Текст книги "Две недели на соблазнение"

Глава 3

Дамские комнаты – рассадники несовершенств. Утонченным леди не стоит задерживаться там.

«Трактат о правилах поведения истинных леди»

Безусловно, во всем Лондоне не сыскать места интереснее, чем балкон бального зала.

«Бульварный листок». Октябрь 1823 года

– Я думала, что этот сезон закончился и мы покончили с балами! – Джулиана плюхнулась на кушетку в маленькой передней дамской комнаты Уэстон-Хауса и испустила страдальческий вздох, протянув руку, чтобы помассировать стопу через тонкую бальную туфельку.

– По идее ему уже пора закончиться. – Ее ближайшая подруга Марианна, новоиспеченная герцогиня Ривингтон, приподняла край изысканного голубого платья и осмотрела место, где оборвалась кайма. – Но поскольку заседания парламента продолжаются, то и сезонные балы вовсю продолжаются. И каждой хозяйке хочется, чтобы ее осенний бал был торжественнее и ярче предыдущего. А тебе некого винить, кроме себя самой.

Джулиана снова вздохнула.

– Откуда мне было знать, что Калли затеет ради меня увеселительную революцию?

Кальпурния, сестра Марианны, решила ввести Джулиану в лондонское общество еще весной, а с приходом лета взялась за дело; более того, вереница балов и других светских развлечений удерживала в городе Джулиану и других дам высшего света даже после окончания сезона. Цель Калли была ясна: быстро и удачно выдать Джулиану замуж. А той просто хотелось пережить все это.

Жестом подозвав к себе юную служанку, Марианна достала из сумочки катушку ниток и протянула ее девушке, а та тотчас присела на корточки, чтобы устранить повреждение на платье.

Немного помолчав, Марианна заметила:

– Тебе еще повезло, что удалось отказаться от приглашения на Оранжевую феерию леди Дэвис на прошлой неделе.

– Она это так не называла…

– Ха! Видела бы ты ее дом! Это какой-то взрыв цвета, причем не слишком приятный. Там все оранжевое – одежда, цветочные композиции, новая ливрея слуг… и даже еда.

– Еда? – Джулиана сморщила носик.

Марианна кивнула.

– О, это было ужасно! Все было морковного цвета. Пиршество для кроликов. Скажи спасибо, что ты плохо себя чувствовала.

«Интересно, – подумала Джулиана, – что сказала бы леди Дэвис, считающая себя столпом высшего лондонского света, если бы я приехала к ней вся в царапинах после своего приключения с Грейбхемом неделю назад?»

Она улыбнулась при этой мысли и принялась поправлять прическу. Снова улыбнувшись, заметила:

– А я-то думала, что ты, став герцогиней, избавилась от необходимости бывать на этих приемах.

– Я тоже так думала. Но Ривингтон говорит иначе. Точнее, вдовствующая герцогиня говорит иначе. – Марианна вздохнула и добавила: – Ох, такая жизнь – это ужасная пытка. Впрочем, погоди, когда-нибудь ты сама все узнаешь.

Но Джулиана в этом сомневалась. И сейчас ей вспомнился один из ее разговоров с герцогом Лейтоном. Это произошло на балу, и он тогда наткнулся на нее в одной из комнат в стороне от бального зала. Причем был зол как черт.

– Почему вы не сказали мне, кто вы?

– А это имеет значение?

– Да.

– Что именно? Что моя мать – падшая маркиза Ралстон? Что мой отец – всего лишь коммерсант? Что у меня нет титула?

– Все вместе.

Ее предупреждали насчет него, герцога Гордеца, обостренно воспринимающего свое положение в обществе и не интересующегося теми, кого он считал ниже себя. Лейтон был известен своим высокомерием, своим холодным презрением. Она слышала, что он выбирал себе слуг за их сдержанность, любовниц – за отсутствие чувств, а друзей… Не было никаких указаний на то, что он опустится до чего-то настолько плебейского, как дружба.

Но до той минуты, когда он узнал, кто она такая, Джулиана не верила слухам. Не верила до тех пор, пока на себе не почувствовала жало его холодного презрения. Оно жалило очень больно. Гораздо больнее, чем суждение всех остальных.

Она тогда поцеловала его – как дура. Но он тотчас отстранился и заявил:

– Вы опасность для себя самой и для других, мисс Фиори. Вам лучше вернуться в Италию. Если останетесь, ваша импульсивность вас непременно погубит. С необычайной скоростью.

– Вам ведь понравилось, – сказала Джулиана, скрывая боль.

Он смерил ее холодным взглядом.

– Ну разумеется. Но если вы не претендуете на роль моей любовницы, а любовница из вас была бы прекрасная, то вам лучше помнить свое место.

Именно в тот момент она решила остаться в Лондоне. Чтобы доказать ему и всем остальным, что она лучше, чем о ней говорят.

Джулиана провела кончиком пальца по едва заметной отметине на виске – то было последнее свидетельство той ночи, когда она забралась в карету Лейтона. Служанка же в этот момент закончила с подолом платья Марианны, и та, оправив юбки, спросила:

– Что, идем?

Джулиана поморщилась.

– А это обязательно?

– Да, разумеется. – Герцогиня рассмеялась, и подруги направились к главной комнате дамского салона.

– Я слышала, ее видели пылко обнимающейся с кем-то в саду в ночь осеннего бала у Ралстонов.

Джулиана замерла, сразу же узнав высокий гнусавый голос леди Спарроу, одной из завзятых светских сплетниц.

– В саду ее брата?! – воскликнула другая дама.

Джулиана взглянула на подругу, а та, казалось, готова была ворваться в комнату, чтобы обрушить свой гнев на гнусных сплетниц, чего, конечно же, делать не следовало. Поэтому Джулиана поспешно придержала подругу и стала прислушиваться к разговору.

– Она сестра ему только наполовину, – ответила леди Спарроу. – И мы все знаем, что это за половина. – Колкость была встречена общим смехом.

– Просто удивительно, что многие приглашают ее на свои приемы… – протянула одна из дам. – Вот сегодня, к примеру. Я думала, леди Уэстон лучше разбирается в людях.

– Трудновато приглашать лорда и леди Ралстон, не распространив приглашения на мисс Фиори, – заметила одна из собеседниц.

Последовало презрительное фырканье.

– Нельзя сказать, что они намного лучше… При таком-то скандальном прошлом маркиза. А супруга у него совершенно неинтересная. До сих пор удивляюсь, что он женился на ней.

– Ах, никогда не сомневалась: одна паршивая овца может изрядно подпортить кровь хорошему английскому роду. Совершенно ясно, что мать… оставила свой след.

Последние слова прозвучали как противное пронзительное кудахтанье, и в душе Джулианы начал закипать гнев. Одно дело, когда эти злобные гарпии оскорбляют ее, и совсем другое – когда они говорят гадости о ее родных.

– Не понимаю, почему Ралстон просто не назначил сестре содержание и не отправил обратно в Италию.

Джулиана и сама этого не понимала. Она ожидала, что это может случиться в любое время. Ожидала с тех пор, как появилась незваная на пороге Ралстон-Хауса. Но брат ни разу даже не заговорил об этом. Правда, ей все еще трудно было поверить, что он не хотел, чтобы она уехала.

– Не слушай их, – прошептала Марианна. – Они просто гадкие сплетницы, у которых одна в жизни радость – обливать грязью других.

– Все, что ей потребуется, – это оказаться застигнутой за чем-то неприличным. И тогда ее навсегда изгонят из общества.

– Вряд ли придется долго ждать. Всем известно, что итальянцы ужасно безнравственны.

С Джулианы было достаточно. Она быстро прошла мимо Марианны и вошла в дамский салон, где женское трио припудривало носы и поправляло прически перед большим зеркалом у одной из стен. Одарив дам широкой улыбкой, она получила извращенное удовольствие от того, как те оцепенели, ошеломленные ее внезапным появлением.

Одна из сплетниц, очень красивая и ужасно злая леди Спарроу, вышла замуж за виконта, богатого, как Крез, и вдвое старше ее, вышла за три месяца до того, как он умер, оставив в ее распоряжение огромное состояние. С виконтессой была и леди Дэвис, которой явно показалось мало ее легендарной оранжевой феерии, поскольку она была в ужасном платье, делавшем ее жутко похожей на огромную круглую тыкву. Третьей же оказалась девушка, которую Джулиана не знала. Это была миниатюрная блондинка с круглым лицом и большими, широко распахнутыми глазами. Джулиана невольно подивилась: как малышка оказалась с этими гарпиями? Ведь они ее либо убьют, либо превратят в такую же гарпию. Впрочем, ей не было до этого дела.

– Так вот, дамы… – сказала она непринужденно. – Иные, поумнее вас, убедились бы, что они одни, прежде чем затевать подобный разговор.

Леди Дэвис открыла и закрыла рот, сделавшись ужасно похожей на рыбу. Девушка с невзрачным лицом вспыхнула, стиснув перед собой руки. А вот леди Спарроу, тотчас овладев собой, заявила:

– Возможно, мы прекрасно знали о вашем присутствии. – Она презрительно усмехнулась. – Просто не боялись вас оскорбить, вот и все.

В этот момент Марианна выплыла из передней, и послышалось коллективное «ах!» – до сплетниц дошло, что здесь еще и герцогиня Ривингтон.

– Что ж, очень жаль, – сказала она надменным тоном, вполне соответствующим ее титулу. – Поскольку и я считаю себя крайне оскорбленной.

Так же гордо и надменно Марианна выплыла из комнаты, а Джулиана мысленно улыбнулась безупречной игре подруги. Затем перевела взгляд на группу женщин и медленно приблизилась к ним, получая удовольствие от их замешательства.

– Не тревожьтесь, дамы, – сказала она. – В отличие от моей подруги я не оскорблена. – Она помолчала и, убедившись, что полностью овладела вниманием женщин, добавила: – Однако вы бросили мне вызов, и я принимаю его с величайшим удовольствием.

Когда она покидала дамский салон, в ней бурлили гнев и отчаяние. Конечно, она с самого начала знала, что о ней будут сплетничать – иначе и быть не могло. Просто она думала, что сплетни уже прекратились.

Но нет, не прекратились.

И не прекратятся.

Потому что это ее крест.

Она носила клеймо своей матери, о которой злословили до сих пор, даже через двадцать пять лет после того, как она бросила мужа, маркиза Ралстона, и своих сыновей-близнецов, сбежав от блестящей аристократической жизни на континент. Она осела в Италии, где околдовала отца Джулианы, простого торговца, который божился, что никогда в жизни ничего больше не желал, чем ее – черноволосую англичанку с яркими глазами и ослепительной улыбкой. Она вышла за него, и Джулиана теперь расплачивалась за столь безрассудное поведение своей матери.

Отец Джулианы сделал все от него зависящее, чтобы вырастить дочь. Он научил ее завязывать отличный узел, определять некачественную партию товаров и торговаться с хитрейшими из торговцев, но, увы, не поделился с ней самым главным… Он никогда не говорил ей, что у нее есть родственники в Англии.

Джулиана узнала о своих сводных братьях по матери, которую почти не знала, после того как отец умер, когда обнаружила, что ее деньги помещены в некий фонд и что ее опекун – какой-то английский маркиз. А затем, в течение нескольких недель, все изменилось…

Ее без церемоний выгрузили на пороге Ралстон-Хауса с тремя сундуками вещей и с горничной.

И все это благодаря матери, у которой не было ни капли материнского инстинкта.

Так стоит ли удивляться тому, что люди сплетничают о дочери такой женщины?

Нет, конечно же. Разумеется, она не такая, как ее мать, но какое это имеет значение? Ведь аристократы, оскорбляя ее, думают лишь о скандальном поведении ее матери, о репутации ее матери. И им нет дела до того, кто она такая. Их заботит лишь то, что она не такая, как они.

Джулиана сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. И ноги словно сами собой понесли ее к дверям, ведущим в сад. Хотя туда идти, конечно же, не следовало…

Внезапно перед ней появилась Марианна – словно из ниоткуда. Положив изящную руку в перчатке на локоть Джулианы, она спросила:

– Ты как?

– Прекрасно. – Джулиана не смотрела на подругу. Не могла встретиться с ней взглядом.

– Они отвратительны.

– И они правы.

Тут Марианна резко остановилась, но Джулиана продолжала идти, сосредоточившись исключительно на открытых французских дверях… и на спасении, которое они сулили.

Однако юная герцогиня быстро догнала ее.

– Нет, они не правы!

– Разве? – Джулиана бросила на подругу мимолетный взгляд, отметив широко раскрытые голубые глаза, делавшие ее безупречным образчиком английской женственности. – Конечно же, они правы. Я не такая, как вы. И никогда такой не стану.

– Благодари Бога за это, – сказала Марианна. – Хватит и тех, что есть. Я, например, счастлива, что в моей жизни наконец появилось… нечто необычное, уникальное.

Приостановившись на краю танцевального круга, Джулиана повернулась к подруге.

– Спасибо. – Она постаралась улыбнуться.

Марианна тоже улыбнулась.

– Не за что.

– А теперь найди своего красавца мужа и потанцуй с ним. Ты же не хочешь, чтобы сплетники трепали языками о ваших отношениях.

– Пусть себе треплют.

Губы Джулианы изогнулись в усмешке.

– Говоришь как герцогиня.

Марианна снова улыбнулась.

– Мое положение все же имеет некоторые плюсы…

– Иди же, – сказала Джулиана.

– Ты уверена, что с тобой все хорошо?

– Абсолютно. Просто хочу немножко подышать свежим воздухом. Ты же знаешь, как я не выношу жары и духоты в этих бальных залах.

– Будь осторожна, – посоветовала Марианна, бросив нервный взгляд на двери. – Не заблудись.

– Мне оставить след из камушков?

– Неплохая идея.

– Пока, Мари.

Марианна упорхнула, и ее мерцающее голубое платье почти сразу же исчезло в толпе гостей.

Джулиана несколько минут понаблюдала за танцующими парами, кружившими и приседавшими в быстром контрдансе. Она не могла удержаться, чтобы не сравнить себя с женщинами, мелькающими перед ней в своих прелестных платьях пастельных цветов; у всех у них были идеально прямые спины и невыразительные лица, и все они являлись результатом английского воспитания.

Внезапно она заметила девушку из дамского салона, причем румянец у нее на щеках делал ее более живой, чем Джулиане показалось вначале. Уголки губ ее были приподняты в натренированной, судя по всему, улыбке – не слишком сияющей, так как не следовало казаться развязной, но и не слишком тусклой, так как следовало все же понравиться кавалерам. Эта девушка выглядела сочной виноградинкой, созревшей для того, чтобы ее сорвали. И танцевала Виноградинка… с герцогом Лейтоном. Кружа и лавируя, они приближались к Джулиане, а та раз за разом мысленно повторяла: «Они не подходят друг другу, не подходят…»

И дело не только в том, как они выглядели. Просто у них не было ничего общего, кроме похожих золотистых волос. Она была несколько простовата: лицо чересчур круглое, глаза слишком светлые, а губы совсем не идеальной формы. Разница же в росте и телосложении казалась разительной: он был выше шести футов, а она – маленькая и хрупкая, едва достающая макушкой ему до груди. Хотя ему, вероятно, нравилось иметь рядом такую маленькую женщину, которую можно привести в движение щелчком пальца…

Но они не подходили друг другу и в другом отношении. Виноградинка получала удовольствие от танца – это было заметно по веселым искоркам в ее глазах, а Лейтон не улыбался – явно не испытывал ни малейшего удовольствия. Да, он не получал удовольствия от контрданса, он вообще не из тех мужчин, которые умеют чем-либо наслаждаться. Просто удивительно, что он опустился до такого вульгарного времяпрепровождения, как танец.

Они уже находились в нескольких шагах от Джулианы, когда Лейтон встретился с ней взглядом. Это длилось секунду-другую, но все же Джулиана, заглянув в его медово-карие глаза, вдруг почувствовала, как сердце подпрыгнуло у нее в груди. К этому ощущению ей бы уже следовало привыкнуть, но оно не переставало удивлять ее. Ведь она всегда надеялась, что ее чувства к нему мимолетны, что когда-нибудь эти краткие мгновения прошлого станут именно прошлым, ничем иным.

Тихонько вздохнув, Джулиана отвернулась от танцующих и решительно направилась к широким стеклянным дверям и темноте ночи. Без колебаний она вышла на каменный балкон, хотя и понимала, что этого делать не следовало. Она знала: брат и весь остальной Лондон осудят ее за этот поступок, потому что балконы в их глазах – рассадник греха.

Что, разумеется, нелепо. Действительно, почему бы не постоять минутку-другую на балконе? А вот чего ей обязательно надо избегать – так это садов.

Джулиана подняла глаза на ясное октябрьское небо, залюбовавшись сияющими звездами. И тут вдруг послышалось:

– Вам не следовало выходить сюда.

Она не обернулась на голос, который узнала бы где угодно. К ней присоединился герцог. Что ж, ее это не слишком удивило.

– Почему же?

– С вами может случиться все, что угодно.

Она пожала плечом.

– Мой отец часто говорил, что у женщины двенадцать жизней. Как у кошки.

– У наших кошек только девять.

Она невольно рассмеялась.

– А у женщин?

– Намного меньше. С вашей стороны неблагоразумно находиться здесь одной.

– Это было вполне благоразумно, пока вы не пришли сюда.

– Вот почему вы… – Он умолк, не договорив.

– Вот почему я вечно попадаю в истории?

– Да.

– Тогда зачем вы здесь, ваша светлость? Разве вы не рискуете своей репутацией, находясь рядом со мной? – Повернувшись, она увидела, что он стоял в нескольких ярдах от нее. И снова рассмеялась. – Впрочем, не думаю, что на таком расстоянии ваша репутация может пострадать. Вам ничего не грозит.

– Я обещал вашему брату, что огражу вас от скандала.

Джулиана нахмурилась и спросила:

– В этом есть некая ирония, вы не находите? Ведь было время, когда именно вы являлись самой большой угрозой моей репутации. Или не помните? – Эти слова вырвались у нее помимо ее воли.

– Здесь не место и не время обсуждать подобные вещи. – Лицо герцога словно окаменело.

– Никогда не время и нигде не место, не так ли?

Он не ответил и проговорил:

– Ваше счастье, что вас нашел я.

– Счастье? Вы так считаете? Думаю, что вам лучше уйти отсюда.

– А я думаю, вам лучше вернуться на бал.

– Зачем? Полагаете, что если я станцую рил, то они раскроют мне объятия и примут в свои ряды?

– Полагаю, они никогда не примут вас, если вы не будете прилагать к этому усилий.

Тут взгляды их снова встретились.

– Вы думаете, я хочу, чтобы они меня приняли?

Он некоторое время молчал.

– Думаю, вы должны хотеть, чтобы вас приняли.

– С чего бы? Ведь вы, англичане, – холодные и бесстрастные люди, больше озабоченные приличным расстоянием между танцующими партнерами, чем миром, в котором живете. Вы думаете, что ваши традиции, ваши манеры и ваши глупые правила делают подобную жизнь желанной, но это не так – они делают из вас снобов.

– Вы ребенок, который не знает правил игры, в которую играет.

Эти слова ее уязвили, но Джулиана не подавала виду. Шагнув ближе к герцогу, она спросила:

– Думаете, я считаю это игрой?

– Думаю, для вас невозможно воспринимать это как-то иначе. Взгляните на себя. Весь высший свет всего в нескольких шагах, а вы стоите здесь, на волосок от бесчестья. – Слова его были жесткими, а черты лица… прекрасными в лунном свете.

– Я же сказала: мне наплевать, что обо мне думают.

– Разумеется, нет. Иначе вас бы уже здесь не было. Вы бы вернулись в Италию и выбросили нас из головы.

Последовала долгая пауза.

Он ошибается! Ей нет дела до того, что о ней думают другие. Ей небезразлично лишь то, что думает он.

Джулиана вновь повернулась лицом к саду, ухватившись за широкие каменные перила и гадая: что было бы, если бы она сейчас убежала в темноту, а потом была бы обнаружена?

– Надеюсь, ваши ладони зажили.

Они вновь вернулись к обмену «любезностями»? Идиот бесчувственный!

– Да, благодарю вас. – Она сделала глубокий вдох. – Вы, похоже, получили удовольствие от танца.

Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил:

– Это было терпимо.

Джулиана тихонько рассмеялась.

– Удивительно, ваша светлость. – Помолчав немножко, она заметила: – Вашей партнерше, кажется, было приятно ваше общество.

– Леди Пенелопа прекрасно танцует.

Стало быть, у Виноградинки есть имя.

– Знаете, а я однажды встречалась с ней. И могу сказать, что подруги у нее не очень-то приятные.

– Я не позволю вам оскорблять ее.

– Не позволите? А кто вы такой, чтобы мне приказывать?

– Я вполне серьезно. Леди Пенелопа – моя будущая жена, и вы будете относиться к ней с уважением, которого она заслуживает.

Джулиана разинула рот от удивления. Неужели он собирался жениться на этом заурядном создании?

– Вы обручены?

– Еще нет. Но на данной стадии это лишь вопрос формальностей.

Да, наверное, это правильно, что он женится на такой безупречной английской девушке. Вот только ей, Джулиане, это кажется ужасно неправильным.

– Признаюсь, никогда не слышала, чтобы кто-то так бесстрастно говорил о браке.

Герцог скрестил на груди руки и спросил:

– А что тут говорить? Мы ведь неплохо подходим друг другу.

Джулиана в изумлении заморгала.

– Неплохо?

Он коротко кивнул.

– Разумеется, мисс Фиори.

– О, сколько страсти! – съязвила она.

Герцог не отреагировал на ее сарказм.

– Наш брак – это деловое соглашение. В хорошем английском браке нет места страсти.

– И как же вы собираетесь жить без страсти?

Он фыркнул и пробормотал:

– Полагаю, это чувство переоценивается.

Она снова рассмеялась.

– Что ж, эти ваши слова, пожалуй, самое британское из всего, что я когда-либо слышала.

– А что, плохо быть британцем?

Она улыбнулась.

– Это ваши слова, не мои. Однако я точно знаю: нам всем нужна страсть. А вам бы не помешала приличная ее доза во всех сферах вашей жизни.

Он вскинул брови.

– Я должен принять от вас этот совет?

Джулиана кивнула, и герцог продолжал:

– Итак, давайте кое-что проясним. Вы думаете, что в моей жизни требуется страсть – чувство, которое толкает вас в темные парки, чужие кареты и на балконы и заставляет рисковать репутацией с пугающей частотой.

Девушка вскинула подбородок.

– И что же?

– А то, что для вас это, может, и подходит, мисс Фиори, но я другой. У меня титул, семья и репутация, которую я должен сохранять. Не говоря уж о том, что мне чужды низменные и вульгарные желания.

Надменность, которая исходила от него, была прямо-таки удушающей.

– Да, конечно… Ведь вы герцог, – сказала Джулиана с усмешкой. И вдруг добавила: – Герцог, но вместе с тем – asino.

Губы Саймона от этого оскорбления сжались в тонкую линию. А девушка присела в глубоком, притворно учтивом реверансе.

– Прошу прощения, ваша светлость, за использование такого вульгарного языка. – Она взглянула на него сквозь темные ресницы. – Позвольте же мне повторить это на вашем превосходном английском. Вы осел.

– Встаньте, – процедил он сквозь зубы.

Она выпрямилась, сдерживая гнев. А он протянул к ней руку, и его сильные пальцы вонзились ей в локоть. Развернув ее к бальному залу, герцог проговорил низким скрипучим голосом:

– Вы полагаете, ваша бесценная страсть доказывает, что вы лучше нас. Но единственное, что она доказывает, – это ваш эгоизм. У вас есть родные, которые прилагают значительные усилия, чтобы добиться для вас признания в обществе, – и все равно вам важны лишь собственные фантазии и эмоции.

И тут ее гнев перешел в ненависть.

– Неправда! Они очень дороги мне. Я никогда не сделаю ничего, что может… – Она умолкла и мысленно добавила: «Я никогда не сделаю ничего, что может повредить им».

Он, похоже, прочитал ее мысли.

– Ошибаетесь, мисс. Ваше безрассудство погубит вас… и, вполне возможно, и их тоже. И если бы вы хоть немного уважали их, то старались бы вести себя как леди, а не как какая-то… – Вовремя спохватившись, герцог замолчал.

Но все равно было очевидно: он оскорбил Джулиану.

И, как ни странно, в душе ее воцарилось спокойствие. «Что ж, если он считает меня безрассудной, то я и буду безрассудной», – сказала она себе.

Высвободив руку из его пальцев, она проговорила:

– Вы думаете, что вы выше страсти? Думаете, что вашему идеальному миру не нужно ничего, кроме косных правил и бесчувственного опыта?

Он отступил на шаг и тихо сказал:

– Я не думаю, я знаю.

Она усмехнулась.

– Докажите. – Саймон молчал, и девушка добавила: – Так вот, позвольте показать вам, что даже герцог не может жить без страсти.

– Нет. – Он покачал головой.

– Что, боитесь?

– Просто не заинтересован.

– Сомневаюсь.

– А вы действительно ни во что не ставите репутации?

– Если вас так заботит собственная репутация, ваша светлость, приведите себе дуэнью. Или побыстрее женитесь на Виноградинке, и тогда все будет хорошо.

Герцог в растерянности заморгал.

– На виноградинке?..

– На леди Пенелопе. – Последовала долгая пауза. – Но если не сможете передо мной устоять… – Она приблизилась к нему почти вплотную.

– Что тогда? – спросил он.

Она завоюет его! Поставит на колени вместе с его идеальным миром!

Джулиана улыбнулась.

– Тогда ваша репутация окажется в серьезной опасности.

Герцог молчал. На щеке же его подергивался мускул.

Джулиане уже начало казаться, что сейчас он уйдет и оставит ее в одиночестве, но тут он заговорил:

– Даю вам две недели. Но, поверьте, вы получите урок, мисс Фиори.

Она нахмурилась.

– Какой урок?

– Вы узнаете, что репутация всегда торжествует.