Текст книги "Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования"

Николай Богомолов
Сергей Соколов и Сергей Кречетов, литератор и политик

На самом деле у этого человека было не два, а четыре общеизвестных имени. Сергей Алексеевич Соколов (1878–1936) был сыном московского нотариуса и присяжного поверенного и сам вместе с братом Павлом тоже пошел по юридической части. «18 лет окончил гимназию. 22 лет окончил Московский университет по юридическому факультету. Года 2–3 занимался адвокатской деятельностью, которую потом постепенно фактически оставил для литературной»[552]552
  Писатели символистского круга: Новые материалы. СПб., 2003. С. 449 (публ. О. А. Кузнецовой). Сохранены некоторые особенности оригинала (ИРЛИ. Ф. 289. Оп 4. Ед. хр. 90). Недатированная (судя по всему, написана в 1908 г.) автобиография, посланная Ан. Н. Чеботаревской.


[Закрыть]. Адвокатская и всякая прочая деловая активность проходила под его природной фамилией. То же самое относится и к раннему этапу деятельности политической: «Много занимался политической и общественной деятельностью, и партийно, и как гласный Московского Губ[ернского] Земства, каковым состоит с 1903 года по настоящее время»[553]553
  РГАЛИ. Ф. 408. Оп. 2. Ед. хр. 4. Л. 2. В письме к И. И. Попову от 9 февраля 1910 г.


[Закрыть].

Литературная же деятельность развивалась под двумя другими именами. Одно из них не употреблялось в печати, но в частном общении было широко известно, да и сам он нередко подписывал письма просто – «Гриф». Скажем, в хорошо сохраненных адресатом письмах его к Сологубу примерно в половине случаев он ставит под текстом именно это прозвище. В остальных сначала он С. Соколов, потом С. (или Сергей) Кречетов – имя, под которым выступал на страницах печати. Об этой стороне его деятельности сказано в той же автобиографии: «В 1903 году основал руководимое им и теперь издательство “Гриф”, которое наряду со своим старейшим собратом к-вом “Скорпион” сыграло значительную роль в установлении и развитии новой литературной школы в России. В 1905 году был редактором художественно-литерат[урного] журнала “Искусство”. В 1906 году принимал большое участие в основании журнала “Золотое Руно” и первую половину года был его литературным редактором. В 1906–1907 году был редактором ежемесячного журнала “Перевал”, органа анархического индивидуализма. Редактировал ряд Альманахов, литературные отделы в нескольких московских прогрессивных газетах. Участвовал и участвует в различных журналах и газетах. Выпустил 2 книги стихов. Первая из них “Алая книга” (1907 год) была конфискована, и автор подвергся крупному штрафу и заключению»[554]554
  РГАЛИ. Ф. 408. Оп. 2. Ед. хр. 4. Л. 2 и об.


[Закрыть].

Как и многих других, к практической деятельности в сфере политики его подвигла революция 1905 года. В октябре 1905 г. он пишет В. Ф. Ходасевичу, с которым тогда дружил, совершенно недвусмысленное письмо, рассказывающее о битве с черносотенцами с оружием в руках. Конечно, в письме могут быть различные преувеличения, но вряд ли можно сомневаться, что в дни, предшествовавшие московскому вооруженному восстанию, Кречетов стоял на стороне революции. Однако в сами эти декабрьские дни он в качестве литератора принимает на себя должность заведующего литературным отделом журнала «Золотое руно», редактор которого Н. П. Рябушинский был явным монархистом. Сам он свою позицию описал так: «Считая программу К. – Д. очередной политической ступенью, года 2–3 был в партии К. – Д. и принимал деятельное участие в партийной работе. Осенью 1907 года вышел из состава партии, находя, что она утрачивает оппозиционную яркость»[555]555
  Писатели символистского круга: Новые материалы. С. 449.


[Закрыть].

Однако каким-то хитроумным образом членство в кадетской партии уживалось в его сознании с явно анархической ориентацией упомянутого выше журнала «Перевал». Затевая его, он писал Ф. Сологубу: «Осенью намерен организовать серию сборников […], где Политика (не злободневная, более отрешенная) шла бы рядом с Искусством. […] Очень рассчитываю на Вас. Вы – один из немногих, кто способен творить песни, которые – призывный клич – для минуты, произведения искусства – для поколений»[556]556
  ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 636. Л. 5–6. Сходным образом он описывал свои планы Б. А. Садовскому: «Рядом с Искусством будет и Политика (незлободневные статьи политико-общественного свойства, стихи и худ[ожественная] проза, которые, не переставая быть произвед[ениями] Искусства, были бы кличем боевым с точки зрения момента. Это все не будет исключать чистого Иск[усства], а будет идти рядом)» (РГАЛИ. Ф. 464. Оп. 1. Ед. хр. 124. Л. 10 об. Письмо от 13 июля 1906 г.). Обратим внимание, как он смешивает «незлободневность» и «точку зрения момента».


[Закрыть].

Вряд ли можно сомневаться, что предисловие к первому номеру «Перевала» было написано самим Соколовым. И в нем читаем вполне радикальные фразы: «Стихийно-вулканический процесс всколыхнул русскую жизнь до самых ее глубин, и в бешеном натиске все ее творческие силы, ломая и подтачивая преграды, грудью пролагают себе дорогу. […] Как в области статей общественного содержания, так и в других областях, мы не станем ставить себе никаких запретных границ. Для своей деятельности мы намечаем себе лишь одни рамки, – те самые, без которых немыслимо служение творческому принципу. Вне этих рамок оставляем мы все, что – от деспотизма. Итак, да будет наша деятельность проникнута началом свободы. На путях свободы хотим мы идти до конца. И пусть будет наш троякий девиз таков: Радикализм философский, эстетический, социальный!»[557]557
  Перевал. 1906. № 1. С. 3–4. Ср. наброски редакционной декларации, которые Соколов изложил сам, а потом отправил их в Париж Н. М. Минскому, прося внести правку (ИРЛИ. Ф. 39. Оп. 1. Ед. хр. 343. Л. 15. Напомним, что Минский бежал за границу, опасаясь тюремного заключения за формальное редакторство большевистской газеты «Наша жизнь»; известие о ее издании Соколов принял с радостью). Присланный Минским вариант он, однако, отверг, обосновывая это так: «Манифест получил, но напечатать, после долгого раздумья, не могу: он оставляет вовсе в стороне политику и выдвигает на первый план созидание и борьбу с мещанством, тогда как рядом со строительством мы мыслили о низвержении кумиров, о расчистке путей» (письмо к Л. Н. Вилькиной от 30 сентября 1906 г. // Там же. Ед. хр. 927. Л. 20).


[Закрыть]

Еще в конце 1906 г. его настроение довольно безапелляционно связывалось с политическим радикализмом, о чем он писал Г. И. Чулкову: «Помыслите для будущего о сокрушительной статье против “Весов”. Что бы сказали Вы о статейке на тему о Деспотизме и его масках, где было бы развито (и проиллюстрировано конкретно) то положение, что нередко иные органы под маской чистого Искусства скрывают “чистое” черносотенство. Этим последним теперь пахнет очень сильно в “Весах”. С. А. Поляков недавно в заседании Литерат[урной] комиссии Лит[ературно] – Худ[ожественного] кружка, возражая мне при обсуждении приглашаемых лекторов, не постеснялся заявить, бия себя руками в грудь, что он желал бы пригласить Грингмута. Один из ближайших участников “Скорпиона” Семенов (говорят, некогда радикал) открыто называет себя членом Союза активной борьбы с Революцией, а некий Садовский, паж Брюсова и его подголосок, прочтя I № “Перевала” и ознакомившись с его красным духом, письменно уведомил нас, что, прочтя I №, он просит вычеркнуть его из списка сотрудников. Вообще карты выясняются все более и более, и обнаруживается с несомненностью, кто что таил в смысле политическом за маской чистого искусства. “Перевал” оказался великолепным пробным камнем»[558]558
  Письмо от 28 ноября 1906 г. // РГБ. Ф. 371. Карт. 4. Ед. хр. 2. Л. 4 и об.


[Закрыть].

Однако довольно скоро он перестал активно вмешиваться в политику. «Перевал» выходил только год и осенью 1907 г. прекратился. Соколов попытался стать деловым человеком и принимал участие не только в литературных предприятиях, которые могли бы приносить доход, но и в более серьезных делах. «За несколько лет до Вел[икой] войны адвокатуру практически оставил. Избрал себе деятельность по проведению железнодорожных концессий и постройке новых железн[ых] дорог. Состоял секретарем и участником различных банковых синдикатов и учредительских групп по разным железнодор[ожным] проектам. Перед войной был директором правления Копорской жел[езной] дороги. Управлял своим имением […], – дачною местностью “Малаховка” по Каз[анской] ж[елезной] дор[оге]»[559]559
  Шевеленко И. Материалы о русской эмиграции 1920–1930-х годов в собрании баронессы М. Д. Врангель (Архив Гуверовского института в Стэнфорде). Stanford, 1995 (Stanford Slavic Studies; 9). С. 116.


[Закрыть].

Эта деятельность прекратилась с началом войны. Соколов служил прапорщиком в артиллерии, написал ряд очерков о военных событиях, часть из которых вошла в книгу «С железом в руках, с крестом в сердце: Записки офицера» (Пг., 1915). Весной 1915 г. он был тяжело ранен в голову и попал в плен. После заключения Брестского мира, летом (или осенью – тут его показания в различных документах расходятся) 1918 г. он вернулся в Москву.

В самой поздней и подробной из известных нам автобиографий он рассказывал: «Деятельность во время гражданской войны. Попав осенью 18 года в красную Москву, бежал оттуда через месяц с солдатским паспортом. Прибыл через Украину в Крым. Там выступал с лекциями и докладами антибольшевицкого свойства, а равно писал в местных газетах в том же духе. В деловом смысле одно время состоял секретарем правления “Таврического Банка” (Ялта), основанного группою моск[овских] капиталистов. Перед красным нашествием на Крым, весною 19 года, оставил службу в банке и поступил на службу Доброармии в качестве помощника Инспектора Крымской сети Отдела Пропаганды. […] На территории Доброармии на Сев[ерном] Кавказе одно время состоял членом Особой Комиссии Главнокомандования по регистрации большевицких зверств. Вскоре, однако, перешел на службу в центр Отдела Пропаганды (Ростов), где управлял на автономных началах “Литературно-Политич[еским] Пресс-Бюро” […] При расформировании Освага новым Казачьим Правительством […] получил формальную отставку и выехал за границу, через Константинополь. Оттуда проследовал в Париж. В Крымской эпопее не участвовал»[560]560
  Там же. С. 117–118.


[Закрыть].

В другой автобиографии (в виде письма к А. С. Ященко) он несколько подробнее рассказывал о литераторской стороне своего существования: «… я с весны 19-го года по март 20-го служил в Доброармии, где был редактором Литературно-Политич[еского] Пресс-Бюро при Отделе Пропаганды и снабжал соответственными статьями моих многочисленных сотрудников все газеты Юга России, сочувственные идеям Доброармии. Сам я лично за это время написал штук 40 статей за моей обычной подписью С. Кречетов, напечатанных во многих южно-русских газетах. […] В Ростове в декабре 19 года я выпустил журнал искусства и литературы “Орфей” (под редакцией моею и Евгения Лансере), единственный журнал на территории Доброармии. (Вышел только 1 №, с репродукциями вещей Билибина, Лансере, Силина и т. д.). За пребывание в Париже (с весны этого года) написал несколько статей в “Общем Деле” и в Пражской газете “Русское Дело”. Напечатал в разное время несколько стихов в южнорусских газетах и в том же “Орфее”. Из работ, готовящихся к изданию, есть сборник стихов (который негде издавать!) и сборник статей по истории новой русской литературы, – нечто вроде последовательного курса. Это – те лекции, которые я читал в плену моим сотоварищам-офицерам. Если это привести в порядок и подработать, выйдет стройная книга»[561]561
  Флейшман Л., Хьюз Р., Раевская-Хьюз О. Русский Берлин 1921–1923: По материалам архива Б. И. Николаевского в Гуверовском институте. Paris, [1983]. С. 224–225 (переизд.: М., 2003).


[Закрыть].

К этому времени относится первое из его писем к И. А. Бунину, хранящихся в Лидсском архиве. Оно датировано 17 сентября 1919 г. Как кажется, в нем весьма наглядно показано, как литературная и политическая деятельность сопрягались им в годы Гражданской войны.

Дорогой Иван Алексеевич!

Вам пишет Сергей Алексеевич Кречетов (редактор «Грифа»), вновь возникший на русском горизонте после 4 лет отсутствия (фронт и немецкий плен). Я сейчас в Ростове – Литер[атурное] Пресс-Бюро Отдела Пропаганды, которое снабжает все дружественные Добрармии газеты литературно-политическим материалом на циркулярных началах.

Кроме того, я являюсь редактором нового ежемесячника «Орфей» (частное издание[562]562
  Издательницей журнала была Вера Николаевна Ландшевская (1897–1960), впоследствии довольно известная художница русской эмиграции. Портрет Кречетова ее работы воспроизведен: Бессонов В. Арбатский «Гриф» // Арбатский архив: Историко-краеведческий альманах. М., 2009. Вып. 2. С. 434. Заметим, что сообщением Кречетова опровергается утверждение некоторых справочников (в том числе популярной Википедии), что «Орфей» издавался ОСВАГом.


[Закрыть]). Из прилагаемого оттиска Вы увидите его характер и цели. Очень прошу Вас принять в нем участие и со всевозможной скоростью прислать для него нечто. […]

У нас с Одесским Освагом есть постоянные сношения, и потому направьте материал через нач[альника] Одесского отделения Освага полк[овника] Апухтина[563]563
  Видимо, полковник Константин Валерианович Апухтин (1881–1945), который был в белом подполье в Одессе, командовал различными воинскими частями. Однако о его деятельности в качестве начальника одесского ОСВАГа у нас сведений нет. После эвакуации Крыма – в эмиграции, последнее воинское звание – генерал-лейтенант.


[Закрыть], – он всегда перешлет пакет. О согласии не откажите телеграфировать (проще – по адресу: Ростов. Осваг. Пресс-Бюро. Кречетову), чтоб я мог поместить Ваше имя в список сотрудников. Очень прошу также: сообщите литературным людям об «Орфее» и просите направлять мне материал.

Жму Вашу руку. Верю, свидимся в Москве[564]564
  Leeds Russian Archive. MS. 1066 / 3364. Приносим искреннюю благодарность Р. Дэвису за разнообразную помощь в работе. Далее ссылки на эти тексты, приготовленные нами к печати в полном объеме, даются без точного указания единицы хранения.


[Закрыть].

Следующий этап его биографии – жизнь в Париже. «В Париже пробыл с весны 20 по весну 22 года. Состоял около года негласным доверенным политич[еским] корреспондентом Главнокомандования (ген. Врангеля), сообщая туда доклады о парижских настроениях и кознях против Русской Армии. Одновременно, год с лишним состоял секретарем Правления “Русско-Французского Акц[ионерного] Общества”…»[565]565
  Шевеленко И. Материалы о русской эмиграции. С. 118.


[Закрыть]. К этому периоду относится план создания некоего издательства. 4 / 17 апреля 1920 г. В. Н. Бунина заносит в дневник: «Вчера Мих. Ос. [Цетлин], Толстой и Ян были вечером у Львова. […] Говорили об издательстве. […] с маленькими деньгами начинать не имеет смысла. В Берлине затевается книгоиздательство, основной капитал 8.000.000 марок. Они хотят приготовить русские книги для будущей России. […] Ян возражал, говоря, что можно и здесь устроить книгоизд., т. к. здесь можно собрать хороший букет из современ[ных] писателей. […] Редакторами намечаются Ян, Толстой и Мих. Ос.»[566]566
  Так опубликовано в: Устами Буниных: Дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны и другие архивные материалы / Под ред. Милицы Грин: В 3 т. [Frankfurt / Main, 1977]. Т. 2. С. 9.


[Закрыть]. Но довольно существен опущенный публикаторами фрагмент: «Утром был Кречетов. Принес смету. Он в тяжелом денежном положении, а едва ли ему удастся играть первую роль в книгоиз[дательстве], т[ак] к[а]к Цетлиным он определенно не нравится, а между тем в некоторых отношениях он может быть полезен, нужно только его держать в границах»[567]567
  Leeds Russian Archive. MS 1067 / 367. Листы не нумерованы.


[Закрыть].

Характерно, что в это время Кречетов вполне определенно судит коллег по их политическим взглядам, а не по художественным достоинствам произведений. Так, в письме к Бунину от 6 сентября 1920 г. он с удовольствием пишет: «Был у Бальмонта. Очень рад, что он не большевик и не социалист»[568]568
  Произведения К. Д. Бальмонта неоднократно выпускало издательство «Гриф». В 1919 г. в журнале «Орфей» Кречетов приветствовал книгу Бальмонта «Революционер я или нет?» как отрицание Октябрьской революции в России. В то же время его долгое пребывание в советской России вызывало у многих подозрения. См., например, в дневнике В. Н. Буниной от 14 / 1 октября 1920 г.: «… Джемс рассказывает, что только ему было позволено купить валюту, что провожали его на автомобилях и посадили в поезд с помпой. Конечно, Бальмонт не большевик, конечно, он страдал там, но геройства я не вижу. Видела Бальмонта, он говорил мне, что комиссары его не провожали, провожали его Зайцевы, Марина Цветаева и подобные люди…» (Устами Буниных. Т. 2. С. 17). См. также: Письма К. Д. Бальмонта И. А. Бунину / Вступ. заметка Ж. Шерона; публ. и примеч. Р. Дэвиса и Ж. Шерона // С двух берегов: Русская литература ХХ века в России и за рубежом. М., 2002.


[Закрыть].

Весной 1922 г. Кречетов перебрался в Берлин, где «сделался редактором и автономным руководителем основанного на средства моего покойного друга, герцога Г. Н. Лейхтенбергского, Национального Издательства “Медный Всадник”. За годы эмиграции выпустил там значительное количество книг, в частности, ряд патриотических романов моего другого близкого друга ген. П. Н. Краснова. В тот же германский период жизни имел честь лично познакомиться с ген. П. Н. Врангелем и пользоваться его расположением и доверием. […] За время эмиграции выпустил еще книгу стихов “Железный перстень” (К-во “Медный всадник”) и время от времени сотрудничал в различных заруб[ежных] изданиях»[569]569
  Шевеленко И. Материалы о русской эмиграции. С. 118–119. Дата отъезда приблизительно устанавливается по записи в дневнике В. Н. Буниной от 1 мая 1922 г.: «Был Гриф. Уезжает в Берлин. 400 фр. для Нины Петровской. Ян говорил с ним о своем разводе. Он уверен, что сделать это очень легко, и стоить будет франков 600, можно все сделать в два месяца» (Leeds Russian Archive. MS 1067 / 367. Листы не нумерованы. Частично опубликовано: Устами Буниных. Т. 2. С. 86).


[Закрыть].

Не будем подробно останавливаться на тех сведениях о деятельности издательства «Медный всадник», которые обнаруживаются в письмах к Бунину, а извлечем лишь одну нить: историю отношения Бунина к творчеству П. Н. Краснова. В последнем случае, как правило, цитируют позднюю запись Бунина – больше он, сколько нам известно, о Краснове не отзывался. В дневнике 28 июля 1940 г. Бунин записал: «Читаю роман Краснова “С нами Бог”. Не ожидал, что он так способен, так много знает и так занятен»[570]570
  Устами Буниных. Т. 3. С. 55.


[Закрыть]. Однако в 1920–1930-х гг. Бунин совсем не был склонен хвалить прозу Краснова, несмотря на собственные обещания и настоятельные просьбы Кречетова, а в конце концов и вовсе впрямую отказал Кречетову в рецензии на его сочинения. Нельзя исключить, что семилетний перерыв в переписке был связан именно с обидой Кречетова на это нежелание.

Еще 11 декабря 1922 г. он писал Бунину: «В поcледних числах октября или первых числах ноября мой друг Петр Николаевич Краснов отправил Вам […] все 4 тома II издания своего романа “От Двуглавого Орла к Красному Знамени”, который (во II издании) вышел в совершенно переработанном виде и уже не представляет собой того “сырья”, каким мы его прочли в I издании. Когда мы с ним виделись летом, я ему сказал о Вашем благосклонном (в целом) отношении к его труду, несмотря на его сырой и непроработанный вид, и он был этим страшно утешен, т. к. и ценит и любит Вас до крайности. […] Книга написана действительно “слезами и кровью”, а сам ее автор, которого я близко узнал в это лето и еще больше полюбил, есть крупный русский человек огромной душевной чистоты, сильной воли и редкого благородства. […] Он […] заслуживает всякой поддержки, ибо писания его – сильное оружие борьбы против красных, да и сам он, я убежден, политически небитая карта и в будущей России еще сыграет большую роль. Вот если бы Вы черкнули в “Слове” рецензию об его II издании, это было бы совсем хорошо, и он был бы в восторге. Но это – дело Ваше».

Бунин ничего не черкнул, и через 4 года, 31 августа 1926 г., Кречетов снова его атаковал: «Еще в конце зимы я писал Вам письмо, доказывая, что Вам надо когда-ниб[удь] наконец написать свое слово о Краснове и его романах, так как наша левая критика (а иной и нет) всячески стремится провести на Краснова взгляд, как на Вербицкую. Между тем это совершенно не так, и Краснов, Вы сами знаете, идет литературно вперед с каждой книгой и имеет полное право называться писателем. Весною, при нашем личном свидании в Париже, Вы обещали мне непременно написать статью о Краснове летом […] Я читаю “Возр[ождение]” все лето и статьи этой не вижу. Лето кончилось. Дорогой мой! Исполните Ваше обещание. Кому иному признать Краснова в “ранге” подлинного писателя, как не Вам, старшему на нашем Русском литер[атурном] Олимпе? Мне будет очень больно и горько, если Вы так и не сделаете этого. Для поддержки русского духа в русских людях его книги – большая сила, и надо это сказать».

О той обиде, с которой Кречетов отнесся к прямо выраженному нежеланию Бунина писать о Краснове, свидетельствует письмо, помеченное 27 октября 1926 г.:

Ваша открытка, что Вы не станете писать о Краснове, больно ударила меня в сердце. Вы пишете, что Вы не можете исполнить моей «просьбы». ПРОСЬБОЙ это было год тому назад. С тех пор же, как Вы и письменно и лично дали СЛОВО ее исполнить, это стало Вашим ОБЕЩАНИЕМ. «Давши слово, держись». Вы же хотите его нарушить. От Вас, сознаюсь, я этого не ждал.

Это одно. Теперь другое. Другое в том, что в данном случае дело вовсе не сводится к узкому и чисто личному вопросу о том, что я о чем-то Вас просил, а Вы что-то мне из приязни обещали, а потом уклонились «за недосугом». Здесь дело идет о восстановлении литературной СПРАВЕДЛИВОСТИ, носителем и высшим арбитром коей я Вас почитал и хочу почитать. Ужели напрасно? И притом о такой справедливости, которая имеет значение для Русского дела, которому и Вы, и я, и Краснов одинаково, хотя бы и каждый по-своему, служим.

[…] От Вас имелось в виду нечто вроде письма ко всем, имеющим уши и интересующимся или делающим вид, что интересуются, Русской литературой, о том, что Краснов сумел завоевать себе звание ПОДЛИННОГО Русского писателя, что он должен таковым почитаться по праву, что пора трактовать его как такового и что неприлично и стыдно из партийных или профессиональных побуждений смешивать его в одну кучу с Вербицкими и Брешко-Брешковскими.

Особенно горькой обида должна была быть потому, что и «Медный всадник», и П. Н. Краснов были теснейшим образом связаны с деятельностью Братства Русской Правды, таинственной организации, ведшей, если верить многим описаниям, не только активную, но и чрезвычайно существенную работу по организации народного сопротивления в СССР. Кречетов стоял у ее истоков, был «Братом № 1», и не случайно герой Братства носил подозрительное имя атаман Кречет, которое, как нам кажется, и стало четвертым именем С. А. Соколова.

О деятельности Братства существует достаточно обширная литература. Наиболее выразительна она на некоторых сайтах в интернете. Вот, например, выдержки из неподписанной статьи, помещенной на сайте «Русская православная церковь за границей. Приход новомучеников и исповедников российских»:

БРП было создано в 1921 г. в Берлине по инициативе белого казачьего генерала, донского атамана, монархиста, неутомимого борца с мировым жидовством и великого русского писателя (до сих пор не признанного в постсоветской эрефии) Петра Николаевича Краснова, а также герцога Лейхтенбергского и талантливого поэта и журналиста Соколова-Кречетова. Братство вошло в историю русского освободительного движения не только как наиболее выдающееся и боеспособное военно-террористическое объединение, не прекращавшее войну с юдобольшевизмом (оно продолжало «гражданскую» вернее религиозно-расовую русско-советскую войну) даже в период видимого затишья 1920-х и 1930-х гг., но и как крайне правое, наиболее фашиствующее из всех белоэмигрантских организаций того времени. Всем русским патриотам была хорошо известна крылатая фраза Краснова: «Нам нужен наш – русский православный Гитлер!». Наверное, не было в белой эмиграции другого такого же борца с юдокоммунизмом, как генерал П. Н. Краснов, который, несмотря на свой преклонный возраст, не покладая рук, без устали отчаянно и беззаветно боролся с врагами Христа и России, не боясь прослыть коллаборационистом или германофилом. […] Краснов и все соратники БРП были крайне правыми националистами и монархофашистами. В целом белоэмигрантские настроения той поры, связанные с надеждой освобождения Родины от красной заразы, можно было охарактеризовать словами другого царского генерала А. В. Туркула: «Наш идеал – фашистская монархия»[571]571
  http: // rpczmoskva.org.ru / istoriya / bratstvo-russkoj-pravdybrp.html; дата обращения: 2.03.2014.


[Закрыть].

Еще более выразительна характеристика, данная Кириллом Каменцом (вероятно, псевдоним) для сайта «Спутник и погром». Она исполнена путаницы и намеренной лжи, но прекрасно характеризует нынешнее восприятие некоторыми кругами деятельности Братства:

Кем были эти люди, действующие с одобрения Великого Князя Николая Николаевича и благословения первоиерарха РПЦЗ митрополита Антония (Храповицкого)? Донской атаман, неутомимый борец с большевизмом Петр Николаевич Краснов и гениальный писатель-пропагандист Соколов-Кречетов («Брат № 1») в 1921 году положили начало самой непримиримой боевой организации русской эмиграции. […] Штаб Братства находился в Париже, где его возглавлял племянник последнего Императора – Никита Александрович Романов. Каждому брату был выдан т. н. «братский номер», под которым его знали остальные члены организации. Каждый воин-террорист был в курсе только про своего непосредственного начальника. Сеть ячеек Братства покрывала всю Европу; везде, где были воинствующие русские националисты-эмигранты, существовали местные отделения БРП. Финляндия, Латвия, Польша, Франция, Югославия, Англия, Маньчжурия, Япония, Корея… […] Братство также имело собственные террористические школы, рядом с которыми отдыхали примитивные лагеря Аль-Каиды. Кадры диверсантов-террористов обучались в лагерях всему, от рукопашного боя до изготовления ядов. Помимо прямой задачи ликвидации коммунистов, члены БРП несли в СССР антисоветские листовки с подстрекательствами к погромам, публиковали адреса и имена коммунистических деятелей с призывами к убийствам. Местное население содействовало Братству, случаи доносов на братьев были очень редки. Слишком ненавистны были обывателю еврей-комиссар и латыш из продотряда, к тому же основные лозунги Братства были простыми и понятными для народа. […] Волна расправ над коммунистами катилась по всей России; в сводках БРП перечислялись практически все области России. Самые жестокие подпольные бои велись в Белоруссии и Сибири; там массово убивали комиссаров. Часто братья, с их великолепной контрразведкой, перехватывали поезда с чекистами, которые направлялись в Европу для борьбы с русскими национальными организациями. Особенно интересным чтением оказываются списки ликвидированных ГПУшников. «Шиман, Бинер, Финкельштейн, Файн». […] К 30-м годам основную массу боевиков составляли крестьянские партизанские подразделения, которыми руководили белые офицеры. Даже до трудовых масс начало доходить, что русская национальная власть являлась единственной альтернативой безумному коммунистическому интернационалу голода и унижений. Установился канон прямых действий Братства: остановка и «проверка» поездов (т. е. обыск и расстрел чекистов / партийных), взрывы объектов (военные склады, партийные учреждения). В определенные моменты БРП устанавливало свою власть в целых районах западной части СССР[572]572
  С сайта «Черная сотня»: http: // www.sotnia.ru / forum / viewtopic.php? f=8&t=14308; дата обращения: 1.03.2014.


[Закрыть].

Среди серьезных историков, изучавших и изучающих деятельность Братства, нет единства относительно его реальной деятельности. П. Н. Базанов в заключении своей книги говорит: «…для русской зарубежной организации и 100 членов – это много, а уж 1000 сторонников – это просто массовая, огромная общеэмигрантская сила»[573]573
  Базанов П. Н. Братство Русской Правды – самая загадочная организация Русского Зарубежья. М., 2013. С. 264. В какой-то степени той же точки зрения (больше акцентируя мистификаторские приемы деятельности) придерживается Вим Куденис. См.: Coudenys W. Activisme politique et militaire dans l’émigration russe: réalité ou sujet littéraire. A propos de «Bratstvo Russkoj Pravdy» après sa disparition // Colloque Les Premières Rencontres de l’Institut européen Est-Ouest, Lyon, ENS LSH, 2–4 décembre 2004 (http: // russie-europe.ens-lyon.fr / article.php3? id_article=62; дата обращения: 8.03.2014).


[Закрыть]. В противоположность ему О. В. Будницкий в первопроходческой статье доказывал (присоединяясь к мнению одного из высших «братьев» А. В. Амфитеатрова, в конце концов отказавшегося от своей веры), что все сводки о деятельности Братства внутри СССР основываются на вымыслах Кречетова[574]574
  Будницкий О. В. Братство Русской Правды – последний литературный проект С. А. Соколова-Кречетова // Новое литературное обозрение. 2003. № 64. С. 114–143. Сходной точки зрения придерживался покойный А. И. Добкин (см.: Добкин А. И. С. А. Соколов-Кречетов: От «Золотого Руна» к «Русской Правде» // In memoriam: Исторический сборник памяти А. И. Добкина. СПб.; Париж, 2000. С. 93). Третий существенный источник – книга: Флейшман Л. Из истории журналистики Русского зарубежья. М., 2003. Т. I. В тисках провокации: Операция «Трест» и русская зарубежная печать.


[Закрыть]. Но в любом случае деятельность Кречетова оказывается одним из самых противоречивых моментов, определяющих историю этого Братства.

В кратком виде ее можно изложить так. Сначала рассказ самого Кречетова: «… в истории нашего дела есть две фазы. Когда оно возникло летом 22 года, то первые два года оно было лишь чисто пропагандным начинанием на Россию, ведомым очень небольшой группой, где на одних ложилась литерат[урная] часть, на других – техника распространения. В той фазе это дело, ведомое на месте его выполнения автономно, финансировалось из высших “белых” наших источников. После двух первых лет оно было прекращено “за сокращением бюджета”. […] После 4-месячного перерыва в дело вступила новая группа, […] поставившая себе целью […] развернуть из накопившегося людского “сочувственного” материала уже настоящую организацию не только с пропагандными, но и с активистскими целями»[575]575
  Базанов П. Н. Братство Русской Правды. С. 308.


[Закрыть]. В 1927 г., после широкой полемики на страницах эмигрантской печати, «публично в поддержку БРП высказались митрополит Антоний (Храповицкий), генералы П. Н. Краснов и Д. Л. Хорват, странно выглядевший в подобной компании В. Л. Бурцев, лидер правых кругов русской эмиграции в Югославии С. Н. Палеолог, литератор А. В. Амфитеатров, “полупризнал” в конечном счете БРП генерал П. Н. Врангель»[576]576
  Будницкий О. В. Братство Русской Правды. С. 124.


[Закрыть]. На волне такого успеха и получив в свое распоряжение значительные средства, Кречетов продержался до 1932 г., когда скандал с секретарем Братства Кольбергом заставил его постепенно отойти от дел.

Но, отошедши, он счел нужным поделиться своими соображениями с писателями. Сохранились два его письма на эту тему к Бунину. Одно, датированное 10 ноября 1933 г., было написано как приложение к поздравлению с Нобелевской премией и помечено: «Лично, доверительно»:

Некогда, в бытность мою в Париже, я доверительно открыл Вам, какому делу я служу. Тогда это дело было еще малое дело (в прошлом нелегальный журнал для России, в тогдашнем настоящем лишь начинавшая свою работу активная организация «Братство Русской Правды»). С тех пор это дело, мною созданное и мною ведомое, развернулось в огромную многоэтажную организацию, оцепившую со всех сторон пределы СССР и глубоко проникшую ТУДА сетью своих Отделов, дружин и террористических групп. Ныне все это достигло уже степени целого внутрирусского народного ДВИЖЕНИЯ, являясь наиболее крупной и активной из всех действующих в России и на Россию антибольшевицких сил. Пишу это Вам по чистой совести, так, как оно есть, ибо конспиративная работа (по самому существу анонимная) давно уничтожила во мне всякое внешнее славолюбие, даже самое законное – писательское. Лишь сам я знаю (да те немногие, кому хочу это открыть), что литератор во мне не умер и что пишу я много и для большой аудитории. Ибо вся решительно Бр[атская] литература (73 №№ журнала «Русская Правда» и бесконечное количество Бр[атских] летучек, листовок и воззваний), будь то в стихах или в прозе, за немногими исключениями создавалась и создается мною.

Братству РП я отдал всю душу: – Братскому и вместе РУССКОМУ делу. […]

Служу, как и Вы, БОГУ И РОССИИ. Вы своим путем, я своим. Но цель одна. На моем пути ЧЕСТНО горю, как свеча перед иконой. На Вашем пути, знаю, так же ЧЕСТНО горите и Вы.

Второе письмо, от 21 августа 1934 г., обращенное к нему и к Б. К. Зайцеву, описывало окончательный отход «атамана Кречета» от активной антибольшевистской деятельности.

Во избежание всяких сплетен и искажающих истину слухов, освещу Вам кратко причины моего переселения во Францию. Хочу, чтобы Вы знали, в чем дело, от меня прямо. Переезд мой объясняется тем, что я прекратил свою деятельность в качестве главы Братства Русской Правды.

Решение это имеет несколько причин. Они сводятся к трем основным. Во-первых, параллельно со всякими «пактами» и «признаниями», активная работа на Россию, ведомая по необходимости с чужих территорий, бесконечно осложнилась, ныне лишенная прежней иностранной терпимости. Во-вторых, эта работа, в теперешних условиях, требует для преодоления стоящих перед нею препятствий ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО крупных, по сравнению с прошлым, денег, их в русской среде не добыть, в иностранной же не добыть без совершенной утраты политической независимости организации. Наконец, в-третьих, после внутренних в 32 г. событий в Братстве Русской Правды (предательство подкупленного красными секретаря Кольберга и созданный им, по красной указке, заговор крайне правой группы БРП под флагом свержения меня как «жидомасона») в нашей организации исчезло отличавшее ее стройное единство и получился обычный раскол с делением на большинство и меньшинство. Хотя подлинно активное большинство оставалось со мной, но рана была неисцелима.

Все это, вместе взятое (первее всего – матерьяльная безысходность) привело меня к решению о невозможности оставаться руководящим центром того дела, которое я уже не мог вести в том масштабе и в том духе, как того требовала моя совесть.

К тому же, при данной общеполитической обстановке, даже нет такой страны, где мог бы, с пользой для дела, находиться и без помехи работать центр такой организации, как БРП, при условии, что она остается тем, чем была. Не может, как это для меня выяснилось, быть такой страной в настоящее время и Германия, при всем ее формальном антикоммунизме. Там еще все – в состоянии скрытого бурления и внутреннего становления, причем, при взаимном борении и неспетости действующих закулисных сил, в частности же при постоянных на меня доносах из гнилой части эмиграции, как на «жидомасона» (я БЫЛ в масонстве ХРИСТИАНСКОМ ряд лет до 31 г., понятия же сейчас в германских сферах о масонстве самые примитивные), даже простое пребывание к Германии стало представлять для меня значительные неудобства.

По всем этим основаниям, приняв возможные меры для законсервирования Бр[атского] аппарата до лучших времен, я закрыл работу возглавляемого мною Исполнит[ельного] Центра БРП и ушел в частную жизнь. Это, конечно, отнюдь не мешает мне оставаться при моих политич[еских] взглядах и свято верить в будущую Россию. Но в эмигр[антскую] политику, какой она стала, я больше не верю.

Через два года Сергей Алексеевич Соколов – Сергей Кречетов – Гриф – атаман Кречет ушел не только из литературы и из политики, но и из жизни.