Текст книги "Помни мой голос"

Глава третья

Пребывавшую на грани нервного срыва Маргарет Лайтфут начала бить крупная дрожь, и Джоан Пинфолд отправила ее в спальню полежать и успокоиться. «Мы с Уинифред справимся без тебя и обо всем позаботимся», – заверила она дочь и не обманула: все было почти готово, и повар на кухне добавлял последние штрихи к изысканным блюдам. Сочтя, что прислуживать тринадцати гостям – все равно что призывать на дом кару небесную, Роули, дворецкий, накрыл стол на четырнадцать персон, усадив на один из стульев Брауни, плюшевого медвежонка дядюшки Реймонда. Брауни обладал безукоризненными манерами – когда-то его частенько приглашали на званые ужины. Столы в холле и гостиной украсили цветами, а стулья с подушками вынесли на веранду в надежде, что погода не подведет и гости смогут насладиться аперитивом на свежем воздухе.

Флоренс заперлась в комнате и размышляла, что надеть. На кровати лежали платья, а она, в зеленой юбке и вязаном свитере, прохаживалась перед зеркальным шкафом, в замешательстве кусая ногти. Сегодня ей предстояло сразить наповал Обри, чья семья, к сожалению вместе с Элиз, была приглашена на ужин в «Мореходы». Педреван-парк кишмя кишел Дашами и Клэрмонтами, но, вместо того чтобы прихватить кого-нибудь из родни, Селия Даш взяла с собой Элиз, о чем загодя уведомила мать Флоренс. Похоже, Элиз ходила за Обри хвостом. Ну да Флоренс, уверенную, что у нее полным-полно времени, чтобы запасть в душу Обри, это не пугало. Каникулы ведь только начались!

Флоренс и Джон продолжали громить противников на корте, хотя последний матч дался им с трудом и разительно отличался от их первого триумфа. Флоренс так разволновалась, что совершила две неправильные подачи подряд и потеряла очки. Она изо всех сил старалась помочь Джону, но чем яростнее тот рвался к победе, тем сильнее у нее тряслись руки, никак не способствуя успешной игре. «Давай, старушка!» – подзуживал ее перед подачей Джон, молотя кулаком воздух. Но стоило Флоренс взглянуть в его разгоряченное, сведенное напряженной судорогой лицо, как ее начинало мутить и она посылала мяч прямо в сетку. С каждым разом она играла все хуже и хуже, но, как ни странно, на конечном результате это не сказывалось.

К счастью, в то лето они жили не одним теннисом. Каждая семья из залива Гулливера как могла развлекала соседей. Одни устраивали пикники на пляже или вечеринки в бассейне, другие – охоту за сокровищами, третьи – «обеды с детективом», где разыгрывались нешуточные криминальные страсти с поиском мнимых убийц. Фантазии Маргарет Лайтфут хватило лишь на ужин на тринадцать персон, но Флоренс выпросила у дедушки с бабушкой разрешение закатить в конце августа зажигательную вечеринку на частном пляже Пинфолдов и поставить в летнем отдыхе жирную точку. Шатер на случай дождя, оркестр, свечи, умопомрачительный фейерверк и много-много еды! Обычно в организации Флоренс была настолько бесполезна, насколько это вообще возможно, но в этот раз обещала обязательно помочь. Уинифред сразу сказала, что и палец о палец не ударит, так как устала всегда заниматься всем подряд, в то время как сестра не особо напрягается.

– Ты вечно отлыниваешь от работы, Фло. Пора внести свою лепту. Устраивай светский раут собственными силами, а мы с мамой полежим на веранде и примем солнечные ванны.

Флоренс презрительно дернула плечами: подумаешь, великое дело – организовать вечеринку. Слуги – в полном ее распоряжении, да и гостей соберется немного, чуть более шестидесяти. Ничего особенного.

Флоренс выглянула из окна. Лужайка внизу обрывалась каменистым, заросшим терновником склоном с извилистой, хорошо протоптанной дорожкой, ведущей к пляжу. Солнце садилось, обещая завтра очередной погожий денек, и в его закатных лучах искристо сияло море. Вдалеке, у самого горизонта, медленно скользила крохотная яхта: молочно-белый треугольник паруса сверкал, будто крыло чайки. Мечты об ужине с Обри придавали раскинувшемуся перед Флоренс пейзажу дополнительное очарование. «Мир прекрасен», – с замиранием сердца подумала она, и грудь ее затрепетала от предвкушения счастья. Флоренс любовным взором окинула морскую гладь, резвившихся в живой изгороди птиц, розово-голубые соцветия шарообразных гортензий, травяное поле, усыпанное маргаритками и лютиками, и толстых мохнатых шмелей, собиравших нектар.

И все же что ей надеть? Флоренс выбрала голубенькое с желтыми цветами летнее платье без рукавов. Оно подчеркивало ее узкую талию и округлые женственные бедра, а грушевидный вырез приоткрывал соблазнительную ложбинку в зоне декольте– малюсенький кусочек плоти, который Обри наверняка не оставит без внимания. Флоренс завила волосы, зачесала их с боков наверх и заколола шпильками. И – о, чудо! – семнадцатилетняя Флоренс исчезла, а ее место заняла двадцатилетняя дама. Довольная собой, Флоренс полюбовалась отражением в зеркале, мазнула духами запястья и шею и сбежала по лестнице вниз.

Ее мать сидела на веранде. Для званого ужина Маргарет облачилась в узкую юбку-карандаш цвета морской волны и шелковую блузку. Никто не назвал бы ее красавицей, но врожденная элегантность, тонкая талия, милое веснушчатое лицо, обрамленное каштановыми волнистыми локонами, коротко подстриженными и стильно уложенными, делали ее незабываемой. Флоренс не досталось от матери ни точеной фигуры, ни веснушек, ни каштановых волос. Она унаследовала только ее зеленые глаза цвета корнуолльских заводей. Но если в заводях Маргарет плескалась тревога, то в заводях Флоренс царили спокойствие и безмятежность, ибо это были заводи самоуверенной и дерзкой девушки, твердо знающей, какое место ей уготовано в жизни.

– Чудесно выглядишь, дорогая, – протянула Маргарет, засматриваясь на дочь.

«Надо же, как быстро она расцвела, – подумала Маргарет. – Словно рано созревший персик. И откуда только взялись эти ласкающие взор формы и женственность?»

– Мам, зря ты так переживаешь, – затормошила мать Флоренс. – Где Даши – там и веселье. Они не дадут нам скучать. Просто накорми их, и все.

Маргарет глубоко затянулась сигаретой и посмотрела на море.

– Иногда тяжело жить самой по себе, без мужского плеча. Попадаешь в светское общество и чувствуешь, словно тебя выставили на всеобщее обозрение.

Флоренс никогда не задумывалась об этом и не подозревала, насколько сложно ее матери нести бремя вдовства.

– Сильно скучаешь по папе?

– Да. Каждый день его вспоминаю, – грустно улыбнулась Маргарет, вздохнула и вдруг оживилась. – Он был таким сильным и деятельным. Я жила за ним как за каменной стеной. Он все за меня решал. Прирожденный лидер. Поэтому он и пошел в армию. А я была его адъютантом. Я вот командовать не умею.

– Но у тебя есть дедушка и дядя Реймонд.

– Знаю. Они оба поддерживают меня, по-своему, конечно.

Маргарет с нежностью поглядела на дочь.

– Ты еще очень юна, Фло. Тебе не понять, что значит быть вдовой. Надеюсь, и понимать не придется.

– А почему бы тебе снова не выйти замуж? – спросила Флоренс.

По ее мнению, замужество не представляло собой никаких затруднений.

– Как можно разделить жизнь с другим мужчиной? Я ведь любила твоего отца и никого не смогу больше так полюбить.

– Во второй раз необязательно выходить по любви. Зато будешь жить не сама по себе. Разве не прекрасно?

– Несказанно прекрасно, но твоего отца никто не заменит.

Об отце у Флоренс сохранились обрывочные воспоминания: в основном ей на память приходил ненавистный больничный запах, въевшийся в стены его комнаты.

– В конце жизни он ужасно болел, – вздохнула она.

– Но мне было в радость ухаживать за ним. Он нуждался во мне. Наконец-то я делала что-то действительно полезное. Это так замечательно – быть нужным кому-то.

– Но ты еще достаточно молода. Вдруг появится какой-нибудь сногсшибательный красавец и ты влюбишься. Всякое может случиться.

– Случиться может всякое, – Маргарет недоверчиво хмыкнула, – но пока я слабо верю, что смогу раскрыть сердце какому-то незнакомцу. Да и твоему отцу это вряд ли понравилось бы.

– Ну, папа не в том положении, чтобы поднимать из-за этого шум, верно?

Взгляд Маргарет устремился к далекой линии горизонта.

– Он где-то здесь, рядом.

Флоренс проследила за материнским взглядом и озадаченно спросила:

– То есть ты думаешь, он до сих пор с нами?

– Конечно. Для того Иисус по воскресении своем и явился Марии Магдалине и ученикам своим, чтобы показать: жизнь продолжается. Тело умирает, но душа остается жить вечно. Да, твой отец до сих пор с нами. Я в этом не сомневаюсь.

– А по-моему, Библия – собрание сказок.

– Флоренс! – ужаснулась Маргарет.

Девушка сморщила нос.

– Но в ней говорится о вещах совершенно несообразных. Мария не могла быть девственницей, так? И воду в вино превратить невозможно. Все это очень милые истории, но они совершенно неправдоподобны.

– Твой отец был религиозным человеком, и эти слова возмутили бы его.

– Мам, а как ты думаешь: каждой из нас уготована встреча со своим избранником? Она предопределена свыше?

– Хотелось бы верить.

– И у каждой из нас есть родственная душа, да? – Перед мысленным взором Флоренс возник Обри. – И что бы ни уготовила нам судьба, наши пути обязательно пересекутся и мы обретем свои вторые половинки?

Правда, Флоренс свою родственную душу уже отыскала.

– Если родственные души действительно существуют, то твой отец был моей второй половинкой. И теперь любой претендент на мое сердце окажется его жалким подобием.

Флоренс секунду размышляла над словами матери, затем тряхнула волосами.

– Надеюсь, я не удовольствуюсь жалким подобием. Полагаю, многие соглашаются на него из-за боязни остаться старыми девами, как позабытые фарфоровые статуэтки, собирающие пыль на полке у бабушки. Лично я всяким жалким подобиям предпочла бы одиночество.

Маргарет улыбнулась.

– Уверена: твоя вторая половинка непременно тебя разыщет. Невозможно предугадать, где ты ее найдешь. Мы с твоим отцом познакомились на балу. Твой папа, надо сказать, танцевал ужасно. Но мы влюбились друг в друга с первого взгляда. Ты встретишь свою родственную душу, Флоренс. Где и когда – неизвестно, но это обязательно случится.

Даши вечно опаздывали, но никто не пенял им на это, так как стоило им появиться, обычно спустя двадцать минут после назначенного времени, – и все обиды мгновенно забывались и тонули в радостном гомоне и заразительном обаянии прибывшего семейства. Прошуршав шинами по гравию, машины остановились перед «Мореходами», и Флоренс почудилось, что само солнце решило повременить с закатом и снова разгореться на небе: так ярко сверкали отполированные до блеска длинные капоты изумительно красивых машин и стеклянные, оправленные в хром фары, похожие на лягушачьи глаза. Двери машин распахнулись, и ликующие Даши высыпали на лужайку. Праздник начался.

Флоренс, подглядывавшую за ними из окна на втором этаже, охватило возбуждение. Как же они прекрасны – словно кинодивы, сошедшие с обложки глянцевого журнала. Уильям в смокинге открыл дверь, и из автомобиля выпорхнула Селия – как обычно, верх совершенства: в длинном кремового цвета платье с тоненьким черным ремешком, туго перетянувшим и без того осиную талию. На такой же элегантной Синтии было длинное с красными цветами платье, а на сопровождавшей ее скромной и миниатюрной Элиз – темно-синяя юбка и блузка. Невзрачная Элиз терялась на фоне ослепительных Дашей. Не знай Флоренс, кто она такая, – приняла бы ее за прислугу. Из «астон мартина» Руперта вылез Обри, за ним – Руперт, а следом – Джулиан, младший из братьев. «Все как на подбор лощеные красавцы в смокингах», – подумала Флоренс, с обожанием глядя на Обри. Руперт вскинул глаза, увидел ее сквозь стекло и улыбнулся. Застуканная на месте преступления Флоренс отскочила от окна, словно ужаленная.

Обе семьи расположились на веранде, попивая аперитив и наслаждаясь последними золотистыми лучами заходящего солнца. Генри и Джоан, не страдавшие, в отличие от Маргарет, застенчивостью, тепло приветствовали Дашей. Генри принялся расспрашивать Уильяма о теннисном турнире, а Джоан, усадив Селию рядом с собой, попросила объяснить ей новомодное веяние под названием «обед с детективом», о котором Флоренс прожужжала ей все уши. Селия опустилась на плетеную кушетку, изящно закинула одну ногу, затянутую ремешком сандалии, на другую, вынула серебряный держатель, зажала им бакелитовый мундштук со вставленной в него сигаретой и затянулась. В сияющих глазах заплясали проказливые чертенята. Ее жизнерадостность передалась Джоан, и по мере того, как Селия воодушевленно обнажала подноготную «обеда с детективом», Джоан молодела на глазах, поддаваясь заразительному оптимизму собеседницы. Дядя Реймонд, в одной руке держа бокал с виски, в другой – сигарету, прохаживался по лужайке с братьями Дашами, а страдающая мигренью Маргарет, выдавив из себя улыбку, присоединилась к матери и Селии. В конце концов, к этому ее обязывал долг хозяйки. К тому же, как и предвидела Флоренс, Даши принесли в их дом веселье, и Маргарет оставалось просто накормить их.

Флоренс с огромным удовольствием уединилась бы с Обри, но Элиз и Синтия болтали на лугу с Уинифред, и Флоренс, воспитанная юная особа, направилась к ним.

– Тебе нравится в Корнуолле? – спросила она Элиз.

– Очень. Так нравится, что я не хочу возвращаться домой, – призналась та.

С ее приезда прошло всего десять дней, но ее английский явно улучшился.

– Ты ведь не собираешься покидать нас? – с затаенной надеждой уточнила Флоренс.

– А мы ее не отпустим, – заявила Синтия, обвивая рукой талию француженки. – У меня никогда не было сестры, а Элиз прекрасно подходит на эту роль.

Флоренс мысленно фыркнула: как можно восторгаться столь непритязательной особой?

– Здорово, что тебя приютили именно Даши, – сказала Уинифред, зажав наманикюренными пальцами дымящуюся сигарету. – Хотя их забота может оказаться всесокрушающей. Их же так много.

Уинифред насмешливо подмигнула Синтии, и та рассмеялась.

– Мы не семья, а цыганский табор. Но в своей многочисленности мы черпаем нашу силу.

– А я – единственный ребенок, – вздохнула Элиз. – Для меня nouveauté[3]3
  Nouveauté – новизна, новинка (фр.).


[Закрыть] жить в большой семье.

– Тебе повезло. У тебя сразу появились три брата, сестра и куча кузенов, – усмехнулась Флоренс, сделав ударение на слове «братья». – Вот погоди, нагрянут они к тебе всем скопом во Францию.

– О, я с радостью их встречу! – воскликнула Элиз, и ее нежные карие глаза полыхнули жаром. «А у нее милая улыбка», – запоздало отметила про себя Флоренс. – Но, возможно, будет лучше, если они приедут не всем скопом.

Флоренс покосилась на группку мужчин, ища Обри, и встретилась взглядом с Рупертом, наблюдавшим за ней сквозь вуаль сигаретного дыма. Руперт пересек лужайку и подошел к девушкам.

– О чем секретничаете, милые дамы? Похоже, ваш разговор намного интереснее нашего.

– Ошибаешься, – разуверила его Уинифред, – но, если хочешь, присоединяйся. Добро пожаловать.

Ярко-голубые глаза Руперта пронзили Флоренс, скользнули по ее платью, задержались на вырезе на груди.

– Когда покатаешь нас на своей новой машине? – невпопад, лишь бы что-то сказать, брякнула Флоренс: от взгляда Руперта ей стало не по себе.

– Как только того пожелаешь, Флосси, – хищно осклабился Руперт, словно волк, углядевший подходящую курочку. – Ты ведь храбрая девушка, верно? Опасности тебя не пугают.

Флоренс терпеть не могла, когда ее называли Флосси, да и фривольный тон Руперта она сочла неуместным, поэтому сухо отрезала:

– Не понимаю, с чего ты взял.

– А разве не ты влипла в историю, когда выбралась из окна школьной спальни и отправилась гулять по городу?

Флоренс задохнулась от изумления: откуда ему известно об этом? Но возразить было нечего, она действительно влипла в историю – и попалась.

– Я нарушила одиннадцатую заповедь, – вскинула она подбородок.

– Одиннадцатую? – ошарашенно переспросила Элиз.

– Да. Заповедь гласит: «Не попадайся». Меня дедушка научил. Это, знаешь ли, самая важная заповедь. Так что с моей стороны было глупо ее нарушать.

– Твои похождения вошли в легенду, – хихикнула Синтия.

– Скорее – в анекдот, – поправил ее Руперт.

– Рада, что доставила тебе удовольствие, – огрызнулась Флоренс.

– Жаль, что ты не доставила удовольствия маме, – упрекнула сестру Уинифред, укоризненно выгибая тонкую бровь.

– Бедная Маргарет, – хмыкнула Синтия.

– Правила существуют для того, чтобы их нарушать, – воинственно заявила Флоренс. – В любом случае я больше в этой дурацкой школе не учусь.

– И что ты собираешь делать дальше? – лениво поинтересовался Руперт, глядя на нее сквозь завесу сигаретного дыма.

– Собираюсь стать актрисой, – буркнула Флоренс.

– Вначале получи разрешение от дедушки, – захохотала Уинифред.

– Когда мне исполнится восемнадцать, я смогу делать все, что захочу.

– Ты сможешь, не сомневаюсь, – улыбнулся Руперт, глядя на нее смеющимися глазами. – Глупец тот, кто посмеет встать между Флоренс Лайтфут и ее мечтами.

Нарочито игнорируя Руперта, Флоренс уставилась на Обри. Как же ей хотелось развернуться, подойти к нему и поговорить! С какой стати она должна выслушивать колкости его несносного братца? От душевных терзаний Флоренс спасла горничная – буквально через мгновение она вышла на веранду и объявила Маргарет, что ужин подан.

Воспользовавшись растерянностью матери, которая металась в гостиной, расставляя маленькие белые карточки с именами, Флоренс застолбила себе местечко между Обри и Джулианом. Руперта она разместила в другом конце стола, между Уинифред и Элиз. Расчистив таким образом путь и избавившись от Руперта и Элиз, Флоренс переключилась на предмет своего страстного обожания – Обри Даша. Он сидел так близко, что почти касался ее. Щелчком скинув на колени салфетку, Флоренс повернулась к нему и улыбнулась.

– Все идет к тому, что мы с тобой встретимся в финале, – сказала она.

Обри поднял на нее глаза, и в груди Флоренс что-то оборвалось. О, эти серые глаза цвета укутавшего море тумана, прорезаемого лучами солнца!

– У нас впереди еще один матч, – возразил Обри. – Не уверен, что мы его выиграем.

– Разумеется, выиграете.

– Ты слишком веришь в меня, Флоренс.

– Ты играешь лучше всех, да и Элиз играет вполне сносно. Вы обязательно победите в турнире.

– Да, она молодчина, – произнес Обри, глядя на Элиз.

– Зря она принижает свои достоинства. Она далеко не так плоха, как ей кажется.

– Думаю, у нее были искаженные представления об уровне нашего мастерства. Она считала всех англичан выдающимися спортсменами.

Флоренс хохотнула.

– Уверена: она изменила свои взгляды, особенно после того как увидела мою игру!

– Изменила, но не из-за тебя, – усмехнулся Обри. – Ты полна задора, но тебе не хватает умения. Если бы ты больше тренировалась, то превратилась бы в грозного соперника.

– Радуйся, что я не такая. Иначе я умыкнула бы у тебя корону.

– Мне кажется, корона лучше смотрелась бы на твоей голове.

Они покатились со смеху.

– Как твой французский? – спросила Флоренс.

– Так же, как и до приезда Элиз. Она настаивает, чтобы мы общались на английском.

– И правильно делает. Ведь цель ее приезда – изучение английского, разве нет?

Флоренс не забыла предполагаемую коварную интригу, сплетенную Селией Даш и мадам Дюжарден, и очень надеялась, что их затея с треском провалилась.

– Отчасти да.

– А, только отчасти? – Сердце Флоренс замерло. – И какую же еще цель преследует Элиз?

– Развеяться, – шепнул Обри. – Она единственный ребенок в семье, а ее родители разводятся.

– Какой ужас! – непритворно посочувствовала Флоренс.

– Да, ей сейчас нелегко.

– Представляю. Как мило, что вы приютили ее. Ни одна семья в мире, кроме вашей, не способна окружить человека такой искренней и душевной заботой. Если бы я погрузилась в пучину отчаяния, то устремилась бы к вам, в Педреван-парк, словно корабль без руля и ветрил – к маяку.

Обри серьезно посмотрел на нее и нахмурился.

– Меня радует, что ты о нас столь высокого мнения, Флоренс. Надеюсь, мы помогли бы тебе.

– Педреван – настоящая тихая гавань для тех, кто бежит от кошмаров, населяющих отчий дом. Педреван полон молодых людей, там всегда царят веселье и игры. – Флоренс взглянула на Элиз и увидела не серую мышь, а несчастную страдалицу. – Ты безмерно добр к ней, Обри: мог бы сплавить ее Синтии, но вместо этого взял ее под свое покровительство. Уверена: ты – словно целебный бальзам для ее душевных ран.

– Залив Гулливера может обескуражить незнакомого человека, особенно иностранца.

– Ты прав, сожалею, что я была к ней так невнимательна. Не подумала, каково это – попасть в нашу сплоченную общину, где все друг друга знают. Это и в самом деле может смутить. Обещаю, я тоже позабочусь об Элиз.

– Благодарю тебя, Флоренс. Элиз будет очень рада. Ты – сердце и душа нашей компании.

Флоренс была поражена. Она никогда не думала о себе в таком свете. Да о лучшем комплименте от Обри нельзя было мечтать.

– Я просто подхожу ко всему с энтузиазмом, – ухмыльнулась она. – Но иногда перебарщиваю и попадаю из-за этого в неприятности.

– Знаю, знаю, слышал о твоих похождениях от Синтии. В нашей семье о тебе складывают легенды.

– Невероятно!

– Вероятно, да еще как. Синтия постоянно читает нам твои письма.

– Только не это! – задохнулась до смерти перепуганная Флоренс, заливаясь краской стыда.

Неужели Обри знает, как она взобралась на крышу школы, чтобы позагорать топлес?

Заметив ее замешательство, Обри быстро добавил:

– Синтия зачитывает нам только самые яркие отрывки. Не переживай: она не выдает твоих тайн.

– Слабо верится.

– Думаю, ты знатно водила своих преподавателей за нос. Воображаю, какие они у вас там суровые. Они, случаем, не монашки, а?

– Нет, но мечтали превратить в монашек нас! Если бы я не бросила эту богадельню, они сами выставили бы меня за порог.

– Не думаю, что твой дедушка из-за этого расстроился.

– Наоборот. Он был очень на меня зол, хотя, мне кажется, вопросы образования женщин его почти не волнуют. Теперь он хочет пристроить меня в какой-нибудь институт благородных девиц, где я обучусь застилать постель и поливать цветы.

– А я думаю, из тебя получилась бы отличная актриса.

– Ты знаешь?..

– Синтия…

Обри усмехнулся сидевшей напротив сестре. Та, почувствовав его взгляд, оторвала глаза от тарелки и улыбнулась в ответ.

– Думаю, человек должен сражаться за право жить так, как ему хочется. Легко позволить другим людям указывать путь, по которому тебе следует идти. Но нет, мне кажется, человек должен сам выбирать дорогу в жизни.

– А какую дорогу в жизни избрал ты, Обри?

– Собираюсь поступать в «Сандхерст», Королевское военное училище.

– Дедуля одобрил бы твой выбор.

– А вот мама хотела бы, чтобы я предпочел «Сити», государственный исследовательский институт в Лондоне.

– Она зря беспокоится. Вряд ли тебе придется участвовать в войнах.

– Глупо поступать в военное училище, если боишься попасть под пули.

У Флоренс упало сердце, когда она представила истекающего кровью Обри с пулей в груди.

– Тогда тебе действительно лучше поступать в «Сити», – пробормотала она.