Текст книги "Очарованная луной"

Глава 2

Когда Эмили проснулась, весь лоб у нее был в испарине, а тело ломило. Она понятия не имела, где находится. Быстро усевшись на постели, она вытащила из ушей наушники MP3-плеера и огляделась по сторонам. Сирень на обоях, видавшая виды мебель для маленькой принцессы. Теперь она вспомнила. Это бывшая комната ее матери.

Никогда еще Эмили не приходилось ночевать в месте, которое казалось таким пустым. Она знала, что ее дед внизу, но от мысли о том, что на всем втором этаже, кроме нее, ни одной живой души, становилось не по себе. Всю ночь абсолютную тишину время от времени нарушал громкий скрип рассыхающегося деревянного дома да похрустывали на балконе сухие листья. В конце концов Эмили заткнула уши наушниками и попыталась представить, что находится где-нибудь в другом месте. Где нет такой сырости.

Страшно ей или нет, но следующей ночью придется спать с открытым балконом, или она утонет в луже собственного пота. В какой-то момент Эмили просто-напросто сбросила одеяло. Ложилась она в пижаме, но почти сразу же избавилась от брюк и осталась в одной футболке. Может, ее мать и была самой сознательной личностью на планете – активистка, ярая защитница природы, ревностная поборница прав обездоленных, – но даже она включала кондиционер, когда становилось слишком жарко.

Эмили отправилась в старомодную ванную комнату и приняла ванну, поскольку душа там не оказалось. Но перед этим она на мгновение пришла в замешательство при виде двух отдельных кранов для горячей и холодной воды вместо одного для той и другой сразу, как в нормальных ваннах.

После этого она натянула шорты с майкой и спустилась вниз.

Первое же, что бросилось ей в глаза, была записка, приколотая с обратной стороны к сетчатой двери.

ЭМИЛИ, ЭТО ДЕДУШКА ВЭНС. Я ЗАБЫЛ ТЕБЕ СКАЗАТЬ, ЧТО КАЖДОЕ УТРО ЗАВТРАКАЮ В ГОРОДЕ. НЕ ХОТЕЛ ТЕБЯ БУДИТЬ. Я ПРИНЕСУ ТЕБЕ ЧТО-НИБУДЬ НА ЗАВТРАК, НО НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ В ХОЛОДИЛЬНИКЕ ЕСТЬ ЕДА ДЛЯ ПОДРОСТКОВ.

Записка была написана крупными печатными буквами. Строчки съезжали с линеек вниз, как будто он писал в темноте.

Эмили глубоко вздохнула, пытаясь примириться еще с одним крушением надежд. Это ее первый день здесь, а он не захотел провести его с ней.

Пока Эмили в задумчивости стояла перед дверью, во дворе захрустели листья. Вздрогнув от неожиданности, она вскинула глаза и увидела, что на крыльцо поднимается женщина лет тридцати со светло-каштановыми волосами, подстриженными под стильный короткий боб. Эмили тоже носила боб, но ее голова никогда так не выглядела. Она уже бог знает сколько времени пыталась отрастить волосы, но из них до сих пор можно было соорудить лишь короткий хвостик, да и то они постоянно выбивались из него и лезли ей в лицо.

Женщина заметила Эмили, лишь когда поднялась на верхнюю ступеньку. Ее лицо мгновенно озарила улыбка.

– Привет! – произнесла она, остановившись перед дверью. – Ты, должно быть, внучка Вэнса.

А еще у нее были очень красивые темно-карие глаза.

– Да, я Эмили Бенедикт.

– А я Джулия Винтерсон. Живу вон в том доме. – Гостья кивнула на бело-желтый дом по соседству.

Тогда-то Эмили и заметила в волосах Джулии розовую прядь, заправленную за ухо. Увидеть такое у этой женщины со свежим лицом, в припорошенных мукой джинсах и блузе в крестьянском стиле было неожиданно.

– Я принесла тебе яблочный торт. – Гостья открыла белую коробку, которую держала в руках, и продемонстрировала Эмили нечто похожее на стопку очень больших коричневых оладий с какой-то прослойкой между ними. – В качестве… – она явно боролась с собой, потом все-таки произнесла: – приветствия. У Маллаби есть свои недостатки, о которых твоя мама наверняка тебе рассказывала, но зато еда здесь отменная. Голодать ты точно не будешь. Хоть что-то.

Эмили не помнила, когда ей в последний раз хотелось чего-нибудь вообще, не говоря уже о еде, но сообщать об этом Джулии она не стала.

– Мама ничего не рассказывала мне о Маллаби, – произнесла она, глядя на торт.

– Совсем?

– Совсем.

От потрясения Джулия, похоже, потеряла дар речи.

– Вы что-то сказали? – спросила Эмили, оторвавшись от созерцания торта.

– Нет-нет. – Джулия покачала головой и закрыла коробку крышкой. – Я отнесу его в кухню?

– Да-да, конечно. Проходите.

Эмили распахнула перед ней сетчатую дверь.

Записка от дедушки Вэнса все еще висела на двери, и Джулия ее заметила.

– Вчера утром Вэнс попросил меня свозить его в магазин, купить чего-нибудь для тебя. – Она кивнула на записку. – В его понимании еда для подростков – это лимонад, фруктовые рулетики и жвачка. Я убедила его взять чипсов, рогаликов и кукурузных хлопьев.

– Это было очень мило с вашей стороны, – заметила Эмили. – Ну, то есть свозить его в магазин.

– В детстве я была большой поклонницей маллабийского великана.

Эмили посмотрела на нее с недоумением, и Джулия пояснила:

– Так здесь зовут твоего деда.

– А какой у него рост? – спросила Эмили вполголоса, как будто он мог ее услышать.

Джулия рассмеялась. Это был потрясающий смех, Эмили словно в круг солнечного света ступила. И ее появление на крыльце с тортом вдруг показалось девочке очень подходящим к характеру Джулии. Она сама была как торт, воздушная, симпатичная и украшенная снаружи – своим заразительным смехом и этой розовой прядью за ухом, – но о том, что скрывалось за всем этим, оставалось только гадать. Эмили подозревала, что там вполне могло таиться что-нибудь темное.

– Достаточный, чтобы заглянуть в будущее. Он всем так отвечает. Восемь футов с чем-то, точнее сказать не могу. Ребята из Книги рекордов Гиннесса как-то попробовали сюда сунуться, но Вэнс даже разговаривать с ними не стал.

Дорога в кухню была Джулии явно знакома, так что Эмили двинулась за ней следом. Кухня оказалась просторной и вычурной, как будто попала сюда прямиком из пятидесятых. В свое время, должно быть, ее оформление было настоящим писком моды. Все здесь оказалось вызывающе-красного цвета: красные шкафчики, красно-белый кафельный пол и пузатый красный холодильник с серебристой ручкой.

Джулия поставила коробку с тортом на стол, потом повернулась и посмотрела на Эмили.

– Ты очень похожа на свою мать, – произнесла она наконец.

– Вы ее знали? – Эмили оживилась.

Наконец-то она нашла человека, который проявил готовность поговорить о ее матери!

– Мы учились в одном классе. Хотя не особенно общались. – Джулия сунула руки в карманы джинсов. – Она что, вообще ничего тебе не рассказывала?

– Я знала, что она родилась в Северной Каролине, но не знала, где именно. Я не знала даже, что у меня есть дедушка. – Брови Джулии поползли вверх, и Эмили принялась торопливо объяснять: – Она не говорила, что у меня нет деда, просто никогда не упоминала о нем, и я всегда считала, что его нет в живых. Мама вообще не любила вспоминать свое прошлое, ну я и не расспрашивала. Она всегда говорила: глупо жить прошлым, которое все равно уже не изменишь, когда столько всего можно сделать, чтобы изменить будущее. Она вечно была по уши занята своими акциями.

– Акциями?

– «Амнести интернешнл», «Оксфам», «Гринпис», «Нейчур консерванси»[3]3
  «Амнести интернешнл» – международная независимая правозащитная организация, специализирующаяся на защите прав политических заключенных и узников совести; «Оксфам» – Оксфордский комитет помощи голодающим и пострадавшим от стихийных бедствий в различных странах; «Нейчур консерванси» – независимая общественная организация по охране природы.


[Закрыть]. В молодости она много путешествовала. А когда родилась я, осела в Бостоне. И занялась общественной деятельностью.

– Ясно. Это… не совсем то, чего я ожидала.

– Она и здесь была такой же? Тоже ввязывалась во все подряд?

Джулия торопливо вытащила руки из карманов:

– Мне пора.

– А-а. – Эмили была совершенно сбита с толку. – Что ж, спасибо вам за торт.

– Не за что. Мой ресторан называется «Джейс барбекю» – на Мэйн-стрит. Заходи в любое время – у меня лучшая выпечка во всем Маллаби. Барбекю у нас тоже отменное, но тут уж никакой моей заслуги нет. Кстати, твой дед сейчас как раз там. Он каждое утро приходит к нам завтракать.

Эмили двинулась за Джулией к двери.

– А где эта Мэйн-стрит?

Они вышли на крыльцо, и Джулия махнула рукой:

– Дойдешь до конца Шелби-роуд, там свернешь налево, на Догвуд-стрит. Примерно через полмили повернешь направо. Да там не промахнешься.

Джулия двинулась к лестнице, но Эмили остановила ее:

– Джулия, подождите. Вчера вечером я видела на заднем дворе какой-то свет. Вы ничего такого не замечали?

Джулия обернулась:

– Ты уже успела увидеть маллабийские огни?

– Что за маллабийские огни?

Джулия почесала голову и заправила волосы за уши, как будто обдумывая, что сказать.

– Это такие белые огни, которые иногда мелькают в здешних лесах и на полях. Некоторые утверждают, что это призрак, который обитает в городе. Это всего лишь еще одна местная странность, – сообщила она таким тоном, как будто этих странностей было много. – Просто не обращай на них внимания, и они исчезнут.

Эмили кивнула.

Джулия снова двинулась к лестнице, но остановилась спиной к Эмили. Потом наконец обернулась и сказала:

– Послушай, если я вдруг тебе понадоблюсь, я тут неподалеку, во всяком случае в ближайшие шесть месяцев. К этому городу нужно привыкнуть. Поверь мне, я знаю, что говорю.

Эмили улыбнулась и почувствовала, что ее немного отпустило.

– Спасибо.

Недолго думая, Эмили решила отправиться на Мэйн-стрит, поздороваться с дедом. Неплохо будет, решила она, прогуляться вместе до дома, завести какие-то общие традиции. Он, судя по всему, давно уже жил один и, наверное, просто растерялся, не понимая, что с ней делать. «Эмили, не жди, пока мир изменится, – любила повторять мама, иной раз с раздражением в голосе. – Меняй его сама!»

Наверное, она так и не оправдала маминых ожиданий. В ней не было ни маминой пылкости, ни ее отваги, ни напористости. Эмили была осмотрительной, в то время как ее мать готова была прийти на помощь первому встречному. Сравнение определенно было не в ее пользу. Эмили всегда благоговела перед матерью, но та никого не подпускала к себе близко. Далси стремилась помогать другим, но сама ни от кого помощи не принимала.

Мэйн-стрит девочка отыскала без труда. Как Джулия и сказала, пройти мимо было невозможно. Едва она свернула с Догвуд-стрит, как оказалась перед громадной вывеской, возвещавшей о том, что она находится на «исторической Мэйн-стрит». Улица была длинная и красивая, совсем не похожая на те уютные улочки, по которым она сюда добиралась. Сначала Эмили шла мимо величественных кирпичных особняков в федеральном стиле, которые подступали к тротуару практически вплотную. Вдоль противоположной стороны улицы тянулся парк с летней эстрадой, увенчанной хорошеньким серебристым флюгером в виде полумесяца. За особняками и парком начинались деловые кварталы с многочисленными сувенирными лавками и ресторанчиками, мирно соседствующими друг с другом в старых кирпичных домах. Эмили едва прошла до середины улицы и уже насчитала семь ресторанов барбекю. Семь! Очевидно, они и были источником запаха, который окутывал город, точно покрывало. Из-за некоторых ресторанов клубами поднимался сладковатый древесный дым.

Вокруг бродили толпы туристов, очарованных, как и она, старомодной красотой Маллаби. На тротуарах было не протолкнуться. Эмили не ожидала, что в такое раннее время в городе может быть так людно. Она вертела головой по сторонам, но «Джейс барбекю» все не было и не было, и ее вдруг ни с того ни с сего охватила паника. Только что она шагала по улице, чувствуя себя счастливой и полной сил, а в следующее мгновение у нее потемнело в глазах от ужаса, что она не сможет найти ресторан, который ищет. Вдруг Джулия ошиблась и дедушка Вэнс где-нибудь в другом месте? Вдруг она не найдет дорогу домой?

У нее закружилась голова. Она словно оказалась под толщей воды, в ушах, как всегда в такие мгновения, зазвенело, перед глазами замелькали разноцветные мухи.

Эти панические атаки начались после того, как не стало матери. Скрывать их от Мерри, лучшей маминой подруги, у которой Эмили прожила последние четыре месяца, было совсем не сложно. Надо было лишь закрыться у себя в комнате. Да и в школе учителя сквозь пальцы смотрели на ее отсутствие, когда она отсиживалась на полу у раковин в девчоночьем туалете, судорожно хватая ртом воздух, вместо того чтобы идти на урок.

Вдоль тротуаров Мэйн-стрит тянулись скамьи. Эмили кое-как добралась до ближайшей и села. Все тело было в липкой испарине. Она не позволит себе потерять сознание. Не позволит.

Эмили наклонилась вперед, прижалась грудью к коленям и свесила голову вниз. «Длина бедренной кости коррелирует с ростом», – всплыла ни с того ни с сего в голове случайная фраза с уроков анатомии.

Внезапно на асфальте возле нее остановилась пара дорогих мужских мокасин.

Она медленно подняла голову. Перед ней стоял парень примерно ее возраста в белом льняном костюме. Руки он небрежно сунул в карманы брюк, отчего полы пиджака сбились назад. На шее у него красовался алый галстук-бабочка, а темные волосы колечками завивались вокруг накрахмаленного воротничка. Он был красив какой-то породистой красотой, как будто сошел со страниц пьес Теннесси Уильямса. Эмили вдруг застеснялась своего вида. По сравнению с ним она в своих шортах и майке-борцовке словно только что выскочила из спортивного зала.

Сначала он ничего не говорил, лишь молча смотрел на нее. Потом наконец спросил, как будто против воли:

– У тебя все в порядке?

Она ничего не понимала. Все, с кем Эмили пока что здесь сталкивалась, вели себя так, как будто иметь с ней дело почему-то опасно. Она сделала глубокий вдох и почувствовала, как в мозг хлынула волна кислорода.

– Все нормально, спасибо, – произнесла она вслух.

– Тебе плохо?

– Просто голова закружилась.

Она посмотрела на свои ноги в кроссовках и коротких носках, и они вдруг показались ей до странности чужими. «Носки высотой по щиколотку не допускаются. Носки должны доходить до середины икры либо до колена». Так было написано в памятке для учениц школы «Роксли». Эмили училась там с первого класса. Ее мама приложила руку к основанию этой школы, которая должна была открыть девушкам дорогу в мир, приобщить их к общественной и благотворительной деятельности.

Молчание. Эмили снова вскинула голову. Парня и след простыл. Может, у нее приключилась галлюцинация? Может, она просто выдумала себе воплощение южанина, чтобы хоть как-то примириться с окружающей обстановкой? Через несколько минут она уткнулась локтями в колени и слегка распрямилась.

Кто-то опустился на скамью рядом с ней, и на нее повеяло слабым свежим запахом одеколона. Послышался щелчок открываемой алюминиевой банки, и она, вздрогнув, выпрямилась.

Молодой человек в белом льняном костюме вернулся и теперь сидел рядом с ней, протягивая ей банку кока-колы.

– На, – сказал он. – Держи.

Она взяла банку дрожащей рукой и сделала большой глоток. Напиток оказался холодным, сладким и таким шипучим, что у нее защипало язык. Эмили не помнила, когда ей последний раз было так вкусно. Она просто не могла оторваться. Банка опустела в два счета.

Допив и переведя дух, она закрыла глаза и прижала холодную жестянку ко лбу. Сколько времени прошло с тех пор, как она вообще что-то пила? Кажется, задолго до того, как вчера села на автобус в Бостоне.

Зашуршала бумага.

– Не пугайся, – предупредил парень, и Эмили почувствовала, как к ее затылку прижалось что-то холодное.

Вернее, ледяное. Она схватилась за шею, накрыв его руку своей ладонью:

– Что это?

– Фруктовый лед, если не ошибаюсь, – отозвался он, отклоняясь назад, чтобы взглянуть. – Это было первое, что попалось мне под руку в магазине.

Впервые за все время Эмили заметила, что они сидят напротив нарочито старомодного магазинчика, именуемого «Универсальный магазин Зима». Дверь была приоткрыта, и Эмили разглядела рядом с кассой большие бочонки с конфетами и заднюю стену, увешанную жестяными винтажными табличками с рекламой.

– Он рассчитан главным образом на туристов, так что я сто лет туда не заглядывал, – продолжал парень. – Но там по-прежнему пахнет корицей и мастикой. Прием! Как ты себя чувствуешь?

Звук его голоса вывел ее из задумчивости, и она вдруг поняла, что он сидит к ней почти вплотную – она смогла даже разглядеть черную кайму, которой были обведены его изумрудно-зеленые зрачки. Эмили охватило странное ощущение, что она чувствует его – ощущает какую-то энергию, исходящую от него, точно жар от огня. Он был такой странный и славный. На миг она полностью подпала под его очарование. До нее не сразу дошло, что она сидит и таращится на него во все глаза, а ее рука по-прежнему лежит поверх его руки на ее шее. Она медленно убрала руку и отодвинулась:

– Уже все в порядке. Спасибо.

Он снял фруктовый лед с ее шеи и протянул ей, но она покачала головой. Он пожал плечами и разорвал обертку. Откусив кусок, он откинулся на спинку скамьи, положил ногу на ногу и принялся разглядывать витрину магазина. Эмили почти пожалела, что не взяла мороженое. Выглядело оно восхитительно: прохладная ванильная сердцевина и яркая апельсиновая оболочка.

– Я – Эмили Бенедикт, – представилась она, протягивая руку.

Он не повернулся к ней и не пожал руку.

– Я знаю, кто ты такая.

Он откусил еще мороженого.

Эмили уронила руку.

– Да?

– Я – Вин Коффи. Логан Коффи был моим дядей.

Она озадаченно посмотрела на него. Судя по всему, он полагал, что это имя должно что-то для нее значить.

– Я только что сюда переехала.

– Разве твоя мать тебе не рассказывала?

Мама? При чем здесь ее мама?

– О чем?

В конце концов он все-таки к ней повернулся:

– Господи боже мой! Ты в самом деле ничего не знаешь?

– Чего я не знаю?

Все это начинало ее тревожить.

Он ответил ей пугающе долгим взглядом.

– Ничего, – произнес он наконец и, отправив в урну остатки мороженого, поднялся. – Если ты не настолько хорошо себя чувствуешь, чтобы вернуться домой самостоятельно, я могу вызвать нашего водителя, он тебя отвезет.

– Я справлюсь. – Она приподняла руку с пустой банкой. – Спасибо за кока-колу.

Он поколебался:

– Прости, что отказался пожать тебе руку. Я был не прав.

Вин протянул руку, и она, совершенно сбитая с толку, пожала ее. Ладонь у него оказалась потрясающе теплой, и у Эмили вдруг возникло такое чувство, как будто он чем-то ее опутал. Ощущение определенно не было неприятным, просто странным.

Он отпустил ее руку и зашагал прочь. Она проводила его взглядом. В косых лучах утреннего летнего солнца его кожа казалась золотистой. И вообще, он весь был такой живой, такой сияющий.

Она не сразу смогла отвести от него взгляд.

– Эмили?

Она обернулась и увидела, что к ней приближается ее великан-дед с бумажным пакетом в руке. Люди расступались перед ним, глядя на него с благоговением. Он изо всех сил старался делать вид, будто не замечает этих взглядов, но его громадные плечи были ссутулены, как будто он пытался казаться меньше.

Она поднялась и бросила пустую банку в урну. Вэнс остановился перед ней:

– Что ты здесь делаешь?

– Я хотела встретить тебя, чтобы вместе пройтись до дома.

Выражение его лица было практически непроницаемо, но если бы Эмили попросили высказать свое предположение, она сказала бы, что ее ответ его опечалил. Она пришла в ужас.

– Прости, – поспешно произнесла она. – Я не хотела…

– Ты сейчас с Вином Коффи разговаривала?

– Ты его знаешь?

Вэнс устремил взгляд вдаль. Эмили перестала различать Вина, но дед с высоты своего роста вполне мог его видеть.

– Да, я его знаю, – произнес он наконец. – Идем домой.

– Прости, дедушка Вэнс.

– Не надо извиняться, девочка. Ты не сделала ничего дурного. Вот, я взял тебе сэндвич с яйцом.

Он протянул ей пакет.

– Спасибо.

Дед кивнул и, обняв ее за плечо своей неимоверно длинной рукой, молча повел домой.

Глава 3

– Ни за что не догадаешься, кого я сегодня встретил, – произнес Вин Коффи.

Он стоял перед большим окном в гостиной и смотрел, как серая тьма поглощает розовые отблески вечерней зари.

По белому мраморному полу вестибюля процокали каблуки, и Вин увидел в оконном стекле отражение матери – она вошла в комнату в сопровождении его младшей сестры. Мама опустилась на диван рядом с отцом, а сестра пересекла комнату и устроилась на маленьком канапе.

Отец Вина, Морган, свернул газету, которую читал, и отложил в сторону. Он снял очки и устремил взгляд на Вина, а не на жену. Родители Вина давным-давно уже не смотрели друг на друга по-настоящему. Казалось, они стали друг для друга призраками, маячащими где-то на краю восприятия.

– И кого же?

Точно по расписанию поехали вниз автоматические ставни на окнах. Вин подождал, пока ставни не опустились полностью, скрыв от него улицу, потом обернулся. Комната пахла холодными апельсинами и была заставлена антикварной мебелью – высокими комодами в федеральном стиле и диванами с элегантной серо-голубой обивкой в цветочек. Все здесь было такое старое, такое привычное. Ничто никогда не менялось.

– Эмили Бенедикт.

Имя возымело мгновенный эффект. Отцовский гнев был внезапным и осязаемым. Даже в воздухе закрутились горячие вихри.

Вин выдержал отцовский взгляд молча, не опустил глаза. Этому он научился у самого Моргана. В последнее время эти их безмолвные схватки стали настолько частыми, что вошли в привычку.

– Вин, ты же знаешь, что мой брат сейчас был бы жив, если бы не ее мать, – глухо отозвался Морган. – И никто не раскрыл бы наш секрет.

– Ни один человек в городе ни слова не сказал о той ночи, – спокойно напомнил Вин.

– Но они знают. Теперь мы у них в руках. – Морган ткнул в сторону Вина очками. – Кто-кто, а ты должен быть зол, ведь ты принадлежишь к первому поколению, выросшему среди людей, которые все о тебе знали и которые смотрели на тебя по-иному.

Вин вздохнул. Это было выше отцовского понимания. Вин не был зол. Если он что-то и чувствовал, это досаду. Если все знают, почему никто об этом не говорит? Почему его родные до сих пор не выходят за порог после захода солнца? Почему упорно цепляются за традиции, которые просто-напросто утратили всякий смысл? Если люди смотрят на Вина по-иному, то именно из-за этого, а не из-за истории со странным недугом, которым страдают Коффи и проявление которого видели всего однажды, да и то двадцать с лишним лет назад. Кто станет утверждать, что за это время все не могло перемениться? Никто даже не пытался.

– Мне кажется, Эмили ничего не знает, – сказал Вин. – По-моему, мать ничего ей не рассказала.

– Довольно, – отрезал отец. – Не важно, что тебе кажется. Довольно. Эмили Бенедикт – запретная тема, и точка.

В гостиную вошла горничная в белом платье с фартуком. На подносе она несла серебряный чайный сервиз. Морган бросил на сына предостерегающий взгляд, чтобы молчал. Они и между собой-то этот вопрос обсуждали нечасто – порой Вину даже казалось, что его мать обо всем забыла и от этого ей живется только счастливей, – но в присутствии прислуги об этом не говорили вообще никогда.

Вин развернулся и подошел к своей сестре Кайли, сидевшей в дальнем углу. Она вытащила телефон и набирала кому-то сообщение. Это время в доме Коффи традиционно отводилось чтению – на закате, прямо перед ужином. То была старая семейная традиция, уходящая корнями в глубь веков, позволяющая как-то упорядочить вечернее время, которое все они из-за своей тайны вынуждены были проводить в стенах дома даже в такие восхитительные летние вечера, как этот. Вин не видел в этом никакого смысла, ему до смерти хотелось вырваться наружу. За многие месяцы дом успел засесть у него в печенках. Он не хотел больше скрываться, как будто с ним что-то не так.

Он присел рядом с сестрой и несколько минут наблюдал, как она старательно его игнорирует. Вин был почти на два года старше Кайли, и в детстве она повсюду ходила за ним хвостиком. Теперь ей было без малого шестнадцать, и она по-прежнему ходила за ним по пятам – то ли чтобы позлить брата, то ли чтобы защитить. Вин не знал точно и не был уверен, что она сама это знает.

– Не испытывай его терпение, – посоветовала Кайли. – На твоем месте я бы держалась от этой девицы как можно дальше.

– Врага надо знать в лицо.

Собственная одержимость Эмили с ее пушистыми светлыми волосами и угловатым лицом и телом тревожила его. Когда утром он пожал ей руку, ему не хотелось ее выпускать. В ней чувствовалась какая-то уязвимость, беззащитность, скрытая за этой угловатостью. Он весь день не мог выкинуть ее из головы. То, что дочь Далси Шелби появилась в городе именно в то время, когда он начал тяготиться тем образом жизни, который избрала для себя его семья, не могло быть случайным совпадением. Может, это знак?

Точно. Так оно и есть.

Это знак.

– Я сегодня вечером опять уйду, – произнес он внезапно. – Не говори ничего папе. И не ходи за мной.

– И что ты все никак не успокоишься? – Кайли закатила глаза. – Поверь моему опыту, это вовсе не так уж и здорово.

– Что?

– Быть как все.

– Джулия! Будь другом, открой дверь! – послышался снизу голос Стеллы.

Джулия открыла духовку и нахмурилась. Это была вторая ее попытка освоить печенье мадлен, и она оказалась ничуть не более успешной, чем первая.

– Джулия! – не унималась Стелла. – Это Сойер, а я в ванне!

Джулия вздохнула. Сегодня она уже один раз виделась с Сойером. Этого более чем достаточно. Если она хочет выбраться из Маллаби без потерь, главное – не иметь с ним никаких дел.

Джулия обтерла руки о джинсы и, громко топая, чтобы позлить Стеллу, начала спускаться на первый этаж: ванная Стеллы располагалась прямо под лестницей. Сквозь прозрачные шторки в окошечке входной двери виднелся темный силуэт, подсвеченный фонарем над крыльцом.

Набрав полную грудь воздуха, Джулия открыла дверь и с облегчением улыбнулась, увидев, кто пришел.

Эмили переступила с ноги на ногу. На ней были все те же черные шорты и черная майка, в которых она ходила утром. Непокорные светлые волосы в свете лампы сияли, точно меренга.

– Привет, Джулия, – поздоровалась девочка. – Я не помешала?

– Нет, что ты.

Джулия отступила назад и знаком пригласила Эмили войти. Конечно, она сама сказала девочке, что та может обращаться к ней в любой момент, но не ожидала, что этот момент настанет так скоро. Однако при виде того, как гостья принялась смущенно оглядываться по сторонам, сердце у нее защемило от жалости. Нелегко быть чужаком, в особенности когда это не твой выбор.

– У вас очень милый дом, – заметила Эмили.

Та часть дома, которую занимала Стелла, благодаря декораторским усилиям ее матери выглядела уютно и стильно – золотистый деревянный пол, композиции из живых цветов, оригинальные картины на стенах и полосатый диван с шелковой обивкой, на который Стелла никому не разрешала садиться.

– Он не мой. Он принадлежит моей подруге Стелле. Я снимаю квартирку на втором этаже.

Словно почувствовав, что о ней говорят, Стелла закричала из-за двери ванной:

– Сойер, привет! На мне нет ничего, кроме пены! Не хочешь взглянуть?

– Это не Сойер! – крикнула ей в ответ Джулия. – Зачем ты забралась в ванну, если знала, что он должен прийти? Вылезай давай, пока не сморщилась совсем, как черносливина.

Брови Эмили поползли вверх, и Джулия пожала плечами:

– В этом вся Стелла. Не спрашивай. Пойдем, я покажу тебе свою часть дома.

Она двинулась по ступеням, знаком пригласив Эмили за собой.

На лестничной площадке Джулия вынуждена была отступить в узенький коридорчик, чтобы Эмили могла войти, потом протянула мимо нее руку и закрыла дверь.

– Подожди, сейчас только плиту выключу, – бросила она, направляясь в крохотную кухоньку, бывшую спальню.

Там царила атмосфера возбуждения и волшебства. В воздухе до сих пор не развеялись завихрения мельчайших частиц сахара и муки, похожие на хвосты воздушных змеев. А еще в кухне пахло – пахло надеждой. Такие запахи приводят людей домой. Сегодня это был уютный запах распущенного на огне сливочного масла и бодрящий – лимонной цедры.

Окно в кухне было распахнуто настежь – Джулия всегда пекла с открытым окном. Какой смысл закупоривать запах? Призыв должен был достигнуть адресата.

– Что вы печете? – спросила с порога кухни Эмили, пока Джулия возилась с плитой.

– Я экспериментирую с рецептами дома, прежде чем подавать что-то в ресторане. Эти печенья пока что недотягивают до приемлемого уровня. – Джулия подцепила с противня одну штучку. – Видишь? Это мадленки, они должны быть отчетливо выпуклыми с этой стороны. А у меня получаются слишком плоские. Думаю, я недостаточно долго охлаждала масло. – Она взяла Эмили за руку и положила ей на ладонь маленькую бисквитную ракушку. – Французы подают печенье мадлен именно так, волнистой поверхностью вниз, на манер лодочки. А у нас в Америке предпочитают подавать наоборот, ребристой стороной вверх. Вот так. – Она перевернула печенье. – Попробуй.

Эмили откусила кусочек и улыбнулась. Прикрыв рот рукой, она с набитым ртом прошамкала:

– Вы потрясающе готовите.

– Практика, практика и еще раз практика. Я с шестнадцати лет пеку.

– Классно, наверное, иметь такой талант.

Джулия пожала плечами:

– В этом нет моей заслуги. Я получила его от одного человека.

Временами ее выводило из себя, что она никогда не обнаружила бы в себе этот талант самостоятельно и что ее истинное предназначение открыл для нее другой человек. Ей приходилось снова и снова напоминать себе: не важно, каким образом она пришла к этому, важно то, на что она употребила свой дар, та любовь, которую он порождал, – вот что важно. Эмили явно собиралась уточнить, что Джулия имела в виду, поэтому та поспешно спросила:

– Ну как тебе твой первый полный день здесь?

Эмили сунула в рот остаток печенья и какое-то время была занята пережевыванием, потом произнесла:

– Я не очень понимаю одну вещь.

Джулия скрестила руки на груди и прислонилась к допотопному серо-зеленому холодильнику.

– Что это за вещь?

– Почему моя мама уехала отсюда? Почему не общалась ни с кем из здешних? У нее что, не было друзей? Какая она была?

Джулия опешила от неожиданности. Эмили многое предстояло узнать об этом городке и о том, что натворила ее мать. Впрочем, она, Джулия, рассказывать ей об этом точно не собиралась.

– Как я уже говорила, я не слишком хорошо ее знала, – тщательно подбирая слова, начала она. – Мы вращались в разных кругах, к тому же у меня тогда своих проблем хватало. Ты еще не поговорила с дедом? Это его ты должна спрашивать.

– Нет. – Эмили убрала со лба прядь коротких пушистых волос. Все в ней казалось до боли искренним. – Он весь день прячется у себя в комнате. Они что, с мамой не ладили? Вы думаете, она поэтому не хотела сюда возвращаться?

– Нет, я не думаю, что причина в этом. С Вэнсом невозможно не ладить. Присядь-ка.

Джулия обняла Эмили за плечи и повела из спальни-кухни в спальню-гостиную. В этой комнате располагалась единственная по-настоящему красивая вещь в ее квартире – ярко-синий двухместный диванчик, который подарила ей мать Стеллы; до того как переехать сюда, он стоял у нее в салоне в демонстрационном зале. Кроме него, в комнате имелся телевизор и колченогая этажерка, забитая сковородами и кастрюлями, которым не нашлось места в кухне. Когда Джулия переезжала сюда, большую часть вещей она оставила на складе в Балтиморе, с собой взяла только одежду да кухонную утварь, так что смотреть в квартире было толком не на что. Вся обстановка была незатейливой и спартанской, и это вполне ее устраивало. Смысла наводить уют все равно не было. Они уселись на диван, и Джулия продолжила: