

Джейсон поднял ладонь к глазам, прикрывая их от солнца.

– Вы Грифф Буркетт.

– Точно.

– У меня в комнате висел ваш плакат, но папа заставил снять его.

– Неудивительно, – усмехнулся Грифф.

– Грифф?

Он повернулся. Худощавый мужчина в поношенных шортах, дырявой футболке и старых кедах открыл входную дверь и стоял на крыльце между цветочными горшками. Он полысел, но его глаза остались такими же, какими их помнил Грифф, когда тот последний раз брал у Гриффа интервью.

– Привет, Болли. – Он взглянул на мальчика: – Тренируйся, Джейсон.

Мальчик уважительно кивнул.

Грифф подошел к стоящему в дверях Болли и протянул руку. К чести мужчины, он обменялся с ним рукопожатием – после секундного колебания. Но глаза за проволочными дужками очков явно не светились радостью при виде самого презираемого человека в Далласе, стоявшего у его порога.

– Думаю, у Джейсона большой потенциал.

Болли рассеянно кивнул, все еще изумленно рассматривая Гриффа.

– Что ты здесь делаешь, Грифф?

– Не уделишь мне минуту-другую?

– Зачем?

Грифф оглянулся на двух мальчиков, которые внимательно следили за их разговором, и уклонился от прямого ответа.

– Обещаю не покушаться на фамильное серебро.

Помедлив несколько секунд, спортивный журналист прошел в дом и жестом предложил Гриффу следовать за ним. Из передней Болли провел его по короткому коридору в тесную, обшитую панелями комнату. На полке громоздились спортивные трофеи. Почти все стены занимали фотографии Болли со звездами спорта. В углу стоял неряшливый письменный стол с телефоном и компьютером. Монитор был включен. На экранной заставке расцветали огни безмолвного фейерверка.

– Присаживайся, если найдешь куда, – сказал Болли, втискиваясь за письменный стол.

Грифф снял стопку газет со второго стула – больше в комнате стульев не было – и сел.

– Я позвонил в спортивный отдел «Ньюс». Парень, снявший трубку, ответил, что ты теперь работаешь дома.

– Почти все время. Приезжаю в офис пару раз в неделю, не чаще. Если у тебя есть электронная почта, почти любую работу можно делать дома.

– Сегодня утром я пользовался компьютером в библиотеке. Чувствовал себя пещерным человеком, который смотрит на приборную панель «Боинга-747».

– Они быстро устаревают. Приходится все время модернизировать.

– Да.

В комнате повисло неловкое молчание. Болли взял со стола неизвестно откуда взявшийся там теннисный мяч и покатал его между ладоней.

– Послушай, Грифф, я хочу, чтобы ты знал. Я не имею отношения к тому, что писали о тебе во время процесса.

– Я и не думал, что это ты.

– Хорошо. Но я хотел, чтобы ты знал. Тот репортер… Знаешь, он теперь в Чикаго.

– Скатертью дорога.

– Аминь. Вообще-то он пытался выудить у меня информацию о твоем прошлом. О родителях. О Коуче Миллере. Обо всем. Все, что я ему сказал, единственное, что я ему сказал, – что ты лучший куортербек из всех, кого я видел. Лучше Монтаны, Стаубаха, Фавра, Марино, Элвея, Юнитаса. Лучше любого. Вот что я хочу сказать.

– Спасибо.

– И от этого я еще больше ненавижу тебя за то, что ты сделал.

Болли Рич, спортивный комментатор «Dallas Morning News», всегда был справедлив к нему, даже когда он играл слабо, как в той игре против Питтсбурга, которая транслировалась в программе «Вечерний футбол по понедельникам». В тот год он был новичком и в первый раз играл со «Стилерс» на их поле. Он сыграл худшую игру в своей карьере. Колонка Болли была написана в критическом тоне, но часть вины за унизительное поражение он возложил на линию нападения, которая практически не оберегала своего нового куортербека. Он не смешивал Гриффа с грязью, как другие спортивные комментаторы. Это было не в привычках Болли.

– Я облажался, – сказал Грифф. – Причем здорово.

– Как ты мог решиться на такое, Грифф? Особенно после такого потрясающего сезона. Вы были в одной игре от Суперкубка. Оставалось только выиграть тот матч против Вашингтона.

– Да.

– В тот год Окленд ни за что бы не победил «Ковбоев». Игра за Суперкубок против них была бы легкой прогулкой.

– Я это знаю.

– Тебе только нужно было отдать мяч Уайтхорну, который стоял на втором номере. Втором! И рядом никого не было.

Болли не стоило напоминать ему ту игру. Он тысячу раз прокручивал ее в голове после того паса на последних секундах игры.

Четвертый розыгрыш на 10-ярдовой линии «Рэдскинз» – это были проклятые «Рэдскинз». «Ковбои» отставали на четыре очка. Филд-гол[8]8
  Филд-гол (field goal) – ситуация в американском футболе, когда мяч забивается в ворота с поля, а не с конечной зоны.


[Закрыть] здесь не помог бы.

Центр отпасовал мяч в руки Гриффа.

Уайтхорн рванул вперед, за линию скримиджа.[9]9
  Линия скримиджа (line of scrimmage) – нейтральная территория, где находится мяч в начале игры.


[Закрыть]

Крайний полузащитник «Рэдскинз» поскользнулся и не смог блокировать его. Уайтхорн оказался на пятом номере.

Защитники «Рэдскинз», пытавшиеся контратаковать, были остановлены. Они не могли преодолеть или прорвать линию Далласа, которую в этом сезоне называли «каменной стеной».

Защитник «Рэдскинз» бежал к Уайтхорну, который теперь находился на втором номере, а вокруг него было пусто. Команда была в одном шаге от гола, от победы, от Суперкубка.

Гриффу оставалось сделать лишь короткий точный пас в руки Уайтхорна.

Или промахнуться и получить целых два миллиона от парней «Висты».

«Ковбои» проиграли 14:10.

– Это было сокрушительное поражение, – говорил Болли, – но я помню, как в тот день болельщики приветствовали тебя, когда ты уходил с поля. Они не винили тебя до тех пор, пока не выяснилось, что ты промахнулся намеренно. Кто может их винить! Их звезда, которой они прочили Суперкубок, оказалась жуликом, мошенником.

По прошествии пяти лет Болли все еще злился. Он уронил теннисный мяч, который отскочил от стола и упал на пол. Затем он снял очки, взволнованно потер глаза и отрывисто спросил:

– Что тебе нужно, Грифф?

– Работа.

Болли вернул очки на место и посмотрел на него, как будто ждал завершения шутки. В конце концов до него дошло, что Грифф говорит серьезно.

– Что?

– Ты не ошибся.

– Работа? Какая?

– Я подумал, что могу пристроиться в газете. Ты не мог бы замолвить за меня словечко в своем отделе? – Болли не мигая, смотрел на него, но Грифф не улыбнулся. – Это была шутка, Болли.

– Неужели? Потому что в противном случае я не понимаю, почему ты пришел за работой именно ко мне. Если ты окажешься поблизости от спортивного отдела газеты, тебя вымажут дегтем и вываляют в перьях. В лучшем случае.

– Мне необязательно приближаться к спортивному отделу. Я могу работать непосредственно на тебя.

– Что ты имеешь в виду? – Болли нахмурился. – Не подумай, что я верю, что у тебя есть хоть малейший шанс. Мне просто интересно, как работает твой мозг.

– Ты не можешь находиться сразу в нескольких местах, Болли. Ты не можешь вести репортаж больше чем с одной игры. Я знаю, что ты нанимаешь людей, которые снабжают тебя репортажами об играх.

– Да, я пользуюсь услугами внештатных корреспондентов.

– Позволь мне стать одним из них. У меня хорошо подвешен язык. Как и у всех в Техасе. – Мелькнувшая на его губах улыбка осталась без ответа. – По крайней мере, я могу набросать пару связных предложений. Но самое главное, я разбираюсь в игре. Я жил игрой. Я могу дать тебе такой репортаж с места событий, какого не даст никто, а также уникальный анализ, основанный на личном опыте. На многолетнем опыте.

Грифф попытался представить себя со стороны и решил, что выглядит убедительно.

– Я могу описать, какие чувства испытывает победитель. И как несчастен проигравший. Но еще хуже выигрывать, когда ты знаешь, что играл дерьмово, а победа была случайностью. – Он немного помолчал, а затем спросил: – Что ты об этом думаешь?

Болли внимательно рассматривал его.

– Да, думаю, ты можешь дать точное описание побед и поражений, с оригинальной трактовкой. Вероятно, у тебя это хорошо получится. Но даже в совершенстве владея языком, ты не сможешь описать, что значит быть командным игроком, Грифф. Потому что ты этого не знаешь.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Грифф, но это было необязательно. Он прекрасно знал, что хочет сказать Болли.

– Ты одиночка, Грифф. И всегда им был. Еще со средней школы, когда ты привлек внимание вербовщиков из колледжа, так вот уже тогда на первом плане был ты, а не команда. Ты вел команды от победы к победе благодаря своим выдающимся игровым качествам, но ты был никаким лидером. Насколько мне известно, тебя никогда не выбирали капитаном команды, и меня это нисколько не удивляет. Потому что единственное, что делало тебя членом команды, – это футболка того же цвета. У тебя не было друзей. Товарищи по команде восхищались твоей игрой. Те, кто не завидовал, боготворили тебя. Но они не любили тебя, и тебя это устраивало. Плевать ты на это хотел, пока на поле они делали то, что ты задумал. Я никогда не видел, чтобы ты подбадривал игрока, совершившего ошибку, или хвалил кого-то за хорошую игру. Я никогда не видел, чтобы ты протягивал руку дружбы или помощи. Но я видел, что ты даже не распаковал рождественский подарок Дорси, бросив: «Я этим дерьмом не занимаюсь». Я видел, как ты отшил Честера, когда он пригласил тебя на молитвенный завтрак в честь его жены, которая проходила этот ужасный курс химиотерапии и облучения. Когда невеста Ламберта погибла в автомобильной аварии, ты единственный из команды не присутствовал на похоронах. Ты был выдающимся спортсменом, Грифф, но никудышным товарищем. Наверно, именно поэтому я удивлен и немного обижен тем, что теперь ты пришел ко мне, как будто мы были добрыми друзьями, и попросил о помощи.

Нелегко выслушивать такое о себе, особенно если понимаешь, что это правда.

– Мне нужна работа, Болли, – тихо и покорно сказал Грифф.

Болли снова снял очки, и Грифф понял, что он ему откажет.

– Мне отвратительно то, что ты сделал, но всякий может оступиться, и ему нужно дать еще один шанс. Просто… Черт возьми, Грифф, я не могу посадить тебя ни в одну ложу для прессы в лиге.

– Я могу освещать матчи команд колледжей. Или школ.

– Там ты столкнешься с такой же враждебностью. Или даже с большей. Ты смошенничал. Сначала ты нарушил правила, делая ставки на тотализаторе. Потом ты сдал игру. Ты сдал игру, черт возьми! – со злостью повторил он. – За деньги. Ты лишил собственную команду гарантированной победы в Суперкубке. Ты якшался с… гангстерами. И ты думаешь, тебе позволят приблизиться к детям, к молодым игрокам? – Он покачал головой и встал. – Извини, Грифф. Я не могу тебе помочь.

Он перекусил в автокафе «Соник», где клиентам приносят еду прямо в машины. Сидя в чужой «Хонде», он с жадностью проглотил чизбургер с острым перцем, пирог «Фрито», две порции картофельной запеканки и клубничное желе. Пять лет он не пробовал такой вредной пищи. Но, рассудил он, презираемый всеми изгой должен быть жирным.

По дороге к дому Болли и до того момента, как Болли не просто отказал, а решительно отказал ему, Грифф гордился тем, что у него хватило силы воли искать работу, когда в два тридцать пополудни его финансовые проблемы будут решены. Он искал работу до того, как проверит содержимое банковского сейфа. Он полагал, что так будет гораздо честнее – смирить гордыню и просить о работе, если учесть, что завтра он сможет попросту ничего не делать, если захочет. Он даже стерпел проповедь Болли, хотя журналист был безжалостен к его ошибкам.

Грифф был вынужден признать, что с памятью у Болли все в порядке. Кроме того, парень хорошо понял его характер. Именно поэтому он не стал просить прощения или оправдываться. Он всегда скрывал свои эмоции. Ему никогда не хотелось хлопнуть по плечу товарищей по команде после хорошей игры, и он точно знал, что ему не понравится, если кто-то из них проделает это с ним. Он оставлял всю эту восторженную чушь тем, кто сидел на скамейке запасных, пока он на поле делал тяжелую и кровавую работу, избиваемый защитниками, которые рисовали отметки на своих шлемах, если им удавалось повалить его на землю.

Но почему он продолжает размышлять о том, что ему сказал Болли? Сейчас все это уже не имеет значения. Теперь в его команде только два человека, и для того, чтобы их осчастливить, достаточно сделать ребенка одному из них. Совсем нетрудно.

Когда Грифф вошел в банк, у него слегка ныл живот. Он винил в этом острый перец, а не нервы. Грифф оглянулся, как будто ждал, что тут же привлечет к себе всеобщее внимание и будет выставлен на посмешище, как самый доверчивый дурак в мире.

Но все прошло точно так, как говорил Фостер Спикмен. Никто ничего не заметил. Он сделал запрос в справочном окошке, затем его провели к лифту, и он попал в подземную часть банка, где вежливая пожилая женщина попросила его оставить подпись на карточке. Сверив ее с карточкой, которую передал Спикмен, она удовлетворенно кивнула и провела Гриффа в небольшую камеру.

Его сердце бешено колотилось в такт с музыкой Янни,[10]10
  Янни – Янни Хрисомаллис (Yanni Hrisomallis) – современный греческий музыкант, работающий в стиле нью-эйдж.


[Закрыть] доносившейся из динамиков сверху. Женщина подвела его к сейфу, сказала, чтобы он не торопился и нажал кнопку на стене, когда закончит, а затем вышла. Ключ, который дал ему Спикмен вчера вечером, лежал в кармане джинсов. Грифф достал ключ и открыл сейф.

Из банка Грифф поехал прямиком в «Нортпарк» за покупками. Ему нравились его джинсы, старые и удобные, но он все равно купил себе еще две пары – потому, что мог себе это позволить. Туфли были тоже слишком удобными, и он не стал их менять, а только почистил. В «Нимане» он нашел три дизайнерские рубашки, которые выглядели не слишком женственными. Он переоделся в кабинке и вышел из универмага в одной из новых рубашек.

Все спортивные пиджаки в бутике «Армани» оказались ему узки в плечах, но он все же нашел один, который можно было перешить. Ему сказали, что заказ будет готов через несколько дней.

Он купил пару солнцезащитных очков за четыреста долларов. Странно, но за прошедшие пять лет больше всего изменилась мода на очки. Еще он купил сотовый телефон. Наверное, покупка дома заняла бы столько же времени. К тому моменту, как ему продемонстрировали все дополнительные возможности, рассказали о тарифных планах и настроили вызов голосовой почты, ему уже не терпелось поскорее убраться из магазина и воспользоваться этой проклятой штуковиной по ее прямому назначению – чтобы позвонить.

Конечно, Марше. Он набрал первый из номеров, отпечатанных на визитной карточке, и услышал бесстрастный голос, предлагающий оставить сообщение, что он и сделал. Ожидая, пока Марша перезвонит, он объехал район, разглядывая магазины и проезжая мимо мест, которые он часто посещал пять лет назад. Одни совсем не изменились, другие просто нельзя было узнать.

Примерно через час, не дождавшись звонка от Марши, он набрал номер одной из ее девушек. «Молода, красива, и удовлетворение гарантировано».

– Алло?

У нее был чуть хрипловатый, сексуальный голос. Она ему уже нравилась.

– Привет. Меня зовут Грифф Буркетт. Я клиент Марши. Она порекомендовала мне вас.

В первый момент ему показалось, что девушка икает, но потом он понял, что она плачет.

– Марша… – она всхлипнула и умолкла на полуслове, а затем простонала: – О боже! Это ужасно!

– Что случилось?

– Марша в больнице.

Все дороги вокруг Пресвитерианской больницы ремонтировались. Пока Грифф пробирался через все выставленные ремонтниками заграждения и объезды, он ругался так же сильно, как и потел.

Он бегом пересек парковку, показавшуюся ему неимоверно длинной, а в вестибюле ему пришлось стоять в очереди к информационному окошку. К тому моменту, когда сотрудник сообщил ему номер палаты Марши, он уже едва сдерживал ярость.

Рядом с дверью в ее палату, прислонившись к стене, стоял сосед, который вчера вечером выходил из лифта в холле. Заметив приближающегося Гриффа, он вздрогнул, как от удара электрическим током, и заслонил спиной дверь в больничную палату.

– Нет-нет, – отчаянно замахал он руками. – Уходите! Она не хочет, чтобы вы видели ее такой.

– Почему она здесь?

Мужчина умолк и опустил руки. Его остренькое, лисье личико превратилось в страдальческую маску. Веки, покрасневшие от слез, часто моргали.

– Не могу поверить, что это случилось с ней. Сначала я думал, что это вы, хотя вы и не похожи… Такая жестокость…

– Жестокость?

Мужчина опять принялся размахивать руками перед собой, на этот раз из-за переполнявших его чувств. Ничего не добившись, Грифф отодвинул его в сторону и, не обращая внимания на табличку, запрещавшую вход посетителям, шагнул в палату. Закрытые жалюзи преграждали путь яркому полуденному солнцу, но свет был включен, позволяя все хорошо рассмотреть. То, что увидел Грифф, заставило его остановиться на полпути между дверью и больничной кроватью.

– О боже!

– Я же говорил вам, что это бесчеловечная жестокость, – сосед вошел вслед за ним. – Кстати, меня зовут Дуайт.

– Грифф. И я этого не делал.

– Я понял. Теперь.

– Что случилось?

– Примерно через полчаса после того, как я видел вас в холле, в мою дверь позвонили. Я никого не ждал, и консьерж тоже не предупредил меня о посетителях. Я посмотрел на монитор системы безопасности и увидел Маршу, которая стояла в холле, только… согнувшись пополам. Она была… вот такой.

Ее избили до полусмерти. Грифф не мог видеть ее всю, но открытые участки кожи были в синяках и ссадинах. Если все остальное выглядит так же, как ее лицо, то ей еще повезло остаться в живых. Ей наложили несколько швов. Волосы пропитались кровью и прилипли к голове. Ее лицо так опухло, что он ни за что не узнал бы ее.

– У нее сломана челюсть, – прошептал Дуайт. – Утром ей сделали операцию и скрепили обломки проволокой. Ночью боль не мог снять никакой морфий.

Грифф опустил голову и сделал несколько глубоких вдохов. Когда он снова поднял голову, его голос был абсолютно спокоен.

– Кто был ее следующим клиентом? После меня. Она выставила меня, чтобы подготовиться к его приходу. Вы знаете его имя? – Он резко повернулся к Дуайту, и выражение его лица заставило соседа в страхе отпрянуть. – Вы знаете его имя? – тихо повторил он.

От кровати Марши донесся стон. Грифф двумя прыжками преодолел разделявшее их расстояние. Стараясь не задеть иглу капельницы, прикрепленную к руке Марши, он взял ее ладонь.

– Эй, привет, – тихо сказал он.

Оба глаза Марши заплыли, но ей удалось открыть один из них. Красивая зеленая радужка плавала в ярко-красном озере. Из-за сломанной челюсти Марша не могла говорить, и из ее горла вырвался всхлип.

– Ш-ш, – он наклонился и поцеловал ее в лоб, едва коснувшись губами, чтобы не причинить боль. – Лекарства сделают свое дело. Отдыхай. – Он еще раз поцеловал ее, затем выпрямился и повернулся к Дуайту, который стоял в изголовье кровати и тихо шмыгал носом. – Вы вызвали полицию?

Дуайт покачал головой.

– Какого черта?

– Она не могла говорить из-за сломанной челюсти, но впала в истерику, когда я сказал, что позвоню в полицию. Я подумал… – Он оглянулся, как будто проверяя, что никто не подслушивает. – Что из-за своей профессии она не хочет вмешивать сюда полицию.

– Но вы позвонили в «Скорую».

– Сразу же. Они приехали через несколько минут.

– И как вы объяснили ее состояние?

– У меня в квартире есть винтовая лестница. Я сказал, что она поднималась в туалетную комнату и упала с самого верха.

– И они поверили?

– Вероятно, нет. Но вызов полиции они оставили персоналу отделения «Скорой помощи». Полицейский тоже не поверил истории с лестницей и хотел, чтобы Марша написала имя того, кто на нее напал. Она отказалась.

Марша слабо сжала руку Гриффа. Он вновь наклонился к ней и осторожно поправил подушку, по которой разметалась прядь волос.

– Кто это был, Марша? С кем ты встречалась после меня?

Она с трудом покачала головой и вновь сжала его руку: она хотела, чтобы он наклонился ниже и мог расслышать ее голос. Он так и сделал, почти прижав ухо к ее губам.

Услышав единственное слово, которое она произнесла, Грифф резко поднял голову и посмотрел в глаз Марши, который она могла открыть. Она сомкнула веки на несколько секунд, давая понять, что он правильно понял ее.

– Значит, дело во мне!

Она кивнула.

Гриффа накрыла волна ярости. Вены на его виске раздулись и пульсировали. Но голос звучал на удивление спокойно.

– Он покойник, – Грифф произнес это утвердительным тоном, как будто констатируя свершившийся факт, чтобы у нее не оставалось в этом никаких сомнений. – Стэнли Родарт покойник.

Теперь он понял, почему она отказывалась звать полицию. Родарт дал ей понять, что, если она обвинит его в нападении, наказание будет еще ужаснее, чем это избиение.

Но больнее всего было сознавать, что единственная причина, по которой Родарт мучил Маршу, – это Грифф. Ну что ж, он добился своей цели, Грифф прочел послание, и оно было четким и ясным. Родарт с ним еще не закончил.

Ладно, подонок, подумал Гриф, я тоже с тобой только начал.

– Я заставлю его заплатить за это, – шепотом пообещал он Марше. – Клянусь.

Она сжала его руку. Он снова наклонился к ее губам. Из ее горла вырвались булькающие звуки, но Грифф разобрал ее предупреждение:

– Остерегайся его.