Текст книги "Центурион"

– Замечательно, – пробурчал Макрон. – Что прикажете с ними делать? Никак вражья сила?

– Эти-то? – Катон задумчиво поскреб подбородок. – Более чем вероятно. Тем не менее они спровадили тех лучников. Остается лишь надеяться, что враг моего врага – мой друг.

Спустя минуту военачальник поднял руку и взмахом велел коннице следовать за собой, машистой рысью послав своего скакуна навстречу римским когортам.

Глава 11

Макрон поднес ко рту сведенные ладони и трубно огласил разделяющее каре и конницу пространство:

– Вот так хватит! Теперь остановитесь!

Крикнул он на греческом. Всадник вскинул руку, от чего конная лавина, колыхнувшись, затормозила; сам же он продолжал дерзко скакать на стену из римских щитов. На секунду Макрону показалось, что верховой не понял фразы. Хотя на востоке греческий в ходу, даром что родной язык здесь арамейский. Невдалеке один из легионеров начал крутить над головой пращу; жужжащим диском вращался кожаный ремень с утяжеленной кошелкой.

– Опустить пращу! – рявкнул Макрон. – Никто не стреляет до моего приказа! Награду в динарий временно отзываю!

Последнее было встречено язвительным смехом, особенно у тех, кому не выпало возможности сменить щит на пращу. Удивительно, с каким нарочитым удовольствием солдаты реагируют на неудачи своих сослуживцев (мысль, от которой Катон с кислой ухмылкой покачал головой). Легионер опустил руку, и невыпущенный заряд тюкнулся оземь. Вновь тишина нависла над рядами римлян; одинокий всадник между тем продолжал как ни в чем не бывало скакать, открыто презирая прозвучавшее указание.

– Смельчак, надо сказать, этот погонщик ослов.

– Что ж, по крайней мере, он не приказывает остальным бросаться на нас.

Макрон вскинул палец – так, чтобы это видела приближающаяся с фланга кавалерия.

– Немудрено: вон они, наши ребята, на подходе.

– Что-то он не похож на того, кому внушает страх римская кавалерия.

– Поглядим, – пожал плечами Макрон и выступил из строя вперед. – Остановись здесь! – властно ткнул он пальцем в сторону всадника, до которого оставалось не больше полусотни шагов. – Предупреждать больше не буду!

Всадник наконец-то натянул поводья и сдержал скакуна. В наступившей тишине он свирепым взглядом оглядывал римские когорты. Темные одежды всадника были исключительно тонкой выделки – может статься, из шелка; они струисто колыхались в такт тому, как его норовистый конь бил копытом в землю. Всадник, судя по всему, был недюжинного сложения; сильное широкое лицо окаймляла темная, аккуратно подстриженная бородка. Был он ненамного моложе Макрона.

– Кто вы? – оглядывая кряжистого римского офицера, спросил он на греческом. – Помимо того, что римляне.

Звучный богатый голос был без призвука акцента.

– Я центурион Макрон, четвертая когорта Десятого легиона. Префект осадной колонны, посланной на помощь правителю Вабату, союзнику Рима.

– Союзнику Рима? – всадник саркастично поднял брови. – Скажи уж лучше, собачонке Рима.

– Ну а ты кто, свет моих очей? – проигнорировал язвительность Макрон.

– Я Балт, пальмирский князь, а это, – он указал на ждущих сзади конников, – это моя свита, в основном охотники. Еще с месяц назад мы охотились по холмам на джейранов и серн, а теперь охотимся на изменников и врагов Пальмиры. Вроде тех собак, – он мотнул головой через плечо, – которых мы уложили там, в песках.

– Ну, так значит мы друзья, князь, – Макрон вытянул руку.

– Друзья? – Балт, фыркнув, сплюнул. – Рим Пальмире не друг.

– Но и не враг, – откашлявшись, вклинился Катон. – В отличие от Парфии и тех в вашем городе, кто толкает Пальмиру под власть парфян.

Балт, прежде чем сказать, воззрился на Катона.

– Это еще как сказать, римлянин. Ни для кого не секрет, что ваш император домогается Пальмиры, как вор – чужого богатства.

Макрон покачал головой:

– Не тем словом ты нас, друг, нарекаешь. Мы не воры. Мы здесь для того, чтобы помочь вашему правителю. Избавить его от тех, кому не терпится предать его Парфии.

– В самом деле? – со зловещим подрагиванием губ улыбнулся Балт. – И как это вы думаете спасти его эдаким жалким числом?

Макрон выпятил грудь:

– Нашего числа для этого более чем достаточно.

– Так ли, центурион? Это вас надо было спасать еще минуту назад. Не вмешайся я, ваша гибель от рук изменников была считай что предрешена.

– Вот уж нет. Сила была на нашей стороне. Мы лишь дожидались первого света, чтобы бросок совершила наша кавалерия. – Макрон указал на конников Второй Иллирийской, что сейчас во весь опор скакали в сторону когорт.

Катон за передним рядом иллирийцев обернулся к Пармениону и тихо сказал:

– Надо бы отрядить к центуриону Аквиле скорохода. Нежелательно, чтобы наша кавалерия по недоразумению ринулась на них.

– Слушаю.

В то время как Парменион давал указания, Катон вышел за строй и присоединился к Макрону, сносящему сейчас насмешки князя, который сейчас потешался с высоты седла.

– Римская кавалерия? Ох, ты меня насмешил! Ты думаешь, она повлияла бы на исход боя?

Макрон в пятнах гневного румянца сделал к Балту шаг:

– Ты, прежде чем смеяться, посмотри: мы вполне могли бы дать им отпор.

Катон, даром что разделял уязвленность друга, сознавал, что сейчас для обид нет ни времени, ни места. Он громко прокашлялся – настолько, что Балт с Макроном на него обернулись.

– Что, муха в рот попала? – прорычал Макрон.

– Прошу простить, господин префект: пыль, не более. Вместе с тем я полагаю, что мы, несмотря на разногласия, с князем все же на одной стороне. Надо бы обсудить с ним положение в Пальмире.

– Ты так думаешь?

– Непременно, – спешно кивнул Катон. – Самым определенным образом.

Макрон еще побуравил Катона взглядом, а затем повернулся обратно к Балту.

– Ну хорошо. Если ты велишь своим верховым спешиться, я прикажу своим людям опустить оружие и мы сможем поговорить более спокойно.

– Так и поступим, центурион, – кивнул Балт.

Обернувшись, он властно что-то крикнул своему отряду. В следующую секунду воины поспрыгивали с седел и тихо присели на корточки возле своих лошадей, готовые по окрику Балта метнуться обратно. Подвоха в их действиях все-таки не наблюдалось, и Макрон, повернувшись, выкрикнул команду об отбое тревоги. Солдаты опустили щиты и копья, настороженно поглядывая на пальмирцев, которые в это время лезли себе в переметные сумки за нехитрой снедью – черствым хлебом, куском вяленины, – чтобы успеть перекусить до поступления дальнейших приказаний. Невдалеке от каре центурион Аквила остановил своих людей, и те, прежде чем примкнуть к товарищам, тоже слезли с коней. Явственно ощущалась напряженность между двумя разноплеменными и разнородными силами, но это хоть как-то сглаживало остроту молчаливой враждебности между легионерами и вспомогательными. Эта мысль вызвала у Катона улыбку.

Князь Балт соскользнул с седла и подозвал одного из своих присмотреть за скакуном, а сам решительно зашагал по песку к двум римским офицерам. Подойдя вплотную, он взыскательно оглядел их темными глазами и опустился на корточки, жестом призывая сделать то же самое. Макрон нахмурился, не имея ни привычки, ни желания идти на поводу у инородца, каким бы высокопоставленным тот ни был. Катон безропотно опустился на землю, скрестив ноги, и Макрон с досадливым вздохом последовал его примеру.

– Ну, – нетерпеливо, как будто разговор длится уже битый час, повел атаку Балт, – и так-то Рим чтит договор с моим отцом? В минуту крайней нужды ваш наместник отряжает какую-то горстку людей для спасения его царства? Предупреждал я его: Риму нельзя доверять.

– Мы лишь передовой отряд, – натянуто заметил Макрон. – Проконсул Лонгин выступит на Пальмиру сразу, как только соберется его армия.

– А каково назначение этого, так сказать, передового отряда?

– У нас есть приказ прорваться к цитадели и защищать правителя и находящихся там римских граждан до прибытия основных сил.

– Вот как, – кивнул Балт. – Пресловутая римская обстоятельность достойна похвалы.

Катон поморщился ироничности тона; Макрон откровенно помрачнел.

– И как же вы намереваетесь войти в город? – наседал Балт. – Каким путем думаете прорываться по улицам к цитадели?

– Определимся, как доберемся до места.

– Хотя, – ввернул Катон, – мы, разумеется, были бы благодарны, если б князь оказал нам какое-либо содействие словом, а еще лучше делом в осуществлении наших намерений.

– Да уж конечно. Полагаться на римскую благодарность можно так же, как на обещания римлян помочь моему отцу. – Прежде чем Макрон успел отреагировать на эти слова, Балт как ни в чем не бывало продолжал: – Извольте, я помогу вам добраться до цитадели. Но с условиями.

– Условиями? – бдительно переспросил Макрон. – Какими такими условиями?

– Прежде всего, осадную колонну, покуда та благополучно не окажется в цитадели, буду вести я.

Макрон покачал головой.

– Исключено. Командование ею вверено мне. И я этим не поступлюсь.

– Центурионы, в данный момент вы нуждаетесь в моей помощи куда как больше, чем я в вашей. Без моих людей вы вряд ли вообще дойдете до Пальмиры, не говоря уже о том, чтобы прорваться по ее улицам к цитадели. Стоит вам еще раз встретить конных лучников, и боюсь, что вы с вашими людьми подвергнетесь участи, от которой я вас только что уберег.

Он сделал нарочито длинную паузу, чтобы слова его отложились у римских офицеров и они оба убедились бы, что он и правдив, и прав. Затем он продолжил:

– Так что эту колонну поведу я. Вы будете выполнять мои приказы и возобновите командование своими людьми тогда, когда мы доберемся до цитадели.

– Уверен, что твой отец оценит такой жест, – усмехнулся Макрон. – Преданный сын приходит на помощь, да еще во главе римской колонны… Это подаст тебя ему в самом выгодном свете.

– Разумеется. Мне нужно изобразить всю возможную преданность, если я в самом деле рассчитываю стать его преемником.

– Ты, преемником? – удивился Макрон. – Но ведь ты второй его сын, а не первый. То есть не прямой наследник.

– Пока, – иронично улыбнулся Балт.

– Я так полагаю, это второе твое условие, – высказал предположение Катон. – Ты желаешь, чтобы Рим утвердил тебя в качестве преемника.

– Да. И еще, – князь заговорил тише. – Я хочу, чтобы Артакс был казнен сразу же, как окажется подавлен мятеж. Если попадет в плен, разумеется.

– Безусловно, такое требование ни у кого в Риме не вызовет возражений, – ухмыльнулся Макрон.

– А еще я хочу, чтобы мой старший брат был отправлен в изгнание.

– В ссылку? – поднял брови Катон. – Но как? Зачем? Ведь он сейчас в цитадели с правителем. Он ему верен.

– Да, и это печально. А еще то, что Амет глуп.

– Вот уж не знаю, – Макрон покачал головой. – Насколько мне известно, глупость правлению не помеха… Хотя бывают и исключения.

– Точно так. Я не глупец, центурион, и поэтому в интересах и Рима, и Пальмиры, чтобы преемником отца стал именно я. – В глазах и голосе князя тлел неутолимый голод. – Когда мятеж будет подавлен, я стану правителем. Царем. Естественно, отцов договор с Римом я тоже буду чтить – разве что в несколько измененном виде.

– О да, разумеется.

Сарказм в голосе Макрона Балт пропустил мимо ушей и, слегка откинувшись, сказал:

– Таковы мои условия. Без всяких оговорок.

Макрон поджал губы, обдумывая услышанное.

– Мне кажется, требования справедливы, – подал голос Катон.

– Может быть, – не сразу откликнулся старший префект. – Но я не могу заключать подобные соглашения без одобрения Лонгина. Я могу лишь дать слово, что доведу твои слова до своего начальства. Это приемлемо?

– Сойдет и слово, центурион, – согласился Балт. – Слова римского офицера для меня достаточно. За это я с моими людьми сопровожу вас до Пальмиры и проведу к цитадели, а уж там снова командуйте вы.

– Будь по-твоему, – Макрон с кивком протянул руку. – Я согласен.

В тот момент как они рукопожатием скрепляли сделку, на губах у князя мелькнула улыбка. После этого, переливчато блеснув своим легким темным одеянием, он вскочил на ноги.

– Раз так, то вам лучше готовить своих воинов к походу, центурионы. Уже рассвело, и до полудня нам надо покрыть как можно больше миль.

Макрон с Катоном поднялись на ноги и чуть склонили головы, когда пальмирский князь с грозной целеустремленностью пошагал обратно к своему отряду. Подождав, когда Балт отдалится за пределы слышимости, Макрон тихо спросил:

– Ну, что думаешь?

– От такого соглашения сложно отказаться.

– Но?.. – выжидательно посмотрел на друга Макрон.

– Я ему не верю.

– Вот и я тоже. – Макрон еще секунду смотрел Балту вслед, после чего протяжно выдохнул: – Ну что, давай готовить солдат к дневному переходу.

После короткой передышки на прием пищи раненых уложили на повозки, куда впрягли оставшихся мулов. За ночь несколько животных оказалось убито или покалечено стрелами, и потому вместо них были запряжены лошади, взятые у одной из кавалерийских колонн. Князь Балт со свитой успели разжиться определенным числом вражеских коней, доставшихся после боя в качестве трофеев. Что до мертвых, то их наспех погребли в утлой могиле, укрыв ее камнями от падальщиков пустыни, этих всегдашних поругателей человеческого праха. Затем построились обе когорты: впереди легионеры, за ними повозки, дальше ауксилиарии с кавалерийскими турмами по обоим флангам. Когда построение завершилось, Макрон оглядел колонну и произнес:

– До чего хорошие люди. Даже не скажешь по ним, что провели ночь в бою. Как дойдем до Пальмиры, покажем этому князьку, на что способны настоящие солдаты.

– Непременно, господин префект, – подтвердил Катон и сдержанно добавил: – Пока же нам нужны и он, и его люди. Они для нас лучшая, если не единственная, возможность увидеть, чем все это кончится.

– Катон, товарищ мой, – покачал головой Макрон, – наше положение я понимаю ничуть не хуже тебя. Постараюсь держаться без нареканий.

– Да я не о нас с тобой, – смущенно сказал центурион. – Я о людях. Надо за ними приглядывать. Чтобы не учинили чего-нибудь с местными. Если Балт таков, каким кажется, то по прибытии в Пальмиру сколь-либо радушного приема ждать не приходится, неважно, союзники нам горожане или нет.

– И рад бы возразить, да нечем, – с глубоким вздохом отозвался префект. – Вот на этой согревающей сердце ноте и давай выдвигаться в путь.

Колонна двинулась вперед, в сторону ожидающих пальмирских конников. Вскоре Балт прокричал команду, и его люди, растянувшись впереди, повели колонну через пустыню в сторону дальнего города. Путь лежал мимо места той рассветной схватки княжьей стражи с конными лучниками; римляне с любопытством косились на трупы людей и коней (и тех и других десятки), раскиданные по песчано-каменистой равнине.

Поглядывая на разбросанные трупы, Катон ощущал пробегающий по хребту холодок.

– Любопытно, – сказал он, – тебе не кажется?

– Что именно? – обернулся к другу Макрон. – Что тут любопытного?

– То, что не было пленных. Или сколь-либо серьезно раненых среди людей Балта.

– Ну так что? Они застигли их врасплох и навтыкали как следует.

– Это я понял, – согласился Катон. – Но ведь наверняка кто-нибудь из повстанцев не прочь был сдаться, да и среди воинства Балта должны были быть какие-то потери. Так где же они?

Оба обернулись на мертвецов, безучастно лежащих под набирающим яростную силу утренним солнцем. Первым заговорил Макрон:

– Похоже, этот самый Балт еще более безжалостный выродок, чем я себе представлял.

Катон кивнул:

– Хорошо, если он наш безжалостный выродок.

– А если нет?

– Тогда то, что нам уготовано в Пальмире, обернется для нас наихудшим кошмаром, – тихо рассудил Катон.

Глава 12

– Вид что надо, – сказал Макрон, умеренно приложившись к своей фляге.

Балт и Катон лежали рядом, в тени кривых разлапистых кустов, что росли вдоль выходящего на Пальмиру протяженного гребня. Его скалистый склон круто уходил вниз, где встречался с равниной, тянущейся к оазису, которому город был обязан и именем своим, и преуспеянием. Город густым поясом окаймляла солнечная зелень пальм и участки орошаемых угодий. К югу пролегала тесная долина с разрозненными башенками гробниц. Матово сияющие под солнцем городские стены плавным изгибом охватывали купола и черепичные крыши жилищ и общественных зданий, все в знакомом греческом стиле. Главный рынок, богатые дома и храмы сосредотачивались в западной части города, а на восточной его оконечности, вздымаясь на возвышенности, над крышами зданий главенствовало большое, окруженное стенами сооружение.

– Цитадель? – указывая пальцем, спросил Катон.

Балт кивнул.

– Как к ней лучше всего пройти?

– Через восточные ворота. Вон там, видишь?

– Э-э… – Катон напряг глаза. – Ага. Теперь вижу.

Ворота были встроены в стену без единой башни, и вообще их наличие выдавала лишь жидкая вереница утренних посетителей города. Грозным такое укрепление назвать язык не поворачивался. Строения – все больше лачуги – за восточными воротами тянулись низенькие, и было ясно, что это беднейший квартал города. В Катоне тут же взыграло подозрение.

– А ведь улицы там, должно быть, узкие?

– Узкие, – согласился Балт. – Но это самый прямой путь к цитадели, а главные казармы и дворцы все как есть на другом конце города. Если суметь проникнуть через восточные ворота до того, как поднимется тревога, и двигаться быстро, мы сможем пробиться через окружающую линию мятежников и подойти к цитадели.

– Вот-вот, если суметь проникнуть, – подчеркнул Катон. – При атаке колонны мы должны твердо знать, что ворота обороняет наименьшее число стражников. То есть понадобится отвлекающий маневр. Гарнизону цитадели надо будет сделать вылазку.

– Вылазку? – обернулся Макрон. – Ты, должно быть, забыл? Они там в меньшинстве, да к тому же в засаде.

– Я знаю. Но они должны отвлечь внимание неприятеля от ворот, чтоб была хоть какая-то возможность колонне прорваться к цитадели.

– Он прав, центурион Макрон, – князь кивком указал на Катона. – Надо, чтобы гарнизон нам помог.

– В самом деле? – Макрон облизнул губы. – Очень уж все у тебя гладко.

– Неужто солдаты великой Римской империи спасуют перед такой ничтожной заминкой?

– Пасовать никто не собирается, – твердо ответил Макрон. – Только как нам подобраться к воротам, не привлекая к себе внимания? На равнине мы как на ладони, нигде не укрыться. Приближаться надо под покровом темноты.

– Безусловно, центурион. – Князь слегка нахмурился. – Я сейчас именно об этом и хотел сказать. Мы двинемся вдоль гребня и дойдем вон дотуда, – он указал на невысокий отрог, шпорой упирающийся в равнину милях в двух, не больше, от северного изгиба городской стены. – Копыта коней обмотаем тряпьем, а телеги бросим у отрога. Не хватало еще, чтобы нас выдал скрип колеса или оси.

– А как быть с ранеными? – бдительно спросил Катон. – Их мы бросить не можем.

– Они нас очень замедлят. А если кто-нибудь из них вскрикнет от боли? Вы представляете: рисковать всеми из-за какого-то бесполезного калеки?

– Мы берем их с собой, – отрезал Катон. – А уж они позаботятся, как не подвести себя и своих товарищей, когда речь идет о жизни и смерти. Так что криков не будет.

Взгляд Балта переместился на Макрона.

– Такова твоя воля, центурион?

– Да. Все именно так, как сказал Катон.

– Что ж, будь по-вашему. Но если наше приближение раскроют и придется скрываться, то я с моими людьми буду вынужден стоять только за себя.

– Иного, князь, никто и не предполагает.

– Это я к тому, чтобы мы поняли друг друга, римлянин.

– Никто в этом не сомневается, – заключил Макрон и стал от куста отодвигаться к склону. – Пойдемте, пора возвращаться к колонне.

Втроем они оставили город за чертой видимости и спустились к ждущему у скалистого склона воинству. Пехоте разрешено было нарушить ряды, и солдаты теперь отдыхали в той тени, какую только могли отыскать или создать себе сами за счет наброшенных на воткнутые копья плащей. Всадники – как римляне, так и пальмирцы – сидели в тени своих коней, одной рукой держа их за поводья. К гребню колонна подошла рано утром и встала в ожидании, пока трое командиров поднимутся по склону и проведут изучение местности. С их возвращением колонна снова тронулась, держась за гребнем, пока ближе к полудню не достигла той самой шпоры, где опять встала.

– Почему мы все время останавливаемся? – осведомился Макрон.

– А вот почему, – Балт указал на белесую пелену пыли, висящую над колонной. – Нам нельзя выдавать свое присутствие, даже намеком. Сам гребень достаточно высок, чтобы скрывать нас от дозорных на башнях, но едва мы через него переберемся, как им станут видны даже легкие клубы пыли из-под наших ног. Поэтому мы, прежде чем опять двинуться, должны вначале дождаться сумрака.

– Что ж, пусть так, – согласился Макрон. – Сумрак так сумрак.

Вслед за выставлением на гребне караула последовал привал под палящим полуденным солнцем, а когда пылколикий Гелиос сошел с зенита достаточно, Макрон отдал приказ готовиться к ночному маршу на восточные ворота. Все, что можно было нести с собой, сняли с повозок и распределили по легионерам и ауксилиариям. Небольшой запас строительного дерева и копийных древков пошел на сооружение носилок для раненых, а также нескольких штурмовых лестниц. Тем временем Катон распорядился, чтобы всадники обернули копыта коней кусками ткани от своих плащей.

– Нынче ночью они вам не понадобятся, – с натянутой улыбкой сказал он центуриону Аквиле и прочим кавалерийским офицерам. – Если у нас все получится, вас ждет теплый постой в цитадели Пальмиры. Ну а если сорвется, в Аиде плащи нам ни к чему.

Шутка, ясное дело, не из удачных, но офицеры все равно разулыбались. Несмотря на молодость, Катон командовал людьми уже достаточно, чтобы знать ценность прибаутки и эдакой легкой бесшабашности. Оставив Аквилу доводить приказ до исполнения, он возвратился к Макрону. Оставалось организовать кое-что еще, последнее. Надо было доставить весть правителю и его окружению, чтобы они были готовы принять в цитадель небольшую колонну подкрепления. Понятно, что гонцом предстояло отправить кого-то из людей Балта, что вызывало у римских офицеров новый прилив недоверия к своему новоиспеченному союзнику.

– Не нравится мне это, ох не нравится, – не унимался Макрон. – Понятно, он неплохо помог нам с теми лучниками, но подставить этому человеку спину мне все-таки сложно. А как выйдем к тем воротам, так мы и вовсе в его руках. И если он нас предаст, то, как говорится, вот мы и приехали.

– Это так, – кивнул Катон. – Но предавать нас ему резона нет. Ставка на подавление мятежа у него такая же, как и у нас, ничуть не меньше. Меня больше волнует, как бы парфяне не заключили с ним более выгодной сделки, чем Рим. Однако ты прав: нам следует остерегаться.

– Хорошие слова – еще не хорошие дела, Катон. Что, по-твоему, нам следует предпринять?

Молодой префект задумался, и ход собственных мыслей вызвал у него неприязнь. Мало того: вывод, который напрашивался, вызывал оторопь. И вместе с тем был в этой затее некий трепетный привкус опасности. Оказывается, рисковать ему, Катону, даже нравилось, причем чем дальше, тем больше. Дело, видимо, в некоей извращенной грани характера – той, что искрится азартом; причем эта жажда риска так сильна, что готова поразить и рассудок. Мутной волной нахлынуло отвращение и презрение к себе. Ведь если все это так, то он не вправе командовать другими людьми, брать на себя ответственность за их жизни. Лучше, если они будут состоять под кем-то другим – так безопасней. Как ни странно, решение от этого далось куда более легко, даже бесшабашно:

– Если мы не верим Балту, то с тем гонцом надо послать кого-нибудь из наших. Лишний раз подстраховаться, что тот не сбежит и что защитники цитадели будут готовы к нашему приходу.

Макрон какое-то время взвешивал сказанное, а затем повел на Катона печальным, каким-то усталым взором.

– Я знаю, что именно ты собираешься сказать. Знаю уже сейчас, когда ты еще ничего и не произнес. Нет, ты не пойдешь. В тебе нуждаются твои люди. А если совсем уж откровенно, в тебе нуждаюсь я. Этой ночью предстоит бой, и мне будет легче от мысли, что Вторая Иллирийская находится в надежных руках.

Секунду Катон смотрел на своего друга, исполненный горькой нежности к этому грубоватому, насквозь честному человеку, благодаря которому он освоил ремесло солдата, сделался командиром. В сущности Макрон был для него идеалом, истинным воплощением воина; и сами слова о том, что Макрон, это воплощение опытности и доблести, от него, Катона, еще и зависит, звучали выше всяческих похвал и комплиментов. Катону непросто было скрыть свою гордость и польщенность.

– Но ведь есть центурион Парменион. Он может вести людей ничуть не хуже, чем я.

– Нет, – покачал головой Макрон и с лукавинкой добавил: – Он это делает еще лучше. Не хочу перед ним срамиться. Куда как удобней иметь пару в лице тебя.

Оба рассмеялись, а затем Катон продолжил:

– И все-таки идти надо именно мне. Убедиться, что на том конце все готово. В случае предательства лучше потерять меня одного, чем обе когорты.

– Но как я узнаю, что замыслу Балта можно довериться?

– Я об этом думал. Если я благополучно доберусь до цитадели, то на самой высокой башне загорится огонь. Это и будет сигнал к вашему с Балтом броску на ворота. Если же до первого света сигнала не последует, значит, у меня ничего не вышло. Смею ли я рассчитывать на ваше согласие, господин старший префект?

Официозность тона была намеренной. Понятно, что последнее слово исключительно за Макроном, и в случае его отказа любые дальнейшие дискуссии исключены.

Макрон поскреб щетину на щеке.

– Так, ладно. Даешь Пармениону указания и являешься ко мне. Я буду с нашим драгоценным другом князем, и сообща мы решим, что именно передать правителю.

К тому времени как Катон возвратился к Макрону, солнце уже спустилось к горизонту и по равнине пролегли вкрадчивые вечерние тени. Рядом с князем и Макроном стоял один из людей Балта, держа на локтевом сгибе какие-то темные одеяния.

– Это Карпекс, один из моих домашних рабов, – пояснил Балт. – Насколько вы понимаете, человек верный.

– Для раба, – уточнил Макрон.

– Да, – невозмутимо кивнул Балт. – Но ему я бы вверил свою жизнь.

– Что ж, это хорошо. Потому что именно это мы ему сейчас и вверяем: и твою жизнь, и все наши.

Карпекс приподнял локоть с одеждой.

– Вам лучше облачиться в это, господин, – обратился он к Катону. – Кольчугу лучше снять, а оружие скрыть под одеждой. Все остальное – доспехи, поножи – придется оставить здесь.

– Как мы будем пробираться в цитадель? – поинтересовался Катон.

– Есть один проход, тайный, – ответил Балт. – Подземный ход из сточных канав города в старую конюшню цитадели. Теперь там казармы, а ход этот мы с Карпексом обнаружили в детстве и прятались в нем от нагоняев.

– Ишь, какие шалуны, – хмыкнул Макрон. – А когда вы пользовались тем ходом последний раз?

Балт раздумчиво прикусил губу:

– Лет десять назад. Может, больше.

– Ах вон как. Так что уверенности нет – может, его чем-нибудь заполнили, а то и вовсе замуровали?

– Во всяком случае, он все еще там. Насколько мне известно.

– А если уже нет? – спросил Катон.

– Тогда придется пробовать другой какой-нибудь путь.

– А и ладно, – махнул рукой Катон. – Будет задача, будет и решение.

– Но это безумство! – вскинулся Макрон.

– Может быть, – согласился Катон. – Но иногда это единственное, что остается.

– Тоже мне, мудрец нашелся…

Катон лишь пожал плечами и повернулся к княжьему рабу:

– Где послание?

Балт из-под складок одежды вынул вощеную дощечку и протянул Катону:

– Вот.

– Тут э-э… все доходчиво? – спросил Катон у Макрона.

– Да вроде как, – ответил тот с улыбкой. – Без подвохов.

– Хорошо, – одобрил Катон и сунул дощечку себе в заплечный мешок.

Затем он снял и передал на хранение Макрону свои шлем, плащ, панцирь с кольчугой, нагнулся и стянул свои посеребренные поножи. К тому моменту как он с помощью Карпекса облачился в долгополые одеяния и затянул тесьму на непривычном головном уборе, римлянина он уже не напоминал, а походил на жителя Пальмиры (во всяком случае, рассчитывал сойти за него в темноте).

Когда солнце, ослабев, скатилось к горизонту, Катон с Макроном разместились на склоне в небольшом отдалении от остальных. Макрон, едва опершись спиной о каменный выступ, задремал. Голова у него тяжело свесилась на грудь, он стал похрапывать. Катон не мог сдержать улыбки: сам он, каким бы усталым ни был, накануне боя никогда не засыпал, а мысли у него бессвязно скакали с темы на тему. Теперь, когда первый трепет от скорой встречи с опасностью унялся, Катон поймал себя на том, что подрагивает и мелко трясет ногой. Лишь усилием воли он, сам себе дивясь, прервал этот нервный тик.

Затем непонятно отчего перед внутренним взором ожил образ того раненного им солдата. Да настолько отчетливо: тревожное изумление в глазах, глубоко воткнутый в плечо клинок… Прим впал в беспамятство и умер позавчера, обретя покой среди пустыни в утлой яме, приваленной камнями от докучливого дикого зверья. С той ночи схватки с лучниками Катон его не видел; тем не менее образ этого человека его не отпускал. Наконец Катон не выдержал и локтем легонько пихнул Макрона.

– Эй, проснись.

– А? – сонно промямлил тот, причмокивая губами и отворачиваясь. – Сгинь, дай поспать.

– Не-а, не дам. Да пробудись ты: поговорить надо. – Катон нежно потормошил друга за плечо. – Ну господин префект…

Макрон зашевелился, осоловело моргнул и, чуть морщась от затекшей спины, оторвался от теплого камня.

– Ну, что у тебя?

Заполучив наконец внимание друга, Катон неожиданно замешкался, не зная, с чего начать. Он нервно сглотнул.

– Позапрошлой ночью кое-что произошло. Когда мы схлестнулись с теми конными лучниками. Нечто, о чем я тебе не рассказывал.

– Да? И о чем же?

Катон с глубоким выдохом приступил:

– В том бою я… в общем, ранил одного из своих. Проткнул мечом.

Макрон секунду-другую кругло глядел, затем протер глаза.

– То есть как?

– Да вот так. Взял и ранил одного из своих, ауксилиариев.

– Насмерть?

– Да, он умер.

– Он тебя узнал?

– Узнал, – мрачно ответил Катон, вспоминая полный укоризны взгляд солдата, и не без труда прогнал этот образ. – Точно узнал.

– Он кому-нибудь об этом сказал?

– Не знаю.

– Н-да. Ишь как. Вот же незадача. Вообще такое бывает – в пылу боя, особенно когда темно. Все равно об этом надо сообщать. А то вдруг всплывет; может и на послужном списке сказаться. А если и нет, то пойдет гулять слух: вдруг тот бедняга взял и кому-то сказал. Ты же знаешь, как оно в армии: иной раз сам диву даешься, когда кто успел услышать и передать. Твои люди могут взглянуть на это косо. Да и мои, раз на то пошло. Особенно когда память о том случае в Антиохии еще бередит умы.

– Но это же случайно вышло, – неуверенно возразил Катон. – Впотьмах, к тому же в разгар боя. Я ж не нарочно.