Текст книги "Помни мой голос"

Глава четвертая

Флоренс быстро смекнула, что наилучший способ привлечь внимание Обри – поласковее обходиться с Элиз. Отзывчивая по натуре, Флоренс отличалась добрым нравом, просто, занятая исключительно собой, она иногда забывала проявить заботу об окружающих. Развод родителей Элиз потряс ее до глубины души. Она не понимала, как такое возможно. Взращенная в семье, где отец и мать горячо любили друг друга, она отказывалась верить, что существуют родители, мечтающие расстаться. Она сама «рассталась» с отцом, но его «уход» не оставил в ее душе незаживающей раны: он держался с ней довольно холодно, да и она была слишком мала, чтобы успеть к нему привязаться; смерть разлучила их. Более того, всякий раз, когда ее нижняя губа начинала предательски дрожать, отец сурово и немного раздраженно покрикивал на нее: «Дочь офицера никогда не плачет!» Его слова прочно отпечатались в сознании Флоренс, но не в сознании Уинифред.

Уинифред страдала невыносимо. Она не просто искренне обожала отца, Рода Лайтфута, но и питала к нему глубочайшую привязанность. Флоренс часто слышала, как из соседней комнаты, где спала Уинифред, доносились рыдания. Глаза же самой Флоренс, несмотря на все потуги, оставались сухими. Она чувствовала себя ущербной, не от мира сего. Разве умерший офицер стал бы укорять дочь, если бы она его оплакала? Ее мать часами лежала на диване в гостиной, свернувшись в клубок и проигрывая на граммофоне пластинки мужа. Ее тонкие пальцы крепко сжимали сигарету, над ее головой клубами вился дымок, а ее хрупкое тело содрогалось от мучительных рыданий. Офицерская жена плакала. Все время.

Флоренс лезла из кожи вон, приобщая Элиз к жизни общины, и та откликалась на ее старания с удивительной благодарностью и признательностью. Вскоре они, к немалому изумлению Флоренс, подружились. И чем больше времени Флоренс проводила с такой непохожей на нее Элиз, тем больше она ей нравилась. Кипучая и деятельная Флоренс умела расшевелить не в меру стеснительную француженку и заставить ее смеяться над изощренными английскими шутками. Отзывчивость Флоренс не укрылась от Обри, и он начал смотреть на нее другими глазами. Теперь он видел в ней не просто шаловливую подружку своей младшей сестренки, а верного товарища, сообщника и друга. Греясь в лучах его неприкрытого восхищения, Флоренс не сомневалась, что еще чуть-чуть – и в сердце Обри проклюнутся ростки любви.

Предсказание Флоренс сбылось, и она, Джон, Элиз и Обри встретились в финале теннисного турнира. Посмотреть матч собралась вся округа. Уильям Даш в панаме и белом льняном пиджаке надзирал за матчем с высокой судейской вышки, а юные родственники Дашей, подававшие мячи, носились вокруг корта стайкой проказливых щенят. Руперт сидел на скамье рядом с матерью, вальяжно курил и не спускал глаз с ног Флоренс. Флоренс чувствовала его назойливое внимание и лопалась от злости.

Противостояние двоюродных братьев, Обри и Джона, длилось много лет. Талантливые спортсмены, мальчики учились в разных школах и играли в разных командах, что только подогревало соперничество, особенно когда их команды выходили друг против друга на поле боя. Сегодня братья должны сразиться лицом к лицу на теннисном корте Педревана, и у Обри нет никаких преимуществ перед Джоном: оба играют на равных. Им предстоял нешуточный поединок, и, чтобы его выиграть, Обри нельзя было допускать ошибок.

Флоренс и Элиз остолбенело наблюдали за мячом, проносившимся мимо них со скоростью звука. Время от времени стоявшая у сетки Элиз лупила ракеткой по мячу, отправляя его назад, но Флоренс, боясь промахнуться, испуганно жалась к боковой линии, молясь, чтобы мяч пролетел стороной и ей не пришлось вступать в игру. Когда же подходила ее очередь подавать, она так нервничала, что едва касалась ракеткой мяча. Мяч благополучно перелетал через сетку, но Обри с легкостью его отбивал. Джон ярился и орал в бешенстве: «Соберись, Флоренс! Наподдай как следует». Он больше не называл ее «старушкой» и, судя по тону, считал, что они проигрывают по ее милости.

В конце концов Флоренс рассвирепела и скрежетнула зубами.

– Попридержи-ка язык, старичок! – крикнул Руперт. – Так с леди не разговаривают.

– Верно, верно, – согласился Уильям Даш. – Прошу вас не забывать о манерах, молодой человек.

Обри сочувственно улыбнулся Флоренс, и все внезапно переменилось: Флоренс воспряла духом и включилась в игру. И игра у нее пошла. Она выбросила из головы мысли о Джоне. Какое ей дело, что он о ней думает? И кто дал ему право решать, как ей играть и где стоять? С каких это пор она подчиняется чьим-то приказам? Плевать, если они проиграют. Они просто дурачатся. В Педреване нет места серьезности.

Под взглядом Обри Флоренс носилась по корту за мячом и «наподдавала как следует»: с размаху, с лету, не жалея сил. А затем она совершила невозможное: подала навылет и вырвала у соперников очко, так как Элиз не успела к мячу. За ее спиной послышались аплодисменты и сдавленный крик Руперта: «Отличный удар, Флосси!»

Джон тотчас оттаял, довольно улыбнулся и вновь принялся величать ее «старушкой». Но Флоренс было все равно. Она мечтала поразить только Обри, и, судя по выражению его лица, ей это удалось.

Флоренс снова выпало подавать в гейме, победа в котором сулила им с Джоном победу в сете. Подавала она в левый квадрат, тот, где небрежно покачивался с пяток на носки Обри. Ее беззубые удары его не пугали.

– После отскока мяча он выполнит удар слева, Флосси, – шептал за ее спиной Руперт, прижавшись к ограждавшей корт сетке. – Не зевай.

Флоренс и бровью не повела. Лезший со своими непрошеными советами Руперт, сидевший возле ячеистой сетки-рабицы, крайне ее раздражал. Подбросив мяч вверх, она отправила его в полет через сетку и мгновенно вопреки данному себе обещанию не внимать советам Руперта сместилась влево, чтобы перехватить неудобный ответный мяч. И когда мяч со свистом подлетел к ней, он не застал ее врасплох. Да и времени на раздумье у нее не было. Со всего маху она треснула ракеткой по мячу и зажмурилась. Уверенный, что Флоренс не примет подачи, Обри не торопясь возвращался к сетке, когда мяч, пулей отскочив от ракетки Флоренс, врезался в центр площадки. Обри и Элиз рванулись к нему, но шок от внезапности был слишком силен, и они не успели. Мяч просвистел между их ракетками и шлепнулся около задней линии.

– Бог мой! – ликующе завопил Руперт, вскакивая со скамьи и хлопая в ладоши. – Не повезло тебе, Обри! А ты был так близок! Умничка, Флосси! Великолепный удар и заслуженная победа!

Обри ошеломленно захлопал глазами, улыбнулся и крикнул Флоренс:

– Вы победили!

– Мы? Победили? – растерянно пролепетала Флоренс.

Подумать только: удар ее ракетки принес им решающее очко!

– А ты темная лошадка, Флоренс, – усмехнулся Обри, почесывая затылок.

Флоренс двинулась к сетке, но к ней наперерез, раскинув руки, бросился Джон. От него разило потом и, как ни странно, сгнившей капустой. Извернувшись, Флоренс вырвалась из его медвежьих объятий и отскочила подальше.

– Поздравляю с победой, партнер, – хмыкнула она.

– С победой, которую принесла нам ты, – заметил Джон. – Твой удар решил исход матча.

«Вряд ли он рассыпался бы в любезностях, если бы мы проиграли», – мелькнуло в голове Флоренс.

Обри нагнулся и поцеловал Элиз. Опять! Совсем офранцузился. Разве можно столь откровенно вести себя на публике? Быстрым шагом Флоренс приблизилась к сетке. Почему бы Обри не поцеловать и ее, раз уж она выиграла финал?

– Отличная игра, Джон, – сказал Обри, энергично тряся руку кузена. – Великолепный матч.

Флоренс чмокнула в щеку Элиз и улыбнулась Обри.

– Среди нас нет проигравших, – ласково проговорила она. – Жаль, что приз достается только одной паре.

– Но приз ваш по праву, Флоренс. В последнюю минуту ты сотворила настоящее чудо, словно фокусник, доставший из шляпы кролика. Так что забирайте. Поздравляю.

Обри протянул ей руку. Флоренс свела брови. И это всё? Значит, для Элиз – поцелуй, а для нее – простое рукопожатие? Но что она могла сделать? Потеряв всякий стыд, броситься ему на шею, а затем горько пожалеть об этом? Ей не оставили выбора.

– Спасибо, – поблагодарила она Обри и стиснула его ладонь.

Пару дней спустя Флоренс, Элиз и Синтия отправились в город. Пока подруги неспешно исследовали сувенирную лавку, Флоренс, привалившись к стене набережной, ела мороженое. Внезапно все потонуло в грохоте мотора, и перед Флоренс остановился «астон мартин» Руперта. Верх автомобиля был откинут, и темно-каштановая шевелюра Руперта сверкала на солнце. Выставив локоть в окно, Руперт снял солнцезащитные очки и кивнул:

– Прокатиться не хочешь?

– Боюсь, тебе не понравится, если я заляпаю мороженым сиденья.

– А я подожду, пока ты его доешь. – Руперт заглушил мотор. – Что это ты тут болтаешься в одиночестве? Смотри – подкатит какой-нибудь принц на спортивной машине да умыкнет тебя.

Флоренс прыснула от смеха.

– Я жду девочек, они зашли в магазин.

– Тогда поторопись и прикончи мороженое, пока они не вернулись. А то им тоже захочется прокатиться.

– Врял ли. Свою сестру ты этой машиной не удивишь, а Элиз даже близко к ней не подойдет. Ей станет дурно от одного только ее вида.

Руперт ухмыльнулся и нацепил очки.

– Ну и ладно. Тогда вдвоем проедемся с ветерком по окрестностям.

– Лучше я подожду девочек, – ответила Флоренс, которой совершенно не хотелось разъезжать вместе с Рупертом.

Он нетерпеливо побарабанил пальцами по двери:

– Давай дожевывай рожок – и поехали. Они решат, что ты соскучилась и вернулась домой.

Флоренс подняла глаза на витрину. Ее подруги за стеклом увлеченно беседовали и, по всей видимости, не торопились покидать магазин.

– Кстати, еще раз поздравляю с победой в теннисном турнире, – произнес Руперт. – Это было великолепное зрелище.

– Ты небось до потолка прыгал, когда мы одолели твоего брата.

– В точку.

– Мы играли на равных.

– Никто и не спорит: абсолютно на равных. – Руперт не мигая смотрел, как она закидывает в рот остатки вафельного рожка. – Ну же, Флосси, в темпе.

– Ну хорошо. – Флоренс облизала липкие от мороженого пальцы. – Но только маленький кружок по городу.

Обойдя машину, она открыла дверь и взгромоздилась на пассажирское сиденье.

– И запомни: меня зовут не Флосси.

– А для меня ты – Флосси. Тебе что, не нравится это имя?

Руперт завел мотор, и «астон мартин», угрожающе кренясь, рванул по дороге.

– Не особо. Все зовут меня Фло.

– Я – не все.

Руперт вновь ухмыльнулся, обнажив белые зубы, ярко выделявшиеся на его загорелом лице. Он разогнал «астон мартин», и машина, утробно завывая, словно кинувшийся в погоню за добычей лев, помчалась по узеньким переулкам. Не снижая скорости, Руперт вошел в поворот, и Флоренс прикусила губу, испугавшись, что навстречу им может вылететь какой-нибудь многотонный грузовик. Из-за высоких кустистых изгородей и густо разросшихся вдоль обочины зонтичного дягиля и желтой сурепки, семена которых разносились ветром с ближайших полей, дорога почти не просматривалась. На каждой выбоине Флоренс подскакивала, как на пружине, а воздушный поток, играясь, ерошил ей волосы. Крепко вцепившись в сиденье, она молилась, чтобы поездка скорее окончилась. Ей совершенно не хотелось умирать, так и не изведав на губах поцелуя Обри.

Наконец Руперт сбросил скорость и подкатил к автомобильной стоянке на вершине холма.

– Была здесь когда-нибудь? – спросил он.

– По-моему, нет, – сглотнула Флоренс, разлепляя побелевшие от напряжения пальцы.

– Здесь безумно красиво. Пойдем – сама увидишь.

Руперт перегнулся, взял лежавший на заднем сиденье фотоаппарат на ремне и повесил его на шею.

Флоренс выбралась из машины, с восторгом ощущая под ногами твердую почву, и последовала за Рупертом к тесовым воротам из пяти перекладин, преграждавшим путь на заросшее волнистой травой и одуванчиками поле.

– Только посмотри на это, – воскликнул Руперт и щелкнул затвором фотоаппарата. – Глаз не отвести, верно?

Верно. Внизу, под ними, нестерпимо блестя под неохватным голубым небом, расстилалось гладкое и ясное море. Руперт вскарабкался на ворота, умостился на верхней перекладине и протянул руку Флоренс. Та презрительно фыркнула. Будь на его месте Обри, она, разумеется, не преминула бы воспользоваться помощью, однако, говоря по правде, в помощи она не нуждалась. Даже в платье она спокойно могла взобраться на ворота. Что она и сделала и, усевшись рядом с Рупертом, уперлась каблуками туфель в перекладину у себя под ногами.

– А ты красивая, Флосси, – молвил Руперт, заглядывая ей в лицо.

Ветер отбросил с его лба непослушную прядь волос. Солнце, ударившее по глазам, зажгло в них морскую лазурь. Руперт был неотразим. Многие девушки пошли бы на все, даже на убийство, только бы оказаться на месте Флоренс, посидеть с ним бок о бок, услышать признание своей красоты. Но Флоренс мечтала совсем о другом: чтобы Руперт превратился в Обри.

– Спасибо, Руперт, – ответила она и добавила, лишь бы избавиться от растущего в ней чувства неловкости: – Ой, гляди, видишь те лодочки на горизонте?

Руперт навел на море фотоаппарат и посмотрел сквозь линзу.

– Рыбачит кто-то. А может, отец семейства, возомнивший себя Гамельнским крысоловом, везет юных отпрысков в неизвестность.

Руперт опустил фотоаппарат, извлек из нагрудного кармана серебряный портсигар, щелчком открыл его и протянул Флоренс. Флоренс угостилась сигаретой. Вообще-то она не курила, но не смогла противостоять искушению продемонстрировать свою опытность и взрослость. Держа зажигалку в сложенных лодочкой руках, Руперт выбил из нее искру и склонился, защищая от ветра. Флоренс тоже подалась вперед, и ладони их соприкоснулись над беспомощно трепетавшим огоньком. Сердце чуть не выпрыгнуло у Флоренс из груди, когда пальцы Руперта нежно притронулись к ее коже. Предвидь она, в какой интимный процесс выльется обычное прикуривание сигареты, она бы на эту сигарету и не взглянула. Пламя несколько раз гасло, и все же Флоренс удалось затянуться, выпустить изо рта клуб дыма и не закашляться. Пусть Руперт не думает, что она сущий ребенок! Он закурил и спрятал портсигар и зажигалку в карман.

– Твой отец – удивительный человек, – произнесла Флоренс. – Что бы мы без него делали этим летом? Умерли бы со скуки.

– О, моя семья – чертовски дружелюбные люди. Вся семья, без исключений. Аж тошнит, – язвительно процедил Руперт, глотая сигаретный дым. – Такое впечатление, словно они что-то пытаются доказать.

– Что, например? – изумилась Флоренс.

– Да откуда мне знать? Ну, то, что они выдающиеся.

– Ведь ты один из них, тоже Даш.

– Но во мне нет ничего выдающегося.

– Это не так.

– Я белая ворона, Флосси.

– Ты – старший сын, наследник. Самый главный ребенок в семье.

Руперт расхохотался.

– Какое великое достижение – родиться первым! Верно, я Даш, но я другой. Не умею играть в теннис и не особо жалую людей.

Флоренс сочувственно хмыкнула: бедный, обиженный на весь мир Руперт. Он сам загнал себя в угол, замкнулся в холодном отчаянии и желании сохранить свою непохожесть и больше всех от этого пострадал.

– Поверить не могу, что ты не жалуешь людей. Ты, завсегдатай вечеринок! Нельзя же веселиться в одиночку.

Руперт вздохнул, словно разговор утомил его.

– Это все – спектакль, Флосси. Попытка приспособиться, быть как все. А что еще остается таким, как я? Нельзя все время плыть против течения – надорвешься. Лучше отдаться на волю волн – пусть несут тебя вдаль. Чем, собственно, я и занимаюсь. Отдаюсь на волю волн.

«Так вот он какой, – подумала Флоренс, позабыв про свой страх перед Рупертом. – Потерянный и несчастный».

– А что ты хотел бы делать? – тихо спросила она.

– Снимать жизнь во всей ее красе. – Руперт поднял фотоаппарат.

– Прекрасная камера, – улыбнулась Флоренс.

– Рад, что тебе нравится. Это «лейка». Бесценное мое сокровище.

Он посмотрел в объектив и навел камеру на изобильную россыпь лютиков, вольно разросшихся среди одуванчиков в высокой траве.

– Я мечтаю о тишине и спокойствии, о коттедже посреди поля с лютиками, о безмятежных днях, проводимых в чтении книг Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.

– И это говорит наследник Педреван-парка! – рассмеялась Флоренс.

– Знаю, знаю. Паскудная жизнь. Прости… – Руперт ухмыльнулся. – Недостойно ругаться при юной леди.

– Да какая я леди?

– Не такая, как прочие, верно, – сощурился Руперт. – Ты неистовая и отчаянная. Большинство мужчин сочтут тебя чересчур вызывающей. Ты ведь это понимаешь, а, Флосси? Большинство мужчин боятся смелых женщин.

Флоренс смутилась. Если в словах Руперта кроется зерно истины, то что тогда думает о ней Обри? Он также находит ее чересчур вызывающей? Особенно по сравнению с Элиз, в которой ничего вызывающего нет и в помине?

– Мне кажется, ты ошибаешься, – сказала она с робкой надеждой.

– Ты уверена в себе, Флосси. У тебя твердые, независимые взгляды. Полагаю, твои учителя немало от тебя претерпели.

– Делала что могла, – хихикнула Флоренс.

– И ты собираешься стать великой актрисой.

– Если когда-нибудь попаду на сцену.

– Зачем тебе сцена? Мир – это театр. Жизнь – сплошные трагедии. Хочешь – разыграй в ней свою собственную.

– Мне больше нравится выступать на сцене, играть разные роли. Мне нужны публика, аплодисменты. – Хохот Руперта только придал ей сил, и она продолжила: – Мне нужны занавес, огни рампы и тишина, охватывающая зрительный зал, когда начинается пьеса. Я хочу меняться, быть кем-то другим. Всегда и везде быть только собой – это так скучно.

– Думаю, ты в силах добиться всего, чего только захочешь, Флосси.

Руперт нацелил на нее камеру и спустил затвор. Флоренс резко отвернулась и уставилась на море.

– Прежде мне надо уломать дедушку, – призналась она, скрывая неловкость, сковавшую ее, когда Руперт щелкнул фотоаппаратом. – Он уверен, что работа в театре подходит для… хм… не отягощенных моралью девушек.

– То есть для проституток? – вздернул бровь Руперт.

– Дедушка называет их «легкодоступными женщинами», – засмеялась Флоренс, и Руперт снова нажал на затвор «лейки».

– Превосходно, – пробормотал он, сделав еще один снимок. – Значит, твой путь к мечте выстлан отнюдь не розами. Но у тебя железный характер, ты своего добьешься.

– Ты прав. Без боя я не сдамся.

– Уверен, ты всегда получаешь желаемое.

– Стараюсь изо всех сил. Правда, удача не всегда на моей стороне.

– Вспомни, как ты расправилась с Обри на теннисном корте. Вот это я понимаю – воля к победе.

– На самом деле матч выиграл Джон, я же просто отбила удар.

– Джона забудут, а твой удар войдет в историю.

– Обри проиграл достойно. Не упал духом, – улыбнулась Флоренс.

При имени Обри лицо ее озарилось, точно его пронзило солнечным светом.

– Но он редко проигрывает. Проигрыш для него в новинку, – сухо бросил Руперт.

– Неужели ты не любишь своего брата, Руперт?

– Конечно, я его люблю, сильно люблю. Кровь – не вода, сама понимаешь. Но я всего добиваюсь тяжелейшим трудом, а Обри порхает по жизни с легкостью мотылька. Меня это раздражает. Для Обри не существует препятствий, у него все получается как бы шутя. Его все любят. Им все очарованы: и женщины, и мужчины. Его неотразимого шарма хватило бы на десятерых. Людей так и влечет к нему.

– Он унаследовал обаяние ваших родителей.

Лицо Руперта мучительно исказилось.

– Ты тоже превозносишь его до небес, Флосси?

– Никого я до небес не превозношу. Непорочен один лишь Господь, мы же все несовершенны.

– Отлично, Флосси. У тебя своя голова на плечах, верно? – Руперт стряхнул пепел в траву. – Жаль, Обри не старший сын и не наследует Педреван. Он продолжил бы традиции нашей семейки: устраивал бы шарады и теннисные турниры, играл бы с домочадцами в настольные игры. Боюсь, когда Педреван достанется мне, о летних забавах придется напрочь забыть. Я запру ворота и никого не пущу в парк, словно Великан-эгоист из сказки Оскара Уайльда.

– Возможно, ты женишься на девушке, которая не станет чураться увеселений, – засмеялась Флоренс. – И пока будешь посиживать в шезлонге, укрывшись в одной из аллей, и почитывать своего Фицджеральда, она будет организовывать пикники и охоту за сокровищами и закатывать вечеринки.

Руперт выпустил дым уголком рта и не мигая посмотрел на Флоренс.

– Ты могла бы стать такой девушкой, Флосси?

Флоренс уверенно кивнула: разумеется могла бы, осталось только выйти замуж за Обри!

– Думаю, я такая же радушная, как и твои родители, – затараторила она, мысленно любуясь прочно застрявшим в ее голове образом младшего брата Руперта. – Я обожаю вечеринки. Я устраивала бы роскошные званые обеды. Кстати, в конце августа на нашем пляже состоится грандиозное закрытие сезона. Это будет нечто фантастическое, обещаю. Большущий костер, свечи в баночках и танцы. Оркестр я уже наняла. Надеюсь, ты придешь, Руперт. Уинни и бабуля убеждены, что я провалюсь, но они пожалеют о своих словах, когда увидят, какое волшебное празднество я организовала.

Руперт мечтательно улыбнулся.

– Возможно, чтобы не скатиться по наклонной, мне нужна такая девушка, как ты.

Флоренс расхохоталась. У нее и мысли не возникло, что Руперт имеет в виду ее.

– Точно. Тебе нужна добросердечная девушка, которой будут не в тягость ни развлечения, ни твоя мизантропия.

– А я заделаюсь сварливым брюзгой, запрусь в мансарде и буду шпионить оттуда за игроками в крокет или теннис, мечтая, чтобы они убрались поскорее с лужайки и вернули мне мою очаровательную жену. И когда моя мечта осуществится, мы уединимся с ней вдвоем, выпьем по бокалу хереса и будем наслаждаться закатом.

– Вот не думала, что ты такой романтик, – удивленно покачала головой Флоренс.

– А что ты обо мне думала?

– Ну, честно говоря, я о тебе особо и не думала: ты же намного старше меня. Но ты всегда представлялся мне несколько зловещей фигурой. Да и репутация за тобой закрепилась соответствующая: ловелас, сибаритствующий на Лазурном Берегу, перемахивающий с цветка на цветок, словно беззаботный шмель, и не пропускающий ни одной вечеринки. Я и не догадывалась, что ты брюзгливый затворник, предпочитающий читать книги, а не пить шампанское в кругу европейских сливок общества.

– Ты очень плохо меня знаешь, – усмехнулся Руперт.

– Мне кажется, тебя никто не знает, Руперт.

Он улыбнулся и бросил окурок в высокую траву.

– Никто не знает и не узнает меня, Флосси. Никто, кроме тебя.

* * *

Лето шло своим чередом: неспешно, медленно, но ни на секунду не сбавляя шага. В самом начале июня, когда солнечные дни, заполненные балами и играми, расстилались перед Флоренс нескончаемой чередой, ей казалось, что осень не наступит никогда. Мыслимое ли дело – прервать упоительный полет лета? Но лето кончилось. Июль сменился августом, ночи удлинились, и на морской глади расплылись золотисто-медвяные крапинки – отражения румяного, перезревшего осеннего солнца.

В те дни Флоренс повсюду натыкалась на Руперта: аскет, некогда избегавший общества как огня, теперь неукоснительно появлялся на всех светских мероприятиях залива Гулливера. Посещал церковь по воскресеньям и мелькал на пикниках, званых обедах и сельских праздниках. Добровольно, пусть и в качестве судьи, поучаствовал в крикетном матче, где беспрестанно махал рукой восседавшей на пледе Флоренс, не спускавшей глаз с Обри, и даже в охоте за сокровищами! Усадив Флоренс, Синтию и Элиз в «астон мартин», он осторожно – об этом его попросила Флоренс – колесил по окрестностям и, сверяясь с длиннющим списком, помогал им искать «сокровища», необходимые для победы в игре. Позже он признался Флоренс, что находит все эти аристократические развлечения нелепыми, однако в голосе его не слышалось раздражения, да и выглядел он при этом довольным и даже счастливым.

– Глазам не верю: надменный старина Руперт наслаждается радостями обыденной жизни.

Уинифред в купальном костюме лежала на животе на пляжном полотенце и с любопытством разглядывала Руперта, Обри и других юношей, лепивших из песка монументальный замок. Рядом с ней, примостив подбородок на руки и укрывшись за круглыми стеклами модных солнцезащитных очков, загорала Флоренс.

– Вряд ли ему нравится строить на песке замок, – протянула Флоренс. – Он не любитель подобных забав и предпочитает уединяться с книгами.

– Он старше нас, – заметила Уинифред. – Вероятно, раньше мы наводили на него тоску, но теперь все изменилось: мы повзрослели, и ему больше не зазорно общаться с нами.

– Об этом я не подумала. Возможно, ты права. В прошлом году, когда мне было шестнадцать, а ему, хм, двадцать, он не удостаивал меня и взглядом, а сейчас стал для меня чуть ли не другом.

– Сложно, должно быть, находиться в тени такого совершенного младшего брата, – задумчиво произнесла Уинифред, скользя глазами по Обри.

Обри, в шортах и расстегнутой рубашке, азартно шлепал бронзовыми от загара мускулистыми руками по песочной горке, из которой проступали скорее контуры будущего дворца, чем песчаного замка.

– Руперт всегда не вписывался.

– А мне по сердцу люди, непохожие на других, – призналась Флоренс, с нежностью глядя на Руперта. – Спорим, он искренне наслаждается возведением этого дурацкого замка.

– Руперт – тайна за семью печатями, – вздохнула Уинифред. – Есть в нем что-то мрачное и загадочное.

– Уж не втюрилась ли ты в него, Уинни? – ухмыльнулась Флоренс.

– Если только чуть-чуть. Ему ведь не откажешь в обаянии и красоте, правда? Однако он пугает меня, сильно пугает. Я предпочитаю более предсказуемых мужчин.

– Жаль. Потому что, если бы ты вышла замуж за Руперта, а я – за Обри, мы с тобой не расставались бы до конца жизни.

– У Руперта и Обри разные судьбы.

– Само собой! Руперт наследует Педреван, а Обри пойдет своей дорогой.

– Обри станет священником, – поникшим голосом сказала Уинифред.

На краткий миг Флоренс поверила ей. Дыхание ее пресеклось, рот приоткрылся.

– Ага, купилась? – торжествующе взвизгнула Уинифред. – Поделом тебе, глупышка!

Флоренс резко села.

– Ты злюка, Уинни! Нельзя так! Я выйду замуж за Обри! Непременно выйду! Вот увидишь!

Внезапно Флоренс заметила, что Руперт смотрит на нее во все глаза, и немного застеснялась своего вида в купальнике. Однако улыбнулась и помахала ему. Он сделал то же в ответ. Конечно, Флоренс хотела, чтобы на нее обратил благосклонный взор Обри – тогда она помахала бы и ему, но Обри с головой ушел в строительство замка и не глядел по сторонам.

Наконец песчаный замок-дворец был возведен, и все столпились вокруг, восхищаясь его сказочной красотой и башенками с коническими крышами. Девушки стали отделывать его камушками и водорослями, а Элиз притащила корзинку, доверху набитую ракушками. Руперт, едва ли запачкавший руки в песке, отыскал палку, обвязал ее носовым платком и воткнул наверху, словно флаг. Отступил на шаг, явно гордясь собой, и подмигнул Флоренс.

– По-моему, выглядит потрясающе. Что скажешь, Флосси?

– Это самый величественный и чудесный замок из песка, который я когда-либо видела.

Обри тем временем рылся в корзинке Элиз. Они обменивались улыбками и что-то бормотали друг другу, но что – Флоренс не могла уловить, как ни напрягала слух. Раздосадованная, она направилась к ним.

– Умница, Элиз, – сказала она, подходя. – И как ты догадалась принести ракушки?!

Изумленные ее неожиданным появлением, Обри и Элиз вздрогнули.

– Да, – хмыкнул Обри, – у меня недостало бы терпения собирать их.

– Знаю, – ответила Элиз, игриво подталкивая его в бок. – Поэтому я и собрала их вместо тебя.

– Ну что, дамы, поможем? – возвысила голос Флоренс.

Она не горела желанием украшать песочный замок, но лицезреть эту воркующую парочку было выше ее сил. Она решительно шагнула к Элиз, запустила руку в корзинку, вытащила горсть ракушек и, разжав ладонь, осмотрела добычу. Ей повезло: помимо обычных корнуолльских ракушек ей попалось несколько отполированных морем стеклышек.

– Смотрите, какая красота! – воскликнула Флоренс, пальцами отделяя бутылочные окатыши.

Обри глянул на них и задохнулся от восхищения.

– Элиз, ты нашла голубое стеклышко! Это же необычайная редкость, понимаешь? – Обри схватил голубой осколок, медленно повернул его вокруг оси, и тот засиял в лучах солнца нежно-бирюзовым светом. – Настоящее сокровище! Чудо! Где ты его отыскала?

– У тех скал, – ответила Элиз, указывая на дальний конец пляжа.

В ее глазах читалось недоумение: ей казалось странным, что заурядный кусочек стекла вызвал у Обри такую бурю восторга.

– Пойдем туда! Вдруг нас ждет там великое открытие и горы стеклышек?

Обри припустил бегом по песку и, схватив Элиз за руку, увлек ее за собой. Уинифред тишком подобралась к Флоренс.

– Брось, Фло, – прошептала она, обнимая сестренку за плечи. – Забудь. Не изводи себя.

Флоренс вскинула голову – дочь офицера никогда не плачет! – кивнула и смахнула с ресниц слезы. «Ну и ладно, – с горечью подумала она. – Провались оно все пропадом! Буду декорировать замок, не бросать же эти чертовы ракушки». И с тяжелым сердцем Флоренс наравне с другими девушками принялась облеплять ракушками стены замка. Они, похоже, искренне наслаждались игрой, но Флоренс внутренне закипала от досады. Скоро начнется прилив и смоет этот замок в море – так к чему же стараться? Избавившись от последней ракушки, она вытерла пальцы о купальный костюм и застыла в нерешительности: что дальше? Несчастная и одинокая, возвышалась она над подругами, с шутками и прибаутками украшавшими замок. Кто-то положил руку ей на плечо. Руперт.

– Хочешь мороженого? – спросил он.

– А то, – пробормотала она, выдавливая улыбку и провожая взглядом две маленькие фигурки, бредущие по пляжу в поисках вылизанных морем бутылочных стеклышек. – Веришь – нет, никогда так сильно его не хотела.

Руперт и Флоренс сидели на набережной, прислонясь к каменной стене, ограждающей пляж от дороги, и ели ванильное мороженое. Две пухлые чайки завистливо поглядывали на них с дюн, надеясь, что они кинут им опустевший рожок. Флоренс покосилась на Руперта и усмехнулась.

– Тебе ведь не понравилось строить из песка замок, верно?

– Да как ты могла такое подумать? – Руперт выгнул бровь домиком. – Я наслаждался каждым мгновением! Не покривлю душой, если скажу, что возведение замков из песка – мое любимейшее времяпрепровождение.

Улыбка, скользнувшая по его губам, говорила об обратном, и Флоренс захохотала.

– Вот-вот, я тобой прямо-таки любовалась: ты так увлеченно работал. Если бы мы присуждали награду «Самому азартному строителю», то вручили бы ее тебе.

Руперт вздохнул:

– А ты начинаешь понимать меня, Флосси.

– Думаешь, тебе удалось обвести нас вокруг пальца?

– Несомненно. Все решили, что я – командный игрок. Никому и в голову не пришло, что я терпеть не могу командных игр и что меня воротит от одного слова «команда».

Лицо Руперта исказилось недовольной гримасой, и Флоренс затряслась от смеха.