Текст книги "Город Последний"

Мик сидит на тростнике, приходя в себя. Ноги в крови. Яркая горячая струйка ползёт по сухому тростнику. Мик проводит рукой по ступне, быстрая липкая кровь обхватывает пальцы. Но размер раны не оценить, её вообще не видно. И тут он же замечает несколько глубоких разрезов на ладони, из которых весело бегут быстрые струйки. Проклятье!

В следующую секунду он видит двух крупных крабов. Они стоят, чуть шевелясь на месте, тёмные глаза-камешки смотрят непонятно куда, тяжёлые, бугристые клешни покачиваются.

Мик вскакивает и, подхватив мешок, бросается прочь – краем глаза он отмечает, как крабы отскакивают в сторону. Промчавшись между валунами, он выбегает на берег маленькой круглой лагуны. Оглянувшись – крабов нет, – Мик бросает мешок на берег и спускается к воде. Промывает раны тёплой солёной водой, глядит, как расплываются в солнечных бликах облака крови. Порезы оказываются совсем небольшими, но глубокими. И кровь всё течёт.

Мик повернул к берегу – и только тут увидел дом. Он узкий и высокий, в два этажа, с террасой и балконом. Дом сложен из гладких стволов пальм и серых досок, и ветвей бамбука.

Мик медленно выходит из воды, подхватывает мешок и идёт к дому. У порога он останавливается, вытаскивает из мешка рубашку, рвёт её и поспешно перевязывает раны. Ему не хочется пачкать дом кровью.

Терраса занесена песком и широкими пожухлыми листьями. По песку бегут узоры птичьих следов. Дверь, выкрашенная в голубую краску, приоткрыта. Пусто и тихо, только море чуть плещет за спиной.

Мик осторожно открывает дверь. Внутри тенистый, прохладный свет, а пахнет запустеньем, пылью и чуть подгнившими фруктами. Косые золотистые лучи, падающие сквозь щели в стенах, выхватывают из сумрака кружащиеся пылинки.

Вдоль одной стены идёт низкая широкая полка, на ней беспорядочно лежит утварь, розоватые мёртвые цветы и лужицы дождевой воды. Вокруг огромного ствола вьётся на второй этаж крутая винтовая лестница; перила её сплетены из гибких, узловатых ветвей. На гвоздике у входа висит маленькая ржавая труба. Мик пытается подуть в неё, но труба только сипит. «Ладно, я её почищу и посмотрю», – думает он.

Ещё здесь есть дверь. За ней чистая полупустая комнатка с кроватью и шкафчиком с безделушками. Мик проходит внутрь – чёрно-белая плитка пола приятно холодит ноги – и исследует шкаф. Бинокль, несколько монет с изображениями кораблей, ракушки, тёмно-зеленые палочки благовоний и ещё какие-то непонятные штуки – туго скрученные листы то ли особой бумаги, то ли гладкой древесной коры. Во второй комнате ещё прохладнее и темнее, по обожжённой коже бегает ласковый мятный холодок.

Прихватив бинокль и решив оставить подробный осмотр на потом, Мик выходит. Поднимается по винтовой лестнице – ступеньки из обкатанного морем дерева приветственно скрипят, шершавые перила крепко пожимают ему руку. Лестница ведёт на балкон под разметанной ветром пальмовой крышей. На полу лежит какая-то цветастая тряпка – развернув её, Мик соображает, что это гамак. Здесь ещё одна дверь, но она заперта. В щели под косяком – темнота и сухой, сладковатый запах. Эта запертая дверь вызывает у Мика лёгкую тревогу, он предчувствует что-то с ней связанное, но пока выбрасывает образ из головы. Сначала нужно обустроиться. Весь день Мик, стараясь не обращать внимания на бегущий за ним след из капель крови, наводит порядок. Первым делом расчистил террасу от песка и листьев. Под ними обнаружилось белое дерево, всё как бы сияющее от впитанного за годы солнечного света. Затем вынес на террасу утварь с кухни, вытер лужи дождевой воды, а сухие цветы сложил в железную миску.

На кухне он обнаружил настоящий клад: жестянку с пожелтевшим слипшимся сахаром, чай, немного соли и даже растворимый кофе. А под полкой нашлась переносная железная печка без трубы. Внутри – два коробка спичек и обрывок газеты. На пожелтевшей бумаге отпечатан огромный мрачного вида корабль, нависающий над причалом с крохотными фигурками людей. На борту надпись: ‘Vagrius’. Под изображением шёл длинный текст на неизвестном языке. В конце – это Мик сумел разобрать – перечень имен.

«Кораблекрушение, – с волнующим чувством прикосновения к тайне решил Мик. – Наверняка кораблекрушение».

Подумав, он убрал клочок газеты в миску с цветами. Растопка и без того найдётся.

Затем развесил на перилах бельё и гамак – сушиться и проветриваться – и кое-как, песком и морской водой, вымыл посуду.

День клонится к вечеру. Воздух неуловимо темнеет, краски становятся глубже и насыщенней. Море теперь шумит басовитее и громче, а в лесу просыпаются новые звуки.

До темноты надо найти пресную воду, и Мик отправляется в лес. Под густыми кронами уже темно, земля шелестит толстым слоем перегнивающих опавших листьев. Мик, стараясь не думать о змеях, методично обходит дом по полукругу, постепенно увеличивая радиус.

Он быстро находит источник, бьющий прямо из покрытой опалыми листьями земли. Светлые струи перекатываются по тёмно-синим камням и бегут вниз, к берегу. Мик пробует воду – холодная, чистая, с лёгким древесным привкусом. Он набирает полный чайник – самую крупную ёмкость из обнаруженных на кухне – и возвращается к дому. На опушке Мик собирает высохшие стебли тростника, а с пляжа утаскивает обкатанную морем, отменно сухую корягу.

Он кладёт хворост на террасу, рядом с буржуйкой – и его охватывает неожиданное чувство тепла. Выбеленные солнцем ветки лежат словно в давно привычном им месте, рядом с чёрным железным боком. Будто он уже несколько лет кладёт их так по вечерам, чтобы чуть позже разжечь огонь и пообедать, глядя на быстрые сумерки.

Мик прикидывает, где может быть устье ручья, и собирает удочку. Проток оказалось не так легко найти – ручей размыл песчаный берег и образовал небольшую тенистую заводь, укрытую склонёнными ветвями. Поймав какого-то сверчка довольно опасного вида, Мик забросил удочку. Заклевало почти сразу, и на песок упала симпатичная крупная рыба с ярко-оранжевыми плавничками на брюхе. Мик проверил сверчка – тот был ещё вполне цел, но, к счастью, мёртв. Так что Мик без угрызений совести наживил его снова. Через пять минут с восторгом вытащил вторую рыбу. Жизнь налаживалась.

На закате Мик с девочкой устраивают ужин. Они сидят на тёплых, медленно остывающих досках террасы и пьют сладкий кофе, и едят невероятно вкусную жареную рыбу – даже с солью! Здесь же стоит печка, и отсветы догорающих углей сливаются с лучами закатного солнца. Серо-синее, дымчатое море, тихо плещет у берегов. Дети сидят молча, нежась в усталом вечере и найденном доме. А когда красное солнце совсем погружается в далёкие волны, они идут спать.

Мик проснулся от необычного звука. Какой-то шёлковый шелест раз за разом проскальзывал на краю его сознания, всё громче и громче, пока Мик наконец не открыл глаза. Звук остался и наяву. Он никак не вязался ни с шорохом листвы, ни с ровным шумом волн, ни вообще с этим диким местом и хижиной, сквозь которую падали солнечные лучи. Звук вызывал в памяти тонкие, обрывочные видения – дорогое красивое платье, кружащееся в танце, подхваченная ветром шёлковая гардина, парящая в просторной светлой комнате.

Мик тихо встал и прошёл на кухню, открыл дверь на террасу – и в первый миг застыл в замешательстве. Нет песчаного пляжа, только море до самого горизонта. Волны перекатываются у самого порога дома, облизывая светлые доски террасы. И ещё волны шелестят вразнобой, как будто переговариваясь друг с другом – этот звук и разбудил Мика.

Потом он замечает торчащие из воды верхушки камней – те самые, где он вчера столкнулся с крабами.

«Просто прилив», – думает Мик уже с некоторым сожалением, потому что жизнь в унесённом в море доме представляется ему теперь соблазнительным приключением.

У самых камней на воде покачиваются какие-то доски и обломки дерева. Мик бежит в комнату за биноклем, с видом заправского моряка вглядывается – и замирает от мгновенной догадки. Море прибило обломки его лодки. Мик стаскивает одежду и спускается в воду – прохладную и пронизанную бликами утреннего солнца. Наслаждаясь упругими волнами и ловкими, быстрыми движениями своего худого, загорелого тела, Мик доплывает до камней. Ухватившись за остаток кормы, плывёт обратно. Три раза пришлось сплавать, пока не доставил к дому всё до досточки.

Мик складывает их на террасе и завтракает. Глядит на отступающие волны. А после завтрака достаёт из печки уголёк и медленно, стараясь, чтобы буквы выходили аккуратными и красивыми, выводит на двери: «Дом потерпевших кораблекрушение».

Теперь у Мика появилась куча дел. Ведь он дал дому имя и отвечает за него. До полудня, пока солнце ещё не залило песок белым жаром, он проходит по берегу. Прилив оставил немного: водоросли, несколько веток с живыми цветами, две ракушки и обрывок сети. Последняя особенно радует Мика – верёвки в доме нет, а она нужна всегда.

Сбросив добычу на террасу, он бросается в сверкающее бликами море. Ныряет и проплывает под прозрачными волнами, почти касаясь животом песчаного дна. Впереди вдруг появляется стайка маленьких ярко-красных рыбок. Рыбы струятся гибкими телами и ловко меняют курс каждый раз, когда Мик пытается схватить их. А Мик несётся под водой вслед, стараясь копировать плавные движенья рыбьих тел. Наконец, чувствуя приятную усталость в мышцах и покалывание соли на коже, Мик выбирается из воды.

Девочка дремлет в тёмной прохладе спальни. Мик лежит рядом с ней, всё ещё чувствуя мягкое покачивание волн. А затем направляется в лес. Без цели он бродит по шуршащему перегною листьев, в тени далёких, высоких крон. Вглядывается в сплетенье ветвей, иногда обрывает и осторожно пробует на вкус листья. Медленными, размашистыми зигзагами поднимается от моря вверх.

Шуршащая тишина леса иногда прерывается – треском сучка, шелестом потревоженных листьев. Мик тихо останавливается, глядит вокруг (в первую очередь – под ноги), но так никого и не видит.

Наконец он выходит на залитую солнцем площадку, всю заросшую зелёным молодым бамбуком. Здесь жарко, терпко пахнет солнечной травой и ещё чем-то – красноватый, острый запах. Мик выбирает самые тонкие зелёные стебли, пилит их ржавым кухонным ножом. Бамбук не поддаётся. Волокна, истекающие прозрачным соком, туго сопротивляются тёмному лезвию. По лицу Мика стекает, смешиваясь с запахами растений, пот. Кожа горит от соли, солнца и некогда забытых укусов насекомых. Мик улыбается – он чувствует, как меняется в этот миг. Как превращается в дикаря, под смуглой кожей которого вместе с кровью струится млечный сок трав и яды насекомых.

Он отпиливает уже третий побег, когда вдруг чуть не падает от острой, жгучей боли в ноге. Оборачивается (уже предчувствуя блестящий изгиб змеи в траве) – никого. А на ноге сидит большой, весь составленный из крепких сочленений, муравей тёмно-красного цвета. Мик смахивает его, стискивает зубы и возвращается к побегу. Через несколько секунд, когда он уже уверился, что муравей отступил, он чувствует ещё один укус. И через мгновение, уже на второй ноге – ещё один. Проклятый вернулся, и с компанией! Стиснув зубы, Мик в яростной лихорадке пилит белые волокна, а укусы, всё учащаясь, градом падают на него.

Наконец, когда он почти ослеплён жгучей болью, побег поддаётся. Мик подхватывает срезанные ветви и стремительно несётся вниз. Он почти летит, едва касаясь земли лёгкими ногами, и грудь его разрывает ликующий вопль. И змеи, если они есть, спешно расползаются с его пути.

Вылетев из леса, Мик бросает бамбук на песок и, не останавливаясь, кидается в воду. Под серым небом борется он с волнами, совсем один на пустынном берегу, падает под их ударами и поднимается, и кричит с пронзительным ликованием.

Мик выбирается из воды, шатаясь, усталый и счастливый. Взгляд плывёт по берегу, по изумрудной стене джунглей и укрытому тенью дому. И вдруг он видит смутное движение на террасе второго этажа, что-то неясное, расплывчатое, но всё же существующее.

Всё тут же меняется. Берег пуст и дик, и огромное море за спиной шумит равнодушно и страшно. Мик медленно идёт к дому, вглядываясь в сумрак. Под ногами шуршит песок.

Первым делом он заглядывает в комнату – Девочка спит. Несколько мгновений Мик глядит на неё, безмятежную, покачивающуюся в зеленоватой глубине тех давних вод, где она, может быть, утонула. Затем возвращается на кухню, берёт нож – подумав, кладёт обратно. Незачем тёмному лезвию приманивать врагов. И тихо, так тихо, что слышно, как песчинки перекатываются по ступеням, поднимается на второй этаж.

Здесь пусто. На полу валяются пальмовые ветви с крыши и гамак – Мик совсем про него забыл. И запертая дверь, под косяком которой темнота.

Мик осторожно подходит к ней, принюхивается – всё тот же сладковатый, затхлый запах.

Не поворачиваясь к двери спиной, Мик подхватывает гамак и уходит.

Вечером, когда море и небо сливаются в сизой дымке, Мик зажигает огонь. Он жарит рыбу и зелёные бамбуковые стебли и тихонько вздыхает, глядя на плывущий над берегом дымок. Из темноты дома на террасу выходит Зелёная Девочка. Кружева её пышного платья как будто светятся в сумерках. Она тихо садится на светлые доски, в стороне от огня, и молча смотрит, как Мик готовит.

Потом они уплетают жареную рыбу, и слушают шелест невидимого моря, и глядят на небо, покрытое густым узором звёзд.

– Там наверху – запертая комната, – говорит Мик. Он сидит, прислонясь к перилам террасы и вытянув ноги на песок, который утром покроет приливом.

Девочка кивает.

– Я знаю. Я гуляла по дому ночью.

– А, – говорит Мик. – А ночью она тоже была заперта?

– Да.

– Я сегодня видел что-то, – вздыхает Мик. – И из-под двери идёт незнакомый запах.

– Я посторожу, – кивает Девочка. – Но это место не кажется мне опасным.

Мик задумался.

– Просто мне беспокойно. Это не настоящий дом, пока наверху есть запертый кусок темноты.

– Ты хочешь открыть комнату?

– Завтра. Я покараулю и, если не увижу никого, попробую открыть дверь. Хотя это будет невежливо, – вздыхает он, – если там правда кто-то живёт.

– Очень невежливо, – соглашается Девочка.

И они сидят, и искры взлетают из печи к звёздному небу, а море шумит тихонько – то ближе, то дальше. Мик уходит спать. В густой темноте комнаты он наощупь находит кровать, заворачивается в одеяло и лежит, прислушиваясь. Дом скрипит под морским ветром, и ветви пальм постукивают по крыше. Мик бросает тревожный взгляд на дверь – в проёме видны зеленоватые и золотистые отсветы – и вздыхает, успокаиваясь. Девочка из картины сторожит его сон.

Он засыпает в темноте, сон его так же пуст и тёмен, как комната, в которой лежит его тело. И когда Мик открывает глаза, то не может понять, проснулся он или нет. Мальчик лежит в комнате без окон и огня. Дверь теперь закрыта, и успокаивающее бледно-зелёное свечение девочки не оттеняет темноту.

Он лежит в кровати, боясь пошевельнуться, и слушает. Наверху что-то шуршит, и перестукивает, и скрипит пол под тяжёлыми шагами. Вот они проходят прямо над ним, останавливаются. Мик представляет, как кто-то наверху неслышно склоняется к щели в полу и смотрит сквозь темноту прямо на него. Мальчик лежит недвижно, притворяясь складкой в пустой скомканной постели. Пауза проходит, и шаги скрипят – теперь к лестнице. «Если я услышу, как открывают дверь, – решает Мик, – то выбегу из комнаты на берег. Может, успею, пока он спускается по лестнице». Мику страшно думать о том, что он покинет своё убежище, сотканное из простыней, надежды и страха. Но прятаться нельзя. Так ведь и ловят птиц и глупых кроликов, которые слишком много надеются. Но дверь наверху не стонет, распахиваясь, и не проворачивается ключ в замке. Мик ждет, напряжённо вслушиваясь в тишину. Ни шагов, ни чего-либо ещё. В конце концов он засыпает снова.

Мик проснулся на рассвете, ещё до прилива. Сон с ним, но теперь нет того кромешного ужаса, той жуткой темноты, что охватывает маленьких лесных зверьков с наступлением ночи. Мик только чувствует холодное, упругое биение сердца – и радуется, потому что, когда он таков, колдовство выходит лучше всего. Под серым куполом неба кружатся чайки. Море пришёптывает что-то и, облизываясь, подбирается ближе к дому. Мик выходит на песок, ждущий первых волн прилива. Проходит немного, затем поворачивается к морю спиной и смотрит на дом. Тот кажется чужим и пустым. Но Мик выхватывает взглядом печку, и останки лодки на террасе, и надпись: «Дом потерпевших кораблекрушение». «Это и моё место тоже», – шепчет он себе.

Тёмным исцарапанным лезвием ножа Мик проводит глубокие борозды по песку – раз, два, три. Он рисует треугольник, основанием обращённый к морю, а остриём указывающий прямо на дверь второго этажа. За спиной всплескивает вода, напоминая, и Мик кладёт в углы у основания по камешку. Подумав, он прокалывает палец и выдавливает по капле крови. Вершина треугольника остаётся пустой, а сам Мик стоит внутри начерченных линий – лицом к дому и спиной к морю. То что надо. И Мик, холодный и спокойный, ждёт. В глазах отражается дом, а в прохладной пустоте головы перекликаются плеск волн и крики птиц. Вода подбирается ближе. Первые струйки падают в прочерченные борозды и тают, уходя в песок. Но вода возвращается. Вперёд-назад, вперёд-назад, всё сильнее и сильнее. Мик не замечает, как начинает раскачиваться в такт приливу, бегущему по сторонам начерченного им треугольника. В такт солёным струям, которые видели далёкие берега и тёмные глубины, а теперь крадутся по сторонам треугольника, медленно и упорно. Наконец они сходятся в вершине треугольника – и в тот же миг мальчик срывается с места. Стремительный, как удар тяжёлой волны, он несётся к дому – бесстрашная тень с ножом в левой руке. Колдовство сработало, острый треугольник разбил запор – стоит Мику дёрнуть за ручку, и дверь распахивается. Перед ним его комната. И в постели лежит он сам. Мик-на-пороге отшатывается, слышит сквозь неясную пелену стук упавшего на пол ножа.

На несколько мгновений мир замирает, будто заснув.

А затем наваждение проходит. На кровати просто костюм, выложенный так, что копирует силуэт лежащего на спине человека. И комната не та: здесь нет шкафчика с безделушками, зато высоко под потолком – небольшое оконце без стекла. Мик аккуратно обходит лежащий на пороге нож и идёт к кровати. Она стоит в точно том же месте, где этажом ниже находится кровать Мика. И костюм лежит точно там же, где любит спать Мик – не в середине, а с левого края. Мик садится на пол. Зачарованный, он гладит мышино-серые шёлковые чулки, осторожно разворачивает чёрный бархат коротких штанов и курточки. Пуговицы на курточке тяжёлые, из тёмного железа. Холодное прикосновение металла на миг отрезвляет мальчика. «Надо их срезать, – говорит себе Мик. – Без них костюм будет мой». И костюм действительно его, точно впору. Как только Мик оделся, к порогу скользнули зеленоватые отсветы, а за ними появилась и Девочка. Она была ничуть не удивлена. – Здорово, – говорит она. – Тебе очень идёт. Мик молча кивает. – Так и было, без пуговиц? – Я их срезал, – отвечает Мик и указывает на пол, где его босая загорелая ступня попирает россыпь тёмного железа. Девочка вглядывается в пуговицы и пожимает плечами.

– А я бы, наверное, не срезала. Это не просто так пуговицы. – Ага, – говорит Мик. Он пристально смотрит на Девочку, но ничего не может уловить. Та только пожимает плечами и продолжает разглядывать пол. – Если хочешь, возьми себе, – предлагает Мик. – Не-а. Тебе нужнее. – Я не буду их носить. Девочка с недоумённой гримаской пожимает плечами.

– Тогда возьми с собой. Они спускаются вниз. Мик стягивает мышиные чулки, и дети садятся на террасе, опустив ноги в прозрачные и прохладные воды прилива.

– Ты знаешь, чей это костюм?

– Твой, – улыбается Девочка.

Мик кивает.

– Но не только мой. Ночью наверху кто-то был.

– Я слышала. Но побоялась подняться.

Мик смеётся.

– Да. Я, знаешь, тоже.

Дети болтают ногами в воде, глядя на стайки пузырьков и прозрачные буруны.

Мик кивает на обломки лодки, сложенные на террасе.

– Вчера прибило к берегу. Это значит, пора идти дальше.

Девочка задумчиво пожимает плечами, глядя на воду.

– Наверное.

И тут дети слышат отчётливый стук где-то наверху. Сухой громкий стук – мозолистым кулачком по дереву, пожелтевшей костью о кость.

Дети на мгновенье замирают. Затем Мик прикладывает палец к губам, медленно встаёт и крадётся наверх. Девочка скользит за ним.

У приотворенной двери Мик останавливается. Осторожно тянет створку, впуская в комнату узкую полосу солнечного света, заглядывает – и видит обезьяну. Обезьяна грациозно переступает вдоль полки, иногда останавливаясь и подбирая какую-нибудь безделушку. Рассматривает её, аккуратно кладёт на место и идёт дальше. У обезьяны кудрявая рыжеватая шерсть, тонкие, ловкие запястья и лодыжки, а сама она – размером с Мика.

Вот она поворачивает к мальчику умное лицо с беспокойными влажными глазами. Несколько мгновений они смотрят друг на друга – обезьяна внимательно, Мик неуверенно.

– Это ты здесь была ночью? – наконец говорит Мик.

Обезьяна внимательно вслушивается в голос. Но, ничего не поняв, перестает обращать на Мика внимание. И продолжает свой грациозный поход по полке.

Мальчик осторожно прикрывает дверь.

Следующие несколько дней Мик и Девочка готовятся к отъезду. На сердце у мальчика легко и весело – теперь, прощаясь, он особенно любит и море, и песчаную бухту, по утрам наполняемую приливом, и лес, и лучи солнца, падающие сквозь щели в стенах дома, и тихие закаты после долгого дня, когда можно растянуться на террасе и уплетать жареную рыбу, глядя на тонущее далеко в море солнце.

За эти дни дети переделали много дел. Мик перестелил крышу свежими пальмовыми листьями и пополнил запасы соли в доме, выпарив на солнце морскую воду. Из обломков лодки и пары прибитых морем пальмовых стволов он смастерил плот – не очень надёжный, но лёгкий и быстрый. Девочка отчистила золой и песком посуду и даже привела в порядок проржавевшую трубу. Играть на ней по-прежнему было невозможно, зато выглядела как новая.

Наконец настал день отъезда. Ранним утром Мик занёс в дом печку и собранные дрова. Проверил, всё ли на месте и всё ли в порядке. Затем поднялся на второй этаж, осторожно приоткрыл дверь – обезьяны дома не было. Он оставил в комнате два зелёных банана – прощальный подарок. Затем закрыл дверь, подперев её камнем. Написал углём записку: «Здесь живёт Обезьяна. Пожалуйста, не врывайтесь без стука».

Девочка ждёт его внизу, на террасе. Они закрывают дверь, улыбки – и счастливые, и ждущие, и неуверенные – плывут по лицам обоих.

Мик надевает костюм: серые шёлковые чулки, чёрные бархатные штанишки и курточку, у которой теперь есть две пуговицы – куриный бог и обкатанная морем гладкая деревяшка. За пояс Мик засовывает морской бинокль.

Дети спускают плот на мягкие волны прилива и плывут прочь от берега, а утреннее солнце провожает их долгим взглядом.