Текст книги "Затерявшиеся во времени"

Глава 41

1

Что это треклятое животное делает на сцене?

В этот момент Ли Бартон еще и предположить не мог, что происходит нечто страшное.

Больше того, он считал, что все идет очень даже прекрасно. Он стоял на сцене в своем камзоле Арлекина из черных и белых ромбов, стоял залитый ослепительным светом газовых ламп, читая ту самую распрекрасную комическую поэму.

И публика не только смеялась.

Она ревела от хохота. Ли не мог видеть лиц, это верно, ведь нижние софиты слепили его, но он слышал, как они вопят все громче и громче. Они были в восторге. Он отчетливо рисовал себе, как они держатся за животы, как раскачиваются взад и вперед на своих стульях, как багровеют их рожи от такого громкого и такого продолжительного хохота. Больше того, их голоса с каждым мгновением становятся все более пронзительными.

Правда, возникла одна проблема. Идиотская пантомимная лошадь внезапно прогалопировала по сцене, да еще в самой середине его прекрасного монолога!

Это опять Гарри и Альберт валяют дурака! Должно быть, решили отомстить ему за то, что он вымазал внутренность костюма лошади синим сыром. Теперь она воняла так, что им приходится вылезать из нутра лошади, задыхаясь и хватая ртами свежий воздух.

Но Ли не позволит им сорвать свое выступление. Он ведь теперь настоящий профессионал. И он продолжал читать монолог, особо выделял самые смешные строки, которые были столь пикантны, что могли заставить покраснеть даже кочегара с корабля дальнего плавания.

А свои красноречивые жесты Ли сделает еще более экстравагантными.

И аудитория буквально вопила.

Бурая с белыми пятнами пантомимная лошадь снова возникла на сцене прямо перед лицом Ли, заставив его отступить на шаг.

Черт, эти двое дорого заплатят ему за попытку испортить его номер! В следующий раз он нальет клей прямо в ноги этой скотины, и Гарри с Альбертом придется просто выковыриваться из театрального костюма!

Публика заорала еще громче.

Какая-то фигура пробежала между передним рядом и оркестровой ямой. Ли услыхал бряцание цимбал, будто кто-то споткнулся о стойку с ударными инструментами.

И все равно он упорно продолжал свое дело.

Было похоже, что идиотское поведение пантомимной лошади передалось всей публике.

Зрители вопили. Вполне возможно, что они надрались до умопомрачения еще до того, как явились в театр. Ли, правда, ничего подобного никогда не видел, но...

– Эй!

Кто-то пробежал у Ли за спиной, сильно толкнув его. Ли пошатнулся, снова обрел равновесие и продолжал читать поэму. Он будет делать свое дело, пока эта идиотская поэма не кончится, что бы там ни произошло: пожар или наводнение. Асы мюзик-холльного искусства не покидают сцены – никогда и ни при каких обстоятельствах. Это-то он твердо усвоил. Как капитан тонущего корабля не покидает его, так и Ли будет стоять до конца.

Теперь у оркестровой ямы столпилось множество людей.

Но лампы слишком сильно слепили глаза, чтобы можно было разглядеть что-нибудь, кроме каких-то темных пятен. Может, парни устроили драку из-за девки?

«Черт с ними, пусть мордуют друг друга, – решил Ли. – Не позволю я, чтобы меня из-за них вышвырнули с работы».

И снова появилась эта проклятая пантомимная лошадь, но на этот раз Ли с изумлением отметил, что ее задние ноги почему-то тащились по полу, точно Альберт, игравший заднюю половину, упал без сознания. Или мертвецки пьян. Теперь Гарри выполнял работу за двоих. Голова лошади от усилий моталась из стороны в сторону, нижняя челюсть странно отвисла, а глаза в набитой ватой голове закатились и смотрели в потолок.

Все еще продолжая чтение, все еще выдавая свои экстравагантные жесты, напоминавшие работу мельничных крыльев. Ли изумленно смотрел, как передняя часть пантомимной лошади с усилием волочит свою заднюю половину через всю сцену.

Ли пригляделся. Потом присмотрелся еще внимательнее, но так ничего и не понял.

Нет, этого просто быть не могло!

Все еще продолжая декламировать, он изо всех сил пялился на заднюю часть лошади.

Из нее текла кровь.

«Но из пантомимной лошади кровь течь не может!» – сказал он себе, впервые сделав паузу на середине фразы.

Однако именно это и происходило!

Кровь текла из задней части... Больше того, коричнево-белый костюм лошади был разорван...

Нет!

Не разорван!

Он был разрублен!

Он был иссечен чем-то по диагонали – видимо, чертовски острым ножом.

Впервые голос Ли сорвался.

Вопли публики буквально глушили его.

Нет, но кому могла прийти в голову такая дурацкая мысль – убить пантомимную лошадь?

Бессмыслица какая-то!

Но Ли был так ослеплен театральными софитами, что за пределами сцены не видел ничего.

И в это мгновение прямо перед ним возникла огромная фигура. Она была одета во что-то, напоминавшее одежду викингов, а в руке держала огромный кривой нож, который в свете ламп вспыхивал, как неоновый. И снова Ли не сумел переработать информацию, поступавшую через его органы зрения в мозг.

В нем все еще продолжало жить убеждение, что кто-то разыгрывает перед ним специально подготовленную хитроумную хохму. Он думал, что перед ним Джек Шиллито – самый рослый член труппы, – одетый в костюм викинга, а нож – деревяшка, взятая в костюмерной.

К этому времени стихи уже высохли на устах Ли, и он, застыл как статуя, наблюдал, как викинг наносит лошади мощные удары своим чудовищным оружием. Передняя половина все еще пыталась удрать.

Удары ножа располосовали театральный костюм, как это делает повар, когда потрошит рыбу. Из задней части вывалились внутренности, иначе говоря, человек, сидевший в этой самой половине. Он покатился к ногам Ли.

Одного взгляда на лицо Альберта и на его выпученные глаза было довольно, чтобы понять – он мертв.

Тогда викинг кинулся к передней половине лошади, которая все еще пыталась бежать. Он перерезал ей горло, откуда на доски сцены посыпались клочья белой, как снег, капоковой ваты.

Викинг остановился в некотором недоумении, так как, вероятно, ждал потока крови.

Его смущение, однако, длилось недолго, нож снова сверкнул, и лезвие глубоко вошло в шею.

Челюсть лошади жевала воздух с каким-то хлюпающим звуком. Потом лезвие прошло еще глубже и там обнаружило тело Гарри. Лошадь дернулась и тяжело рухнула на сцену.

Викинг рванул к себе голову лошади, оторвал ее напрочь и обнажил голову самого Гарри.

Тот истошно завопил:

– Пожалуйста, не трогайте меня!.. Не трогайте... не смейте меня трогать!

Сверкнул нож.

– ...оставьте меня... Ox! – Крики Гарри прекратились также внезапно, как внезапно смолкает выключенное радио.

С мертвенно-белым лицом, с разноцветными ромбами, нарисованными вокруг глаз. Ли стоял в своем костюме Арлекина и глядел на тот хаос, который разверзся вокруг него.

Шок был так силен, что он даже не услышал голоса где-то в затылочной части черепа, который кричал ему:

– Беги! Беги!

Большой Джек Шиллито, все еще в своей длинной женской одежде, включавшей множество нижних юбок, оставшейся от уже сыгранной в пантомиме роли молодящейся дамы, вприпрыжку мчался через сцену. С помощью грима он изобразил на своем лице некую карикатуру на женщину – страстные ярко-красные губы, нарумяненные щеки, сверкающие в свете ламп наклеенные ресницы, толстые, как ноги паука. Теперь он мчался, задрав юбки до колен, сверкая оборками и кружевами панталон.

Он бежал отчаянно, ища место, где можно было бы скрыться от преследователей.

За ним гнались двое мужчин. У них был вид диких варваров. Они ржали как лошади, наслаждаясь погоней. Один из них помахивал огромным топором.

Джек, отпихивая ногами свои юбки, пытался перелезть через кровать, оставшуюся за кулисами от уже сыгранной пантомимы.

Продолжая дико хохотать, один из преследователей ударил Джека в челюсть, от чего тот плашмя рухнул на постель. Возбужденно сопя, дикарь упал на предполагаемую даму и принялся рыться в ее бесчисленных юбках и панталонах.

Ли медленно-медленно повернул голову. Ему казалось, что если он будет двигаться не спеша, то его не заметят те люди, которые сейчас убивали зрителей в зале и музыкантов в оркестровой яме. Он видел, как прямо перед ним какой-то человек пытается взобраться на сцену из оркестровой ямы. В одной руке он держал трубу, которая в свете софитов отливала желтой медью. Труба была вымазана кровью от мундштука до клапанов.

Человек хохотал так, будто был смертельно пьян. В другой руке он держал запятнанную кровью кувалду. На мгновение он остановился, чтобы прижать трубу к губам. Звук, который издала труба, был чудовищно фальшив, но он явно отражал триумф победы и дикое наслаждение убийствами.

Единственной общей чертой, которая роднила всех этих людей, была татуировка на верхней губе и на подбородке, состоявшая из синих полосок, которые говорили, что искусственные бороды эти люди предпочитают натуральным.

Ли снова мигнул. Мужчин с перерезанным горлом выкидывали из лож прямо на сцену. Женщин же тащили за волосы. Их чепчики волочились за ними на своих длинных лентах.

Дикарь перестал дудеть в трубу. Он повернулся, и его сверкающие медвежьи глаза уставились на Ли Бартона.

Тут Ли понял все. Он снова посмотрел на синюю татуировку нижней половины лица дикаря. Значит, вторжение все же состоялось. Синебородые пришли.

Шок парализовал мышцы Ли Бартона. Он не мог даже сдвинуться с места. И когда Синебородый отшвырнул трубу в сторону, а сам, радостно скалясь, стал медленно приближаться к нему, подымая свой молот для удара, Ли стоял как мраморная статуя.

2

– Почему мы стоим?

Джад поковырял лед на окошке кареты и выглянул наружу.

– Это перекресток у Баривуда. До города еще больше мили.

Сэм Бейкер откинул одеяло и встал, чтобы выглянуть в небольшое окошко, вделанное в дверь дилижанса.

– Держу пари, сугробы забили дорогу впереди?

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – сказала одна из пассажирок. – Мой брат должен встретить нас на торговой площади ровно в десять.

Сэм высунулся в окошко, прищуривая глаза, так как снежинки их тут же запорошили. Он услышал, что наружные пассажиры о чем-то разговаривают очень тихими голосами.

И тут же понял: случилось что-то плохое.

– О Боже!

– Что случилось? – спросил Джад.

– Черт, – выругался Сэм. – Будет лучше, если ты увидишь сам.

Он открыл дверь и вылез в глубокий снег. Пейзаж был сюрреалистичен до предела.

Казалось, этой вьюжной ночью на небе расцвели розы.

Желтые, оранжевые, розовые, красные, темно-красные. Они качались над городом, который лежал совсем близко.

– О Господи, спаси и охрани нас, – еле выговорила еще одна пассажирка, выглядывая из окна. – Это же пожары, Мэри. Город весь горит.

3

Бежать было некуда. Прятаться было негде. Столько-то Ли понимал.

Синебородый, который срывал с Джека Шиллито его пантомимные юбки и панталоны, дико разозлился, обнаружив под ними мужчину. Через несколько секунд Джек жутко закричал, вскочил, рухнул опять на постель и стал в агонии кататься по ней. Синебородый же ухмылялся, поглядывая на кровавый кусок, который он сжимал в кулаке. Он тут же отшвырнул его, сорвал с Джека белокурый парик и перерезал артисту горло.

А в это время Ли медленно отступал перед приближающимся к нему дикарем с кувалдой в руке.

Он почти перестал дышать. Только сердце колотилось так, будто хотело выскочить из грудной клетки наружу.

Все, что сейчас видел Ли, сводилось к молоту, который должен был обрушиться на его голову, расколов ее, как зрелую тыкву.

Он сделал еще один шаг.

И тут какой-то инстинкт заставил его взглянуть себе под ноги.

В ту же секунду в голове Ли мелькнуло воспоминание о совсем другой сцене из пантомимы.

Злой волшебник Альбазар смеется и дважды топает ногой. И тут же исчезает из глаз в облаке дыма со словами:

– Я отправляюсь в страну, куда смертные не посмеют за мной последовать.

Под ногами Ли находилась благословенная крышка люка. Он быстро дважды топнул по ней. Синебородый уже взмахнул своей кувалдой.

Вспышка яркого света. Белое облако дыма. Ли упал вниз с такой скоростью, что его сердце застряло где-то в глотке. В тускло освещенном подвале ориентироваться было трудно.

Старый Билли, ответственный за работу люка, остановился и поднес ко рту горлышко бутылки с джином. Он скривился.

– Эй, Арлекин... люк-то – он не про тебя... Он для гребаного волшебника, вон оно как! А что там наверху делается? Похоже на гребаный дурдом...

– Билли...

– Надрались как лягухи, мать их... а еще гребаное Рождество...

– Билли! – Ли схватил старика за лацканы пиджака и притянул к себе.

– Эй, ты это дело бросай, гребаный...

– Билли, слушай! Тебе надо отсюда выбираться!

– Брось, не трепись. Тоже небось надрался?

– Билли, они там всех подряд убивают. Тебе надо спрятаться.

Над их головами раздались мощные удары.

– Что в тебя трахнуло! Это ж пушки! Что случилось, Арлекин?

– Тебе надо найти, куда спрятаться. Нет, не здесь... Отсюда надо уходить. О Боже! Ищи, куда спрятаться, Билли. Нельзя дать себя убить.

– А ты куда, Арлекин?

– Мне надо к Гейнсборо. Там моя жена. Надо убедиться, что она жива.

Но в его мозгу уже зрело ужасное предположение.

4

– Куда же вы уходите? – крикнул кучер дилижанса. – Вы же свои мешки позабыли. Эй!

Сэм и Джад даже не ответили. Им не нужно было и сговариваться. Как только они увидели Кастертон в огне, им все стало ясно. Вторжение началось. Они знали: до города необходимо добраться как можно быстрее.

Сейчас, когда дорогу замело, карета могла двигаться только очень медленно. Пешком быстрее. Конечно, если снег не станет слишком глубоким. Крупные разлапистые снежинки так и валили с неба.

Сэм понимал, что бежать по такому снегу нельзя. Но зато можно спрямить дорогу через поля.

Впереди горел город, бросая желтые и оранжевые отблески на белый покров снега.

На большом расстоянии еще нельзя было оценить размеры ущерба, нанесенного вторжением Синебородых. Но воображение Сэма уже рисовало ему картины – столь же яркие, сколь и ужасные.

5

Ли понимал, что его могли убить уже раз десять, если не больше. Но к этому времени убийства уже уступили место грабежу. Синебородые грабили частные дома, магазины, обирали мертвецов, стаскивая с них обувь, одежду и драгоценности. Повсюду он видел этих варваров, очень целенаправленно обходивших заснеженные улицы города с охапками одежды или пищи в руках. Он встретил какого-то лохматого дикаря, который шел в его направлении, таща на плече половину коровьей туши. Ли издали сумел разобрать синюю татуировку на верхней губе, которая идентифицировала грабителя как Синебородого.

Но он разглядел и еще кое-что: что-то похожее на иглы ежа, торчавшие из припухлости под левым глазом.

Он вспомнил Николь Вагнер. Вспомнил, как они встретились в лесу. Только сейчас он вспоминал не ее четкое предупреждение насчет Синебородых, а те мышиные лапки, которые росли на ее шее. Каким-то образом она срослась с этим животным во время одного из прыжков сквозь время. И еще он вспомнил рассказ Сэма Бейкера о его встрече с Синебородым в 1944 году. И что у того на лице росли змеи. Может, и Николь теперь член этой банды убийц? Или она прячется в лесу, ведет жизнь отшельника, стыдясь вернуться в общество из-за тех ужасов, которые растут у нее на шее?

Все еще оглушенный, он брел по улицам города. Ответов на вопросы у него не было. Все, чего он сейчас хотел, это добраться до дома булочника, найти Сью и крепко прижать ее к груди.

Ли обошел мертвую лошадь, лежавшую в оглоблях перевернувшейся коляски, и пошел дальше, пробивая путь сквозь густой и липкий снег.

Ему казалось, что он ушел далеко-далеко, хотя и продолжал слышать вопли, плач, хохот, злые окрики – это Синебородые закрепляли свой успех.

Горящие дома окрашивали снег в дрожащие тона золотого и желтого цветов. В одном месте Ли увидел в оконном стекле свое отражение. Он остановился, чтобы взглянуть на себя. В этом горящем городе он выглядел странным и чужим. Вот он – высокий статный человек, одетый в обтягивающий камзол Арлекина с ромбовидным рисунком.

В старинных представлениях арлекинады – сотни лет назад – Арлекин был персонажем, невидимым для остальных актеров. Он двигался по сцене как невидимый проказливый дух. И вот он – Ли Бартон – играет Арлекина в маленьком городке, выжженном столь основательно, что небо над ним окрашено в розовый рассветный цвет. И он тоже чувствует себя невидимым.

Теперь армия варваров не обращала на него никакого внимания – ее интересовал лишь сбор дани. Оставшиеся в живых горожане тоже не видели Арлекина, поскольку метались по городу, как безумные. У многих лица были изуродованы побоями и даже ножевыми ранами. Некоторых скальпировали.

– Никто не замечает Арлекина, -бормотал себе Ли под нос, а его глаза в это время были, как в трансе, прикованы к какой-то невидимой далекой точке. – Никто не замечает старину Арлекина. Он снова стал невидимкой.

Ли стороной обошел Синебородого, который деловито стаскивал обувь с ног обезглавленного священника, лежавшего в снегу с кровавым сиянием на том месте, где должна была бы быть его голова.

Когда Ли наконец добрался до дома Гейнсборо, булочника, то увидел, что тот уже горит.

Черепица на крыше лопалась со звуком пробки, выскакивающей из бутылки шампанского. Громко трещали перекрытия. Языки красного и темно-пурпурного пламени лизали небо.

Всего два часа назад он оставил Сью с Райаном, Энид и всеми остальными членами семьи булочника. Они ели еще теплые сладкие пирожки и пили шерри. Кто-то из Гейнсборо играл на фортепиано рождественскую песнь.

Подумав о Сью, он остановился как вкопанный. Снежинки тихо падали ему на лицо и тут же таяли. И вдруг ему показалось, что он видит Сью – вон же она стоит в своем длинном фиолетовом платье у самой двери и машет ему на прощание рукой!

С грохотом обрушилась крыша. Десятки черепиц вылетели из пламени и упали на снег, шипя и поднимая клубы пара.

Верхний этаж запылал еще яростнее. А вот нижний – он казался нетронутым.

Образ собственной жены и семейства Гейнсборо, задыхающихся в дыму и пытающихся выбраться из пылающего дома, возник перед глазами Ли Бартона. Выйдя наконец из транса, он рванулся к входной двери.

Когда он ее распахнул, заряд отравленного дымом воздуха, вырвавшийся из внутренних покоев, отшвырнул Ли назад.

Глаза щипало. Ли согнулся, готовясь снова кинуться в дом.

Но уже через минуту он снова оказался снаружи.

Хотя дым заполнял всю внутренность дома. Ли сразу же наткнулся на трупы. Все Гейнсборо были мертвы. Даже беременную жену Райана не пощадили.

Оказавшись на свежем воздухе, Ли долго выкашливал дым из легких, тер покрасневшие плачущие глаза, потом набрал пригоршню снега и вытер им все лицо.

Он радовался, что огонь кремирует семью Гейнсборо. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь еще видел, что с ними сделали ради развлечения Синебородые.

Ли окинул глазами засыпанный снегом сад. Возле зеленой изгороди лежали трупы домашних собак.

Но он нигде не нашел следов Райана. И Сью.

Конечно, они могли быть в догорающих спальнях верхнего этажа.

Но в то же время...

Выкрикивая имя Сью, он обежал дом.

Там на снегу он нашел еще следы крови – от капель размером с пенни, до больших пятен, расплывавшихся как одеяла на белом снегу. Все это освещалось адским пламенем, ревевшим и трещавшим по всему городу.

Стоя там под дымной пеленой, он долго смотрел на окна, где полыхали языки огня. И без конца повторял одно имя. Имя Сью.

6

Сэму и Джаду понадобилось около двадцати минут, чтобы пробиться сквозь снег и достичь пригородов Кастертона.

Жар горящих домов уже растопил снег, заполнив улицы жидкой черной грязью.

– Боже милосердный, – задыхался от бега Джад. – Ты только погляди на это! Похоже, наступил конец света.

Сэм ничего не ответил. Ему сейчас нужно было только одно – отыскать свою Зиту.

Но надежда на это быстро покидала его.

Картина была ужасна. Убитые валялись прямо на улице. Повсюду носились лошади, напуганные шумом и пожарами. Несколько раз Сэму и Джаду приходилось прятаться в узких проулках или в дверях лавок, чтобы не быть растоптанными копытами лошадей, носившихся на свободе, без всадников, с бешеными глазами и клубящейся пеной на мордах.

Где-то неистово лаяла собака. И повсюду слышались вопли перепуганных и израненных горожан.

На рыночной площади Сэм увидел преподобного Хатера. Он помогал врачу оказывать помощь раненым, которых они клали прямо на торговые прилавки.

За их спинами страшно полыхал городской собор. Рушилась облицовка. Огромный ее кусок ударился в колокол, и тоскливый громкий звук разнесся над городом, как похоронный звон.

– Томас? – позвал Сэм. – Вы видели тех, кто напал на город?

– Подонки. – Достопочтенный Хатер горько покачал головой. – Эти подонки убивали детей.

Врач не поднял глаз – он перевязывал малышу разбитую голову.

– Люди, вооруженные топорами и ножами. У каждого была татуировка вот здесь. – Врач дотронулся до верхней губы.

– Синебородые, – со вздохом проговорил Сэм.

Джад мрачно кивнул.

– А мы были так чертовски непредусмотрительны! Притворялись, что живем полной жизнью в этом викторианском заповеднике. А надо было готовиться к вторжению. Нас же предупреждали, что оно состоится... – Он горько покачал головой.

Сэм схватил Томаса за руку.

– Люди, которые это совершили, они еще в городе?

– Нет. Во всяком случае, я так думаю. Эти свиньи взяли все, что могли унести, и скрылись.

Сэм поднял взгляд. Там, по ту сторону площади, на постаменте статуи архангела Гавриила, стоял Ролли. Он все еще носил оранжевый комбинезон. Пожар освещал его рыжую закрученную во множество штопоров шевелюру, которая смотрелась как некое огненное гало вокруг его головы.

По-видимому, Ролли был достаточно безразличен к тому, что происходило в других местах города. Он стоял, обнимая архангела за каменное плечо, и все его внимание было поглощено пылавшим собором.

К звону колокола теперь присоединился звук органных труб. Горячий воздух в них расширялся, и они – одна за другой – выдавливали из себя ноты, совершенно не согласованные между собой – от тонких визгливых выкриков до мрачного басового ворчания. Сэм с трудом проглотил слюну. Это была музыка для обреченных душ.

Сэм почувствовал, как чьи-то пальцы сжали его руку.

Повернулся, и в желтых отсветах огня увидел лицо Джада.

– Сэм, я иду к амфитеатру. Дот осталась на лодке совсем одна.

– Но это же несколько миль! В такую метель ты туда не доберешься.

– Обо мне не беспокойся. Поймаю лошадь. А куда пойдешь ты?

– К Гейнсборо. Зита собиралась провести с ними ночь.

– Удачи, Сэм.

– И тебе удачи, Джад.

Джад круто повернулся и исчез в летящих снежных облаках. А Сэм обратился спиной к горящему собору. Быстрыми шагами он уходил к дому Гейнсборо.