Текст книги "Помни мой голос"

– Но зачем тебе так утруждаться? Почему бы просто не укрыться по примеру Великана-эгоиста в укромном уголке парка и не бросить нас на произвол судьбы?

Руперт нахмурился и посмотрел на нее. Долго молчал, словно подыскивая достойный ответ и тщательно взвешивая каждое слово, затем пожал плечами, отвернулся к морю и произнес:

– Среди вас есть одна девушка, к которой я неравнодушен.

Флоренс распахнула глаза. Неужели он имеет в виду Уинифред? Почему нет? Не зря же он постоянно махал им, пока строил замок.

– Признавайся, кто она? – затормошила его Флоренс.

– Признаюсь, но позже.

– Вредина!

Руперт насмешливо оскалил зубы и сменил тему разговора:

– Ты еще долго будешь разбираться с мороженым?

– Не-а, почти доела.

Руперт запустил в чаек оставшимся кусочком рожка, и те с жадностью спикировали на подачку.

– Вот ведь хищницы. Невероятно: питаются чем попало, а летать не разучились.

– А какой птицей ты хотел бы стать? – спросила Флоренс.

– Орлом-скоморохом.

– Никогда о таком не слышала.

– Он очень красивый. Обитает в Африке и на Аравийском полуострове. У него черные и серые перья, оранжевый клюв и под стать ему ярко-красные лапы. Он однолюб и пару себе выбирает раз и на всю жизнь.

– Как утки?

– Да. Не будь утки такой легкой добычей, возможно, я предпочел бы стать уткой. А какой птицей хотела бы стать ты, Флосси?

Флоренс склонила голову на плечо и зажмурилась, размышляя.

– Ну, наверное, такой, которая оказалась бы не по зубам хищникам.

– Даже орлу-скомороху?

– Особенно орлу-скомороху. – Флоренс усмехнулась. – Я стала бы ласточкой. Ловкая и проворная, ускользнула бы из твоих цепких лап.

– Я был бы быстрым, как молния, Флосси. Чтобы ускользнуть из моих лап, тебе пришлось бы очень постараться.

– Ну, я зорко следила бы за тобой, особенно за твоими, под стать клюву, ярко-красными лапами.

Руперт засмеялся.

– Если бы я поймал тебя, то не съел бы.

– Честно?

– Я оставил бы тебя у себя как усладу для сердца.

– Ох, Руперт, Руперт, – захохотала Флоренс и шутя пихнула его локтем.

– Ласточки твоего полета необычайно редки, Флосси.

– Неужели? А по-моему, все они одинаковы.

– К твоему сведению, существует множество видов ласточек. Возьмем, к примеру, деревенскую ласточку, речную ласточку, белолобую ласточку и береговую ласточку. Вот уже четыре вида. Но ни к одному из них ты не принадлежишь, нет. Ты ласточка уникальная.

– И к какому же виду принадлежу я?

– К виду солнечных ласточек, – с любовью посмотрел на нее Руперт.

– Здорово.

– Да. Если бы я поймал тебя, то ни за что бы не отпустил, и ты сияла бы мне каждый день и каждую ночь.

– Не жизнь, а сказка, – улыбнулась Флоренс.

– Да, у этой жизни был бы счастливый конец. Ведь сказки всегда заканчиваются хорошо.

– Тебе следует сочинить эту сказку и назвать ее «Солнечная ласточка».

– «Солнечная ласточка и Орел-скоморох». – Руперт лукаво усмехнулся. – Вообще-то я уже приступил к написанию первых глав.

Глава пятая

На следующий день дождь лил как из ведра. Находчивая Уинифред достала альбом и акварельные краски, оккупировала круглый столик в эркере и начала писать этюд – набросок будущего натюрморта с цветком. Флоренс же овладела апатия. Не в силах ее побороть, она лежала на кровати, слушала барабанный перестук дождя и таращилась в окно, по которому били капли – били, оседали на стекле и катились, катились вниз потоками слез. Небо, как и сердце Флоренс, заволокли хмурые тучи. Она знала, что ей больше не суждено никого полюбить. Неужели Обри этого не понимает? Неужели Элиз и вправду застит ему глаза? Какая же Флоренс дура. На что она надеялась? Почему не замечала очевидного, происходившего прямо у нее перед носом?

Да потому что не желала этого замечать!

Но что с ней не так, терзалась она вопросом. Может, она чересчур взбалмошная, или излишне прямолинейная, или не в меру толстая, или очень блондинистая? Элиз, например, миниатюрная и смуглая, как лесная нимфа. «И, к слову, не особо-то симпатичная нимфа», – негодующе подумала Флоренс. Она знала, что не блещет неземной красотой, но Элиз не шла с ней ни в какое сравнение: Флоренс не просто была гораздо привлекательнее ее, а обладала более яркой индивидуальностью. Единственное, в чем она проигрывала Элиз, – это в национальности. Французский акцент придавал английской речи Элиз невообразимое обаяние. Флоренс ради благосклонного взгляда Обри свернула бы горы, но стать француженкой она не способна, хоть тресни.

Неизвестно, как долго она упивалась бы жалостью к себе, но в дверь неожиданно постучали.

– Можно войти? – послышался голос дяди Реймонда.

Флоренс словно подбросило: она выпрямилась и спешно смахнула с щек слезы. Не дожидаясь приглашения, дядя Реймонд вихрем ворвался в комнату, скользнул взглядом по заплаканному лицу племянницы и присел на краешек кровати.

– О-хо-хо, девочка моя, – сочувственно улыбнулся он. – У тебя, как и у погоды, глаза на мокром месте.

Флоренс тоскливо вздохнула.

– Солнце в конце концов снова появится, – скучно пробормотала она и отвернулась к окну. – Куда оно денется.

– Но, чтобы поднять тебе настроение, одного солнца явно маловато.

– У меня просто болит голова. Ничего страшного.

– Скорее уж, не голова, а сердце. Меня не обманешь. Эту мрачную безысходность я определяю влет.

– Да тебе-то что известно о сердечных ранах, дядя Реймонд?!

– О, моя милая Фло, не единожды страдал я от неразделенной любви и знаю, как мучительны нанесенные ею раны.

– С чего ты взял, что я страдаю от неразделенной любви?

Неужели Уинифред проговорилась? На нее непохоже…

– У меня свои источники информации. – Дядя Реймонд постучал себя по кончику носа. – К тому же я хитрый лис-проныра. От меня ничего не укроется. Ты сохнешь по Обри Дашу с тех пор, как я тебя знаю.

– С тех пор как я себя знаю, – поправила Флоренс, уныло хихикнув.

– А Обри влюбился во француженку, да?

– Как ты догадался?

– Как только увидел их у нас на званом ужине. Тогда мне все сразу стало ясно.

– Правда? – недоверчиво вскинулась Флоренс.

– Иногда мы видим только то, что хотим видеть, – мягко заметил дядя Реймонд.

Флоренс разрыдалась.

– Я люблю его, дядя Реймонд, люблю. Я никого больше так не полюблю. Никогда. Я знаю. – Флоренс схватилась руками за грудь. – Ох, как же мне больно.

– Разумеется, больно, и я не стану уверять, что со временем тебе полегчает. Ты все равно не поверишь мне. Но знай: ничто в жизни не проходит бесследно. Все имеет и цель, и смысл. Представь, что полученный тобой опыт – кладовая сокровищ, из которой в будущем тебе предстоит черпать крупицы мудрости. В один из дней эта кладовая переполнится горестями и радостями, несбывшимися мечтами и головокружительными победами. И вот когда жизнь припрет тебя к стенке – а она обязательно припрет, ибо нет в этой жизни ровных и гладких путей, – сокровища, хранящиеся в твоей кладовой, помогут тебе вынести удары судьбы. Они придадут тебе твердости духа и уверенности, научат смирению, выдержке и терпению, милосердию и снисхождению. Сейчас ты этого не понимаешь, но, вполне вероятно, Обри – отнюдь не мужчина твоей мечты. Ты молода, у тебя вся жизнь впереди, ты обязательно найдешь своего нареченного. И однажды, встретив наконец родственную душу, ты оглянешься назад и возблагодаришь Элиз за то, то она спасла тебя от Обри, ибо с Обри ты никогда не обрела бы счастья.

– Но сами звезды сулили мне стать миссис Даш! Я знаю, знаю! Эта фамилия подходит мне, как лайковые перчатки. – Флоренс с такой страстью посмотрела на дядю Реймонда, что тот беспомощно развел руками.

– Хорошо, – уступил он. – Но тогда наберись терпения.

– Наберусь, не сомневайся! – При мысли, что не все потеряно, Флоренс засияла. – Он вскоре пресытится Элиз. Она вернется во Францию, и их чувства угаснут. Он ведь слишком юн, чтобы жениться, правда, дядюшка Реймонд?

– Правда, правда. Он слишком юн. В сущности, они оба – всего лишь дети. Не волнуйся об этом, моя славная Фло. Вспомни лучше басню о зайце и черепахе.

– Да, да, да, я – та самая черепаха! – горячо воскликнула Флоренс. – Я медленно поспешаю к финишу, пока заяц, точнее, зайчиха, уверенная, что уже победила, дрыхнет под кустом.

– Узнаю свою девочку. – Дядя Реймонд потрепал племянницу по руке.

Флоренс заглянула ему в лицо и по-детски надула губы.

– Дядечка Реймонд, а почему ты не женился? Ты – видный мужчина, умный и жизнерадостный. Не будь я твоей племянницей, сама выскочила бы за тебя замуж.

Дядя Реймонд захохотал.

– Я не создан для семейной жизни, – сказал он, отсмеявшись, и что-то в его голосе заставило Флоренс прикусить язык и воздержаться от дальнейших расспросов. – Думаю, я навечно останусь холостяком.

Флоренс твердо решила закатить самый грандиозный праздник уходящего лета, чтобы Обри запомнил его на всю оставшуюся жизнь. Приготовления не стоили дедушке Пинфолду ни гроша. Они требовали только времени и желания, а времени и желания у Флоренс было хоть отбавляй. Воодушевленная разговором с дядей, она с удвоенным пылом взялась за дело и за три дня до вечеринки порвала все связи со светским обществом, чтобы навести лоск на грядущую феерию. Обложившись купленными в городе книгами по искусству и рукоделию, смастерила звезды различных форм и размеров и повесила их на тесемки. Пробралась на ферму Дашей, притащила оттуда несколько здоровенных жердин, воткнула их в песок на равном расстоянии друг от друга и приторочила к ним ленты и звезды, трепыхавшиеся на ветру, словно флаги. Из песка соорудила скамейки и украсила их листьями. Воспользовавшись помощью дяди Реймонда и дворецкого Роули, перенесла из дома на пляж обеденные столы и поставила на них вазы с сорванными в саду цветами. Выпросила у повара шестьдесят баночек для варенья и разложила в них маленькие свечечки, на которых повар обычно подогревал еду. Распотрошила сигаретные пачки ради серебристой фольги, вырезала из нее крохотные звездочки и наклеила их на стеклянные баночки, предвкушая, что, когда сгустится тьма и в баночках зажгут свечи, все вокруг ахнут от восхищения.

Особую изюминку пляжу Пинфолдов придавал грот. Во время прилива до него доплывали на лодке, но во время отлива – а дедушка Генри предупредил Флоренс, что в праздничный вечер ожидается отлив, – до грота добирались пешком по суше. На пляжной тропинке, ведущей к гроту, Флоренс расставила жердины с небольшими стеклянными фонариками, чтобы освещать путь, а в нишах в стенах пещеры – свечи. Дополнительное убранство показалось ей излишним: недра грота изобиловали минералами природного происхождения, и, когда пламя свечей озаряло пещеру и она вспыхивала романтичным зелено-красно-сине-желтым светом, создавалось незабываемое впечатление. В глубине пещеры, вне досягаемости моря, скрывался потайной вход в тоннель, ведущий к особняку. В стародавние времена местные жители использовали его для провоза контрабанды, а Флоренс и Уинифред, когда были маленькими, – для игр. Остальные обитатели залива Гулливера о существовании тоннеля ничего не знали. Пинфолды хранили его в секрете.

– Когда-нибудь он спасет нам жизнь, – частенько приговаривал Генри Пинфолд, но Джоан неизменно поднимала его на смех, утверждая, что если подобные тоннели и спасали кому-то жизни, то исключительно героям приключенческих романов.

До начала праздника оставались считаные часы, когда Флоренс, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, вбежала в дом. Только что она раздала последние указания, и все, на ее взгляд, шло своим чередом. Горничные под присмотром Роули носили вниз стаканы и кувшины с лимонадом. Бутылки вина охлаждались в ведерках со льдом, а Оливер, сын повара, смешивал коктейли. В саду и вдоль кромки прибоя зажигали факелы, чтобы гости не сбились с дороги. На небе не виднелось ни облачка, море хранило безмятежное спокойствие. Все предвещало теплую и нежную ночь.

Маргарет и Уинифред сидели на веранде. Уинифред красила ногти. Маргарет листала журнал и курила. Из распахнутой двери доносилась классическая музыка: кто-то в доме завел граммофон.

– Надеюсь, ты догадаешься принять ванну, – проворчала Уинифред, недовольно разглядывая встрепанную сестру.

– Разумеется. Именно ванну я и собираюсь сейчас принять, – фыркнула Флоренс.

– Не терпится посмотреть, над чем ты ворожила на пляже все эти дни, – улыбнулась Маргарет, отрываясь от журнальных страниц.

– Ты обязательно все увидишь, но потерпи, пока соберутся гости. И вообще вначале надо зажечь уйму свечек.

– Надеюсь, ничего важного ты не упустила? – усмехнулась Уинифред. – У тебя же память дырявая как решето.

– А ты только тому и рада. Ждешь не дождешься, как бы ткнуть меня носом в какой-нибудь промах!

– Я уверена, ты ничего не упустила, – примиряюще воскликнула Маргарет. – Ты трудилась не покладая рук и наверняка все сделала идеально.

– И сделала все сама, в одиночку, – похвасталась Флоренс. – Ну, обратилась, конечно, за помощью к дяде Реймонду и Роули, когда потребовалась мужская сила, а также к повару, само собой. Я ведь даже яйца толком сварить не умею, какой из меня повар.

– Я вся в нетерпении, – ахнула Маргарет.

Уинифред пренебрежительно хмыкнула и растопырила пальцы, чтобы просушить лак. Она ни на йоту не верила в способности сестры организовать вечеринку.

Флоренс горделиво вздернула нос и ринулась в ванную комнату. Надо было еще успеть переодеться.

Сидя за туалетным столиком, Флоренс накручивала и закалывала шпильками волосы, укладывая их в идеальную прическу, и думала о прекрасном Обри. Она не позволит ему испортить праздник, твердо пообещала она самой себе. Пусть он весь вечер протанцует с Элиз – не страшно. Она, Флоренс, выше этого. Так просто ее не сломить. Это ее вечер! Ее! Она вложила в него столько сил. И что бы там Уинифред себе ни воображала, не упустила ни единой мелочи. Может, Обри и не ответит на ее любовь, но уж неповторимой красотой пляжа проникнется обязательно.

Когда она возникла на пороге веранды, в розово-белом платьице с пышными рукавами-фонариками, дядя Реймонд и дедушка, потягивая виски, любовались золотисто-медными лучами заходящего солнца, влажно дрожащими на искрящейся воде.

– Чудесно, не правда ли? – воскликнула Флоренс.

Мужчины обернулись.

– Бог мой! – всплеснул руками дедушка Генри, с явным удовольствием оглядывая ее с головы до ног.

– «Чудесно» – не то слово, малышка Фло, – засмеялся дядя Реймонд. – И я не про закат говорю, а про тебя. Ты прелестна.

Весьма довольная, Флоренс зарделась и провела рукой по волосам.

– Вам нравится, да?

– Еще как, – ответил дядя Реймонд. – Весьма утонченный наряд. Ты похожа на американскую кинозвезду.

– Не кружи ей голову, – дедушка Генри укоризненно посмотрел на сына.

– В этом-то и вся соль, чтобы походить на кинозвезду, – оживилась Флоренс, подпрыгивая от возбуждения. – Я нашла фотографию этого платья в журнале, и мне его шили чуть ли не вечность. Но оно изумительно подходит к сегодняшнему вечеру. Слава богу, что нет дождя! – Флоренс потянула носом, вдыхая поднимающийся с пляжа дым от горящих поленьев. – Ого, они уже развели костер.

От знакомого с детства аромата костра у Флоренс сладко защемило в груди.

– Надеюсь, у вас будет печеный картофель? – забеспокоился дядя Реймонд.

– Спрашиваешь! – торжествующе хмыкнула Флоренс. – Какой же званый вечер без печеного картофеля!

Флоренс припомнила рабочих с нищих окраин Лондона: они частенько наведывались в Кент в сезон сбора хмеля. Рабочие продирались сквозь лианоподобные заросли хмеля, наполняли шишками корзины и несли их в прелестные хмелесушильни, где высыпанные на верхнем этаже плоды сохли над разведенными на первом этаже кострами. Однажды какой-то фермер дал попробовать Флоренс и Уинифред запеченный в золе картофель. Вкуснейший картофель на всем белом свете.

– Надо же, – вдруг погрустнела Флоренс, – вот и лету конец. А еще недавно мне казалось, этот день никогда не настанет.

– Все рано или поздно заканчивается, – философски заметил дядя Реймонд.

– И плохое, и хорошее, – подхватила Флоренс, думая об Элиз и Обри.

– Верно, – кивнул дядя Реймонд. – Но лично мне больше нравится другая пословица: «Терпение и труд все перетрут».

Губы дяди Реймонда искривились в привычной для Флоренс улыбке, и она упрямо выпятила подбородок.

– Сегодня меня ждет удивительный вечер, – твердо заявила Флоренс.

– Позволишь сопроводить тебя? – галантно предложил дядя.

– Я – с вами, – сказал дедушка Генри, кладя на столешницу очки. – Очень уж хочется поглядеть, во что ты превратила пляж.

В тот же миг на веранду в роскошных нарядах вышли Маргарет, Уинифред и Джоан.

– Мы с дедулей спустимся ненадолго, – успокоила Флоренс бабушка. – Не волнуйся, мы, старые развалины, не будем вам докучать и портить веселье.

– Ничего вы не испортите! Да без вас никакого веселья не состоится! – Флоренс взяла под руку дядю Реймонда и скомандовала: – Ну, с богом! Представление начинается!

Даже отсюда, с вершины холма, пляж радовал мерцающими огнями факелов и алым блеском костров. С каждым днем темнело все раньше, и зернистые лучи закатного солнца, разгоняя подкравшийся мрак, яростно пламенели розово-оранжевым светом. Тропинка была узенькой, и семейство Пинфолдов пробиралось по ней гуськом, раздвигая росшие по краям кусты ежевики и отягощенные плодами ветви бузины. Когда же они ступили на пляж, то замерли в восхищении, пораженные неистощимой фантазией Флоренс. Жерди, украшенные флажками-лентами и звездами, и освещенная дорожка к гроту выглядели волшебно, как в сказке.

– Потрясающе! – Уинифред захлопала в ладоши. – Похоже, ты действительно ничего не упустила.

– Я словно в гостях у фей, – подхватила Джоан. – Как тебе, Маргарет?

– Чудесно – слов нет, – покачала головой Маргарет, которая при всем желании не сумела бы организовать такого роскошного празднества. – Фло, милая, как тебе это удалось?

– Пожалуй, мне следует выставить часовых у грота, – проворчал дедушка Генри, кидая на внучку предостерегающий взгляд. – А то разведут там всякие шуры-муры.

– Так ведь без них и вечеринка не вечеринка, – расхохотался дядя Реймонд.

– Реймонд! – испуганно вскрикнула Маргарет. – Чему ты учишь девочек?!

– В дни моей юности гувернантки ходили за нами по пятам, как сторожевые псы, – улыбнулась Джоан.

– И в дни моей юности тоже, – поддакнула Маргарет. – Впрочем, наши молодые люди давно знакомы друг с другом, так что вряд ли им требуются надсмотрщики.

– За Флоренс и Уинифред надзирать не надо, но их следует оберегать, – заявил дедушка Генри. – Вы только взгляните на этих двух чудесных русалок! Не ровен час, их похитят пираты залива Гулливера!

– Не переживай, папа, – усмехнулась Маргарет, – здесь полным-полно взрослых, они отразят любую атаку пиратов.

Маргарет с озабоченной улыбкой посмотрела на Флоренс, и та мгновенно угадала ее мысли. Маргарет сожалела о том, что рядом нет ее мужа. Он ни за что не оставил бы дочерей на вечеринке одних, без пригляда.

Вскоре заиграл оркестр, и на пляж потянулись гости. Флоренс и обитатели «Мореходов» по-хозяйски здоровались с новоприбывшими. Но приветственные возгласы гостей не достигали ушей Флоренс, так же как и восторги ее прелестным розово-белым платьем и новой прической. Единственной семьей, чьих приветствий она ждала с нетерпением, была семья из Педревана, а единственным человеком, чьих восторгов она жаждала, был Обри. Когда Обри наконец появился, разумеется, вместе с невзрачной и тусклой Элиз, одетой в скучное оливково-зеленое платье, Флоренс потеряла всякую надежду, что он вообще удостоит посещением ее вечеринку. Само собой, Обри сопровождала многочисленная орава родственников и родных.

– О лучшем завершении лета нельзя и мечтать, – признался он Флоренс, пожимая ей руку и целуя в щеку. – Выглядишь бесподобно. Тебе идет – и прическа, и платье.

Флоренс просияла.

– Спасибо, Обри. Жаль, что лето подходит к концу. Но ведь через год оно вернется.

– Поживем – увидим, – чарующе улыбнулся Обри и пошел по песку к остальным гостям.

– Ты – королева бала, – прошептал Руперт, наклоняясь и целуя Флоренс в щеку.

– Ой, ты очень любезен, Руперт, – ответила она, отрываясь от созерцания двух фигурок, которые постепенно смешивались с веселящейся толпой. – В смокинге ты неотразим.

– А танцы будут?

– Конечно.

– Надеюсь, ты припасешь один для меня?

– Разумеется.

– Тогда до встречи.

Руперт – одна рука засунута в брючный карман, другая сжимает бокал с прихваченным со стола коктейлем – направился к костру, и Флоренс долго смотрела ему вслед. Подумать только, неуловимый Руперт Даш снизошел до ее вечеринки и явился собственной персоной. Она покорила его – это ли не повод для гордости? Затем она вспомнила о девушке, поразившей его сердце, и, к немалому своему удивлению, почувствовала легкий укол ревности. Руперт обещал открыть имя загадочной чаровницы, но Флоренс, глядя, как он болтает с Уинифред и Синтией, сомневалась, хочется ли ей это узнать. Мысль, что какая-то вертихвостка вскружила Руперту голову, показалась ей неприятной. Она уже привыкла к нему, к его постоянному присутствию и неосознанно стремилась удержать этого заносчивого, бесстрастного и таинственного Орла-скомороха возле себя. Ей льстило, что он выбрал ее своей Солнечной ласточкой.

Гости собрались, и Флоренс, переложив хозяйские заботы на плечи взрослых Пинфолдов, присоединилась к друзьям. Ее осыпали комплиментами, и она купалась в льющейся на нее со всех сторон любви, потому что праздник удался, пляж выглядел как страна чудес, а повар устроил настоящий пир. Проходя мимо стола, ломившегося от яств, она заметила завернутые в фольгу картофелины, готовые к запеканию. Ах, если бы закинуть картофель в золу, усесться у костра вместе с Обри и поговорить. Мечты, мечты… Обри ни на шаг не отходил от Элиз, словно боялся, что их разлучат. И тогда Флоренс, для которой их близость была словно острый нож, решительно вклинилась в их разговор.

– Послезавтра мы уезжаем в Кент, – вздохнула она с сожалением. – Не верится, что лето кончилось.

– А я завтра возвращаюсь во Францию, – сказала Элиз.

– Завтра? Как неожиданно.

– Ну почему же? – Элиз дернула плечами. – Мой отъезд обговорили заранее, как только я сюда приехала.

Элиз посмотрела на Обри.

– Но я хорошо провела время и подтянула английский.

– И не научила меня ни одному французскому слову, – с улыбкой попенял ей Обри.

– Лжец! Я научила тебя многим словам.

– Верно, верно. Мне грех жаловаться. Да и ты приехала сюда не для того, чтобы учить нас французскому, а для того чтобы учиться английскому у нас. Надеюсь, я был неплохим учителем?

– Ты был отличным учителем, – кивнула Элиз.

У Флоренс заныло в животе.

– Возможно, тебе следует приехать сюда на следующий год и поучить всех нас французскому, – выдавила она из себя неловкую улыбку.

– Флоренс права! – мгновенно загорелся идеей Обри, отчего Флоренс почувствовала себя немного лучше. – Ты должна вернуться к нам. И значит, я говорю тебе не «прощай», а «до свидания»!

– А между ними есть разница?

– Огромная!

И Обри так взглянул на Элиз, что Флоренс не выдержала.

– Простите, только что вспомнила о важном деле, надо бежать, – выпалила она и помчалась по освещенной фонарями кромке пляжа.

На секунду остановилась, чтобы снять туфли, и резво понеслась по песку. Добежала до грота, оперлась рукой о влажный каменистый уступ и разразилась слезами.

– Флосси! Что с тобой?

Руперт с искаженной тревогой лицом застыл у входа в пещеру. Вряд ли он поверил бы, что ей в глаз попала соринка.

– Ничего, Руперт, все хорошо, просто грустно, что кончается лето, – утирая слезы, пробормотала она.

– Более жалкого объяснения для потока горючих слез я в жизни не слышал, – нахмурился он.

– Ничего более умного мне в голову не пришло, – робко улыбнулась Флоренс.

Руперт приблизился.

– Надо было лучше шевелить мозгами, а еще лучше – сказать правду. Мы же друзья, разве нет?

– Ах, Руперт, если бы все было так просто.

Он окинул взглядом пещеру. Танцующие огоньки свечей метались по стенам, словно кадры из немого кино.

– Обворожительное место.

– Когда-то – оплот контрабандистов.

– Неудивительно.

– Я думала, свет придаст гроту романтическую атмосферу, но я ошиблась.

– Ты не ошиблась. Здесь фантастически романтично. – Руперт с улыбкой обернулся к Флоренс. – Ну же, Флосси, не плачь. Здесь нельзя плакать.

От бесконечной, всепоглощающей нежности, сквозившей в его взгляде, у Флоренс засосало под ложечкой. Таким Руперта она никогда не видела.

– Если бы мой дедушка застукал нас здесь вдвоем, он приказал бы тебя повесить, колесовать и четвертовать.

– Не думаю, что он нас найдет, – усмехнулся Руперт, протягивая ей руку. Как и Флоренс, его мало заботили правила и условности. – Не желаешь потанцевать?

Заглушаемые плеском волн, до них долетели слабые звуки музыки. Оркестр играл вальс.

– Ну же, Флосси, танец поднимет тебе настроение, – тормошил он ее. – Тебе надо немного развеяться, взбодриться.

Руперт притянул ее к себе, одной рукой сжал ее ладонь, другой ласково обнял за талию и закружил по пещере. Никто из них не промолвил ни слова. Руперт оказался искусным и умелым партнером и уверенно вел ее в ритме танца, молниеносно подхватывая, когда она спотыкалась на мягком неровном песке. Флоренс доверчиво покоилась в его объятиях, и хотя они с Рупертом чуть ли не сливались воедино, она не испытывала неловкости, как и в тот день, когда сидела бок о бок с ним на тесовых воротах. Ее не покидало ощущение, что она давно знает Руперта и давно привыкла к его рукам, таким надежным и утешительным. Смущенная столь внезапными переменами своего непостоянного сердца Флоренс наступила Руперту на ногу и рассмеялась. Он подхватил ее смех. Все получилось, как он и предсказывал, – танец развеселил ее.

– Ну что, тебе полегчало?

– Ага, – ответила Флоренс, отстраняясь от него и переводя дыхание. – Обожаю танцевать.

– Если не брать в расчет, что ты поскользнулась на песке и чуть не отдавила мне ногу, то ты – прирожденная танцовщица.

– Как и ты, Руперт. Но думаю, все в вашей семье танцуют по-королевски.

– Возможно, я ничего собой не представляю на теннисном корте или крокетном поле, зато по бальному залу я летаю бабочкой. По крайней мере, я придерживаюсь такого мнения.

Руперт стеснительно улыбнулся.

– Да кому сдались теннис и крокет?! Главное в человеке не его мастерство в игре, а его личность. Вокруг нас полным-полно серых и скучных людей. Но никому и в голову не придет назвать скучным тебя, Руперт. Ты же, как ни крути, Орел-скоморох.

– А ты – Солнечная ласточка, Флосси. – Его голос зазвенел от переполнявших его чувств. – У нас с тобой много общего. Наверное, поэтому ты мне и нравишься. Я вижу в тебе родную душу.

– Потому что мы оба сорвиголовы?

– Отчасти – да, не спорю. Мы не терпим над собой власти. Но дело не только в этом. Мне довольно сложно это объяснить, но нас связывает не только и не столько это… – Руперт скривился, зажмурился, подыскивая верные слова, и закончил: – Я понимаю тебя.

Флоренс опешила. Она не поняла, к чему Руперт клонит, но его немигающий, пронзительный взгляд смутил ее.

– Спасибо за твою доброту, Руперт, – пробормотала она.

Руперт схватил ее за руку. Глаза его полыхнули огнем. Непреклонной решимостью. От страха и вместе с тем от неописуемого восторга у Флоренс замерло сердце. Руперт привлек ее к себе, обхватил ладонью ее шею и поцеловал в губы. Флоренс так растерялась, что безвольной марионеткой застыла у него в руках. Никто прежде никогда ее не целовал, но, как ни странно, прикосновение чужих губ ей понравилось. Она не отстранилась, не возмутилась, не запротестовала. Язык Руперта нежно раздвинул ее губы и скользнул внутрь. Флоренс задохнулась. Ее словно окатило горячей волной, а живот пронзило резкой и сладостной болью. И такое непозволительное, порочное наслаждение захлестнуло ее, что она не сказала Руперту: «Перестань». Ей недостало сил. Она закрыла глаза и отдалась новому для нее чувству, бросившись в него безоглядно, как в омут с головой. Она всегда поступала именно так и постоянно попадала из-за этого в крупные неприятности. А поцелуй длился, губы Руперта становились все более настойчивыми, и тело Флоренс затрепетало от желания, страстного желания, которого она никогда прежде не испытывала, даже во сне. Неожиданная реакция собственного тела испугала ее. Она оробела и сконфузилась. Вздрогнула и распахнула глаза.

Она и не думала, что может нравиться Руперту. И не представляла, что у Руперта возникнет желание ее поцеловать, что именно она окажется той самой девушкой, о которой он говорил. Которая ему нравилась.

Она приложила руку к груди Руперта и ласково оттолкнула его.

– Нет, Руперт…

Он тихонечко рассмеялся, одной рукой продолжая обнимать ее за талию, другой – поглаживать по щеке.

– Моя милая Флосси, неужели ты до сих пор не поняла, что я люблю тебя? Так-таки и не поняла? – улыбнулся он, заметив ее изумленный взгляд. – А зачем тогда я, по-твоему, бесконечно изнурял себя кошмарными светскими раутами? Чтобы лицезреть, как Обри подает резаные мячи на теннисном корте или одним ударом зарабатывает шесть очков в крикете, посылая мяч за пределы поля так, что тот ни разу не касается земли? Или чтобы упиваться строительством песочных замков? Нет, Флосси. Чтобы быть рядом с тобой, наслаждаться твоей близостью.

– О, Руперт…

– Ты особенная, Флосси. Неподражаемая. Ни на кого не похожая. Ты смелая и сильная. Полная огня и жизни. Гляди, какой чудесный праздник у тебя получился. У кого еще хватило бы на такое смекалки? Кто бы еще вырезал звезды из мишуры и развесил их на ленточках на деревянных столбах, словно флаги? Только ты, Флосси. Только ты. Один взгляд на тебя – и я парю в небе от счастья.

– Но я и не подозревала…

– А почему, как ты думаешь, я катал тебя на машине? Почему так долго торчал в заливе Гулливера, если не ради тебя? Я хочу жениться на тебе. Я вижу нас обоих в Педреване: ты организуешь крикетные турниры, а я гляжу на тебя из окна и не могу дождаться, когда гости разойдутся по домам и я останусь с тобой наедине.

– Но мне еще нет восемнадцати…

– Ничего, я не тороплюсь.

– Руперт, я люблю другого.

Она не смогла бы нанести удара больнее, даже если бы заехала ему кулаком под дых. Он остолбенел. С его лица схлынула краска, а живые, еще секунду назад лучистые глаза померкли.

– Кто он? Тот, кого ты любишь?

Невыносимая мука прозвучала в его голосе, и сердце Флоренс чуть не разорвалось от горя. Нет, она не могла открыть ему правду.

– Ты его не знаешь, – промямлила она. – Да он меня и не любит. Он любит другую девушку, так что все мои старания завоевать его расположение тщетны.

– Тогда ты знаешь, что я чувствую.

– Ох, Руперт, если это так, значит, я сделала тебя несчастнейшим человеком на свете.

– Сделала, – ответил Руперт. – Но я тебя не виню.