Текст книги "Принеси мне их сердца"

Когда дворец наконец появляется в поле зрения, я чувствую облегчение. Как и другие городские здания, он выполнен из белого камня, но полуодетые женщины с копьями, вырезанные на каждой опоре и башенке, придают ему куда более устрашающий вид. Дворцовая водяная почта выполнена из серебра, а не меди, и кажется, трубами постоянно пользуются – тут и там видно фонтанчики воды и слышно громкие хлопки, когда стражники и слуги забирают и отправляют небольшие контейнеры с сообщениями. Водяная почта – явно роскошь, еще ни разу я не видела, чтобы ею пользовался простолюдин. Искусственные каналы прорезают ландшафт дворца, выписывая изменчивые, завораживающие узоры, и мы переезжаем через них по десяткам мостов. В начале каждого из каналов находится фонтан в виде свернувшейся кольцами змеи, выплевывающей изо рта воду, такой же, как тот, мимо которого я бежала на днях, преследуя Шороха.

Шорох. Узнаю ли я его? Мысль о том, что он будет ждать на Приветствии – высокий, гибкий и темноглазый, – заставляет мое тело содрогаться в странных, слегка раздражающих конвульсиях. Я заставляю себя успокоиться, леди не дрожат.

Бессердечная не дрожит, заслышав Шорох, – насмешливо заявляет голод. – Мы едим таких, как он.

Мимо проезжает бледно-голубая карета, затем другая, зеленая. Любопытные господа по сторонам дороги наблюдают за каретами, прибывающими одна за другой. Больше всего внимания привлекает бледно-голубой экипаж, из окна которого улыбается и машет симпатичная девушка. Другая девушка, из пафосно-золотой кареты, тоже машет. Аристократы аплодируют, бросая им цветы, сорванные с газона, – алые гвоздики и стебли ракитника.

– Разве они не прелестны? – слышится голос какого-то вельможи.

– Весьма недурны, но с прошлогодними партиями им по красоте не сравниться. Если принц никого не выбрал в прошлые годы, то у этих и вовсе нет шансов.

«Эти». «Прошлогодние партии». Будь я не в курсе, сказала бы, что эти идиоты воспринимают нас чем-то вроде кусков мяса на выданье, а не реальными людьми. Это тяжело слышать, а я ведь всего лишь посторонняя, фальшивка. Представить не могу, что чувствуют дети этих аристократов, если собственные родители относятся к ним как к товару. Словно к псам на собачьих бегах, выведенным специально для того, чтобы их обсуждали и делали ставки.

Фишер замедляет движение, останавливаясь прямо перед большим бассейном и центральной дворцовой лестницей. Аристократы, согласно традиции, заполняют обе ее стороны. Дворцовые стражи – отличающиеся от городских четырьмя зелеными перьями на шлемах – неподвижно выстроились перед толпой, и не для того, чтобы сдерживать ее, а скорее чтобы обозначить границы расстановки. Фишер открывает дверцу кареты, впуская свет и уличный шум: смешки, свист и крики. Среди великолепно одетой знати есть и энциклопедисты в своих простых коричневых робах, с инструментами на поясе. Весь королевский двор собрался на спектакль. Фишер не предлагает мне руку – такое дозволено только кавалерам, – но остается поблизости на случай, если мне нужно будет помочь спуститься.

Носки моих ботиночек, обитые медью, касаются земли. Все взгляды прикованы ко мне: даже холодные, пустые глаза статуй взирают сверху, усиливая тяжесть в груди.

– С вами все будет в порядке, мисс? – спрашивает Фишер, но я едва различаю его голос среди гомона толпы. Мисс. Он один из немногих, кто обращается ко мне так, не используя титул «миледи». Миледи – слово резкое, полное ожиданий, а мисс – куда более теплое. Я почему-то чувствую себя комфортнее, осознавая, что хотя бы один человек в этом мире не ждет от меня многого.

– Нет, – возражаю я. – Но как сказала бы И’шеннрия, это не принципиально, не так ли?

Красная гвоздика попадает мне прямо в волосы, цепляется за прядки и бьет по лицу. Я озадаченно ее вынимаю. Мне следовало бы радоваться, что я здесь, в качестве потенциальной невесты для принца, но с каждой шуткой аристократов я все сильнее ощущаю себя коровой, которую готовят на убой. Все, о чем я могу думать, – это как скоро все отвернулись бы от меня, узнай они, кто я на самом деле. Заставляю себя улыбнуться. Другие девушки выбираются из карет, улыбаясь так естественно, словно были рождены с улыбкой, проскальзывают сквозь толпу и вспархивают по ступенькам. Пошатываясь, я следую за ними.

– Голову выше, – бормочу я слова И’шеннрии. – Расправь плечи. Смотри только вперед и вверх, а не вниз или назад. И не забывай: если тебя вычислят, ты труп.

Я нагоняю на лестнице девушку в золотом платье, и она бросает на меня взгляд из-под длинных ресниц. Ее лицо раскрашено так же, как мое, – помада, темные симметричные линии, нарисованные воском, вдоль глаз, хотя у нее они закручиваются спиральками.

– У тебя очень красивое ожерелье, – говорит она. Я смотрю вниз, на поблескивающий медальон. Первое желание – поблагодарить, но И’шеннрия учила меня большему. При дворе принимать комплименты все равно что расписываться в слабости к лести.

– Как и твое, – отвечаю я.

– Ах, эта старая штуковина? – Девушка смеется, дотрагиваясь до своего гранатового ожерелья. – Ничего особенного. На самом деле папа наряжает меня в обноски. Старые украшения сестры, ее старое платье, старая карета – просто ужас.

Это говорит девушка из золотой кареты с бархатной обивкой и кисточками, самой шикарной кареты на мили вокруг. Очевидно, она происходит из семьи Первой крови. Девушка улыбается с жалостью.

– Твое платье тоже ношеное? Какой стыд – тебе надо было попросить какое-нибудь у меня! Я была бы счастлива купить тебе что-то, в чем ты не выглядела бы как праздничная утка!

Перед жаркой праздничную утку всегда до отказа набивают фруктами. Она обозвала меня жирной, не особо стесняясь в выражениях. Если уж она так откровенна, могла бы просто дать мне пощечину, хотя ей вполне удалось подать оскорбление под соусом вежливости. Так вот как они играют при дворе, хм? Меня это устраивает.

– Вы мне льстите, миледи, – щеголяю улыбкой. – Уверена, принц будет поражен вашей добротой и заботой об окружающих.

Это ответное оскорбление, и мы обе это знаем. От злости девушка становится на пять оттенков пунцовее и теряет равновесие, едва не полетев с лестницы. Из толпы наблюдателей доносятся тихие шепотки:

– С ней все в порядке? Бедное дитя в детстве столько раз лихорадило, чудо, что ей вообще хватило сил приехать на Весеннее Приветствие…

– У семьи Стилран, как ни крути, болезненные дети, все отцовская кровь…

– …нам же не нужно поколение прикованных к постели принцев, не так ли?

Стилран – семья Первой крови. Я была права. Но Шорох прав еще больше – эти аристократы действительно идиоты, помешанные на сплетнях. От их стремления разорвать кого-то на глазах у всех у меня внутри все деревенеет. Я протягиваю ей руку. Она бросает на нее свирепый взгляд, поднимается и, недовольно бормоча, торопливо проходит мимо.

– Можно подумать, я позволю тебе хорошо выглядеть за мой счет…

Мгновение я смотрю ей вслед, а затем вздыхаю.

– Правильно, как я могла забыть? Обычная порядочность здесь под запретом.

В конце концов я преодолеваю последнюю ступеньку – и из-под палящего солнца попадаю в прохладную тень. Два стражника-келеона в серебряных доспехах, украшенных змеями, кланяются и распахивают передо мной массивные позолоченные двери. Главный зал просто пир для души – мраморные перила отполированы и сверкают, точно при лунном свете. Опьяняющий, насыщенный аромат растений доносится из каждой корзины и керамической вазы, зал наполнен букетами орхидей и цветами лайма. Белый плющ гирляндами свисает с ограждений второго, третьего и четвертого этажей, тяжелый, сочный, с бледными, напоминающими звезды цветами. Журчание воды под ногами заставляет меня посмотреть вниз: пол главного зала на самом деле вовсе не пол – а железные решетки, сплетающиеся в тонкий рисунок, прикрытые стеклом, под которыми – озеро бирюзовой воды. Солнечный свет в сводчатом зале разбивается на алмазные осколки, отчего кажется, будто комната сияет изнутри.

И контрастирует со всей этой роскошью – женщина со строгим пучком на голове и острым взглядом, стоящая перед царственной статуей какого-то очень важного покойника. Ее платье благоразумного черного цвета, но с плеч до самой талии и ниже спускается расшитая золотом мантия. Все слуги носят мантии разных цветов, обозначающие ранг и вид выполняемых работ. Золотая мантия – у Главного распорядителя. Если кому и известны маленькие грязные дворцовые секретики, то точно ей. Рядом с ней другие управляющие в такой же одежде, только мантии у них куда менее яркие.

– Добро пожаловать, Невесты, – с легким поклоном говорит она. Я чуть не кланяюсь в ответ, но быстро беру себя в руки. – Я Улла, Главный Королевский Распорядитель. Мы подождем, пока к нам присоединятся остальные дамы и господа, а затем последуем в Зал Времени. Располагайтесь, пожалуйста.

– Спасибо. Постараюсь изо всех сил. В этих туфлях комфорт может только сниться, – вздыхаю я.

Улла мгновенно хлопает в ладоши и грозно восклицает:

– Принести Невесте стул, немедленно.

Двое мужчин срываются с места и возвращаются с тяжеленным стулом из железного дерева. Мои брови взлетают вверх от того, с какой скоростью его ставят прямо у меня за спиной.

– Я не имела в виду… Вам не обязательно…

Улла приподнимает бровь. Не хватало еще, чтобы Главный Распорядитель начала меня в чем-то подозревать. Я делаю надменное лицо и сажусь, борясь с желанием поблагодарить мужчин, которые уже встают рядом с Уллой. Девица Стилранов уже сидит на таком же, как у меня, стуле, и старается не встречаться со мной взглядом. Мы ждем. Под этим я подразумеваю, что разглядываю в зале все подряд, как слюнявый младенец, зачарованный солнечным зайчиком, а очевидно скучающая Стилран стучит ногой по полу, сгорая от нетерпения встретить своего царственного жениха. У меня не хватает духу, чтобы сообщить ей плохие новости, поэтому я просто улыбаюсь, когда мы встречаемся глазами.

Улла приветствует прекрасно одетого юношу в костюме цвета морской волны, он застенчиво улыбается и краснеет. За ним входят два худощавых молодых человека, близнецы, судя по их одинаково белокурым волосам, желтоватой коже и голубым глазам. Это Весенние Женихи – куда более почетный титул, если трон наследует принцесса, но сегодня их просто представляют ко двору, чтобы они могли начать вращаться в обществе. В конце концов к нам присоединяется девушка в роскошном платье из выделанной оленьей кожи, запыхавшись, она восторженно оглядывается по сторонам, словно счастлива здесь оказаться. У всех отпрысков аристократических семей мягкие и нежные черты лица, ухоженная кожа. Они ни дня не работали, никогда не голодали, и часть меня испытывает к ним жалость. Какими беспомощными они были бы, окажись за пределами этого механизированного, экстравагантного города?

Какими беспомощными они были бы под твоими клыками? – шепчет в голове голод.

– Теперь, когда все собрались, – начинает Улла, – я провожу Весенних Женихов в зал, они будут представлены первыми. Невесты, оставайтесь, пожалуйста, здесь до тех пор, пока я за вами не вернусь. Прошу всех вас вести себя наилучшим образом, поскольку это ваше первое представление тем, с кем вы будете иметь дело до конца жизни.

– Мы в курсе, старушка, – протяжно произносит один из близнецов. – Родители нам объяснили все то же самое и куда быстрее тебя.

Его тон и то, с какой легкостью Улла выносит подобное оскорбление, не моргнув и глазом, выводит меня из себя.

– Кто-то встал с детской кроватки не с той ноги, – протягиваю я. Брат юноши одаривает меня уничижительным взглядом.

– Я не знал, что убогим нищим, вроде И’шеннрия, позволено говорить, – огрызается он.

– Не лучше ли было остаться дома и молиться своему опальному богу? – насмешливо поддерживает брата первый из близнецов.

– Скорее это вам двоим следовало бы помолиться, – с улыбкой отвечаю я. – Для начала попросить Кавара о том, чтобы научил придумывать оскорбления получше.

Улыбчивая девушка в оленьем платье давится от смеха. Близнецы бросают на нее злобный взгляд и снова поворачиваются ко мне.

– Будь осторожна, – отвечает один из них. – У Прайзлессов долгая память.

Я коротко смотрю на Уллу, но она даже не пытается вмешаться или остановить нас. Возможно, у нее нет такого права.

– Уж подлиннее, чем твое терпение, надеюсь, – отвечаю я.

Второй близнец смотрит на меня с прищуром.

– Ты…

– Что за шум? – припечатывает новый голос. Все оборачиваются и кланяются. Кем бы ни был этот человек, никто не желает выказать ему неуважение, и я быстро кланяюсь вместе со всеми.

– Милорд, – начинает Улла, – Я как раз собиралась отвести Весенних Женихов в зал.

– И они даже так недолго не в состоянии вести себя прилично? – Мужчина, выходящий вперед, и близко не столь высок, как ведьмы, но подает себя так, что кажется очень рослым. Он гладко выбрит, по спине спускается седая грива волос. Я узнаю эти волосы, и в животе холодеет. Эрцгерцог Гавик Химинтелл, мужчина, на днях проводивший ордалию. С водянисто-голубыми глазами и жалящей ледяной улыбкой. Все в нем говорит о точности и расчете. На нем белая туника с длинными рукавами, мантия на плечах как у Уллы, только серая и украшена хрустальными снежинками: мантия Министра. На бедре тот самый меч, которым он указывал в толпу.

– Сир, – хором приветствуют близнецы Прайзлесс. Эрцгерцог улыбается.

– Мы всегда говорили о манерах, не так ли, мальчики? Сохраняй лицо даже перед злейшим врагом. Благопристойность…

– …рушит сопротивление! – эхом отвечают близнецы, на их лицах написано благоговение. Они явно до такой степени восхищаются эрцгерцогом, что весь их гнев как рукой сняло.

Эрцгерцог смеется, а затем переводит взгляд на меня.

– А вот и новое лицо, с вами я еще не знаком.

Я делаю легкий поклон. Хотя Министр Клинка и выше меня по статусу, Химинтелл – семья Первой крови, как и И’шеннрия.

– Эрцгерцог Химинтелл, – отвечаю я. – Очень приятно встретиться с вами. Я Зера И’шеннрия, племянница леди И’шеннрии.

– Так значит, тебе известно, кто я такой? Как такое возможно, учитывая, что это твой первый визит ко двору?

Ошибка. Конечно, я не должна знать, кто он такой, если ни разу его не видела. Но я видела. И’шеннрия предупреждала меня вести себя с ним предельно осторожно. Возможно, мне удастся спрятать истинные намерения под маской маленькой глупышки.

– Тетя рассказывала мне о самом привлекательном мужчине при дворе. – Я приправляю эти слова частым хлопаньем ресниц. Может, чересчур частым. Он молчит, и на секунду мне кажется, что я его оскорбила.

– Конечно. – Его улыбка так же широка, как и моя. Мы оба притворяемся. – Во время нашей последней встречи леди И’шеннрия с огромным восторгом рассказывала о том, как нашла вас. Чудесно, что она вернула вас в целости и сохранности. Будем надеяться, вы оправдаете ее надежды.

– Планирую так и сделать, милорд.

Он не мигает, я тоже. Ощущение, словно он меня оценивает, стараясь понять, о чем я думаю. Все, что я могу, это не показывать снедающую меня ярость, кипящую внутри со дня ордалии. К счастью, он прекращает наш поединок взглядов первым и поворачивается к остальным.

– Надеюсь, все вы подготовлены к встрече с королевским двором, – замечает он. – Особенно Невесты.

– Насколько это возможно, милорд, – девица Стилран делает реверанс.

Гавик кивает.

– Вам потребуется все ваше самообладание при встрече с принцем Люсьеном. – В его словах сквозит презрение. Он явно недолюбливает принца. – Прошу прощения, мне давно следовало присоединиться к остальным придворным в зале.

– Конечно, – отвечает Улла с глубоким поклоном. – Хорошего дня, милорд.

Мы все кланяемся следом, и когда министр проходит мимо, я провожаю его взглядом. Улла уходит с Весенними Женихами. В конце концов приходит и наш черед идти в зал. Следуя за Уллой вместе с остальными девушками, я стараюсь поменьше пялиться на золотую филигрань на дверях, яркие картины с гончими и львами, портрет Кавара собственной персоной, изображенного в виде молодого человека с покрывающими кожу глазами-символами. В одной руке он держит весы правосудия, в другой – меч, и кажется одновременно и зловещим, и вызывающим трепет. В книгах Ноктюрны утверждалось, что ни одна ведьма не должна пытаться представить, как могло бы выглядеть физическое тело Старого Бога, а здесь смертные рисуют своего Нового Бога без опаски. Знамена нефритово-зеленого шелка водопадом стекают с безупречно чистых окон, играя на солнце вышитым гербом с изображением серебристого змея. На фоне неоспоримого величия дворца особняк И’шеннрии кажется маленьким и жалким.

Улла ведет нас дальше через просторный зал, стены которого – целиком из цветного стекла. Солнце просачивается сквозь них, окрашивая нашу кожу в цвета заката и сумерек. Лишь спустя несколько секунд я со стыдом осознаю, что цвета обозначают исторические события – строительство Ветриса, важные открытия ученых-энциклопедистов, такие как водяная почта и песочные часы, Восьмизимнюю войну, в которой злейшим врагом был Гелкирис, оспаривающий контроль над горами Толмаунт-Килстеды, и в конце, в самой последней секции, Пасмурную войну. Она повсюду: закованные в доспехи батальоны келеонов и людей яростно сражаются с высокими черноглазыми фигурами с потемневшими руками и когтями – ведьмами. А перед ними орда клыкастых монстров, с красными ямами, зияющими на месте сердца. Бессердечные.

Я сжимаю кулаки. Вот, значит, какими они нас видят? Настолько жуткими? Согнутые, с дикими глазами, двигающиеся скорее как животные, чем как люди. Во время Войны Бессердечные воевали на передовой, составляя основу армии ведьм, хотели они этого или нет. Не сомневаюсь, что ведьмы приказывали Бессердечным защищать себя. И вдобавок к этому их окружали толпы живых людей. Голод наверняка вырывался из-под контроля, превращая их в звероподобных монстров, не озабоченных человеческими условностями. Порой я чувствую что-то подобное глубоко внутри; словно темная голодная часть меня ждет, когда я ослабну, проиграю. И эта настенная роспись напоминает мне, ярко и болезненно, к чему приведет этот проигрыш.

Это было бы так легко, – настаивает голод. – Одно мгновение, и все будет кончено. Тебе больше не о чем будет волноваться…

Оранжевое и желтое стекло, в центре которого Бессердечные. Огонь. Люди поняли, и довольно быстро, что способов замедлить Бессердечных, кроме поджигания, не так уж много. Чтобы исцелить обугленную плоть, ведьмам требовалось куда больше времени, чем обычно. Это их любимый способ расправляться с нами. Вода для ведьм, огонь для их рабов, как сказал барон. Я вздрагиваю при мысли о боли, о бесконечной агонии. Боль выносима лишь тогда, когда ты абсолютно уверен, что она скоро закончится. Так я прожила последние три года – в уверенности. А сейчас? Сейчас я вообще ни в чем не уверена.

– На что это ты глазеешь? – тихо спрашивает девушка в платье из оленьей кожи. Я отвожу глаза.

– Н-ни на что.

Вряд ли она мне поверила, поскольку разглядывает Бессердечных из-за моего плеча.

– Все нормально, – шепчет она, наклоняясь ко мне. – Порой мне тоже бывает их жалко.

Она быстро отворачивается. Ее признание настолько тихое, запрещенное, не для этих залов. И все же оно отзывается в моей груди. Подумать только: человек может жалеть меня – нас – после всего, что мы натворили, всего, что я натворила. Я встряхиваю головой. Если бы она знала, кто я на самом деле, то бежала бы без оглядки. Ликовала бы, пока я сгорала на костре, а мою ведьму топил эрцгерцог.

Улла останавливает нас возле стеклянной двери и стучит дважды. Стражи с настороженным видом открывают ее. Улла поворачивается к нам, протягивая несколько шелковых вуалей, закрепленных на ободках искусной работы.

– Наденьте это и следуйте в центр зала, рука об руку. Не снимайте их до тех пор, пока не прикажут члены королевской семьи. И напоминаю, говорить будете, лишь когда к вам обратятся.

– Мы не дети, Улла. Мы много лет наблюдали, как это делается. И знаем, как все происходит, – впервые высказывается девица Стилран. Спина у нее такая ровная, что кажется, будто она кол проглотила, каждое движение изящно. Я не знаю ее имени, но мысленно именую ее Грация.

– Просто напоминаю, миледи. Некоторые из нас, – глаза Уллы встречаются с моими, – прежде никогда здесь не бывали.

– А некоторые из нас не желают нянчиться с деревенщинами. – С высоко поднятой головой Грация проходит в дверь. Вторая девушка следует за ней, смущенно и очаровательно улыбаясь. Прелесть. Отличное прозвище для нее. Улла провожает меня вслед за Грацией и Прелестью, и я делаю первые шаги по темному коридору. Он настолько узкий и низкий, что моя макушка почти задевает каменную кладку, но вскоре коридор выходит в сводчатый зал. Кто-то вырезал здесь все прямо из камня, величественные колонны, высокие, словно древние деревья, обрамляют просторное помещение. Свет струится из идеально круглого застекленного отверстия в потолке. Яркие солнечные лучи проникают сквозь него в центр комнаты, освещая каменную платформу, на которой стоит вычурный стеклянный трон. И повсюду, как эти ни прискорбно, люди. Они толпятся вдоль нашего пути, тихонько хихикая и сливаясь с тенями. Мне не видно их лиц, но платья и костюмы – всех цветов радуги. Их голоса, пусть и тихие, эхом отдаются под сводами потолка.

Мы подходим к трону. Он вовсе не из стекла, а из прозрачного камня с радужным блеском. Умно! Сделай так, чтобы трон светился, и подданные будут зачарованы. Ни золото, ни драгоценности не сравнятся сиянием с королевским троном. Ни один страж-человек не годится в подметки устрашающим келеонам у подножия трона. Это самые высокие келеоны, которых я когда-либо видела, вооруженные до зубов острыми как бритва алебардами. Грация проносится прямо между их разведенным оружием, а мы с Прелестью из последних сил пытаемся не отставать. Во рту у меня пересыхает, когда одна из келеонов надолго задерживает на мне взгляд – я знаю, что у них отличный нюх; могла ли она унюхать Бессердечную? «Нет, Зера, это глупо. Будь они на такое способны, Ветрис выиграл бы Пасмурную войну намного раньше».

Мы выстраиваемся в линию перед троном и приседаем в глубоком реверансе.

Король Каваноса Среф смотрит на нас стылым взглядом ворона, кружащего над трупом.

* * *

Всего лишь сравнение короля с картофелиной. И весь королевский двор на меня глазеет. То ли этих придворных так легко впечатлить, то ли они просто нечасто выходят на улицу. Не будь я монстром без гроша в кармане, планирующим государственную измену, я бы поставила деньги на последний вариант.

Поскольку Невесты представлены и церемония близится к концу, король с королевой покидают Зал Времени, стражи следуют за ними. Принц Люсьен пока остается. Теперь, когда волнение затухает, я рассматриваю его профиль, и в глаза бросается его горделивая хищность. Принц не так уж и симпатичен, как мне показалось на первый взгляд, не в классическом понимании красоты, но его притягательность неоспорима. Острые черты его лица заслуживают внимания, но весьма осторожного, с оглядкой на то, что можно пораниться. К тому же с отвращением замечаю, что не только я его разглядываю – почти все женщины в толпе хихикают и перешептываются при каждом его вздохе, каждом движении руки. Может, я каким-то образом попала в другую, нелепую реальность где-то между отъездом из особняка И’шеннрии и прибытием сюда? Это просто абсурдно, даже смешно, как много ему уделяют внимания, но тут я вспоминаю, что он наследник самой большой страны Туманного континента. Если все дни его жизни проходят вот так, под постоянным наблюдением, когда каждый первый заискивает, неудивительно, что он питает такое отвращение ко двору. Это напоминает мне о Шорохе. Шорох… Он где-то здесь, не так ли? Радость током проходит сквозь меня при мысли о том, что он может смотреть на меня прямо сейчас, но здравомыслие берет верх. Я здесь ради принца, а не ради вора.

Я решительно отвожу глаза от принца Люсьена; нельзя уподобляться другим девицам. Прелесть и Грация, однако, не испытывают подобных терзаний и по-прежнему силятся разгадать скучающее выражение его лица.

– Как думаешь, ему понравились мои слова? – жалко бормочет Прелесть. Грация поворачивается ко мне с искаженным лицом.

– Считаешь себя самой умной, не так ли?

– Нет. – Я вскидываю голову и поджимаю губы. – Уверена в этом.

– Мне кажется, она была великолепна, – с улыбкой замечает Прелесть.

Грация глумливо парирует:

– О да, великолепна. Если ты считаешь забавным оскорблять короля, как какие-то пьяные простолюдины.

– Ты, очевидно, упустила смысл моего тонкого сравнения, – отвечаю я. – Не печалься, не всем доступна изощренность ума. И не все умеют проигрывать с достоинством.

– Ты заносчивая маленькая… – Грация начинает кривить губы, но к ней подходит улыбчивая знатная дама и заводит разговор. Вскоре вокруг собираются и другие придворные, они окружают и Прелесть, и даже меня, наперебой делая комплименты.

– Как это вам на ум пришло нечто столь прозорливое, леди Зера? – Леди обмахивается веером, и воздух доносит до меня ее запах. Голод жадно облизывается, но я заставляю его успокоиться.

– Вы заметили, как задорно смеялся король? – Придворный покачивает головой. – Много лет не видел его таким веселым. С тех самых пор, как умерла принцесса.

– Принцесса? – начинаю я. Придворный понижает голос.

– Вам не рассказывали? Принцесса Вария уже пять лет как скончалась.

– Какой ужас. Как это случилось?

Придворные переглядываются, а затем он наклоняется ко мне и шепчет:

– Бессердечные, миледи. Она навещала провинции, когда свора чудовищ разорвала ее свиту в клочья. Это была ужасная трагедия. Мы оплакивали ее несколько месяцев. А король, я думаю, все еще в трауре. Он был таким жизнелюбивым, но после того, как умерла принцесса Вария, все изменилось. Она всегда была его любимицей. А о принце Люсьене даже нечего и говорить. С тех пор он совершенно опустошен.

Принц Люсьен потерял сестру из-за Бессердечных? Меня охватывает нечто похожее на жалость, но я не позволяю этому чувству разрастись. Нельзя воспринимать его как человека, только как цель.

– Действительно, – шепчет аристократка, прикрывая рот затянутой в перчатку рукой. – Вот почему принц так часто выезжает на охоту.

– Охоту? – Я хмурюсь, но придворные больше ничего не говорят, придумывая удобные предлоги, чтобы уйти.

Новая информация крутится у меня в голове. Я едва замечаю, как ко мне подходит И’шеннрия, ее лицо напряжено.

– Ты чуть не выдала себя, – шепчет она.

– Я рискнула, – соглашаюсь я. Ледяная маска И’шеннрии остается абсолютно непроницаемой.

– Возможно, в следующий раз ты дважды подумаешь, прежде чем «рисковать», и обойдешься стандартными отрепетированными фразами вместо того, чтобы выдавать нечто столь дерзкое.

– Соблазнение надежды нации не должно быть скучным.

И’шеннрия издает что-то похожее на тихий стон. Мгновение мы наблюдаем, как придворные снуют мимо друг друга, отвешивая комплименты и любезности, в которых нет ни капли искренности. Конечно, она меня не хвалит. Я не жду громогласных славословий перед всеми людьми, но услышать что-то вроде «молодчина, тебя все еще не сожгли заживо» было бы весьма приятно.

– Одна сильно надушенная маленькая птичка напела мне удивительную песенку, – с нажимом продолжаю я. – Про принцессу Варию, убитую Бессердечными.

И’шеннрия поджимает губы.

– Полагаю, рано или поздно ты бы об этом узнала.

– Другая маленькая птичка, надушенная еще сильнее, сообщила мне, что принц выезжает «на охоту». Что это значит?

Выражение лица И’шеннрии становится непроницаемым. Какой-то аристократ зовет ее по имени, она выпрямляет спину и мгновенно переключается на разговор о моем представлении. Избегает меня? Возможно. Избегает вопроса? Совершенно точно. Никто не желает говорить об охоте, но поскольку боги слепили меня из любопытной глины, это лишь распаляет во мне желание узнать о ней больше.

Глядя над головами мельтешащих придворных, я нахожу принца Люсьена, лениво прислонившегося к дальней колонне. Если бы я была художником или поэтом, то наверняка посвятила бы ему свое произведение. Не какой-нибудь сопливый любовный сонет или романтический акварельный портрет, скорее одну или семь строф о том, как он стоит – высокомерно, словно в его маленьком пузыре ничто не может его достать. И самое раздражающее, что это соответствует истине: согласно правилам этикета, это принц приближается, если хочет поговорить, а не наоборот. Я бы нарисовала его серебряный жилет, мерцающий в солнечном свете, черные глаза, прикрытые растрепанной темной челкой, из-под которой он наблюдает за толпой; и обязательно добавила бы, что на этот серебряный жилет можно было бы накормить тысячу человек. И что будущее страны слишком сильно зависит от человека, который не в состоянии даже зачесать волосы, чтоб те не мешались.

Попытайся я утопить его в ванне ядовитой критики, уверена, ему было бы на это плевать. Он ведь наследник престола, в конце концов. И выглядит так, словно выше всего мирского, равнодушный к неусыпному вниманию королевского двора и, безусловно, невосприимчивый к чарам какой-то крикливой Весенней Невесты.

Рядом с принцем стоит бледный юноша с бумажно-белой кожей, в которой нет ни кровинки, ни единого намека на румянец. Он, возможно, чуть старше принца, из-под коротких серых волос торчат заостренные бледные уши. Видимо, это подземник – телохранитель принца, о котором предупреждала И’шеннрия. Подземников редко встретишь на поверхности земли – до нынешнего момента я не видела живьем ни одного из них. Обычно они живут под землей, сдерживая в глубинах огненное дыхание валкераксов. Клеймор за его спиной размером с него самого – чересчур велик для его роста, и все же подземник носит его, как и тяжелый церемониальный доспех, с отточенной легкостью. Я сражалась с достаточным количеством наемников, чтобы распознать осанку опытного бойца, и этот подземник, очевидно, один из них. Если мне удастся подобраться достаточно близко, чтобы вырвать у принца сердце, его телохранителя не должно быть рядом. И чутье подсказывает мне, что силой этого не добиться. Хитростью разве что. Возможно, соблазнять придется двоих – сначала его, а затем принца.

Взгляд подземника пересекается с моим. До чего же странные зрачки – куда больше человеческих. Они практически заполняют кроваво-красную радужку, оставляя лишь кайму вокруг черноты. Он кладет ладонь с длинными пальцами на плечо принца и молча кивает в мою сторону. Кусочек моего сердца в медальоне опасливо вздрагивает, когда принц смотрит на меня без тени улыбки. Я почти завидую. Ему не обязательно выдавливать из себя любезности, в то время как я сегодня только этим и занимаюсь.