Текст книги "На грани"

Отсутствие – Суббота, днем

От секса они перешли к любовной игре иного рода, на этот раз – к словесной, исследуя прошлое друг друга, словно то было тело возлюбленного, и каждый вопрос вызывал очередное откровение или желание подчиниться – занятие это было опаснее, чем секс, потому что труднее было определить, когда следует остановиться, чтобы сохранить чувство защищенности.

– Значит, ты так ему и не сказала?

– Нет.

– Ты не считала, что он имеет право знать?

– Я уже говорила тебе, что он уезжал. Что между нами все было кончено. Он бы потребовал, чтобы я сделала аборт.

– Ты в этом уверена?

– Уверена.

– А что бы ты почувствовала, если бы сейчас он все узнал?

– Каким образом?

– Да не знаю... каким угодно. Воскресным днем ты гуляешь с ней в парке, и навстречу вам по дорожке вдруг движется он с семейством. Поравнявшись, вы делаете вид, что не заметили друг друга, но он смотрит на тебя, потом на нее – и вот вам, пожалуйста; дочка, о существовании которой он ничего не знал!

– Ох-ох! Она совсем на него не похожа. А он никогда не отличался наблюдательностью.

Перевернувшись на спину, она устремила взгляд вверх, на потолок. Хоть солнце уже и перевалило за пик яркости и было не столь сокрушительно, жалюзи в комнате были еще спущены. Постель казалась призрачным ковчегом среди раскаленных волн зноя. Она наслаждалась редкостным ощущением физического комфорта, словно приподнятая в воздух в чьей-то гигантской надежной горсти.

– Так что это было? Секс? Вас так тянуло друг к другу?

– Наверно. Связь наша была очень сексуальной.

– Как сейчас?

– Нет. Не как сейчас. По-другому, – А как именно?

– Думаю, тут большую роль играло предвкушение. То, что мы никогда не знали, когда удастся встретиться. Собственно, в постели все было не так уж грандиозно. Но если ждать так долго, как ждала я, это было не столь уж важно.

– Думаешь, ты была в него влюблена?

Она представила себе, как медленно, один за другим, разжимаются пальцы этой горсти. Похоже на полет. И все прекрасно, если только не смотреть вниз. В таком положении она может делать или говорить что угодно. Даже самые горькие воспоминания сейчас не страшны.

– Влюблена? Не знаю, что означает это слово. Знаю только, что временами я не могла думать ни о чем другом. Каждый вечер я только и надеялась, что он освободится и позвонит. Это было как болезнь, недуг, от которого не хочешь избавиться. Наверное, это и есть влюбленность, думаю, что так.

– И тебя она пугала, эта болезнь?

– Временами. Временами он даже и не нравился мне, И сама я себе не нравилась. И в то же время я ощущала бешеную радость – радость жизни, радость... не знаю, как сказать... опрометчивости, что ли... как будто с цепи сорвалась. Раньше со мной такого не случалось... Словно вдруг наполниться жизненными соками!

Конечно, несмотря на всю надежность этой горсти, она знала, что может и сверзнуться вниз, упасть. Упасть может каждый, и это подстерегает всех и всегда. Уж сколько лет теперь она беспокоится не столько за себя, сколько за Лили. Сейчас же, паря во времени и пространстве, она ощущала себя не столько матерью, сколько любовницей. Она перешла некую грань, и чувство риска также вызывало радость. Именно за этим она и приехала сюда. Ей это стало ясно. С возвращением, Анна, думала она, с возвращением!

– Что же произошло потом? В конце?

– А-а, хороший вопрос! Раньше я считала, что это он все прекратил и искалечил мне жизнь. А теперь я в этом не уверена. Думаю, что мы оба как бы выдохлись, потеряли запал. Вернее, запал этот как-то сник. Я чувствовала, словно... не знаю, как выразить... Чувствовала себя какое-то время замаранной, что ли, оскорбленной, словно мне всучили негодную вещь и я потратилась на что-то, совершенно того не стоящее. Это меня просто с ума сводило. Но я это преодолела – постепенно.

– А он? Что чувствовал он?

– Понятия не имею. Когда через девять месяцев мы увиделись, он говорил, что чувствовал себя выпотрошенным, что очень скучал по мне – каждый час и каждую минуту. Но это его особое свойство – умение говорить собеседнику то, что тот желает услышать. Профессиональные навыки... Думаю, что для такого он слишком занят. Двое детей, много работы, светская жизнь. Он человек востребованный, столько людей вокруг его осаждают... Не могу поверить, чтобы для него стало так уж ощутимо отсутствие одного из них.

– И все же ты с ним переспала.

– Лишь потому, что все было кончено и я знала, что ничего не почувствую.

– Так и было?

– Совершенно. Странное такое ощущение. Помню, что, когда он ушел, я села в постели и взяла книгу... И зачиталась.

– А потом родилась Лили.

– Да. Потом родилась Лили.

– Это было намеренно? Она помолчала.

– Я не думала, что забеременела, – осторожно сказала она, чувствуя, что не совсем отвечает на вопрос, и в то же время понимая, что только так и может ответить, как другим, так и себе.

– И тебя не смущало то, как она зачата? То, что ты ничего при этом не чувствовала?

– Нет. Абсолютно не смущало. Наоборот, казалось, так оно и должно быть. Как будто теперь существуем я и она, а вовсе не я и он.

– Значит, теперь ты о нем больше не думаешь?

– Почти не думаю. Странно. По-моему, я даже и помню-то его смутно. Это было так давно, что вроде и не со мной.

– Похоже, что из этой схватки в конечном счете победительницей вышла ты.

– Думаешь? Больше я не воспринимаю это как схватку.

– Так и бывает при победе.

– А-а, что ж, запомню на будущее!

Она шевельнулась, и рука ее коснулась его плеча. На секунду она задержала ее в этом положении, ощущая теплую влажность его кожи и слабо предвкушая движение, с которым он сейчас придвинется к ней. Когда движения этого не последовало, она позволила пальцам прокрасться подмышку, нащупать там поросль его волос. Она тихонько потянула за волоски, ожидая, что вот сейчас он повернется к ней, чтобы в шутку ей отомстить, навалится на нее, пригвоздит своей тяжестью. Зной почти схлынул теперь, и можно было вновь заняться любовью. Их тела сцепятся сейчас, слипнутся, чтобы потом с чмоканьем оторваться друг от друга. Но он никак не отозвался.

Она ткнулась лицом ему под мышку, вдыхая резкий запах его пота. Волосы там были длинными и на удивление шелковистыми, как у ребенка, совсем не похоже на тугие завитки между ног. Она лизнула волосы под мышкой, лизнула на пробу, воображая, каким удовольствием будет получить такую же ласку от него, представляя, как губы его коснутся ее волос и спустятся ниже; представленное возбудило ее еще больше. Язык ее продолжал свое путешествие, оставляя на его груди, под рукой, тоненькую полоску слюны. Кожа его была здесь мягче, словно моложе. Припомнилась безупречная нежная кожа Лили, под мышками такая мягкая, будто еще не наросла окончательно. Она представила себе, как они лежат с Лили в постели, как Лили засыпает, а она тихонько, как перышком, проводит пальцем по дочкиной спинке, очерчивает контуры по-цыплячьи хрупкой лопатки, ползет дальше под мышку. Она слышит, как хихикает девочка, хихикает уже сонно, но требует повторения.

За эти шесть лет Анна совершенствовалась в искусстве касанья, поглаживанья. И все это время грань между чувственным и сексуальным была тонкой, как проблеск мысли, но плотной, как страсть. Она не понимала, как можно спутать одно с другим.

Но перейдя сейчас эту грань и вновь касаясь взрослого тела, она поражалась, сознавая, сколь многому научилась за эти годы. Насколько же сильнее она теперь чувствует, и, что приятнее всего, – чувство порождает она сама. Каким неодолимым эротизмом, как это стало ей ясно теперь, полнится подобная щедрость, которую раньше в романах, происходивших до Лили, она не ведала.

Его упорное нежелание отвечать на ласку лишь сильнее разжигало ее. Она скользнула рукой по его животу к члену, еле заметно напрягшемуся в предчувствии касанья. Ей хотелось длить и длить это касанье. В этом была одна из его привлекательностей как любовника – умение дать соблазнять себя, он не боялся ее желания и не смущался им. Возможно, и он с годами переменился, став таким, каким его сделали возраст и брак. Возможно, встретившись лет двадцать назад, они бы и вполовину не так сильно упивались друг другом. Но тянуло их не только к сексу – так же властно манили, соблазняли запретное, тайное, лишь слегка приоткрытое, влекущая откровенность незнакомцев. В блекнущем свете сумерек то, что они говорили друг другу, было не менее эротично, чем то, что они делали.

– Давай-ка перейдем к тебе, – сказала она и оперлась на локоть, чтобы видеть его лицо, в то время как пальцы ее продолжали шарить по его телу. – За какие это мерзкие секреты тебе требуется искупление? – Она легонько ткнула его под ребро. – Давай, выкладывай, а мы послушаем!

Глаза его распахнулись.

– Эй! – И потом: – Не прерывайся! Мне это нравится!

– Вот и отвечай тогда!

– Зачем это?

– Потому что теперь твоя очередь в исповедальне. Хочу подвергнуть тебя перекрестному допросу.

Он с улыбкой покачал головой.

– Предупреждаю, что я умею уходить от ответа. Под давлением я прибегну к помощи пятой поправки.

– Если не станешь отвечать, я перестану тебя гладить.

– Ладно, ладно, сдаюсь. – Он открыл глаза и теперь глядел вверх, прямо на нее. – Ты ведь уже все знаешь обо мне, Анна. Я женатый мужчина, которому не следовало бы здесь находиться, но который не находиться здесь не может. – Он улыбнулся. – Возможно, виновата в этом ты. Сначала – как его звали? – Крис, теперь я. Возможно, ты принадлежишь к типу женщин-сирен, своим пением заманивающих женатых мужчин на подводные рифы, а, как ты думаешь?

Она засмеялась, но оба они знали, что это не так. Настоящая сирена слышит только себя саму и совершенно глуха к пению других. А в голове у Анны какие только песни не запечатлелись.

– Ерунда! Ты просто хочешь опять вернуть разговор ко мне.

– Ладно. Тогда начинай ты. И скажи, что ты видишь.

Она собралась с мыслями.

– Вижу мужчину, которому все быстро надоедает, привыкшего получать то, что только ни пожелает, и потому желающего невозможного.

Он скривил лицо в гримасе.

– Хм... Ты хочешь перейти теперь к критическому разбору или по-прежнему ограничимся лестью?

Она улыбнулась, но продолжала:

– По-моему, больше всего меня интересует, как ты справляешься с чувством вины.

Он покачал головой.

– Чувство вины – это не моя стихия. Я сказал тебе об этом в первый же вечер. И никогда не была моей стихией, даже в детстве. Какой смысл чувствовать себя виноватым, если не веришь в раскаяние и в искупление, а я в них никогда не верил!

– Так все просто?

– Может, и не так, зато честно.

– Честно. Знаешь, ты, по-моему, злоупотребляешь этим словом.

Он слегка передернул плечами, будто подразумевая, что ответить на это можно было бы, но так как она ему не поверит, зачем отвечать?

Она предприняла новую попытку:

– Скажи мне вот что. Когда ты возвращаешься к ней после свидания со мной, ты как себя чувствуешь? Виноватым или нет? Возвращаешься таким же, как всегда?

Он подумал немного.

– Нет, не таким же, как всегда. Думаю, я становлюсь к ней более внимателен.

Она пожала плечами.

– На мой взгляд, это и есть чувствовать себя виноватым.

– Это потому, что ты не была в моей шкуре. Чувство это более сложное, чем просто чувство вины. Свидание с тобой как будто отдаляет меня от нее. Я ощущаю ее по-новому, немного другой, и мне это нравится.

– Значит, измены делают жену более привлекательной сексуально. Тебя они возбуждают, да?

– Это не исчерпывается сексом, – негромко сказал он.

Она помолчала секунду, глядя на него, ожидая продолжения, но продолжения не последовало. Было непонятно, оттого ли это, что ему нечего сказать, или же он не хочет с ней делиться.

– Где твоя рука? – весело осведомился он. – Ты почему-то прекратила соблазнять меня.

Она засмеялась, и ее пальцы, лежавшие на его груди, дрогнули, но с места не сдвинулись. В последние минуты оба они перешли какую-то грань. И каждый понимал это по-своему.

– Ну, а она? Знает, что ты треплешься в хвост и в гриву?

– Это утверждение или вопрос?

– Понимай как знаешь. Опасная игра, ей-богу.

– Знаешь, Анна, я не верю в то, что обсуждением можно прояснить все на свете.

Дело было не столько в том, что он сказал, сколько в том, как сухо это было сказано. Казалось, что где-то в самом средоточии его существа разверзлась маленькая пустота, аккуратное безвоздушное пространство. К ее удивлению, вместо того чтобы разозлиться, она почувствовала к нему даже какую-то нежность. Она сняла с его груди руку, но он поймал эту руку и вернул ее на прежнее место, крепко сцепив ее пальцы со своими.

– Послушай, говоря так, я не хотел тебя обидеть.

– Я и не обиделась, – твердо сказала она. – Но начать что-то, а потом вдруг прекратить – это нехорошо.

Он вздохнул.

– Ладно. Так что ты спросила?

– Знает ли она, что ты треплешься в хвост и в гриву?

Он секунду помолчал.

– Она знает, что раньше это было.

И опять она мысленно представила себе круг транспортера с саквояжами. Танец саквояжей, совершенно одинаковых, но с разными инициалами, любовно выгравированными на каждом. Девки Сэмюела. Она оказалась права.

Он помолчал, и после паузы:

– Но о тебе она не знает.

Кружение прекратилось, и ее саквояж замер под лучом контроля, и, улыбаясь, как Руби Киллер в камеру:

– Ну, а если б знала? И об этом знала? Он выдержал ее взгляд.

– Думаю, она бы испугалась.

Что-то внутри нее сжалось, потом расслабилось.

– Почему?

Он нахмурился. Она потянула руку, допытываясь:

– Нет, правда, почему?

– Ну прекрати, Анна! Ты же не дурочка. И, как и я, отлично понимаешь происходящее. Мы с тобой рискуем, и чем дольше это длится, тем опаснее становится игра.

– Но ты, по-моему, говорил, что тебе это не опасно.

– Было не опасно. Раньше.

– Но вчера...

– Вчера я сказал то, что, по моему мнению, заставило бы тебя передумать. Потому, что мы были далеко от дома, и потому, что я хотел, чтобы ты осталась. – Он помолчал. – Но раз уж мы разоткровенничались, признайся, что я сказал то, что ты тоже хотела бы услышать. Посмотри правде в глаза, Анна. Ты так же запуталась, как и я. Разве вчера ты осталась бы, скажи я тебе, что подумываю о разводе? Если бы завел разговор о взаимных обязательствах и походах в кино совместно с Лили, для того чтобы получше с ней познакомиться? Потому что тебе половина нужна не больше, чем мне вторая жена. По крайней мере, ты так думала. Мы думали одинаково. И потому ты так в это и втянулась не меньше моего, с чувством вины или же без него. Тут мы были равны, и потому это-то и было так приятно.

– А почему ты употребляешь прошедшее время? – спросила она в наступившей тишине.

Ответил он не сразу, а только крепче сжал ее пальцы своими и притянул к себе. Она не поддавалась, выжидая.

– Потому что истинный риск в том, что теперь я не знаю, чего мне больше хочется, – тихо сказал он. – И я не совсем уверен, что ты это знаешь.

Дома – Суббота, днем

Было восемь часов субботнего вечера, и погода была такой теплой, что мы решили поужинать в саду. Пол обнаружил в морозильнике цыпленка и сейчас экспериментировал с барбекю, в то время как я занималась салатами. Салаты мне удаются, так как от неспешного ритуала резки я получаю удовольствие.

В последнюю секунду к нам присоединился и Майкл с бутылкой шампанского. Было неясно, надеялся ли он отпраздновать тем самым возвращение Анны или же посчитал необходимым нас взбодрить. Так или иначе, шаг этот оказался правильным. Я видела, как он подошел к стоявшему у окна Полу и, приобняв его за талию, чмокнул в затылок. Пол сделал вид, что отстраняется, но я подглядела мимолетное движение его бедер навстречу возлюбленному.

После Пола Майкл подошел ко мне и вместо обычной улыбки приветствовал неуклюжим порывистым объятием. Я даже удивилась, насколько это меня растрогало. Анна говорила, что для Майкла Пол – это лишь второе сильное увлечение, но при всем его молодом задоре в юноше этом есть что-то глубоко домашнее, и гомосексуализм его даже кажется чем-то второстепенным по сравнению с его тяготением к домашнему уюту. Да и какой другой мужчина стал бы терпеть возле Пола эту его странную вторую семью и с легкостью мириться с ней? Не в первый раз я подумала, какой урон нашему женскому сообществу наносит отвратительный современный либерализм, потому что в другие времена таких гомосексуалистов насильно принудили бы к браку, отцовству и тайным гомосексуальным связям, притом совершенно не доказано, что подобная двойная жизнь не была бы предпочтительнее им самим. Неужто так, как сейчас, лучше? Вопрос этот, правда, чисто академический. Против природы не попрешь, и последнее слово всегда за сексом.

– Лили спит? – спросил меня Майкл, наливая шампанское.

– Только что уснула.

– Ну, как она?

Мы с Полом обменялись взглядом.

– Чувствует что-то не то, но делает вид, что все идет как надо, – осторожно сказал Пол. – А с другой стороны, она сегодня так наигралась и наплавалась, что не заснула, а просто вырубилась.

Это было правдой. День этот утомил Лили. Разрываясь между желанием поддержать для девочки нормальный режим и побаловать ее в качестве вознаграждения, мы задержались на аттракционах дольше, чем рассчитывали, испробовав с ней каждое развлечение, и некоторые – дважды. Пол выиграл для нее гигантских размеров панду, оказавшись самым ловким игроком в дартс (игру эту я с ним никак не ассоциировала), а сама Лили стала обладательницей большого шара для игры в панч-болл, сумев верно угадать число, выцарапанное на днище игрушечной утки. Когда мы покидали аттракционы, толпа заметно поменяла облик: родители с детьми, жующими сладкую вату, сменились шумными подростками, не знающими, куда деть захлестывающую их энергию. Лили так измучилась, что дай мы ей волю, она уснула бы прямо в машине. На обратном пути мы покупали рыбу с чипсами, а по возвращении смотрели с ней видео о девочке, которая помогла стае гусей найти дорогу домой. Из-за усталости перед сном она не мылась, но настояла на том, чтобы и я, и Пол рассказали ей по сказке. Анну она и словом не вспомнила; только перевернулась на живот и, поджав под себя ноги, сразу же отключилась. Когда я в последний раз пошла ее проведать, она крепко спала. Я не могла решить, почувствовать ли мне облегчение или беспокойство.

С шампанского мы перекинулись на вино, и я сходила наверх за фотографиями и объявлениями. Выложив все это на стол, я проследила за их реакцией.

– Ты что, вправду думаешь, что это может иметь отношение к тому, что она не приехала? – Было ясно, что Пола это не убедило.

– За отсутствием прочих объяснений думаю, что да. А что? Что ты сам считаешь?

Он покачал головой.

– Не представляю, чтобы она уехала, никому не сказав ни слова, в погоне за каким-то сомнительным приключением.

Я пожала плечами.

– Может, ей было неловко с нами делиться.

– Почему же неловко? – Держа в руках фотографию Анны, Майкл откинулся на спинку кресла, балансировавшего теперь на задних ножках.

– Ну, искать любовников по объявлениям дело не такое уж похвальное. Хвастаться тут нечем.

Пол улыбнулся.

– В вопросах секса, Эстелла, ты всегда была порядочным снобом.

Я рассмеялась:

– Очень любезно с твоей стороны так интерпретировать десятки лет моих неудач на любовном фронте. Ну, если даже это и снобизм, все равно не считаю, что о таких вещах Анне следовало бы кричать на всех углах!

– Ну почему же? – спокойно возразил Майкл. – Пол прав. В наши дни это совершенно узаконено – все эти объявления, брачные конторы. Их расплодилось великое множество. Мир полон одиноких людей с деньгами, но не имеющих времени. Объявления – это способ уловления в сети.

Уловления в сети. Какой-то смутно библейский оттенок. Сначала уловить в сети, потом – разбрасывать семя.

– Ты думаешь?

– Конечно. А потом – это забавно. Особенно вот таким способом. Выбираешь несколько заманчивых объявлений, звонишь и, если откликаются, оставляешь сообщение.

– Ты и сам так делал?

– Конечно, когда только что приехал в Лондон и не знал здесь ни души. Надо же было с чего-то начинать. Я и подумал, что с помощью «Гардиан» войду в круг интеллигентных геев.

– Ну и?..

Он покачал головой.

– Улов был вовсе не так богат, как я рассчитывал.

– Но ты с кем-то познакомился?

– Да, конечно. С двумя. Специалистом по Дальнему Востоку из Саррея – очень приятный был парень. И еще с одним, из Уондсволта. Второй был компьютерщиком. У него еще была отличная коллекция джазовых дисков. Вот только джаз меня не увлекал.

Стоявший рядом с ним Пол бросил на него ласковый взгляд.

– Но ты с ним перепихнулся?

– Нет. Для этого он был чересчур добропорядочен. И не гляди на меня так. Держу пари, что и ты оставлял такие сообщения пару-тройку раз в твои бурные годы! – Пол пожал плечами с намеренно уклончивым видом, и Майк весело ткнул его под ребро: – Вижу, вижу! И бьюсь об заклад, что уж ты-то своего не упустил!

Любовное подтрунивание. Угораздило же стать этому нечаянным свидетелем.

– Ничего подобного! Я даже не встретился ни разу ни с кем из них. Мне голоса их показались... чересчур...

– Ну да – не такими похотливыми, как ты рассчитывал! – хохотнул Майкл, вновь наполняя бокал Пола, а затем, склонившись ко мне, сделал то же самое с моим бокалом. Меня частично даже увлекала эта сцена – интересно было наблюдать оттенки их отношений. Анна была бы в восторге, все это очень ей подходит – выпивка, компания, поддразнивание, болтовня. Вспомнились давние наши вечера, когда у нас было больше времени и сил. Но Анны с нами не было, что и послужило причиной нашего здесь пребывания. Я покачала головой.

– Думаю, у женщин это не так. Для гомосексуалистов же это является своего рода охотой.

Пол благожелательно улыбнулся мне.

– Нет, дорогая Стелла, какая же это охота таким окольным путем! Охота предполагает азарт, действие. А это все слишком умозрительно.

– Ну, на каком-то этапе она прекратила болтовню и начала действовать. Разве не об этом говорят ее телефонные счета?

Счета я нашла в папке, после того как уложила Лили в постель. Счета на конец июня, где все время повторялся номер центральной справочной, а фунты так и летели, множась. Можно было различить три-четыре серии обзвонов – с конца мая и в июне. Где-то в середине июня звонки прекратились. А сейчас июль. Мы сидели, изучая счета.

– Кругленькая сумма выходит, ей-богу! – Майкл тихонько свистнул. – Неудивительно, почему в первые мои месяцы в Лондоне я постоянно был на мели. Но что доказывают эти счета – количество звонков или длительность разговоров, пустую болтовню?

– Второе, если опираться на мой собственный сегодняшний опыт. Но видите, что звонки прекращаются? Либо Анна устала слушать болтовню, либо на чем-то остановилась.

Пол передернул плечами.

– Говоришь, ты позвонила кому-то из парней, которым звонила она?

Я кивнула.

– И они еще отвечают?

– Не все. Некоторые отвечают.

– И какое у тебя от них впечатление?

– Довольно безнадежное.

– Не те мужчины, которыми Анна могла бы увлечься?

– Да уж. Впрочем, если только... – Я запнулась, подыскивая слова. – ...Если только она не дошла до какого-то отчаянного состояния. – Наступила пауза. – Я думаю, что ваш союз мог на нее так повлиять... заставить ее почувствовать себя более одинокой, обделенной, лишней...

– Мы старались окружить ее вниманием. – Пол моментально встал в позу обороняющегося. – И она знает, что ничего не изменится.

– И я это знаю. Я не обвиняю тебя. Я только... – По-моему, вы оба ошибаетесь, – вмешался Майкл, и голос его звучал спокойно и самоуверенно.

– В чем ошибаемся? – осведомилась я.

– Во всем этом деле. В Анне. По-моему, ни в каком она не в отчаянном состоянии. Просто она много об этом думала. —

– О чем думала?

– О мужчинах. О сексе. Пол задержал на нем взгляд.

– Что навело тебя на эту мысль? Качнувшись на кресле в обратную сторону,

Майкл положил фотографию на стол.

– Ну, во-первых, она стала больше заботиться о своей внешности. В последние месяцы экспериментировала с цветом волос, подсвечивала черноту...

– Правда? – вновь удивился Пол.

– Ага. И со мной это обсуждала. Какой оттенок ей подошел бы больше. Это ведь моя специальность – цвет, освещение... Ей нравился оттенок красного дерева. При определенном освещении красноватый отлив – это красиво. Она стала больше переодеваться, наряжаться, предпочитая не укрывать тело, а обнажать его. Словом, она стала явно соблазнительнее.

– Соблазнительнее? – задумчиво повторила я, пробуя на вкус это слово, от которого веяло какими-то резкими и пряными ароматами с привкусом хищности.

– Ага. – Он пожал плечами. – Именно соблазнительнее.

– И что же еще говорила она тебе, помимо соображений о цвете волос? – спросил Пол, и видно было, что он искренне заинтересован – не только тем новым, что ему открывалось в Анне, но и тем, что узнавал он о своем любовнике.

– Да ничего такого. Но ведь это же совершенно очевидно, разве не так? Лили подрастает. И при всей ее любви к дочери она не может этого не замечать. Думаю, ей понадобилось расправить крылья. Попытаться расправить их. И посмотреть, что из этого выйдет, получится ли опять.

И, услышав это, я вдруг отчетливо осознала, что, может быть, мы стали жертвой. Как раз слишком долгое знакомство с Анной, слишком хорошее знание ее сослужили нам плохую службу. Там, где мы видели женщину, в которой основополагающим были прошлые, старые раны и всеобъемлющая любовь к Лили, Майкл увидел личность, сумевшую сквозь все это прорваться, личность, возможно, направленную в будущее.

Пол нахмурился.

– Если не от нее, то откуда тебе это известно? Майкл улыбнулся.

– Знаешь, беда твоя в том, что ты думаешь, будто те, кто моложе, меньше понимают.

– Вовсе нет! – растерянно проговорил Пол. – Но какая наглость!

Майкл осклабился, радуясь тому, что загнал его в угол.

– Послушай, это все просто. В прошлом году я наблюдал, как то же самое происходило с Меган. Меган – это моя старшая сестра, – пояснил он мне. – Три года назад ее бросил муж, оставил с двумя малышами. Она была образцовой матерью, работала и по сторонам не глядела, но потом ей это надоело. Временами она чувствовала, что ей надо встряхнуться, пожить не только для детей, но и для себя, проверить, есть ли еще порох в пороховницах. Думаю, что подобное происходит и с Анной.

Мы оба молча обдумывали услышанное. Я Анну не видела с конца апреля, когда она приезжала ко мне – занятая работой, деятельная, она покупала одежду, а временами пребывала в отличном настроении и точно пьяная. Потом были несостоявшиеся телефонные разговоры или такие, где обе мы говорили кратко из-за работы, ее и моей. Может быть, она считала, что я ее не одобрю, или подозревала, что я со своей размеренной, устоявшейся жизнью не тот человек, с которым надо этим делиться. И то же самое относилось к Полу, занятому расширением дела и новым романом. Обнаруженные теперь в Майкле интуиция и сострадание к ближним сделают его для Пола еще более подходящей парой, обострят их отношения, добавив к ним пикантности, еще теснее сблизят их. Как ни странно предполагать подобное, но исчезновение Анны может повлечь за собой и положительные последствия.

– Так каковы наши выводы? – сказал Пол. – Расскажем ли мы все это полиции? А, Стелла?

– Не знаю. Да и что рассказывать? Ты прав. У нас нет доказательств того, что ее исчезновение как-то связано с этими объявлениями. А если даже и связано, как нам узнать, с которым из них? Зафиксированы десять или пятнадцать звонков. Их могло быть и сотни. Она могла откликнуться и как-то иначе, могла даже сама давать объявления. Мы можем отлавливать их неделями.

– Да, наверное. Если уж ты встал, Майкл, может, принесешь еще бутылку вина? Она там, на полке. И загляни в комнату Лили, проверь, спит ли.

Конечно. – Он собрал тарелки и направился в кухню и тут же вернулся.

Слушайте, ребята, у вас автоответчик включен? Мы с Полом переглянулись.

– Нет, – сказала я. – Я выключила его, когда просматривала сообщения. А что?

– Я это к тому, что, по-моему, в холле кто-то разговаривает.