Текст книги "Испытания сионского мудреца"

Глава 6
Доцента на убой!

«Аллё, это я Мина! Можно к вам на пять минут? Ну что, как дела, я видела, что вы только что были у фрау Кокиш, а затем и херр Шнауцер с вами о чём-то разговаривал! Что нового, что они хотят? Этот Шнауцер, его не поймёшь, хотя он со мной хорошо здоровается! Хвалил вчера, спросил даже, как дела, и сказал, чтобы я больше работала, и что ему всё равно кто работает, и что я не хуже “люляшки” для него! Но всё равно, как-то боюсь его, он какой-то непонятный! А вот Кокиш, хорошая баба! Да ладно, мне как-то всё уже надоело и всё равно, будь что будет! Не даст характеристику, и не надо! Хотя, как она может не дать?! Если напишет, что я ничего не умею, то чему она меня научила? И у неё тогда Дrztekammer отберет право учить! А пока, я на неё материал собираю! Очень много больных ею недовольны и готовы за меня заступиться! Они говорят: – Если надо, мы за вас в огонь и в воду пойдём! – Но честно скажу, мне как-то всё равно, всё надоело, будь что будет! Ладно, пойду, потом ещё, как-нибудь заскачу! Вы сейчас куда, на конференцию руководящих кадров? Да, вот там у вас, наверное, интересно! Потом расскажете, о чём говорили! Ну ладно, побегу».

«Ну, что наш “майстер”?» – обратилась Кокиш к секретарше Пирвоз на конференции «высшего руководства», по классификации Мины. В этот раз, Кокиш имела в виду не меня, а главного врача, и «майстер» относилось уже к нему. «Furchtbar, furchtbar (Ужасно, ужасно!) – затараторила Пирвоз, понимая, что от неё хотят. – Он занимается безобразием, в рабочее время у себя в кабинете пишет научные статьи! Когда он вышел в туалет, я успела подсмотреть, что он пишет, вот его тема: ДПДГ и диссоциативные расстройства». «Мы ему платим, а он пишет!» – вставила Клизман. «Он занимается саботажем!» – злобно подытожила Кокиш, щелкнув челюстями саранчи. «Вчера поступил новый больной, но он его не посмотрел», – добавила Бюльбеккер. «Пришлось мне смотреть!» – возмущённо сказала Клизман. «Ну что будем делать с ним? – спросила Кокиш. – По мне пусть бы сейчас уходил! Вся беда, что полгода после увольнения имеет право ещё работать! Пусть с ним разговаривает Шнауцер, он с ним сегодня должен поговорить! Так что, Ивона, – обратилась Кокиш к Клизман, – бери больше на себя руководство клиникой! Я не хочу вмешиваться, пусть Шнауцер с ним говорит! А как «майстерин» Люлинг?» – спросила Кокиш у Пирвоз. «Furchtbar, furchtbar! – вновь затараторила Пирвоз. – Эта, вообще, командует как профессор!». «Да, да – подтвердила Бюльбеккер, – то ей историю болезней принеси, то больного пригласи! А я ей сегодня сказала, что мне некогда!». «Правильно, – согласилась Кокиш, – мы её перевели на 15 часов в неделю!». «А сейчас работает больше, чем раньше на сорок часов работала!» – захихикала Клизман. «Да, вот видите! – сказала Кокиш, глянув попутно и на меня. – А раньше говорила, что у неё всё времени не хватает! Я всегда говорила, что чем работник меньше счастлив, тем он лучше работает! Ей деньги не нужны, у неё богатый муж! Она говорит, что работает из-за удовольствия, а не из-за денег!». «Эх! Где мне найти, хоть какого-нибудь мужа! – захихикала Клизман, завистливо покосившись на Кокиш, и добавила: – А я работаю для того, чтобы прокормиться!». «А как доктор Мина?» – поинтересовалась Кокиш у секретарши Пирвоз, переведя разговор на другую, безобидную тему. – «Она в последнее время невозможной стала, очень беспокойная, раньше была лучше, а теперь пациентов настраивает против Люлинг, её только тема “Люлинг” беспокоит!». «Ну, неудивительно, – возразила Кокиш, – с Люлинг непросто работать». «Да, да, – согласилась Клизман, – Люлинг очень заносчивая и на конференции редко ходит». «А почему главный врач, вчера, перевёл приват больную в психиатрию?» – спросила Кокиш у Клизман. «Он считает, что она может покончить жизнь самоубийством», – криво улыбнулась Клизман. «Это саботаж! – возмутилась Кокиш. – Приват больных он разгоняет! Мы их с трудом достаём, а он разгоняет! У нас всего 45 больных, а надо хотя бы 70 иметь! Но с этим главврачом столько никогда не будет! Что, Ивона, надо было эту больную в психиатрию отправлять?!». «Конечно, нет, вполне можно было оставить у нас», – согласилась Ивона. «Таких больных, Ивона, бери себе!» – распорядилась Кокиш. «Может, и доктор возьмёт немного?! – подбросила хворосту в мой “костер” Ивона. – А то у меня их и так уже много!». «Да, он тоже будет брать! – заверила её Кокиш. – Все будут брать, сейчас никому поблажек не будет!». «Шнауцер приехал!» – доложила «разведка» из рецепцион (регистратуры). «Ну посмотрим, о чём он договорится с главным врачом: – Ни пуха ни пера!» – заинтриговала всех Кокиш.

«Здравствуйте, докторэ!» – поздоровался со всеми Шнауцер, вновь, как итальянец. «Мы тут обсудили, в том числе, и главного врача!» – предложила «больную» тему Кокиш. «Ну и что будем делать, докторэ?» – спросил Шнауцер. «Убирайте, и как можно быстрее!» – закатив глазки, хихикнула Клизман. «Справитесь?!» – обратился к ней Шнауцер. «Я всю жизнь справлялась! – захихикала Клизман. – И никогда “листок перед ртом не держала”»! – и в подтверждение своих возможностей выдохнула в сторону Шнауцера. Эта акция заметно его перекосила! Он как бы отпрянул-отскочил от Клизман, как от Змея Горыныча, но удержался на стуле, и продолжал: «Ну хорошо, я сегодня же поговорю с Зауэром: или он работает, как положено, или идёт! Да?». «Нет, пусть идёт!» – сказала бескомпромиссно Кокиш Силка. «Хорошо, позовите мне его!» – уже решительно сказал Шнауцер, мол: «козлёночка буду резать»! Через пять минут увидел в вестибюле согбенного в три погибели «козлёнка Зауэра» – главврача, доцента! Потащился доцент на убой к убойщику Шнауцеру! Хотя он и сам тащился, но ощущение было, что его кто-то тащит туда на верёвке! Вспомнил мединститут, учёбу: точно так выглядели собаки, которых вели на опыты над ними.

«Ну что?» – спросил я, спустя полтора часа у Шнауцера, встретив его в вестибюле. Вид у него был в этот раз нерадостный, поэтому и спросил. «Может, “опыт” сорвался? – пришло мне в голову. – Собака, например, сбежала, как тогда в мединституте, которую я выпустил! Хотя здесь, как будто бы, никто не хотел, чтобы “собака” сбежала». «Он, идёт», – то ли разочарованно, то ли расстроено проворчал Шнауцер. «Ну, так вы же этого хотели! Это ж, хорошо!» – то ли «уколол», то ли спросил я у Шнауцера. «Не любой ценой», – мрачно проворчал Шнауцер. – «Покусал его, что ли, Зауэр перед погибелью своей?!». Зато Кокиш и Клизман, облизываясь и сияя от удовольствия, вышли из столовой как бы закусив Зауэром – отметили победу над ним!

«Аллё, можно к вам на пять минут, это я Мина». – «Хорошо, на пять минут приходите». – «Что слышно, что сказали на конференции руководящего состава кадров?». – «Вас хвалили». «Да? Конечно, почему меня не хвалить! Знай наших! Но знаете, мне как-то всё равно, всё надоело, будь что будет! А кто похвалил?». – «Все». – «А “люляшку”?». – «Все ругали». – «Так ей скотине и надо! Тьфу, терпеть её не могу, сволочь, чтоб она скапустилась! Вы знаете, я никому зла не желаю и иногда мне, честно говоря, её даже жалко, хотя сама виновата! Ладно, пойду к этой “люляшке”, она меня хочет сегодня поспрашивать – профессорша! Конечно, я книги не читаю, но практики больше, чем у неё! Пять лет вела больных и с туберкулезом, и с дизентерией, и на других гадостях сидела! На чём только, не сидела! Вы же знаете нашу Среднюю Азию! Плохо только операции не умею делать, а ей, надо сказать, очень хорошо это удаётся – что есть, то есть! Конечно, кто мы такие?! Нас этому не учили! Ну, спасибо за поддержку, пока, потом как-нибудь ещё забегу».

«Зайдите ко мне на минуту, – попросил на следующий день главврач, после конференции. – Я просто хотел узнать, как у вас здоровье, как зрение? С глазом ещё плохо, а какой? – при этом Зауэр болезненно прищурил свой глаз. – А я уйду скоро!». «Жалко», – сказал я. «Да, мы с вами неплохо вместе работали, но останемся в контакте. Я с удовольствием готов с вами сотрудничать, у вас есть чему поучиться!» – сказал Зауэр, как бы на прощание. – «Вы уходите в клинику?». «Пока не знаю, – задумчиво произнёс Зауэр, – может, праксис открою», – неуверенно сказал он. «После вашего ухода здесь будет хаос», – хотел обрадовать я его. «Да, вы думаете?! – с надеждой спросил Зауэр. – А я всё же думаю, что Клизман справится». «Думаю, нет! – уверенно успокоил я его. – Критиковать легче, чем работать!». «Спасибо», – сказал Зауэр. «Спасибо», – сказал и я.

«Уважаемые коллеги, – прискорбно объявила Клизман на следующий день на конференции, – к сожалению, главный врач Зауэр решил раньше времени уйти! Нам будет тяжелее, придётся его больных разделить». «А где он?!» – спросили перепуганные «недобитки»: телесно-ориентированный терапевт Хагелюкен и музыкантша Отремба. «Сегодня мы его с почестью проводим всем коллективом! Торжественная панихида, тьфу извините, церемония прощания состоится в 12 часов! Все кто знает, и знал доктора Зауэра, тьфу извините, кто с ним работал – приходите! Херр Шнауцер приглашает всех в конференцзал, можете не идти сегодня в столовую! В конференцзале будет небольшой Имбисс (в рот получите – перевел я для себя), перекусите Kleinigkeiten (мелочи) и, конечно, немножко Лекераен (Leckereien) – вкусностей. Бывший главный врач Зауэр всё же заслужил, чтобы мы его подобающим образом проводили!».

«Друзья! – начал свою прощальную речь Шнауцер по “убиенному” главврачу Зауэру, держа в руке бокал дешёвого игристого вина. – Мы собрались здесь, чтобы проводить нашего бывшего главного врача, доктора Зауэра! Всё было у нас с ним: было и хорошего немного, и плохое было, и даже очень плохое! Но сегодня всё позади! Так сложилось, что доктор Зауэр должен идти! И вот, он уже идёт! Я желаю новому руководящему составу клиники, чтобы они работали лучше, чем доктор Зауэр! Я уверен в том, что они всё сделают лучше, чем он! Почему он не сделал, что должен был сделать – совершил ошибку! Мы все понимаем, что организация так называемого производственного совета принесла много вреда клинике и материального ущерба! Я не забываю тех, кто это поддержал, и тех, кто это организовал! Основных организаторов уже нет с нами и это очень хорошо! Они себя выдавали за борцов за народные права, но очень охотно приняли откупные деньги! А это наши с вами кровные денежки! Деньги взяли и ушли легко! Не все ещё из них ушли! Так что скажу чёрным юмором: впереди нас ждут ещё новые проводы “достойных”. Как кто-то из сотрудников сказал: будет история “Десять негритят”! Ну, это я шучу, не принимайте всё так мрачно! Я люблю шутить! А теперь в знак благодарности за труд нашего бывшего главврача я хочу ему вручить – вот это!» – и Шнауцер достал с полки набор вин из трёх бутылок, которые старый доктор Розенкранц и я уже получили на Рождество. А главному врачу Зауэру тогда досталась детская игра для недоразвитых детей на развитие соображения! Тогда он в знак протеста покинул зал! И вот наконец свершилось! Ему вручают, хотя и перед уходом, такой же набор! Награда хоть и поздно, но нашла героя! «Вот, это да! Вот, это да! Вот, за это спасибо!» – как ребёнок, при виде вожделенной игрушки подскочил от радости доцент Зауэр! И бросился сам к Шнауцеру, не дожидаясь, когда тот ему вручит подарок, и стал у него нетерпеливо из рук его отнимать! «Спасибо! Вот за это, действительно, спасибо!» – не мог успокоиться Зауэр. Шнауцер насмешливо на него смотрел.

«Огромное спасибо! – начал свою ответную речь изгнанный – очередной – “негритёнок” Зауэр. – Мне было очень приятно с вами работать, и я сохраню в памяти, эти приятные и хорошие, плодотворные годы совместной работы! Жаль, что нам приходится расставаться, но всё равно всем спасибо, и я всех приглашаю завтра в ресторан на мои проводы в 19 часов! Прошу всех желающих прийти!». «Ой, спасибо! Вот это, да! – громче всех воскликнула Клизман. – Обязательно придём!» – но осеклась, уловив на себе презрительный взгляд Шнауцера. «Ну, всё, – заключил он, – теперь, работать!». «А, Лекераен (вкусности)?! – испугалась Клизман, схватив второпях бутерброд с колбасой и огурцом сверху! И поднеся его сбоку и обвив вокруг него шею, отправила глубоко весь в рот, натянув рот на бутерброд, и окосев при этом от удовольствия! Затем она закрыла томно глазки и тут же всё мигом заглотнула, выдохнув: – Аааа, оооо, lecker!». Все последовали её примеру, не у всех, конечно, так получилось, как у неё, вернее, больше ни у кого, но всё равно было вкусно. Шнауцер Петер удалился, за ним Кокиш Силке, и мы с женой. Нас ждали уже нетерпеливые больные.

«Ну, как? – остановил меня Шнауцер в вестибюле. – Ваше мнение, хорошо я всё организовал?». – «Да, очень». – «Пусть радуется подарку, дурак, для меня это мелочи – дешёвка, дешевле, чем его здесь держать! Он знает, как я его люблю! Силке, что мы ещё хотели сделать? Ах да, позвонить!».

На следующий день утреннюю конференцию проводила уже одна Клизман! Она заметно повзрослела и посерьёзнела, а то всегда хохотала, слушая доклады главврача Зауэра. Сейчас она, слушая доклады терапевтов, важно вытягивала губы вперёд, образовывая трубочку-хоботок! Про себя отметил: «То же самое у неё произошло и на другом конце пищеварительной трубки!». Клизман ещё и своей маленькой головкой при этом в знак согласия кивала! А при затруднениях изображала мысль, двигая бровками и ставя их то на разном уровне, то под разным углом. Она периодически посматривала на меня, интересовалась моим мнением: «А, что думает доктор?». Мина Барсук очень восторженно и с обожанием на нее смотрела. Весь её вид говорил: «Молодец баба! Молодец, во даёт!». Несколько раз Барсук даже зааплодировала, как в Средней Азии хану бухарскому: «Мне бы так высоко взлететь!» – читалось по лобику Мины. Правда этот восторг улетучился, когда Клизман в конце конференции сказала, что главный врач её пригласил сегодня в ресторан на проводы – «поминки свои», и ей обязательно надо пойти, но, к несчастью, у неё в плане сегодня ночное дежурство. Не мог бы кто-нибудь её выручить и за неё подежурить? «Так он всех, по-моему, пригласил! – перепугано воскликнула Мина Барсук. – Я тоже пойду, а так, я бы с удовольствием за вас подежурила!». «А доктор не сможет?!» – спросила осторожно Клизман, не глядя в мою сторону, уже забыв, что обещала никогда не позволять мне дежурить, пока она жива. Как сказал немецкий коммунист-антифашист Бертольд Брехт: «Erst kommt das Fressen, dann kommt die Moral (Сначала жрать, а мораль затем)»! «Пока нет», – ответил я. Бровки Клизман, совершили круг, так и не став больше на свои места! «Я подежурю», – выручила всех врач-практикантка. «Очень вам признательна!» – искренне сказала Клизман, проглотив при этом слюну. Данное ею слово, что я никогда не буду дежурить, пока она жива, означало – пока она кушать не захочет!

Мина Барсук, правильно сказала, что главный врач пригласил не одну только Клизман, поэтому и мы с женой пошли его проводить. Виновник торжества встречал всех у входа в зал ресторана. «Спасибо, – сказал Зауэр мне и моей жене, – проходите, пожалуйста, очень рад!». «Спасибо», – сказали и мы, не сказав, конечно, что и мы очень рады, и ещё больше радовались, если б и другие ушли. Пришли не первыми, лучшие места уже были заняты! Нам осталось место рядом со старым доктором Розенкранцем. Он уже что-то ел. Чуть подальше сидела психолог фрау Мисс, напротив – «телесно-ориентированный» Хагелюкен. Были среди провожавших и пара «уже убиенных» медсестёр. Ближе всего к торжественному телу находились его гробовщики: Клизман сидела рядом по правую руку от него, по левую руку – секретарша Пирвоз и, наконец, очень энергичная тридцатипятилетняя работница регистратуры фрау Шлотке. Когда она размашисто топала по клинике, то стены тряслись. Шлотке была ответственной в клинике за доносы – за донесение всей информации Кокиш. Она доносила все, что передвигалось, как в зоне регистратуры, так же в примыкающем к клинике пространстве, и даже на улице! И когда одна из моих больных – восьмидесятилетняя немецкая бабушка-инвалидка своей машиной, отъезжая от клиники, слегка царапнула старый заборчик во дворе и, не обратив на это внимание, поехала дальше, то за 100 км от клиники, у неё дома, её уже с нетерпением ожидала бравая, вооружённая до зубов немецкая полиция. Бабушка была задержана, как пытавшаяся сбежать с места преступления. Бдящая из окна Шлотке доложила Кокиш, и тут же была дана команда на операцию «Перехват». Шлотке не было на торжестве, когда Шнауцер произнёс реквиемную речь по «убиенному», а в ответ доктор Зауэр пригласил всех на свою «панихиду»! А значит, вроде и не была приглашена «убиенным» на его «поминки»! И то, что всё же она пришла, означало: пришла со специальным заданием от Кокиш: ещё и на прощание пошпионить за «бывшим» и за оставшимися: кто пришёл на поминки, и кто что сказал! Кто добрым словом убиенного помянул, и недобрым словом помянул его убийц! Опытные следователи-криминалисты всегда посылают агентов на похороны. Там многое слышишь и видишь, много полезной информации об уже совершённых и готовящихся преступлениях! И вот, эта троица могильщиков, взяв убиенного под руки, а Шлотке ещё захватив спереди за шею, провожают убиенного в вырытый им самим яму – опускают тело. Конечно же, и хихикающая бесформенная секретарша Пирвоз была здесь с этой же целью! А заодно, почему бы еще и не поесть lecker (вкусно) за счёт того, кого активно помогала убить. Ну и, конечно же, Клизман была с главной целью Leckerbissen (вкусностей) отведать, а правильней: «от пуза» нажраться за счёт покойника! После Кокиш и её заслуга была в том, что покойника сейчас хоронят! Она была очень весёлой, возможно, даже самой весёлой: много ела, пила, смеялась и даже прижималась, от счастья, к покойнику! А он – психолог – хлопал ушами и тоже веселился, как будто бы, это были похороны Клизман, а не его собственные! Эта троица его полностью отделила от его как бы друзей и сторонников. Они смешили и подбрасывали труп, ковырялись в нём! И даже, когда мы с женой в 11 вечера ушли, пожелав покойнику крепкого здоровья и долгих лет жизни, а до нас ушли почти все остальные – эта троица осталась дохоронить покойника, продолжая себе заказывать за его счёт халявную еду.

«Ну, как вчера погуляли?» – спросила на следующий день Кокиш. «Очень весело было», – сказал я. «Знаю, моя разведка: Клизман, Пирвоз и Шлотке мне рассказали! – сияла от счастья Кокиш. – Вы только, я знаю, сидели далеко от Зауэра и, конечно, многое не слышали». «Всё равно было весело!» – успокоил я Кокиш.

Не удалось Клизман долго править одной! Пришёл её противовес – доктор Дегенрат.

«Знакомьтесь – это наш новый руководящий психотерапевт, доктор Дегенрат!» – представил Шнауцер на конференции руководства длинного в зелёном пиджаке с попугайским пёстрым галстуком, красных брюках в белую крапинку, прилизанного, похожего на шахматиста, в круглых очечках для близоруких, прыщавым лицом и рябым носом. Доктор Дегенрат глупо улыбнулся и уставился на меня. «Это наш лучший специалист, – указал на меня Шнауцер, – майстер китайской медицины и гипноза, который не хочет заниматься психотерапией, но будет!» – уверил всех Шнауцер, зло ухмыльнувшись. «А вы давно этим занимаетесь? Чувствуете, какой я любознательный!» – как бы самокритично, но больше: «вот какой я умный», спросил Дегенрат. – «22 года». – «Где учились?». – «В Советском Союзе». «Давайте, поговорим лучше о деле!» – раздражённо перебила его Клизман, не желая из меня центр внимания делать. «Давайте! – согласился Дегенрат. – Нам нужно с вами обсудить разграничение власти, чтобы не было конфликтов! Что я делаю, а что фрау Клизман?» – подытожил Дегенрат, вопросительно посмотрев на Шнауцера. «Вас теперь три руководящих врача, – пояснил Шнауцер, – вы с Клизман, и он! – указал на меня, не называя по фамилии, Шнауцер. – Он очень хороший психотерапевт и должен тоже заниматься психотерапией, хотя он этого и не хочет, но будет!».

«Хорошо, – согласился Дегенрат, – но давайте разграничим власть!» – обратился он вновь к Клизман. «Этот будет очень за власть бороться! Берегись, притворная! Этот тебе не главный врач Зауэр! Хотя и трусливый, и не уверен в себе! “Уверенные” не договариваются, а власть захватывают!» – промелькнуло у меня. «Хорошо, хорошо, это не проблема! – перебил его Шнауцер. – Об этом мы договоримся! Нам нужны пациенты – это главное! Вы должны своим приходом этот процесс активизировать!» – определил его «власть» Шнауцер. «Это я могу, меня многие знают, я известный!» – заверил Дегенрат. «А что вы думаете о профессоре Эркенсе? Мне его наш профессор Домс отправил, он ему уже не нужен! Я хочу, чтобы он был как бы почётным представителем нашей клиники! Это будет хорошо для авторитета клиники! Он не будет иметь власти, только так – почётное место, представлять клинику! Может иногда визиты делать?» – спросил, а вернее объявил Шнауцер. «Ох, ох, это смешно! – закатилась в истерическом припадке смеха Клизман. – У нас будет сейчас профессор с высоким профессорским колпаком – учёный!». «Зачем он нам нужен?! – поддержал её Дегенрат. – Мы сами можем!». «Нет, власть будет у вас двоих, ну и он тоже, – небрежно отдал дань и в мою сторону Шнауцер, и еще раз успокоил: – У вас двоих будет власть, но и профессор, думаю, нужен!». Дегенрат и Клизман недовольно промолчали. «Нужен! – заключила Кокиш. – Он очень хороший человек и знающий!». «Да я о нём слышал! – возмутился Дегенрат. – Он больше теоретик, чем практик!».

«Зайдите! – обратился Шнауцер ко мне после конференции. – Ну что, докторэ? Ваше мнение о Дегенрате?». «Будет сражаться за власть!» – предсказал я. «А мы этого как раз и хотим! Правда, Силке?» – хитро прищурив глазки, рассмеялся Шнауцер, Силке хитро промолчала. «Мы не хотим больше главных врачей иметь! Мы его взяли, чтобы сдерживал Клизман, для конкуренции между ними! Чтобы она не чувствовала себя главным врачом! – объяснил Шнауцер свою задумку. – Я знаю, – добавил он, – что от Дегенрата многие больные плачут!». «Зачем же вам тот, от которого больные плачут?» – резонно поинтересовался я. «Зато у него есть другие хорошие качества», – загадочно улыбнулся Шнауцер. «Ну понятно, подавлять Клизман! – понял я. – На каждую жопу свой мастер! – вспомнил я мою любимую детскую поговорку. – Как только ситуация ухудшается и Шнауцер чувствует свою неуверенность, то сразу нуждается в моём совете! Чтобы мне было хорошо – ему всегда должно быть плохо! Что еврею хорошо, то немцу яд!». «Силке, принеси мне и докторэ кофе! – обратился Шнауцер, как всегда в таких случаях, к Силке Кокиш. – Будете пить кофе, докторэ? Вам с молоком и сахаром, или без?». «И с тем, и с тем!» – не отказался я – надо брать пока дают! «Как вы думаете, докторэ, справится Клизман или нет? Помогите ей, а то боюсь – ей одной трудно будет справиться с Дегенратом!». – «Так вы же его для этого и берёте!». – «Да, но не для того, чтобы он её совсем зашиб!». «Хорошо, я буду следить, чтобы она чуть-чуть была жива», – согласился я.

«Как у вас здоровье?» – необычно для последнего времени приветливо обратилась ко мне после конференции «пока ещё слишком живая» Клизман. – «Хорошо». – «Всё собираюсь вас с женой пригласить к себе, вот только ремонт сделаю… У вас так всё было вкусно! Никак не могу забыть “Лекераен (вкусности)” ваши!». «Ничего, придётся забыть!» – подумал я. – «Что к вам Шнауцер всё пристаёт?! Он что, не понимает всей серьёзности вашего состояния?! И, главное, вам противопоказано дежурить! Лучше я буду вместо вас дежурить! Что скрывать, в вашем возрасте уже не дежурят! Но обещаю вам, пока я руковожу и руководить буду, вы не будете дежурить! Конечно, я с вами согласна, что невозможно делать и акупунктуру, и гипноз, и психотерапию одновременно! Вам надо, я считаю, отказаться от китайской медицины! Зачем вам всё это нужно?! Возьмитесь за психотерапию, вы опытный психотерапевт!». «Я опытный и по китайской медицине», – скромно уточнил я. «Как вам Дегенрат понравился?» – ответила мне Клизман, на мой опыт в области китайской медицины. «Будет бороться за власть – это не Зауэр!» – пообещал я ей «спокойную» жизнь. «Ничего, с вашей помощью справимся, правда? – захихикала Клизман. – Только вы будьте смелее, меньше молчите на конференции, больше говорите! – подтолкнула меня в бой с Дегенратом, Клизман. – Я очень ценю ваше мнение и прислушиваюсь к нему!». «Когда есть что сказать, я всегда говорю», – объяснил я. «Да, да, я знаю», – нехотя согласилась Клизман.

«Я Facharzt fьr psychotherapeutische Medizin, Psychoanalytiker, Psychotherapeut, Neurologe, член общества психоаналитиков Германии, член многих других обществ! – объявил Дегенрат уже на утренней конференции коллектива. Перечень его титулов и званий был впечатляющим. – Меня пригласили быть в клинике руководящим врачом – руководить клиникой!». При этих словах бровки Клизман совершили несколько хаотичных кругов и, сильно изогнувшись, на свое место уже не встали, а глазки забегали, как у белой крысы, ищущей помощи – воздуха! Точно такую же картину я видел в Бюргерхайме, когда врач Клопс уморил в машине свою помощницу: «дёрнул, как дикобраз, да так, что свет погас!». А впервые в жизни увидел на занятиях по медицинской военной токсикологии в мединституте, когда наш советский майор угостил крысу нервнопаралитическим газом, и она также металась, а потом затихла! И только, когда он сделал ей спасительную инъекцию атропина, крыса очухалась! И вот, 3-й раз сейчас вижу то же похожее, но этот «атропин» уже не от советского майора, а от меня – ст. лейтенанта Советской Армии – требует Клизман! Шнауцер мне и советовал дать ей, при необходимости, его! Но я этой необходимости не почувствовал и мне почему-то было жалко тратить на неё «атропин»! И поняв, что от меня она его – атропин – не получит, Клизман стихла. А Дегенрат запел свою сольную соловьиную песню и пел её до конца конференции. Он всё объяснял и разъяснял, обобщал, делал выводы! Всё говоря и говоря, глядя перед собой, как слепой. Как и положено психоаналитику, всё объяснял с позиции всесильного полового инстинкта! Чувствовалось, что был плохим теоретиком в этом вопросе и совсем никудышным практиком. «У больного Ренц насморк», – доложила медсестра. «У него половая слабость! – мгновенно распознал симптом Дегенрат. – Нос – символ полового члена!» – приоткрыл тайну насморка Дегенрат. Это очень рассмешило Клизман, и теперь уже ей открылась возможность проявить и свои знания психоанализа! И она, весело задвигав бровками и задёргав ножками, подтвердила это немецкой народной мудростью: «Аn der Nase des Mannes, erkennt man seinen Johannes (по носу каждого мужчины распознают его член!)». На эту пошлость Дегенрат никак не отреагировал, и Клизман опять замолкла. Она, чувствовалось, была поражена и подавлена эрудицией психоаналитика. А он всех исправлял, подправлял и все явления объяснял! Он был против всяких пенсий, инвалидностей, поблажек для больных: «Они все социальные паразиты, лгуны! Они высасывают всё из страны! – объявил всем Дегенрат и добавил: – Mobbingsopfer sind Tдter (жертвы плохого отношения к ним на работе – моббинга – сами преступники)!». Одна такая «преступница» – учительница – прибежала ко мне на следующий день после групповой психотерапии у Дегенрата. Конечно, она никогда ангелом не была, но ей стало слишком больно, когда Дегенрат в группе в ответ на её жалобы на шефа сказал: «На самом деле вы и есть преступница, а ваш шеф – жертва!». Никакой больной этого не признает, другое дело больного подвести самого постепенно к пониманию, что и он совершает ошибки, чтобы понял, что ему выгодно изменить своё поведение, что-то в себе исправить. Этого как раз и не умеют делать Дегенраты, Боскугели, Поппы, Клизманы! Они оскорбляют больных, они их ненавидят, они и есть те плохие – злобные шефы! Больной ещё больше в их власти, чем на работе у шефа. Больные считают их психологами и верят, что только они могут помочь или приговорить их. «Он сказал, что это я виновата, – плакала у меня на сеансе больная, – что это за врач! Вся группа возмущалась, я больше в группу не пойду к нему!». «Вы, конечно, можете не пойти, но он для вас не шеф и, вообще, в клинике нет для вас шефов! И почему вы должны так же в клинике кого-то бояться, как и на работе? Тренируйтесь здесь, как себя защитить, радуйтесь, что здесь вы нашли похожего на своего шефа и бейте его! Тренируйтесь здесь, тогда и на работе сможете!» – объяснил я больной ситуацию. Больная на меня скептически посмотрела. «Сделайте так, чтобы врач вас боялся, а не вы его! И, вообще, в клинике никого не бойтесь, через пару недель вы всё равно отсюда уйдёте!». «Что же мне надо сделать в группе?» – перестав плакать, спросила она меня. – «Ну, во-первых, подготовьте речь и произнесите её! Я в гипнозе вам помогу, укреплю уверенность в себе! Скажите, например, прямо врачу, когда в группе случай представится, что он напоминает вам вашего шефа! Дальше можете сказать, что вы бы хотели от него больше такта и терпения, а также эмпатии! Скажите то, что вы сами ещё желали бы сказать! Давайте, играйте его роль, а я – вашу!». – «А, если он мне опять скажет, что жертва, как раз и есть преступник?». – «Тогда вы ему скажите: да так бывает, но это не правило, если бы так было всегда, то надо всех насильников, убийц считать жертвами, а их жертв – преступниками, в том числе и во время второй мировой войны нацистов – жертвами, а евреев – преступниками!». Здесь больная несколько скривилась, это сравнение ей явно не понравилось! Вероятно, будучи учительницей и зная историю, сама так считала, что как раз и говорило в пользу теории Дегенрата. – «А, если он скажет, что я своим поведением это провоцирую!». – «Скажете ему, что и это может быть. Так и жертва, боясь убийцы, может его спровоцировать на лёгкость добычи, но это не означает, что убийца – жертва! И как он за одно занятие, не зная вас, может такое заявить?! Это говорит о несерьёзности его подхода и его агрессивности! – А теперь, давайте закрепим это в гипнозе, и вы всё это будете говорить спокойно, уверенно и при этом не испытывать какого-либо страха! Я это с боксёрами и другими спортсменами делал, помогал им избавиться от скованности и страха! Бой проигрывают или выигрывают в голове!».

«Всё очень хорошо получилось, спасибо вам! Я всё в группе сказала, что задумала, и вся группа мне зааплодировала!». – «А терапевт?». – «Он, действительно, был перепуган и растерян и группу в этот раз вёл очень осторожно». – «Вот, видите! – сказал я. – Значит, вы умеете себя защитить и можете собой гордиться!».