Текст книги "Три"

Мне лучше многих других известно, какими обременительными могут быть это внимание и досужие домыслы. Когда я ушла от второго мужа и решила в мельчайших подробностях рассказать в этой самой колонке, как мы расстались, то оказалась в самом центре медийной бури. В течение двух недель я не могла и шагу ступить за порог своего дома, чтобы какой-нибудь выскочивший из‑за угла папарацци не попытался сфотографировать меня без макияжа. Я могу только посочувствовать тому, через что пришлось пройти этим Троим, как и восемнадцатилетней Зайнаб Фарра, которая десять лет назад чудом спаслась в авиакатастрофе, когда рейс 715 компании «Ройал Эйр» разбился при взлете в аэропорту Аддис-Абебы. Зайнаб, как и эти Трое, была единственным выжившим тогда ребенком. Как и эти Трое, она оказалась в центре круговорота, поднятого прессой. Недавно Зайнаб опубликовала свою автобиографическую книгу «Ветер под моими крыльями», где публично призвала оставить Троих в покое, чтобы просто дать им прийти в себя после чудесного спасения. «Они – не какие-то особенные или ненормальные, – пишет она. – Это просто дети. Пожалуйста, дайте им то, что необходимо сейчас в первую очередь: свободное пространство и время, чтобы восстановиться и справиться со всем тем, что им пришлось пережить».

И на этом – аминь. Мы должны быть благодарны счастливому расположению звезд, что они вообще как-то спаслись, а не терять попусту время, строя вокруг них какие-то нелепые теории тайного заговора или делая их предметом публичных сплетен на первых страницах газет. Трое, я приветствую вас и до глубины души надеюсь, что вы сможете обрести покой и справиться с последствиями трагедии, унесшей жизни ваших родителей!

Будем надеяться, что писаки по всему миру прислушаются к моим словам.

Невил Олсон, внештатный фотограф-папарацци из Лос-Анджелеса, был найден мертвым в своей квартире 23 января 2012 года. Хотя о странном характере его смерти сообщалось в газетах, рассказ его соседа, Стива Флэнегена, обнаружившего останки, публикуется впервые только сейчас.

Чтобы заниматься тем, чем Невил зарабатывал себе на жизнь, нужно быть человеком определенного склада. Я как-то спросил, не считает ли он это грязной работой – прятаться в кустах и ждать, пока можно будет сделать снимок того, что находится под юбкой у какой-нибудь восходящей звезды этого месяца, и он ответил, что просто делает то, что от него хочет публика. Он специализировался на всяких грязных вещах – типа фотографий, когда он снял, как Корина Санчес покупает кокаин в Комптоне. Каким образом он узнал, что она будет именно в это время именно в этом районе, он никогда не говорил – мне, по крайней мере. Он всегда уклонялся от ответа на вопрос, откуда получает информацию.

Как-то считалось само собой разумеющимся, что Невил немного странный. Нелюдимый отшельник. Я думаю, эта работа полностью соответствовала его личности. Я познакомился с ним, когда он переезжал в квартиру подо мной. В то время мы жили в жилом комплексе в Эль Сегундо, где комнаты квартир расположены на разных уровнях. Многие из тех, кто там жил, работали в LAX, так что народ приходил туда и уходил круглые сутки. Я тогда работал в прокате машин «Уан Тайм Кар Рентал», так что это место мне вполне подходило. Удобно. Жильцы дома менялись часто, и так уж вышло, что мы с Невилом в итоге задержались дольше остальных.

Я бы не сказал, что мы были близкими друзьями или что-то такое, но если встречались случайно, то останавливались потрепаться. Я никогда не видел, чтобы к нему кто-то приходил, никогда не видел его с женщиной – ни разу! – или с парнем. Он казался каким-то бесполым, асексуальным. Через пару месяцев после переезда сюда он спросил, не хочу ли я заглянуть к нему и «познакомиться с его соседями по комнате». Я подумал, что, возможно, он пригласил кого-то жить к себе, чтобы легче было платить за жилье, так что сказал «да, конечно». Просто любопытно было взглянуть, что за человек может с ним ужиться.

Когда я первый раз зашел к нему в квартиру, меня чуть наизнанку не вывернуло. Блин, как же там воняло! Даже не знаю, как точнее описать этот запах: думаю, смесь тухлой рыбы и завонявшегося мяса. А еще там было жарко и темно – шторы задернуты, а свет не включен. «Что за хрень?» – подумал я. А потом заметил в углу комнаты какое-то движение – похоже, большая темная тень двигалась прямо в мою сторону. Сначала я не понял, что это такое, а затем рассмотрел громадную отвратительную ящерицу. Я заорал, а Невил принялся хохотать как невменяемый. Он ждал такой реакции. Чтобы как-то успокоить меня, он сказал:

– Не волнуйся, это просто Джордж.

Больше всего в тот момент мне хотелось побыстрее убраться оттуда, но, понимаете, я не хотел показаться неженкой. Поэтому я спросил, какого черта Невил делает с этой тварью в квартире, а он только пожал плечами и ответил, что у него таких долбаных зверюг три штуки, – это вараны, из Африки, что ли, или еще откуда, – и бо́льшую часть времени он не держит их в клетках или аквариумах, а выпускает побегать. Он сказал, что они на самом деле очень сообразительные:

– Умные, как свиньи или собаки.

Я спросил, не опасны ли они, и он показал мне рваный шрам на запястье.

– Тут содран здоровый лоскут кожи, – объяснил он, как будто гордился этим. – Но обычно они спокойные, если, конечно, с ними правильно обращаться.

Когда я спросил, чем они питаются, он ответил:

– Крысятами. Живыми. Я покупаю их оптом. Представляете себе, что это за работка – торговец крысятами?

Тут он принялся разглагольствовать о том, что некоторые люди категорически против того, чтобы кормить варанов грызунами, а я все это время продолжал следить за этой штукой. И молился, чтобы она ко мне особенно не приближалась. Но это было еще не все: в спальне он держал коллекцию змей и пауков. Там повсюду стояли аквариумы. Невил долго рассказывал мне, что тарантулы – это самые лучшие домашние любимцы. Потом мне сказали, что он спекулировал животными.

Через пару дней после «черного четверга» он постучал в мою дверь и сказал, что уезжает из города. В основном его работа была сосредоточена в Лос-Анджелесе, но время от времени ему приходилось выезжать отсюда. Это был первый раз, когда он попросил меня присмотреть за его «приятелями».

– Я покормлю их перед отъездом, – сказал он.

Еще он сказал, что его может не быть дня три, но с ними все будет в порядке. Он попросил следить за уровнем воды и поклялся, что вараны будут надежно заперты. Обычно он не рассказывал мне о своих командировках, но в тот раз сказал, куда едет, потому что у него были большие шансы оказаться в полном дерьме.

Он сказал, что склоняется к тому, чтобы нанять чартерный вертолет, планирует слетать в Майами, в больницу, где лежит Бобби Смолл, и попробовать сфотографировать мальчишку. Еще сказал, что делать это нужно быстро, потому что парня скоро перевезут в Нью-Йорк-сити.

Я спросил, каким образом, черт возьми, он думает пробраться туда, – из того, что я видел в новостях, охрана в больнице была очень серьезная, – но он только улыбнулся в ответ и сказал, что специализируется как раз на таких вещах.

Его не было только три дня, так что мне не понадобилось заходить в его квартиру. Я как раз возвращался домой со своей смены и видел, как он вылазит из такси. Выглядел он хреново. Его по-настоящему трясло, как будто он заболел. Я спросил, был ли он крутым парнем и удалось ли ему получить снимок того мальчика. Он не ответил, но при этом выглядел так плохо, что я пригласил его выпить. Он кивнул и сразу направился ко мне наверх, даже не заглянув к себе, чтобы проверить, как поживают его рептилии. Было видно, что он хочет хоть с кем-то поговорить, но слова застревали у него в горле. Я налил ему рюмку, и он залпом выпил. После этого я дал ему пиво, потому что крепкие напитки у меня закончились. Он быстро выпил пиво и попросил еще. Залпом выпил и второе.

Алкоголь начал действовать, и постепенно он выложил мне, что сделал. Я думал, что он расскажет, как переоделся носильщиком, чтобы пробраться в больницу, или еще что-нибудь в этом роде; может быть, он просочился туда через морг – в стиле какого-нибудь второсортного боевика. Но все оказалось еще хуже. Разумнее. Но хуже. Он поселился в отеле рядом с больницей с легендой, фальшивым удостоверением и акцентом, которым уже пользовался раньше, – бизнесмен из Великобритании, прибывший в Майами на конференцию. Он сказал, что делал то же самое, когда Клинт Маэстро, солист группы «Космические ковбои», перебрал наркотиков. Именно так ему удалось тогда получить снимки совершенно изможденного Клинта в больничной сорочке с завязочками на спине. Это было просто. Он купил дополнительный инсулин и сделал себе инъекцию. Я даже и не знал, что он был инсулинозависимым, хотя откуда мне было это знать? Он свалился в баре, но успел дать понять бармену или кто там был рядом в этот момент, что его нужно отправить в ближайшую больницу. После этого он отключился.

В отделении первой помощи Невилу поставили капельницу, но чтобы его все-таки поместили в стационар, он разыграл приступ эпилепсии. Он мог и умереть, но рассказал мне, что не в первый раз делал подобные вещи и на такой случай у него в носке всегда была пара маленьких пакетиков с сахаром, чтобы привести себя в порядок. Это был свого рода modus operandi для него. Он рассказывал, что передвигаться в таком состоянии было настоящее мучение (после «приступа» ему дали валиум, и он, после того как сам себе сделал укол, все равно чувствовал себя ужасно).

Я спросил, удалось ли ему попасть туда, где держали мальчика, и он ответил, что нет, это был облом. Сказал, что даже близко к отделению, где лежал Бобби, не подошел, потому что охрана там была очень строгая.

Но когда уже потом была найдена его фотокамера, оказалось, что он все-таки попал в палату того мальчика. Там был снимок Бобби, сидевшего на кровати и улыбавшегося прямо в объектив, как будто он позировал для семейной фотографии или чего-то такого. Должно быть, вы видели это фото. Эта утечка произошла через кого-то из команды коронера. Этот снимок меня вроде как напугал.

Выпив третье пиво, он сказал:

– Нет смысла, Стив. Во всем этом нет никакого смысла.

Я переспросил:

– О чем это ты?

Но он как будто и не слышал меня. Я тогда не понял, что он имел в виду, черт побери! Потом он ушел.

После того случая я совсем замотался на работе. Повсюду бушевал этот рвотный вирус, и у нас почти все заболели. Я работал по две смены и половину времени чувствовал себя наполовину мертвым. Это потом я сообразил, что прошла уже неделя с тех пор, как я в последний раз видел Невила.

А затем один парень, который жил рядом с Невилом, только в другом крыле, мистер Патинкин, спросил у меня номер телефона нашего коменданта – сказал, что у него какие-то проблемы с канализационным стоком. И что из квартиры Невила, похоже, идет запах.

Думаю, именно в тот момент я и понял: что-то случилось! Поэтому я спустился и постучал в его дверь. Был слышен только приглушенный звук работающего телевизора и больше ничего. У меня до сих пор оставался его ключ, но потом я сильно пожалел об этом – нужно было сразу позвонить в полицию. Мистер Патинкин пошел со мной. После этого ему пришлось обращаться к врачу, чтобы справиться с психологической травмой, а мне все еще снятся кошмары. Внутри было темно, но прямо с порога я увидел Невила, который, расставив ноги, сидел на полу у стены, как будто сполз вниз. Было что-то неестественное в его фигуре. Потому что отсутствовали куски мяса.

Потом нам сказали, что он умер от передозировки инсулина, однако вскрытие показало, что он, вероятно, был еще жив, когда они начали его… ну, вы поняли.

Это была громкая новость. «Мужчина заживо съеден домашними ящерицами и пауками». После эту историю раздули до того, что тарантулы опутали паутиной все его тело, а гнездо свили внутри грудной клетки. Полный бред. Могу твердо сказать, что все пауки сидели по своим террариумам или как они там правильно называются. А обглодали его вараны.

Забавно, что он все-таки попал в выпуски новостей. Как это можно назвать? Ирония судьбы. Вокруг его квартиры крутились такие же парни, как он сам, которые пытались сделать редкий снимок. На день эта история вытеснила с первых страниц газет чудеса со спасением Троих. Но потом ее еще раз откопали, и случилось это, когда тот проповедник заявил, что это было еще одним знаком, предупреждающим о приближении конца света: животные обращаются против людей.

Единственное, что помогает мне как-то справляться с этой жуткой историей, это мысль, что, возможно, сам Невил хотел уйти из жизни как-нибудь так. Он все-таки любил этих долбаных ящеров.

Часть 2
Конспирология: январь-февраль

Бывшая прихожанка церкви Спасителя, где пастором Лен Ворхис, Реба Луис Нейлсон называет себя лучшей подругой Памэлы Мэй Доналд. Она по-прежнему живет в округе Саннах в Южном Техасе, где является координатором местного Христианского центра женщин-сурвивалисток. Она категорически утверждает, что никогда не была членом секты памэлистов пастора Ворхиса, и согласилась поговорить со мной, чтобы «все знали, что тут живут хорошие люди, которые не хотели, чтобы с этими детьми случилось что-то нехорошее». Я несколько раз говорила с Ребой по телефону в июне-июле 2012 года и составила из фрагментов этих разговоров ряд подборок.

Первой об этом мне рассказала Стефани. Она плакала по телефону и практически не могла говорить.

– Это Пэм, Реба, – наконец произнесла она, когда немного успокоилась. – Она была в самолете, который разбился.

Я сказала, чтобы она не говорила глупостей, что Пэм в Японии навещает свою дочку и во Флориде ее быть не могло.

– Не в том самолете, Реба. А в японском. Сейчас его как раз в новостях показывают.

Сердце мое ухнуло куда-то в пятки. Я, конечно, слышала о крушении японского самолета, так же как и о других, – один разбился в каком-то труднопроизносимом месте в Африке, а второй, полный английских туристов, упал в море в Европе, – однако мне и в голову не могло прийти, что Памэла была в одном из них. Все это просто ужасно. В какой-то момент все самолеты в мире вдруг как будто посыпались с неба на землю. По каналу «Фокс» передавали про авиакатастрофу, как вдруг диктор оборвал себя на полуслове и заявил:

– Как нам только что сообщили, разбился еще один самолет…

Мой муж Лорн сказал, что ему эти новости уже стали напоминать какую-то бесконечно повторяющуюся кульминационную фразу.

Я спросила Стефани, рассказала ли она об этом пастору Лену, и она сказала, что пробовала позвонить на его ранчо, но Кендра, как всегда, отвечала очень неопределенно насчет того, когда он появится, а по сотовому он не отвечал. Я положила трубку и побежала к телевизору, чтобы самой посмотреть выпуск новостей. Позади Мелинды Стюарт (это моя любимая ведущая на канале «Фокс», женщина, которую легко представить подругой, пьющей с вами кофе) были показаны две большие фотографии: на одной была Пэм, а на другой – тот маленький еврейский мальчик, который выжил после катастрофы во Флориде. Мне не хотелось думать, что бы сама Пэм сказала об этом фото, которое, похоже, было взято из ее паспорта и смахивало на снимки преступников анфас и в профиль, которые делает для себя полиция. Внизу экрана располагалась бегущая строка, прокручивавшая одну и ту же фразу: «В катастрофе японской компании «Сан Эйр» погибло 526 человек. На борту находилась одна гражданка Соединенных Штатов, уроженка Техаса Памэла Мэй Доналд».

Я просто сидела там, Элспет, смотрела на фотографию и читала эти слова, пока до меня окончательно не дошло, что Памэла действительно ушла от нас. Симпатичный мужчина-следователь – зовут его Эйс, фамилию не помню – из телевизионного шоу про авиакатастрофы, которое любит смотреть мой Лорн, вышел на связь из Флориды и сказал, что окончательно говорить пока рано, но не похоже, что к этому делу могут иметь отношение террористы. Мелинда спросила, не думает ли он, что эти аварии могли быть следствием каких-то природных факторов или, возможно, «рукой Всевышнего». Должна вам сказать, Элспет, что эти слова мне совершенно не понравились! Намекать, что нашему Господу больше делать нечего, как сбивать самолеты в воздухе! Руку к этому мог приложить только Антихрист. От возмущения я еще долго не могла сдвинуться с места, а потом они показали съемки с воздуха, какой-то домик, который показался мне знакомым. Потом я поняла, что это был дом Пэм, только с воздуха он казался меньше, чем на самом деле. И тогда я вспомнила о муже Памэлы, Джиме.

Я с Джимом никогда особенно не пересекалась. По тому, как Пэм говорила о нем благоговейным шепотом, можно было бы решить, что он у нее какой-нибудь гигант под два метра, но оказалось, что он ненамного выше меня. Не хотела этого говорить, но я всегда подозревала, что он любитель распускать руки. Синяков у Пэм или чего-то такого мы, правда, никогда не видели. Но было странно, что он все время ведет себя так, будто старается запугать. Если бы мой Лорн хоть раз повысил на меня голос… В общем, хоть я и считаю, что мужчина действительно должен быть главой дома, но должно же быть какое-то взаимное уважение, верно? Впрочем, ни один человек на свете не заслуживает того, что пришлось пережить Джиму, и я понимала, что мы должны что-то сделать, чтобы помочь ему.

Лорн был на заднем дворе, он проводил инвентаризацию консервированных фруктов и обновлял наши запасы продуктов. «В таких вопросах внимание не может быть излишним», – часто говорил он, имея в виду вспышки на солнце, всеобщую глобализацию и суперураганы, о которых все постоянно говорят, а мы не собираемся допустить, чтобы такие вещи застали нас врасплох. Кто знает, когда Иисус призовет нас присоединиться к нему?

Я рассказала мужу о том, что Пэм была в японском самолете. Они с Джимом работали на заводе B&P, и я сказала, что он должен пойти к Джиму и узнать, не нужно ли чего. Лорн заколебался – они не были близкими друзьями, работали в разных подразделениях, – но все равно пошел. А я решила, что мне лучше остаться дома и сообщить о случившемся всем остальным.

Первым делом я позвонила на сотовый пастору Лену. Меня сразу переадресовали на голосовую почту, но я оставила ему сообщение. Он тут же мне перезвонил, и по его дрожащему голосу стало понятно, что от меня он услышал эту новость впервые. Мы с Пэм дольше всех остальных были членами «внутреннего круга», как он любил выражаться. Перед тем как пастор Лен и Кендра приехали в округ Саннах, – а было это, ох, уже пятнадцать лет назад! – я была членом Новой церкви Откровений в Денхэме. По воскресеньям и средам я также всегда ездила (а это не близко, полчаса в один конец) на изучение Библии, потому что не могла следовать вере протестантов и согласиться с либеральными взглядами на гомосексуализм. Поэтому вы можете себе представить, как я приободрилась, когда в город приехал пастор Лен и возродил старую лютеранскую церковь, которая уже очень долго стояла пустой. Тогда еще я не слышала его радиошоу. Первым делом мне бросились в глаза его афиши. Уж он-то знает, как привлечь внимание к делам Божиим! Каждую неделю он вывешивал баннер с новым сообщением типа «Любите азартные игры? Что ж, ставка дьявола – человеческие души», «Господь не верит в атеистов, следовательно, атеисты не существуют» – эти два понравились мне больше всех. Этому человеку я простила даже тогда, когда он показал картинку Библии с торчащей из нее антенной, как у мобильного, и надписью «Аппарат для спасения твоей души», хотя и считала это слишком уж вычурным. Прихожан у пастора Лена поначалу было немного, и именно там я по-настоящему познакомилась с Пэм, хотя, конечно, и раньше встречалась с ней на собраниях родительского комитета в школе – ее Джоани была старше моих на два года. Мы с ней, разумеется, не общались с глазу на глаз по любым вопросам, но никто не мог сказать, что она была плохой христианкой.

Пастор Лен сказал, что хочет на следующий день вечером собрать людей, чтобы помолиться за упокой души Памэлы, и, поскольку Кендра в очередной раз слегла с мигренью, попросил меня обзвонить всех членов группы по изучению Библии и пригласить их прийти. Тут вернулся раздраженный Лорн и сказал, что дом Джима окружен фургонами телевизионщиков и корреспондентов, а изнутри никто не отзывается. Ну, я, конечно, рассказала все это пастору Лену, и тот сказал, что наш христианский долг – помочь Джиму в трудную минуту, несмотря на то что он не был прихожанином церкви. Пэм никогда не распространялась по этому поводу. Мой Лорн каждое воскресенье ездил вместе со мной, хотя и не присоединился к группе изучения Библии или кружку исцеляющих молитв, и Пэм, должно быть, было бы жутко сознавать, что теперь ее мужу предстоит одному противостоять на земле гневу Антихриста, а затем вечно гореть в аду.

А потом я подумала, не собирается ли дочь Памэлы, Джоани, приехать домой. Ее не было уже два года, но, когда она еще училась в школе, между ней и Джимом произошла какая-то размолвка. Ему не нравился ее парень. Мексиканец. Или, думаю, наполовину мексиканец. Из‑за этого в семье произошел раскол. И я знаю, что Памэла тяжело переживала это. Когда я начинала говорить о своих внуках, она всегда становилась задумчивой. Обе мои девочки вышли замуж сразу после школы и поселились неподалеку от меня. Поэтому-то Пэм и полетела в Японию. Она жутко скучала по Джоани.

Сегодня было уже поздновато, так что пастор Лен сказал, что мы поедем навестить Джима завтра рано утром. О, когда на следующий день в восемь он заехал за мной, то выглядел очень элегантно! Никогда этого не забуду, Элспет. Костюм и красный шелковый галстук. Но тогда он постоянно следил за своим внешним видом – прежде чем впустил в душу дьявола. Не хотела этого говорить, но, к сожалению, о Кендре я сказать такого не могу. Они с пастором Леном и внешне совсем не подходили друг другу. Она была худая, как грабли, всегда неряшливая и какая-то изможденная. Меня удивило, что в тот день Кендра поехала с нами, – обычно она всегда находила какую-нибудь отговорку. Не скажу, что она была высокомерной… просто всегда держала дистанцию; эта рассеянная улыбка на лице, проблема с нервами. А правда, что она закончила в одном из этих… как их… приютах для душевнобольных? Они уже, по-моему, как-то иначе называются. Учреждения – вот, никак не могла вспомнить это слово. Я все время думаю, что это настоящее благословение Господне, что у них не было детей. По крайней мере, они не испытали горя и боли, что мать их стала слабоумной. Лично я думаю, что подтолкнули ее к этому слухи о пасторе Лене и его любовнице. Но давайте сразу уточним, Элспет: что бы я ни думала насчет того, что пастор сделал потом, сама я в эти грязные сплетни не верю.

Коротко помолившись, мы поехали прямо к дому Пэм и Джима. Он находится на Севен-Соул-роуд, и на подъезде к нему по обе стороны улицы выстроились фургоны и машины представителей прессы, перед калиткой стояли репортеры и операторы, курили и болтали между собой.

– Боже, – сказала я пастору Лену, – как же мы сможем пройти к Пэм?

Но пастор Лен отвечал, что мы здесь по делу Господнему и никто не сможет помешать нам выполнить свой христианский долг. Когда мы остановились перед воротами, к нам ринулась свора людей с камерами, задавая вопросы типа: «Вы друзья Пэм? Что вы чувствуете в связи со случившимся?» Они фотографировали нас и снимали на видео. Тогда я поняла, через что приходится проходить всем этим несчастным знаменитостям.

– А вы как думаете, что я должна сейчас ощущать? – в свою очередь спросила я у молодой женщины со слишком толстым слоем макияжа, которая во всей этой толпе была самой бойкой и настойчивой.

Пастор выразительно взглянул на меня, как будто хотел сказать: «Позвольте мне говорить с ними», но этих людей просто необходимо было поставить на место. Пастор Лен сказал им, что у нас миссия, мы пришли помочь мужу Пэм в эту тяжелую минуту и он обязательно выйдет и сделает заявление, как только убедится, что Джим держится и справляется с постигшим его горем. Это, похоже, уняло пыл журналистов, и они вернулись к своим автомобилям.

Шторы были задернуты, и мы постучали в переднюю дверь, но нам никто не ответил. Пастор Лен обошел дом со стороны заднего двора и, вернувшись, сказал, что там та же история. Потом я вдруг вспомнила, что Пэм держала запасной ключ под цветочным горшком рядом с задней дверью – на случай если замок случайно захлопнется. Так мы и попали в дом.

Какой там стоял запах! Он просто сразу бил в нос. Он был такой тяжелый, что Кендра побледнела. А затем раздался визг, и через коридор к нам ринулась Снуки. У Пэм случился бы инфаркт, если бы она увидела свою кухню в таком состоянии. Ее не было всего два дня, но тут как будто бомба взорвалась. Разбитый стакан на стойке, окурок сигареты, брошенный в одну из лучших фарфоровых чашек, принадлежавших еще матери Пэм. Джим не выгуливал Снуки все это время, и на красивом линолеуме Пэм повсюду были видны «собачьи мины», как их называет мой Лорн. Должна быть с вами откровенна, Элспет, поскольку верю, что всегда нужно говорить только правду: никто из нас не любил эту собаку. Несмотря на то что Пэм купала ее по сто раз на день, от ее кожи все равно исходил этот тошнотворный запах псины. И глаза ее всегда были покрыты какой-то пленкой. Но Пэм обожала ее, и, глядя, как та обнюхивает наши ботинки и жалобно смотрит на нас в надежде, что вот сейчас придет Пэм… в общем, у меня сердце кровью обливалось.

– Джим? – позвал пастор Лен. – Вы здесь?

Было слышно, что работает телевизор, так что, проверив кухню, мы направились в гостиную.

Увидев его, я едва не закричала. Джим сидел в своем любимом кресле, а на коленях у него лежало охотничье ружье. Окна были занавешены, в комнате стоял полумрак, и на мгновение мне показалось, что он… А потом я заметила, что рот его открыт и он похрапывает. Пол вокруг был буквально устелен бутылками из-под спиртного и пивными банками, а в воздухе висел тяжелый дух алкоголя. В округе Саннах у нас сухой закон, но спиртное всегда можно найти, если знать, где искать. А Джим это знал хорошо. Не хотела это говорить, Элспет, но я действительно не знаю, что бы он мог натворить, если бы не отключился. А что, если бы он начал в нас палить? Пастор Лен раздвинул шторы, распахнул окно, и при свете я увидела, что брюки у Джима спереди мокрые.

Пастор Лен взял все в свои руки – я знала, что он это сделает. Он осторожно забрал ружье с колен Джима и потряс его за плечо.

Джим дернулся и непонимающе уставился на нас; глаза у него были краснее, чем ведро поросячьей крови.

– Джим, – сказал пастор Лен, – мы только что узнали о Пэм. Мы здесь, чтобы помочь вам. Если мы можем что-то для вас сделать, только скажите.

Джим пренебрежительно фыркнул.

– Можете. Проваливайте отсюда.

Я так и обомлела. Кендра издала какой-то непонятный звук, похожий на смех, – наверное, просто была в шоке.

Но пастора Лена это вовсе не обескуражило.

– Я понимаю, что вы расстроены, Джим. Но мы здесь, чтобы помочь вам. Поддержать вас в беде.

И тут Джим расплакался. Все тело его содрогалось от рыданий. Что бы они там сейчас ни говорили насчет пастора Лена, Элспет, но нужно было видеть, как он тогда обращался с Джимом. С неподдельной добротой. Потом он увел его в ванную, чтобы привести в порядок.

Мы с Кендрой еще постояли немного, затем я толкнула ее локтем, и мы взялись за работу. Убрали в кухне, собрали в совок собачье дерьмо, хорошенько отдраили кресло. Все это время Снуки следила за нами своими большими глазами.

Пастор Лен привел Джима обратно в гостиную, и, хотя теперь от того пахло уже намного лучше, слезы его еще не высохли. Он все продолжал и продолжал всхлипывать.

Пастор Лен сказал:

– Если вы, Джим, чувствуете себя лучше, мы бы хотели помолиться о Пэм вместе с вами.

Я ожидала, что Джим снова обругает его, и могу поклясться, что, как я видела, пастор Лен ждал того же самого. Но этот человек был сломлен, Элспет. Просто порван пополам, и позже пастор Лен объяснил, что таким образом Иисус показывает, что нам необходимо впустить его в свою душу. Но для этого ты должен быть готов. Я это видела уже тысячу раз. Например, когда мы молились за кузена Стефани, Лонни, у которого было заболевание двигательных нейронов. Тогда это не сработало, потому что он не пустил Господа в свое сердце. Даже Иисус не может работать с пустым сосудом.

Поэтому мы опустились на колени прямо рядом с диваном в окружении пустых пивных банок и начали молиться.

– Впустите Господа в свое сердце, Джим, – сказал пастор Лен. – Он поможет вам. Он хочет стать вашим спасителем. Вы чувствуете его?

Это была прекрасная картина. С одной стороны был человек, раздавленный горем так, что рыдал до беспамятства, а с другой – Иисус, готовый принять его в свои объятия и снова вернуть к жизни!

Мы просидели с Джимом еще минимум час. Пастор Лен все время повторял:

– Вы теперь часть нашей паствы, Джим, мы все в вашем распоряжении, равно как и Иисус готов помочь вам.

Я чувствовала, как при этих словах по щекам катились слезы.

Пастор Лен помог Джиму снова усесться в кресло, и по его лицу я поняла, что пришло время вернуться к вещам практическим.

– А теперь, Джим, – сказал пастор Лен, – мы должны подумать о похоронах.

Джим промямлил что-то невнятное насчет того, что этим занимается Джоани.

– А вы не собираетесь полететь туда, чтобы привезти Пэм обратно? – спросил пастор Лен.

Джим покачал головой, и глаза его забегали.

– Она оставила меня. Я просил ее не ехать, но она меня не послушала.

Неожиданно раздался громкий стук в дверь, и мы все вздрогнули. Толпа этих проклятых репортеров подвалила прямо к дому!

Мы слышали, как они выкрикивали:

– Джим! Джим! Что вы думаете о послании?

Пастор Лен вопросительно взглянул на меня и спросил:

– О каком послании они говорят, Реба?

Но я, конечно, понятия не имела.

Пастор Лен поправил галстук.

– Я сейчас пойду и разгоню этих стервятников, Джим, – сказал он.

Джим поднял голову, и бегающий взгляд на его лице сменился выражением глубокой благодарности.

– А Реба и Кендра тем временем приготовят вам что-нибудь поесть.

В тот момент я была рада заняться хоть чем-нибудь, Элспет. Пэм, да благословит Господь ее душу, оставила для Джима массу еды, все было аккуратно расставлено в холодильнике, так что приготовить было совсем не сложно – только достать и сунуть в микроволновку. Кендра мало чем помогала мне: она взяла на руки собаку и принялась что-то шептать ей на ухо. Так что мне самой пришлось доубирать беспорядок в гостиной, а потом еще и убеждать Джима съесть мясной пирог в высокой форме, который я выложила для него на поднос.