Текст книги "Две недели на соблазнение"

Да, она действительно скандальная. Просто брат этого не знает.

– Но я же свалилась сегодня в Серпентайн…

– Да, верно, с женщинами в Лондоне такое обычно не случается. Но это не столько скандал, сколько вызов. И если ты перестанешь рисковать своей жизнью… – Брат помолчал. – В общем, она была настоящей возмутительницей спокойствия. Скандалом, от которого семьи не оправляются. Но ты не такая, как она. Совсем не такая.

– Лейтон считает иначе.

Глаза Ралстона потемнели от гнева.

– Лейтон сравнивал тебя с нашей матерью?

Она покачала головой:

– На словах – нет. Но он считает, что я представляю опасность для репутации тех, кто меня окружает.

Маркиз небрежно отмахнулся.

– Ну, во-первых, Лейтон – осел. Всегда был ослом. Еще с той поры, как бегал в коротких штанишках. – Джулиана не удержалась и захихикала, а ее брат улыбнулся. – Во-вторых, он слишком консервативен, всегда был таким. И, в-третьих, я уже пережил свою долю ударов по репутации, а меня до сих пор приглашают на приемы, не так ли?

– Быть может, просто все ждут, чтобы мы с тобой устроили какую-нибудь сцену?

Ралстон откинулся на спинку кресла и кивнул:

– Да, возможно.

– Но почему же он такой осторожный?

Вопрос вырвался у нее помимо воли, и она тут же пожалела об этом. Ей не хотелось, чтобы брат почувствовал ее интерес к герцогу. Пусть даже мимолетный интерес. Да, всего-навсего мимолетный, конечно же.

Но Ралстон, похоже, ничего не заметил.

– Лейтон всегда был таким. В школе не мог произнести фразу, не упомянув о том, что он наследник герцогского титула. Вечно был такой чопорный и правильный до тошноты… Мне его поведение всегда казалось нелепым. Зачем брать на себя ответственность, которую налагает герцогский титул, если не пользоваться преимуществами, которые он дает?

Джулиана не удержалась от широкой улыбки. Ее брат в душе повеса. Укрощенный теперь, потому что женат. Но все равно повеса.

И, снова не удержавшись, Джулиана сказала:

– Калли хочет пригласить его на обед, чтобы поблагодарить. Публично.

Маркиз на минуту задумался.

– Что ж, это вполне логично.

– И еще с десяток других холостяков.

Брат пожал плечами.

– Не думаешь же ты на самом деле, что я могу убедить ее свернуть с этого курса?

– Нет, конечно. – Джулиана помолчала. – Она считает, что дружба с герцогом поможет моей репутации.

– Возможно, она права. Не могу сказать, что этот человек мне нравится, но все же он имеет определенное влияние на мнение света. – Маркиз ухмыльнулся. – Свойство, которым я никогда не мог похвастать. – Они надолго замолчали, задумавшись каждый о своем. Наконец Ралстон сказал: – Не стану притворяться, что мнение света не имеет значения, Джулиана. Хотел бы я, чтобы это было не так, но увы… И еще раз заверяю тебя: ты не такая, как она.

Она на мгновение прикрыла глаза.

– Очень хотелось бы тебе верить.

– Но ловишь себя на том, что веришь им?

Джулиана распахнула глаза. Откуда он знает?!

На губах брата заиграла улыбка.

– Ты забываешь, сестренка, что я был в твоем положении. Мне хотелось показать им всем, что я выше их, и при этом я боялся, что я именно такой, каким они меня считают.

Точно! Именно это чувствует и она.

– Для тебя все было по-другому, – возразила Джулиана с некоторой обидой в голосе.

Ралстон сделал глоток скотча.

– Теперь – да, – кивнул он.

Потому что он маркиз.

Потому что он англичанин.

Потому что он мужчина.

– Потому что ты один из них.

– Прикуси язык! – Брат рассмеялся. – Какое ужасное оскорбление!

Но она не находила все это забавным – находила возмутительным.

– Ах, Джулиана… Для меня это по-другому только потому, что теперь я знаю: есть та, которая любит меня такого, какой я есть, которая верит в меня.

– Калли?

Маркиз кивнул.

– И теперь я уже не пытаюсь оправдать их ожидания, потому что сосредоточен на том, чтобы превзойти ее ожидания.

Джулиана не сдержала улыбки.

– Порочный маркиз Ралстон, закоренелый распутник, усмиренный любовью…

Брат пристально посмотрел на нее, теперь уже – сама серьезность.

– Я не говорю, что ты должна выйти замуж, Джулиана. Напротив, если ты предпочитаешь жизнь, свободную от брака, видит Бог, у тебя достаточно для этого денег. Но ты должна спросить себя, какой хочешь видеть свою жизнь.

Она открыла рот, чтобы ответить, но вдруг поняла, что у нее нет ответа. Она никогда особенно не задумывалась над этим с тех пор, как отец умер и все изменилось. В Италии брак и семья, наверное, были бы для нее весьма желательны… но так далеки, что она об этом почти не думала. А вот здесь, в Англии…

Но кто же захочет взять ее в жены?

Не догадываясь о ее мыслях, Ралстон поднялся и, завершая разговор, сказал:

– Никогда не думал, что скажу это, но любовь, оказывается, не так плоха, как я считал. Если она придет к тебе, надеюсь, ты не отвергнешь ее с ходу.

Джулиана покачала головой.

– Надеюсь, не придет.

Он сверкнул улыбкой.

– Знаешь, я уже слышал это раньше. Я сам так говорил… И Ник говорил. Но, похоже, никому из Сент-Джонов не удается ее избежать.

«Но я не Сент-Джон. Не совсем».

Правда, вслух она этого не произнесла.

Глава 7

Веселье выражается деликатными улыбками. Смех слишком груб для утонченной леди.

«Трактат о правилах поведения истинных леди»

Ответ на старый как мир вопрос найден: в сражении мрамор побеждает золото.

«Бульварный листок». Октябрь 1823 года

Джулиана глянула поверх перил ложи герцога Ривингтона в Королевском театре. Внизу было море шелка и атласа – добрая половина высшего света явилась на эту особую премьеру «Дамы из Ливорно», а другая половина наверняка рвала на себе волосы от того, что не удалось достать билет.

– Ну и ну! – воскликнула Марианна, тоже наблюдавшая за разворачивающейся внизу живой картиной. – А я-то думала, что осень – для загородных домов и охоты!

– Говорят, в этом году все иначе.

– Вот что бывает, когда парламент созывает специальные сессии. Мы все сходим с ума от осеннего воздуха. Не пшеница ли это в волосах леди Дэвис? – Марианна подняла свой театральный бинокль, чтобы получше разглядеть безвкусную прическу дамы. Покачав головой, проговорила: – А здесь и Денсмор с какой-то женщиной. Никогда раньше ее не видела. Скорее всего куртизанка.

– Мари!.. – Пусть Джулиана пробыла в Лондоне совсем недолго, но даже она знала, что обсуждение дам полусвета – неподходящий разговор для театра.

Марианна вскинула на подругу весело поблескивающие глаза.

– Но это же правда!

– Что правда? – К ним приблизился герцог Ривингтон.

Марианна взглянула на мужа с сияющей улыбкой.

– Я только что говорила Джулиане, что Денсмор сегодня пришел с дамой полусвета. Никогда раньше ее не видела.

Ривингтон привык к дерзости жены. Вместо того чтобы пожурить ее, он отыскал ложу Денсмора и окинул взглядом спутницу виконта.

– Думаю, ты права, милая.

– Вот видишь?! – просияла Марианна. – Я прекрасно разбираюсь в людях.

– Или же ты стала прекрасной сплетницей, – с улыбкой заметила Джулиана.

Ривингтон расхохотался:

– Второе куда вероятнее. Мисс Фиори, боюсь, я должен похитить ее на несколько минут. – Он снова повернулся к Мари. – Идем, поздороваешься с леди Аллен, хорошо? Мне надо, чтобы ты ненадолго отвлекла ее, пока я побеседую с ее мужем.

Марианна взглянула через плечо мужа на пару, о которой шла речь, какую-то слишком уж степенную пару – оба со сжатыми губами и хмурыми лицами. Закатив глаза, она вручила свой бинокль Джулиане.

– Осмотрись тут хорошенько, пока меня не будет. Потом подробно мне обо всем расскажешь.

Мари кивнула и отправилась выполнять свой долг – долг супруги одного из самых уважаемых мужчин королевства. Джулиана с изумлением наблюдала, как подруга подошла к хмурой даме и вовлекла ее в разговор. Через минуту леди Аллен уже улыбалась Марианне, явно довольная ее обществом.

Сколь бурно ни обсуждался бы ее брак как некая редкость – как же, брак по любви! – нельзя было отрицать, что это не только романтический союз, но и прекрасное политическое партнерство. Марианна – великолепная герцогская жена, а то, что герцог к тому же без ума от нее, – счастливое совпадение.

Но может ли быть постоянство в любви? Джулиана не очень-то в такое верила. Ведь ее мать, насколько она знала, околдовала отца, а потом бросила их обоих, когда семейная жизнь ей наскучила. Отец Джулианы больше никогда не женился, хотя у него было несколько возможностей, и она всегда считала, что он сделал самый разумный выбор. В конце концов, зачем рисковать, когда ясно, что рано или поздно все закончится болью, гневом и страданием?

Но в последние несколько месяцев Джулиана убедилась: любовь вовсе не миф, ведь сводные братья обрели ее у нее на глазах. Любовь Гейбриела и Калли расцветала как раз тогда, когда Джулиана приехала в Англию, и она наблюдала, как они сопротивлялись ей, но тщетно. Когда же они уступили своему чувству, весь Лондон был удивлен, и Джулиана лишь надеялась, что у их любви не будет печального конца. А затем Ник встретил Изабель, и нельзя было не заметить, как глубока их привязанность друг к другу.

Но всякая любовь начинается так: огонь, страсть и нежность. Что же случается, когда огонь угасает, а привязанность становится утомительной?

Она увидела, как Калли чуть подалась вперед, чтобы прошептать что-то Ралстону в соседней ложе. Брат широко улыбнулся и положил ладонь на плечо жены. Наклонившись к ней, он что-то сказал, и, судя по яркому румянцу, залившему щеки Калли, слова маркиза были не вполне подходящими для театра.

И тут что-то шевельнулось в душе Джулианы, что-то… похожее на зависть. Но она понимала: завидовать чужой любви – пустое занятие. Потому что любовь – смутное, эфемерное чувство, которое через несколько месяцев – или лет, если повезет, – неизбежно померкнет.

И что тогда?

Нет, она, Джулиана, не хочет любви.

Но страсть… та, что побуждает брата нашептывать жене в театре неприличные вещи, совсем другое дело. Против этого она бы не возражала.

Она мысленно вернулась в то утро, к тем мгновениям в Гайд-парке, когда герцог Лейтон спрыгнул со своего коня со сверкающими от гнева глазами и поцеловал ее. Пылко и страстно. Поцеловал – и разжег в ней огонь, черт бы его побрал.

И теперь ей хочется того, что он мог бы ей дать. Хочется чувственности, но не его самого. Его она отказывается желать.

Джулиана поднесла бинокль к глазам и оглядела театр в поисках чего-нибудь, что могло бы развлечь ее. Чуть поодаль, через несколько лож, виконт Денсмор пожирал плотоядным взглядом роскошный бюст своей спутницы. Похоже, Мари была права насчет нее. Дальше, через несколько ярдов, леди Дэвис и леди Спарроу рисковали выпасть из своей ложи, вытягивая шеи в сторону какой-то отдаленной точки. После чего спрятались за трепещущими веерами, которыми обычно прикрываются все завзятые сплетницы, дабы позлословить. Хотя Джулиана не испытывала симпатии к этим ужасным женщинам, она вынуждена была признать, что они знатоки по части свежих сплетен. Проследив за их взглядами, она могла бы развлечься…

Когда же она наконец отыскала объект их перешептываний, то поклялась, что больше никогда не будет сплетничать. Там, в ложе прямо напротив, стоял герцог Лейтон, беседовавший с Виноградинкой тет-а-тет. На виду у всего Лондона.

В нескольких футах от этой идеальной, полной достоинства пары, олицетворяющей портрет аристократического счастья и, вполне вероятно, приводившей всю театральную публику в состояние лихорадочного возбуждения, восседала герцогиня Лейтон вместе с какой-то тучной дамой и дородным джентльменом, которые, по предположению Джулианы, были родителями Виноградинки.

То есть леди Пенелопы. Да, ей лучше начинать думать о ней как о леди Пенелопе. Ведь скоро она станет герцогиней Лейтон. Ну и пусть становится! Какое ей, Джулиане, дело до того, на ком женится герцог? Совершенно никакого.

Никакого? Тогда почему бы не опустить бинокль?

Что ж, она может опустить бинокль в любое время. Когда захочет. Вот сейчас опустит.

И тут он поднял глаза и посмотрел прямо на нее.

Даже если бы бинокль вдруг вспыхнул ярким пламенем, то и тогда она не опустила бы его быстрее. И с большей неловкостью.

Бинокль ударился о мраморную балюстраду с противным треском, и золотой окуляр упал на ковер.

В ложе внезапно стало тихо-тихо. А Джулиана с открытым ртом уставилась на длинную эмалевую ручку, оставшуюся у нее в руке.

Она почувствовала, как краска смущения заливает лицо, и ухватилась за первое пришедшее ей в голову средство спасения – упала на колени на пол в прежде слишком темной, а теперь недостаточно темной ложе, чтобы поднять окуляр, который… черт бы его побрал… должно быть, закатился под кресло, потому что его нигде не было видно.

Пока она слепо шарила под креслами, до нее вдруг дошло, что, ползая по полу в ложе герцога Ривингтона, она лишь усугубила ситуацию, причем сильно усугубила. Леди Спарроу и леди Дэвис скорее всего наблюдают сейчас за ней, гадая, как же она выпутается из столь унизительного положения.

А она даже не подумала о нем.

Наверняка он все видел. И ей представилось, как он приподнимает надменную золотистую бровь в ее сторону, как бы говоря: «Слава Богу, что это проблема Ралстона, не моя».

Она выругалась себе под нос, решив, что несколько итальянских слов описывают сложившуюся ситуацию гораздо точнее, чем любые английские.

Тут пальцы ее дотронулись до чего-то холодного и гладкого, и она схватила упавший окуляр. Подняв голову, обнаружила, что смотрит на ноги графа Аллендейла, брата Калли. Как истинный джентльмен, Бенедикт наверняка пришел, чтобы помочь ей подняться.

Но она была к этому не готова.

Он, похоже, почувствовал ее настроение и присел на корточки с ней рядом.

– Мне сделать вид, что я помогаю искать, пока вы не будете готовы предстать перед ними? – прошептал граф, и веселые нотки в его голосе помогли ей немного успокоиться.

Она взглянула на него и прошептала в ответ:

– Как вы думаете, милорд, нельзя ли мне остаться здесь?

– На сколько?

– Хорошо бы навсегда.

Граф сделал вид, что раздумывает над ее вопросом. Потом сказал:

– Но, как джентльмен, я вынужден буду остаться рядом с вами… а я надеялся посмотреть спектакль. – Когда она улыбнулась, он предложил ей руку и прошептал: – Продолжайте улыбаться. Если они увидят, что вы смущены, вы возненавидите себя за это.

Джулиана тяжко вздохнула, и граф поднял ее на ноги. Она чувствовала на себе сотни глаз, но отказывалась смотреть. Не хотела убедиться в том, что одна пара глаз принадлежит надменному герцогу Лейтону. Продолжая удерживать на лице улыбку, пробормотала:

– Я устроила сцену, да?

Лорд Аллендейл насмешливо улыбнулся:

– Но это же театр… Утешьтесь тем, что вы тут не единственная актриса.

– Правда?..

Граф кивнул:

– Разумеется. Я видел, как одна виконтесса потеряла свой парик, потому что слишком уж перегнулась через перила. – Он нарочито передернулся. – Ужасно!..

Девушка весело рассмеялась. Рассмеялась с облегчением. Бенедикт был красивый и очаровательный. И намного добрее, чем…

Чем никто!

– Вначале Серпентайн. А теперь это… – пробормотала она.

– Вы, похоже, любительница приключений. Если так, то сейчас вы по крайней мере в безопасности.

– Вы так считаете? Почему же тогда это приключение кажется мне куда ужаснее?

Бенедикт улыбнулся:

– Вот именно – кажется.

– Значит, вы думаете…

– Думаю, что все это довольно забавно, но не более того.

– Что ж, если так… – Джулиана с ликующей улыбкой повернулась к залу и, подняв над головой окуляр, объявила: – Я нашла его!

Марианна рассмеялась и дважды хлопнула в ладоши в знак того, что ее это очень позабавило. Ухмылка Ралстона показывала, что он доволен сестрой – ведь она не струсила перед высшим светом (брата никогда особенно не волновало мнение общества, и за это Джулиана была ему очень признательна).

Тут огни театра начали гаснуть, и наступило время для начала настоящего представления.

– Слава Богу, – прошептала Джулиана. А вскоре она уже сидела рядом с Марианной – та вернулась к ней, дабы уберечь от дальнейшей неловкости.

И вот на сцене зажглись огни, и пьеса началась. Однако Джулиана никак не могла сосредоточиться на пьесе. Не могла успокоить разыгравшиеся нервы и побороть желание сбежать из театра. К тому же ей ужасно хотелось посмотреть в сторону ложи герцога Лейтона. К концу первого акта искушение оказалось непреодолимым, и она украдкой взглянула на него.

Герцог же наблюдал за игрой актеров с живейшим интересом.

«А не воспользоваться ли биноклем? – подумала Джулиана. – Конечно, ручка у него сломана, но окуляр, наверное, цел. Во всяком случае, я должна это проверить. Просто обязана. Это же вполне естественно…»

Она поднесла бинокль к глазам и посмотрела на сцену. Линзы не треснули – Джулиана отчетливо увидела ярко-красный атлас ведущей актрисы и густые черные усы главного актера.

Что ж, окуляры в прекрасном рабочем состоянии. Но есть ли у нее уверенность, что бинокль не сломан где-то еще? Может, теперь он неправильно преломляет свет? Вполне возможно. Необходимо проверить и это…

Она как можно небрежнее повела биноклем по широкому полукругу в сторону от сцены, остановившись только тогда, когда отыскала блестящие золотистые волосы Саймона. Происходящее на сцене вызвало у публики смех, но он не засмеялся… даже не улыбнулся, пока Виноградинка не повернулась к нему, вероятно, желая убедиться, что он получает удовольствие. Джулиана увидела, как герцог кивнул и что-то сказал ей на ухо. Виноградинка расплылась в улыбке и внезапно перестала так уж походить на виноградинку.

«Оказывается, она очень даже недурна собой», – подумала Джулиана, нахмурившись.

– Видишь что-нибудь интересное?

Услышав этот вопрос, Джулиана вздрогнула и чуть не выронила бинокль. Повернувшись к Марианне, пробормотала:

– Я… я просто проверяла бинокль. Хотела убедиться, что он в порядке.

– А… понятно. – Легкая улыбка заиграла на губах подруги. – Видишь ли, я могла бы поклясться, что ты смотрела на герцога Лейтона.

– С чего бы мне на него смотреть? – спросила Джулиана. Положив сломанный бинокль Марианне на колени, добавила: – Вот, проверь сама. В полном порядке.

Марианна взяла бинокль. И не сделала ни малейшей попытки скрыть, что смотрит на герцога Лейтона.

– Интересно, почему он с Пенелопой Марбери?

– Он собирается жениться на ней, – проворчала Джулиана.

Герцогиня с удивлением взглянула на подругу.

– Вот как?.. Что ж, она прекрасная партия.

Треска, которую подавали за ленчем, должно быть, оказалась несвежей. Конечно же, это единственная причина, из-за которой Джулиана вдруг почувствовала тошноту.

Марианна же проговорила:

– Калли сказала, что у вас с ним было несколько… столкновений.

Джулиана покачала головой и прошептала:

– Не знаю, о чем она говорит. Не было у нас никаких столкновений. Был один случай на верховой прогулке, но я не думаю, что Калли об этом известно… – Она внезапно замолчала, заметив, что подруга опустила бинокль и уставилась на нее в изумлении.

Марианна наконец пришла в себя и с торжествующей улыбкой проговорила:

– Ты должна мне все рассказать. «Случай на верховой прогулке» – звучит так скандально!

Джулиана молча повернулась к сцене. Она попыталась вникнуть в действие, но история о двух влюбленных, старающихся сохранить свои отношения в тайне, была слишком уж знакома. Возможно, спектакль и впрямь был забавным, но ей сейчас совсем не весело.

– Он смотрит на тебя, – прошептала Марианна.

– Он не смотрит на меня, – буркнула в ответ Джулиана. И, не удержавшись, повернула голову.

Он действительно смотрел на нее.

– Вот видишь? Он смотрел на тебя.

– Ну а я на него нет.

И она не смотрела.

Не смотрела во время первого акта, пока влюбленные заскакивали в двери и выскакивали обратно, а публика взрывалась от хохота; не смотрела, когда стали зажигать свечи в зрительном зале и когда визитеры потянулись в ложу Ривингтонов – хотя в эти минуты у нее была возможность смотреть, оставаясь незамеченной. Она не смотрела, когда граф Аллендейл развлекал ее во время антракта и когда Марианна предложила сходить в дамскую комнату, дабы припудрить носики и поправить прически (то была завуалированная уловка, чтобы разговорить Джулиану), но она заявила, что ей незачем идти туда, и Мари вынуждена была пойти одна.

Она не смотрела до тех пор, пока огни снова не погасли и зрители не уселись на свои места для второго акта.

И только тогда Джулиана посмотрела на герцога и тут же горько пожалела об этом. Потому что он вел Виноградинку к ее месту, придерживая за локоть, а потом уселся с ней рядом.

И тут она обнаружила, что не может отвести от него глаз.

К счастью, леди Пенелопа тут же повернулась к сцене, поглощенная происходящим на ней, а герцог тотчас посмотрел на Джулиану, и она…

Она резко поднялась, внезапно почувствовав, что в ложе нечем дышать – стало ужасно душно. Направляясь к выходу, она наклонилась и тихо проговорила брату на ухо:

– У меня что-то разболелась голова. Выйду в коридор, подышу немного.

– Может, отвезти тебя домой?

– Нет-нет… все в порядке. Я просто немножко постою в коридоре. – Она улыбнулась. – Вернусь так быстро, что ты и не заметишь моего отсутствия.

Ралстон явно колебался. Потом сказал:

– Только не отходи далеко. Не хочу, чтобы ты бродила по театру.

Она кивнула:

– Да, хорошо.

Он задержал ее, взяв за руку.

– Я серьезно, сестричка. Мне хорошо известно, в какие неприятности можно угодить в театре во время спектакля.

Она вскинула темную бровь – точно так же, как делал он.

– Мне не терпится услышать об этом поподробнее, Гейбриел.

Он сверкнул в темноте белозубой улыбкой.

– Тебе придется расспросить Калли.

Джулиана улыбнулась в ответ.

– Расспрошу, не сомневайся.

После этого она вышла в коридор, сейчас пустой, если не считать горстки слуг. И тут она вновь смогла дышать.

По коридору гулял сквозняк, и Джулиана инстинктивно направилась к его источнику – большому окну в дальнем конце коридора. Окно было открыто, и перед ним стоял стул, как будто дожидавшийся ее прихода. Это, наверное, было далековато от ложи, но не очень.

Джулиана села и стала смотреть на крыши лондонских домов. Свет свечей мерцал в окнах дома напротив, и она даже разглядела в одном из них девушку, что-то шившую. «Интересно, – подумала она, – была ли эта девушка когда-нибудь в театре?.. И если была, то…»

– Почему вы не в своей ложе?

Джулиана вздрогнула от неожиданности. Но она сразу же узнала этот голос. Значит, он последовал за ней…

Она повернулась к герцогу, пытаясь изобразить невозмутимость.

– А почему вы не в своей?

Он нахмурился.

– Увидел, как вы покинули ложу без сопровождения.

– Мой брат знает, где я.

– Ваш брат никогда не имел ни малейшего представления о том, что такое ответственность. – Он подошел ближе. – Здесь с вами все, что угодно, может случиться.

Джулиана демонстративно оглядела пустынный коридор.

– Да, место воистину угрожающее…

– Кто-то должен позаботиться о вашей репутации. К вам могут пристать.

– Кто?

Он медлил с ответом.

– Да кто угодно! Какой-нибудь актер! Или слуга!

– А может, герцог?

Лейтон еще больше помрачнел. Он с минуту молчал, потом сказал:

– Наверное, я это заслужил.

Джулиана отвернулась к окну.

– Я не просила вас идти за мной, ваша светлость.

Снова воцарилось молчание. Она уже думала, что он уйдет, но тут послышались его тихие слова:

– Верно, не просили.

Джулиана резко повернула голову.

– Тогда зачем вы здесь?

Герцог провел ладонью по своим золотистым волосам, и глаза Джулианы расширились; очень уж странным, непохожим на него был этот жест – признак волнения.

– Это было ошибкой, – пробормотал он.

– Легко поправимой, ваша светлость. Полагаю, ваша ложа на противоположной стороне театра. Попросить слугу, чтобы проводил вас назад? Или вы боитесь, что он к вам пристанет?

Его губы сжались в тонкую линию – единственное указание на то, что заметил сарказм в ее словах.

– Я не собирался идти за вами, хотя, видит Бог, и многое другое, вероятно, тоже было ошибкой, пусть и неизбежной. – Он помолчал, обдумывая свои следующие слова. – Я имею в виду все это… И наше с вами пари, и утро в Гайд-парке…

– А также вечер в Гайд-парке, – прошептала Джулиана.

Сделав вид, что не расслышал этих слов, герцог продолжал:

– Я бы предпочел не давать сплетникам пищи для сплетен, но, разумеется, не жалею, что спас вас. Хотя все остальное продолжаться не может. Мне вообще не следовало на это соглашаться. Теперь я начинаю понимать, что вы совершенно не способны вести себя благопристойно. Не стоило мне потакать вам.

Потакать ей. Слова эти эхом звучали у нее в ушах, и она прекрасно понимала, что он на самом деле хотел сказать. Он хотел сказать, что она недостаточно хороша для него. Для него и для того мира, в котором он жил.

Как бы горячо она ни клялась, что изменит его мнение о ней и докажет, что он ошибается, решимость в его голосе вынуждала ее задуматься.

Конечно, она ни за что не покажет, что уязвлена, ибо это даст ему слишком большую власть над ней. Даст им всем слишком большую власть над ней. Есть и другие, которые не считают ее хуже или ниже только потому, что она родилась в Италии и что она не аристократка.

Она не даст воли ни боли, ни обиде.

Она даст волю гневу.

Потому что с гневом по крайней мере она может справиться.

Пока в душе ее кипит гнев, ему не победить.

– Потакать мне? – переспросила она, резко развернувшись, так что они оказались лицом к лицу. – Может, вы и привыкли к тому, что люди обязательно принимают ваше видение ситуации, ваша светлость, но я не принадлежу к разряду льстецов.

При этих ее словах герцог стиснул зубы, но она неумолимо продолжала:

– Было непохоже, что вы просто потакали мне, когда согласились на две недели. И вы совершенно определенно не просто так потакали мне в Гайд-парке несколько дней назад. – Она решительно вскинула подбородок. – Вы дали мне две недели, и, по моим подсчетам, у меня еще десять дней. – Она приблизилась к нему едва ли не вплотную и добавила: – Да, десять дней, и я намерена использовать их.

Герцог по-прежнему молчал. Когда же Джулиана почувствовала, что больше не может смотреть в его непроницаемые глаза, она опустила взгляд на его губы. И тотчас поняла, что допустила ошибку.

Внезапно оказалось, что открытое окно ничуть не освежает воздух в театре, – ей снова стало душно. И тут же вспомнился поцелуй Саймона, а затем возникло желание вновь испытать те восхитительные мгновения…

Она заглянула в его янтарные глаза и увидела, что они потемнели до золотисто-коричневого.

«Он тоже хочет меня», – промелькнуло у нее. И от этой мысли по телу ее пробежала дрожь.

Тут он шагнул к ней, и теперь ее груди касались его широкой груди. У нее перехватило дыхание, и в тот же миг Лейтон проговорил:

– Для ваших скандалов я вам не нужен. В вашем распоряжении есть граф.

Ею овладело замешательство и от его слов, и от его близости.

– Я видел вас с Аллендейлом, смеющуюся… и довольную. – Последние слова он процедил сквозь зубы.

– С Аллендейлом?.. – переспросила Джулиана, силясь сообразить, о чем он говорит. И тут до нее дошло. – А… вы о Бенедикте?

Глаза его сверкнули, и он заявил:

– Вам не следует говорить о нем с такой фамильярностью.

Джулиана мысленно улыбнулась. Похоже, герцог сердился. Нет, злился. Нет, ревновал!

Это выражение исчезло прежде, чем она успела насладиться им.

Эта мысль придала ей смелости, и она с усмешкой спросила:

– Вы имеете в виду, что я не должна называть его по имени?

– Вот именно.

– Но вы не придерживались таких правил, когда мы только познакомились… Саймон. – Она произнесла его имя шепотом.

Он судорожно сглотнул и проворчал:

– А следовало бы…

– Но вы хотели, чтобы я считала вас тем, кем вы не являетесь.

– Полагаю, мы оба виновны в том, что скрывали тогда свое истинное лицо.

Ее охватила печаль пополам с гневом.

– Я не скрывала.

– Разве? Тогда почему же я поверил, что вы…

«Ровня». Он этого слова не произнес, но она все равно его услышала.

– Тогда, похоже, вы считали меня достойной вас. – Она вскинула подбородок, и губы ее оказались в каком-то дюйме от его губ.

Желание исходило от него волнами. Может, он и сопротивлялся своему желанию, но ничего не мог с ним поделать – она его чувствовала.

Тут он наклонился к ней, и Джулиана затаила дыхание, ожидая прикосновения этих губ, желая почувствовать их с отчаянием, в котором ни за что не призналась бы.

Казалось, весь мир померк, отступил, исчез, так что не осталось ничего, кроме этого мига и их двоих в тихом полумраке. Его теплый золотистый взгляд был устремлен на нее, и ей казалось, что его тепло окутывает ее, засасывает, словно в омут. Губы Саймона замерли в дюйме от ее губ, и она ощутила его дыхание.

– Вы сама по себе настоящий скандал, – прошептал он с нежностью прямо ей в губы и тотчас отступил на несколько шагов – подальше от нее.

Из груди ее вырвался вздох разочарования, а он добавил:

– Скандал, который я не могу себе позволить.

– Вы же хотите меня, – вырвалось у Джулианы, и она тут же пожалела о своих словах.

Герцог окаменел. Потом наконец ответил:

– Разумеется, я хочу вас. Я же живой человек, мужчина. А вы яркая, полная жизни, красивая. И вы так горячо откликаетесь на меня, что мне хочется опрокинуть вас на спину и подчинить своей воле. Но все поступки имеют последствия, мисс Фиори. Факт, который вам не вредно было бы помнить, прежде чем очертя голову бросаться в свои детские игры.

Она прищурилась.

– Я не ребенок.

– Разве? Да вы понятия не имеете, что делаете. Ну, допустим, я уступлю вашей страсти, Джулиана. И что потом? Что дальше?

На этот вопрос у нее не было ответа.

А он продолжал:

– Вы никогда в жизни не задумываетесь о будущем, не так ли? Никогда не представляете, что будет дальше, после того как испытаете что-либо здесь и сейчас. – Он помолчал, затем воткнул нож поглубже. – Если это не свидетельствует о вашем ребячестве, то что же тогда?

Он ужасно разозлил ее. Разозлил тем, что обнажил ее душу. Тем, что знал о ее ошибках и слабостях лучше ее самой.

– Так вот, я отказываюсь от нашего пари. Мне вообще не следовало соглашаться на него. Вы представляете опасность для самой себя. И для меня, разумеется. А я не могу позволить себе роскошь проучить вас, хотя вы того заслуживаете.

Она понимала, что должна согласиться, должна освободить его – освободить их обоих – от этого глупого, нелепого пари, которое угрожало их репутации, их чувствам, их разуму.

Но он так разозлил ее, что она не могла позволить ему выиграть.

– Если точнее, то вы не отказываетесь, а изменяете своему слову, – проговорила Джулиана с усмешкой.

На скулах его заиграли желваки.

– Мне следует все рассказать Ралстону.

Она приподняла бровь.

– И вы полагаете, это вам поможет? – Они стояли лицом к лицу в полутемном коридоре, и Джулиана, чувствуя исходящую от него ярость, упивалась ею – ведь он так редко проявлял эмоции. – Имейте же мужество. Мне не потребуется много времени, чтобы поставить вас на колени.