Текст книги "Испытания сионского мудреца"

Собрание началось бурно, восставшие сели в президиум и, тем самым, противопоставили себя залу – простому люду и администрации, которая села в зале, как простые смертные, заодно с народом. «Революционеры» объявили, что решили образовать производственный совет и его возглавить, на что получили достойный отпор от сторонников Шнауцера! В особенности отпор восставшим был дан восьмидесятилетним участником невеликой и неотечественной войны (с этой стороны), старым херром доктором Розенкранцем, и его молодухой – шестидесятипятилетней женой, крепкой работницей регистратуры, по-стариковски подстриженной, с лошадиным лицом и, хорошо сохранившимися, вставными лошадиными зубами. «А кто вас, собственно, уполномочил?! Кто вас просил это делать?! Почему не посоветовались с коллективом, вот так же, как сейчас! Никого не собрали, всё тайно организовали, а сейчас объявляете себя руководством?!» – резонно спросили «потёмкинцев» старики Розенкранцы. А секретарша Пирвоз тоже правильно добавила: «Я тоже хочу управлять этим советом! Почему вы, а не я?!». «И я хочу!» – вставила, тоже из команды Шнауцера, медсестра Хайстерс. «И он хочет!» – сказал старый херр доктор Розенкранц, указав на завхоза Кощея – Кошу Ковачича. Коша слабо кивнул в знак согласия. Но трудо-терапевт фрау Ганзен тут же обидела старую фрау Розенкранц, сказав, что ей, вообще, следовало не приходить, она давно пенсионерка! Точно так же в Душанбе таджикский врач на собрании поликлиники обидел русскую старуху – врачиху антисемитку, но не за «это», а за разногласие в лечебно-диагностическом подходе, сказанув на научно-практическом форуме: «Ты уже, старая, своё отосцала – заткнись!» – даже мне стало стыдно за него. И сейчас услышал нечто подобное про возраст! – «Как можно так человека обижать?!» – донеслось из зала. Но крепкая старуха Розенкранц всё же замолчала и после этого как бы обиделась! Зато старый херр д-р Розенкранц – её муж, подхватил «выпавшее знамя боевое» и бросился в атаку на смутьянов! И даже племянник Шнауцера – сорокалетний одноглазый, как циклоп – Ганс Ханс, тоже в синем комбинезоне, как и Ковачич, высказался! Он числился начальником у хорвата, надзирал за ним и вообще за всем, что делается в клинике. И несмотря на один глаз, всё замечал и всё докладывал Шнауцеру – своему дяде! Для этого и приходил один раз в неделю «побдеть»! «Мой дядя очень тяжёлый человек и мне тоже нелегко с ним! Но считаю, что он все свои силы и энергию вложил в эту клинику, и то, что сейчас происходит несправедливо по отношению к дяде!». «Не дядя ль ему глаз выбил? Если даже сейчас обиду вспомнил?!» – пронеслось у меня в голове. Не было на собрании только одного: главного виновника торжества – самого Шнауцера! Очень его любящая, больше сестры родной – Силке Кокиш запретила ему приходить и нервничать! С его давлением и слабым здоровьем, ещё возьмёт и помрёт от кровоизлияния в мозг или инфаркта! «Если Шнауцер меня не послушает и всё же придёт, то в случае необходимости, будьте готовы тут же провести реанимационные мероприятия, спасти отца клиники не дать ему помереть!» – обратилась ко мне его «правая конечность» – Силке Кокиш в присутствии медсестры Бюльбеккер! Толстая, среднего роста с голосом фельдфебеля и по-фельдфебельски сложенная и подстриженная, что, как оказалось, было неслучайно! Хотя фрау Бюльбеккер и считалась фрау, но имела дома ещё одну фрау – свою жену! Как ярая сторонница власти – Бюльбеккер с этим всем согласилась и обещала мне помочь вывести из клинической смерти Шнауцера. Всё было, подготовлено, осталось ему только умереть! Но они напрасно боялись! Шнауцер не хотел умирать, пусть даже клинически, и не пришёл! Он и сам не рвался в бой! Но собрание шло и без него и подошли вскоре к главному вопросу – выдвижению кандидатур и голосованию! Как и предлагалось администрацией, председателем совета была избрана секретарша Пирвоз, заместителем – длинный врач Хинц от восставшей стороны и ещё два члена: медсестра Хайстерс и хаузмайстер «Кощей-Коша» – Ковачич. Таким образом, Rat (совет) стал, кроме одного Хинца, весь административно – послушным! Через три дня должен был состояться «второй акт драмы» – собрание с участием профсоюзного функционера, чтобы всё это узаконить!

«Ну что, доктор! Мы победили!» – сказал мне весело на следующий день, Шнауцер. «Да, победили», – согласился я. «Мы им покажем ещё больше!» – резко по-большевистски заявила Кокиш. «Моя правая рука!» – улыбнулся Шнауцер, одобрительно похлопав Кокиш по правой половине зада левой рукой, т.к. он сидел за её столом, а она стояла слева от него. «Доктор нас тоже поддержал! – отдала и мне дань Кокиш, кивнув в мою сторону. – Он и на собрании сел с нашей стороны!». «Конечно, он же не главный врач Зауэр, который их поддержал и на голосовании воздержался!» – поддержал ее Шнауцер. «Уууу, ненавижу!» – скривилась Кокиш. – Он разрушает клинику, всё саботирует!». «Ничего, ничего, Силке! – мечтательно, садистски усмехнувшись, произнёс Шнауцер, назвав Кокиш по имени. – Я ничего не забываю!». «Ах, доктор!» – обратился ко мне, с чувством, он. – Сколько я уже сражений выдержал и битв!». «Как и ваш отец, наверное!» – ляпнул я. «Мой отец погиб под Сталинградом», – безразлично, даже весело сказал Шнауцер. Я попытался скорчить сочувственное лицо. «А что мне до отца! – остудил меня Шнауцер, заметив это. – Я его туда не посылал!». «А моя самая любимая личность в истории – это маршал Жуков!» – специально для меня произнесла Кокиш. И я с ней согласился, добавив сюда ещё и израильского премьер-министра Шарона, но этого немцы не услышали, так как это я сказал про себя! «Ах, доктор! – сентиментально, с чувством произнёс Шнауцер. – Эти дураки ничего не понимают и не знают – с кем они имеют дело! Я им мозги компостирую! Я говорю им, что денег нет в клинике и что закрою её! Они верят, они не умеют считать деньги! Конечно, деньги у меня есть! Конечно, клинику я не закрою, она мне слишком дорога, чтобы её закрыть! Конечно, я их всех вышвырну, но вначале они будут у меня очень тяжело работать – в поте, страшным трудом им будет хлеб их доставаться! А вы берите меньше больных для психотерапии, больше на акупунтуру и гипноз, меньше дежурств, лучше вообще без дежурств! Ну, в крайнем случае, не больше четырёх! Пусть они дежурят! У них у всех в трудовом договоре стоят дежурства, в том числе и у Пиппер, и у главного врача!». «Он меня сегодня попросил подежурить дополнительно, т.к. некому», – признался я. «Ни в коем случае!» – взорвалась Кокиш. «Но мне было неудобно отказать», – вставил я. – «А ему было удобно вас не брать на работу! Вы что забыли?! Не забывайте кто ваш друг, а кто враг! Скажите ему просто прямо: «Не хочу дежурить, сами дежурьте! Так и скажите!». «Ладно, Силке, сделаем вот что, измени ему трудовой договор! Он новый, ему тяжело, он один, а их много! Нужно его вывести из линии огня! В договоре укажи: – Дежурить, как исключение, не больше четырёх раз в месяц! И не более четырёх психотерапевтических больных вести! И чтобы «этим» показать, что в клинике нет денег, напиши приказ об увольнении фрау Люлинг! Она всё равно идёт в декрет и будет работать два раза в неделю, но им скажем, что на гонорар переводим! Она, доктор, единственный кроме вас, наш друг! Она нас во всём поддерживает! Вы её уже знаете, видели? Она наша ведущий врач общего профиля, очень опытная! Вот, такая! – поднял Шнауцер для убедительности большой палец вверх. – Хоть она и из Ямайки, но мать профессор, училась в Англии! Вот, такая!» – поднял ещё раз Шнауцер большой палец вверх, как будто бы хваля хорошую закуску – маринованные помидорчики! – «Правда, Силке?!». «Да», – нехотя буркнула Силке. – «Нет, нет Силке, она хорошая!». «Её ассистент фрау Сан-дер подала заявление об уходе! – показала Силке, какая эта грациозная “шоколадная” красавица Люлинг хорошая! И добавила: – Не может с ней дальше работать, она её третирует!». «Нет, Силке, Сандер скорее всего из-за “этих” уходит! Ладно, я с ней поговорю! А сейчас, Силке, позови мне Оттена! Посидите тоже здесь, доктор! Послушайте, как я с ним разговариваю! Мне доставляет это истинное наслаждение! Приведи, Силке, нам Оттена!».

«Как дела?!» – спросил Шнауцер Оттена, как только того ввела Силке. «У меня хорошо, – ухмыльнулся Оттен, – а у вас?». «У меня всегда хорошо!» – зло ответил Шнауцер, Оттену. Оттен стоял у двери, Шнауцер не указал ему на стул. «Сколько у вас больных?» – как бы поинтересовался у него Шнауцер. – «Сейчас девять». «Курорт! – ухмыльнулся Шнауцер. – Но, ничего! Будет их больше у вас, значительно больше!». «Если будет, то будет!» – огрызнулся Оттен. «А что не хватает больных? Тогда часов надо всем урезать! Вы что не в состоянии больше вести больных?!». – «Нет, почему же». – «Так в чём же дело?! Главный врач не даёт, вас жалеет или вы перегружены?». «Нет, я даже несколько недогружен», – согласился Оттен. «Хорошо, я поговорю с главным врачом!» – успокоил его Шнауцер. «А для чего вы меня сейчас позвали?» – спросил Оттен. «Чтобы на тебя посмотреть! Это мне доставляет удовольствие тебя видеть, пока ты здесь!». «А я и буду здесь!» – заверил его Оттен. «Вот этого, я тебе не обещаю! Этого не будет!» – заверил его, в свою очередь, Шнауцер! «Вы не имеете права! – взволновано отреагировал Оттен. – У нас сейчас Betriebsrat (трудовой совет), он будет сейчас всё решать!». «И его не будет, и тебя не будет! – зло засмеялся Шнауцер. – Это моя клиника, мои деньги! Я в любое время могу ее закрыть! И такое говно, как ты, я терпеть у себя не буду!». «Вы не имеете права меня оскорблять!» – крикнул весь красный Оттен. «Заткнись! – ухмыльнулся криво Шнауцер. – Кто тебя, говно, оскорбляет? Кто это слышит? Пошёл вон, говно!». Оттен выскочил из кабинета. Шнауцер потянулся в кресле и, напряжённо засмеявшись, сказал: «Это я доктор делаю только потому, что мне доставляет удовольствие, и я абсолютно не нервничаю! Мне доставляет удовольствие смотреть, как его перекосило! Вы видели, как у него руки тряслись?! О, доктор! Они ещё не представляют, что я с ними сделаю! А, Силке, что скажешь!». «Я это знаю, Петер!» – засмеялась Силке. «Заходите, доктор, к ней, когда проблемы! Я не всегда здесь, но она всегда здесь, и я поэтому спокоен! Силке, а сейчас позови Сандер! Кто её обидел?!».

Собрание с участием профсоюзного функционера, как я и ожидал, прошло менее бурно, но в том же составе. Хотя восставшие ещё крепились, но не они уже руководили своим Rat(ом) (советом). Профсоюзному деятелю оставалось только объяснить всем великое значение совета для народа и что профсоюзы, в его лице, поддерживают это великое событие – создание в клинике Rat(а), и как только, так сразу профсоюз всегда придёт на помощь Совету! А администрация должна приветствовать, что Совет будет отстаивать права трудящихся! И это только хорошо! «А если мы, вообще, этот совет не хотим?!» – обронила реплику Розенкранц, «молодая» жена старого херра Розенкранца. Это несколько озадачило профсоюзного деятеля, но вскоре он нашёлся и сказал: «Как не хотите, если вы сами выбрали себе членов совета!». «А что, если мы захотим ликвидировать этот Совет, что надо для этого сделать?» – снахальничал – старый нахал Розенкранц. «Это возможно, если члены Совета самораспустятся», – нехотя пояснил функционер. «Или исчезнут», – шепнула мне на ухо Силке Кокиш. «Но, – предупредил профсоюзный функционер, – любые три других сотрудника имеют право опять потребовать создание Совета!» – таким образом, он заключил, что дела у администрации по ликвидации Совета бесперспективны. Всегда найдётся тройка бунтовщиков, которые это сделают. «Первым уйдёт Оттен, – понял я, – он самый шумный и задиристый! И главный врач, так или иначе, обречён! Он не отмежевался от восставших и на конференциях отпускает ехидные замечания в адрес Шнауцера и Кокиш. Шнауцер ошибся, что он слабый и им управляет коллектив, напротив, он манипулирует коллективом и направляет его против Шнауцера!». Это стало ясно из его поведения. Количество больных у меня стало расти, а также дежурств! Я был для главного врача ставленником Шнауцера. «Нет, вы только на полставки психотерапевт и на полставки иглотерапевт и еще гипноз проводите! Пусть больше Оттена своего нагружает! И дежурств у вас не должно быть больше четырёх в месяц!» – решил Шнауцер. У Оттена тоже резко возросло количество больных, а так же у Хинца, но больше у Отте-на. Он уже вертелся, как юла и оставался после работы дорабатывать. «Что вы делаете? – спросил его как-то Шнауцер, видя, что Оттен сидит днём в сестринской и беседует с медсестрой. – Почему не с больными? Что вам делать нечего, вы недостаточно нагружены? Марш, работать с больными! Безобразие! Где главный врач?! Пусть ко мне придёт!». И через несколько минут Зауэр поковылял в общий кабинет Кокиш и Шнауцера.

На следующее утро по указанию Шнауцера я подарил Оттену всех своих больных. «Вы будете заниматься сейчас исключительно акупунктурой и гипнозом! – сообщил мне довольный Шнауцер. – Создавайте центр по акупунктуре! Больные вами довольны, это приносит клинике деньги и известность! Силке, займись рекламой! Пусть газеты напишут о создании у нас центра по акупунктуре, такого, как доктор в Зигхайме вёл! Хочу такой иметь и у нас!».

В отличие от клиники Боскугеля, где каждый больной считался им борделайном (Borderline), по-простому – психопатом! В этой клинике, каждый больной главным врачом определялся, как перенесший психотравму! Это всегда можно приписать кому угодно! Например: Отец напугал ребёнка, когда тот мочился, вот тебе и психотравма! На работе шеф как Шнауцер, например, вот тебе и психотравма! В детстве дядя – католический священник, сексуально приставал к ребёнку и т.д. А т.к. главный врач специализировался по психотравме, то почти все больные были с диагнозом: «посттравматические психические нарушения». Если б он был гинеколог, то, конечно, у всех мужчин находил бы, если не беременность, то воспаление матки и придатков. К тому же, он научился у американской еврейки Шапиро, не у неё самой, конечно, а у других, кто по её книгам или у неё учился, т.н. EMDR. Эта американская еврейка – Шапиро, шла себе, как-то раз, на работу через парк и вспоминала волнующее событие! А когда дошла до работы, успокоилась! Любой бы на её месте подумал: это из-за того, что прогулка по парку успокоила! Но Шапиро на то и была еврейкой и поэтому решила: «Это потому, что, думая о событии, мои глаза при этом бегали справа налево и наоборот! Это меня и успокоило!». И стала еврейка Шапиро с тех пор требовать, чтобы больные, вспоминая неприятные вещи, глазами двигали – за её пальцем следили! И страхи покидали больных! Что и как получалось у еврейки – я не знаю, зато ежедневно получал больных после таких сеансов от главного врача Зауэра и его команды: психолога фрау Мисс, например. Этих больных стало трудно и в гипнозе успокоить! У них, действительно, бегали глаза от страха и не только глаза! Больной Вайнер с приступами страха, после пяти сеансов гипноза успокоился, страхи исчезли! Он радовался, и я тоже! «Надо подключить обязательно EMDR с завтрашнего дня! – решил главный врач Зауэр. – Больной должен травму проработать, иначе она будет его всю жизнь мучить! Мне удалось у херра Вайнера выяснить, что у него была злая доминантная мать! – доложил главный врач на конференции. – А EMDR единственный эффективный метод, кроме беседы и групповой психотерапии!». О гипнозе главный врач Зауэр молчал, этого метода для него не существовало! Он им не владел. Мои ежедневные доклады, что происходит с больными во время гипноза, делали его ещё кислее.

«Доктор, спасите! У меня сердце колотится, задыхаюсь точь-в-точь как тогда, когда тонул в детстве! Я только что от Зауэра, он мне сеанс EMDR сделал!» – прибежал больной Вайнер. – «У вас завтра сеанс гипноза!» – приходите, помогу. «Сделайте сегодня, доктор, а то я до завтра умру! Теперь хорошо, как и до EMDR! – сообщил больной после гипноза. – Что делать, доктор? Я не хочу больше на EMDR! Зауэр меня погубит! Я чувствую – с этим EMDR он меня погубит!». «Я не имею права вас освободить от EMDR! Только ваш терапевт – главный врач это может! Но вы взрослый человек и вы вправе сами отказаться от любого метода лечения! Никто не вправе вас заставлять!» – осторожно подсказал я больному пути выхода из ситуации. «Хорошо, спасибо доктор, я так и сделаю!» – заверил меня благодарный больной. «Больному после сеанса EMDR стало заметно лучше! – отметил на утренней конференции Зауэр. – Я ему планирую 10–15 сеансов! Сегодня проработаю с ним взаимоотношения с матерью! Пусть вступит с ней в конфронтацию, его надо развить!».

Собрался я пойти обедать, сегодня дежурство! Как чёртик опять передо мной больной Вайнер, который не утонул в своё время! На этот раз он вбежал с приступом паники и выглядел, как Гришка Распутин после пирожных, начиненных цианистым калием! А князь Юсупов по нёму из пистолета еще пальнул! Сходство с Гришкой Распутиным усиливали его усы, высокий рост и выпученные от страха глаза! Мне самому стало страшно! «Доктор, он меня убивает! – вопил двухметровый больной. – Он в этот раз меня заставил мою маму, детство вспомнить и как она издевалась, доктор! Я её ненавижу! Хотя она и сдохла, но как я её ненавижу, доктор! И я должен был всё это говно вспоминать и при этом ещё глазами вращать! Послушайте моё сердце, доктор, оно разрывается, сделайте что-нибудь!». Пришлось больного вновь, внеочередной раз, погрузить в гипноз, и предложить ему в гипнозе увидеть мать! Всё ей высказать! И мать попросит у него прощения, а он у неё, и они помирятся! После сеанса больной был глубоко расслаблен, успокоился. «Доктор, огромное вам спасибо, вы меня спасли! – благодарно смотрел больной. – Что мне делать, доктор, посоветуйте?». «Я вам уже советовал, – сказал я больному, – больше я ничего не могу сделать для вас!». «Доктор, я не могу отказаться, он на меня разозлится! Что мне делать, доктор?!» – как ребенок причитал Вайнер. «Делайте то, что и сейчас!» – не выдержал я. – «А что, доктор?». – «Ходите на эти сеансы и приходите ко мне». – «Хорошо, доктор, а вы меня будете спасать после этих сеансов? Да?». «Да, конечно, буду! – успокоил я больного, а про себя подумал: – Я буду тебя спасать, а он будет тебя регулярно топить! И в конце лечения посмотрим, кто победит – я или он! Если он, то тебе и домой не надо будет возвращаться!».

Главный врач всё же заинтересовался гипнозом! От больных наслышался, как это хорошо помогает! «Можете ли вы на следующей конференции нам доложить про гипноз?» – спросила меня его заместитель Пиппер. «Могу», – согласился я. Каждый вторник кто-то что-то докладывал! Что-то научное или менее научное! В России они так и назывались: научно-практические конференции. А в Германии: «Fortbildung (конференции для повышения образования), что по-русски звучит как «ликбез». Собрались все врачи, медсёстры и терапевты, я хотел уже приступить к докладу, когда фрау Пиппер попросила: «Подождём главного врача, он сейчас придёт! Он попросил его подождать, очень хочет послушать!». «Заинтересовался! – понял я. – А вот и он!» – и меня понесло. После краткой истории гипноза и его методов, техники гипноза! Я объяснил, что мы врачи все им занимаемся, но чаще неосознанно! А зря боимся, лучше осознанно применять гипноз! Если у больного спрашиваем, что у вас болит, а больной отвечает «ничего», но мы настаиваем: – И голова не болит, и живот не болит?! – то больной это так понимает, что с его болезнью это должно у него быть! И голова, и живот начинают болеть! А если врач ещё говорит при этом: – Что вы хотите! Радуйтесь, что вы вообще ещё живёте! И пока живёте, то будет болеть! – То больной уже боится, чтобы боли исчезли! Так как по определению врача: – Он будет жить до тех пор, пока болит! Так давайте же, проводить суггестивный гипноз осознанно!» – заключил я, и все остались довольны. Затем я взял, приготовленные мною, два чистых стакана с остатками жидкостей и демонстративно жидкость выплеснул на пол из стаканов. «А сейчас я проверю у всех уровень обоняния, что зависит от уровня развития определённых центров мозга, врождённых способностей! Прошу определить, в каком стакане был спирт, а в каком бензин!» – предложил я присутствующим. Понюхав стаканы, у психолога фрау Мисс мозги оказались недоразвитыми, и она не смогла различить, где что было! У заместителя главврача фрау Пиппер мозги оказались более развитыми, и она определила стакан со спиртом, но не смогла с бензином! А вот у главного врача, как и положено главному, мозги оказались самыми развитыми! И он определил стакан, как с бензином, так и со спиртом! А затем очень обиделся, когда я сообщил, что это было только мое внушение, т.к. оба стакана абсолютно чистые! Узнав от кого-то о результатах моего доклада, Шнауцер остался очень доволен.

«Но на вашем месте, я бы все же не стал унижать главного врача!» – сказал весело Шнауцер. При этом, его физиономия стала точно такой же, как и у моей учительницы в третьем классе, когда она – антисемитка, притворно пожурила жида – Абрашу за то, что он жида – Гришу обидел. «Абраша, ну зачем ты назвал жида Гришу – жидом! Не надо, Абраша, не надо! Ха, ха, ха, ну не надо, Абраша! Хи, хи, хи, ха, хи, хи!» – сказала учительница. «Когда жид жида бьет, то у хохлов не только чубы трясутся, но и пупы от смеха рвутся!» – ещё тогда в детстве понял я.