Текст книги "Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования"

Кроме этих более формальных аспектов Ингольд рассматривает также проблему псевдонима и человеческого имени в целом с философской точки зрения (в духе русской традиции «философии имени»). Основные положения Ингольда таковы. Хотя в случае имени особенно явно просматривается лингвистический принцип арбитрарности, с именем с давних пор связаны определенные представления о судьбе и жизненном пути его носителя (С. 307, 312). Однако не каждый носитель имени доволен подобными представлениями и, соответственно, вытекающими из них ожиданиями; принимая псевдоним, он не только маскирует собственное имя, но и расширяет свою личность самостоятельно выбранным значением, позволяющим также фиктивно дистанцироваться от самого себя (С. 308).

И в современных условиях и экстравагантных имен (например, в сфере шоу-бизнеса) первоначальная функция имени – охарактеризовать своего носителя – сохраняется там, где выбор имени совершается как сознательный акт, в котором выражается возможность самому распоряжаться собой и собственной судьбой (С. 312, 317). Насколько непрозрачным ни был бы псевдоним, он никогда не сможет вполне скрыть его пользователя, потому что каждый псевдоним всегда носит в себе более или менее видные черты последнего (С. 310, 318). Псевдонимы можно рассматривать как особый фиктивный и поэтический текст, обладающий собственным семантическим содержанием, показывающим индивидуальные побуждения, по которым автор принял тот или иной псевдоним (С. 322, 325). Авторский псевдоним уместно также интерпретировать с точки зрения представлений автора о своей творческой идее (С. 328).

В заключение я хотел бы обобщить рассматриваемые аспекты и сделанные выводы: Псевдоним – феномен многогранный. Это довольно древнее явление, но широкое распространение оно получает только в эпоху книгопечатания, в связи с изменившимся статусом автора. Тогда же начинается письменное фиксирование псевдонима, научное и методологическое развитие которого становится постепенно все более систематическим. Причины, по которым авторы принимают псевдоним, очень разнообразны – от страха цензурного или политического преследования до неудовлетворенности звучанием собственного имени. Существуют разнообразные методы построения псевдонимов (в частности, различные виды сокращения, анаграммы и т. д.), комплексность которых взаимосвязана со степенью их прозрачности. Каждый псевдоним в каком-то смысле всегда связан с настоящим именем его носителя, заботящегося о проблеме самоназвания и включенной в него импликации личного или творческого пути. В итоге верно одно: наше имя, полученное либо от родителей, либо принимаемое нами самими, является одной из главных черт нашей личности и вообще нашего человеческого существования.

Манфред Шруба
О функциях псевдонимов (по переписке деятелей русской эмиграции первой волны)

По каким мотивам писатели предпочитают подписывать свои произведения псевдонимом, а не подлинным именем? Из каких побуждений общественные деятели предпочитают выступать публично под придуманным именем, а не под своим собственным?

Ответов на эти вопросы много; литературные словари и энциклопедии указывают в статьях о понятии «псевдоним» на такие мотивы, как замена слишком длинного имени более коротким и запоминающимся, замена слишком распространенного или некрасивого имени более изысканным, избежание отождествления с другим более известным человеком с тем же именем, стремление скрыть свое происхождение посредством выбора имени, более характерного для данной страны или среды деятельности, стремление скрыть тождество во избежание всякого рода неприятностей или репрессалий, создание определенного авторского образа, «имиджа» посредством выбора «говорящего имени», отражающего желаемое качество, и т. д.

В стройную систему все эти словарные определения функций псевдонимов не складываются; с одной стороны, они слишком общи, отражая лишь приблизительно реальные мотивы применения псевдонимов; с другой стороны, зачастую объединяются явления категориально различные и, наоборот, разделяются явления категориально одноплановые. Здесь не место разрабатывать строго выдержанную таксономию функциональных типов псевдонимики[56]56
  Укажем попутно на вышедшую недавно работу, посвященную смежной проблематике таксономии псевдонимов по типу авторства; см.: Холодных Г. В. Классификация псевдонимов // Библиография. 2012. № 4 (381). С. 31–38.


[Закрыть]. Подход, примененный в настоящей статье, – это анализ высказываний самих писателей в их деловой переписке, где говорится о мотивах применения ими определенных псевдонимов. Речь пойдет о писателях русской эмиграции первой волны. Текстовую базу составляет в основном опубликованная редакционная переписка двух эмигрантских периодических изданий – газеты «Сегодня» и журнала «Современные записки»[57]57
  См.: Русская печать в Риге: Из истории газеты «Сегодня» 1930-х годов / [Сост. и ред.:] Ю. Абызов, Б. Равдин, Л. Флейшман. Stanford, 1997. Кн. 1–5 (Stanford Slavic Studies; Vol. 13–17) (далее: Русская печать в Риге. Кн. [1–5]); «Современные записки» (Париж, 1920–1940). Из архива редакции / Под ред. О. Коростелева и М. Шрубы. М., 2011–2014. Т. 1–4 (далее: «Современные записки». Из архива редакции. Т. [1–4]).


[Закрыть].

На основе результатов предпринятого анализа можно будет, как представляется, сделать некоторые обобщающие выводы – в частности, относительно специфики мотивов употребления псевдонимов в русской эмигрантской среде двадцатых и тридцатых годов.

Хотелось бы начать именно с обобщающего наблюдения по поводу категориального разграничения функций псевдонимов. Важнейшим критерием тут является характер соотношения настоящего имени (автонима) и псевдонима в плане утаивания или, наоборот, неутаивания тождества носителя псевдонима. Зачастую псевдонимы принимаются с целью скрыть – по всевозможным мотивам – тождество пользователя; с другой стороны, многие псевдонимы употребляются отнюдь не для скрытия личности их обладателей, а с целью, так сказать, расширения личностной сферы. Другими словами, зачастую псевдонимы призваны не столько утаивать, сколько умножать тождество носителя.

Поясним эту мысль цитатой из письма поэта К. Д. Бальмонта к редактору газеты «Сегодня» М. С. Мильруду от 26 октября 1930 г. Восстановим контекст: речь идет об одной из статей Бальмонта для газеты, подписанной псевдонимом Мстислав; на просьбу редактора подписать статью собственным знаменитым именем Бальмонт ответил:

никакие читатели не имеют ни малейшего права посягать на желание писателя подписываться псевдонимом, как никто не может читать чужие письма. И почему бы не вспомнить при сем, что каждому читателю отлично известно многое, напр., Андрей Седых не Андрей Седых, а Яков Цвибак, Алданов есть Ландау, Литовцев есть Поляков, а Поляков-Литовцев есть еще что-то 3-е и 4-е, и так же Дон-Аминадо, и так же Лоло и т. д., и т. д. [58]58
  Русская печать в Риге. Кн. 1. С. 273.


[Закрыть]

Публикаторы поясняют: «Статью эту Бальмонт подписал псевдонимом, которым обычно пользовался в тех случаях, когда в статье шла речь о нем самом. […] Желание редакции видеть под статьей подлинную фамилию автора (что придавало больший вес выступлениям газеты) вынуждало Бальмонта быть более сдержанным в самовосхвалениях»[59]59
  Русская печать в Риге. Кн. 1. С. 278.


[Закрыть]. О данной функции псевдонима речь пойдет ниже; здесь же для нас важно справедливое, в общем, замечание Бальмонта, что настоящие имена носителей псевдонимов зачастую хорошо известны. Функция этих псевдонимов – создание литературного имени, литературной маски, отделяющей профессиональную писательскую деятельность данного лица от других общественных занятий или от его частной жизни.

Нередко у писателя имеется не одна такая литературная маска. Малоизвестный писатель Павел Калинин предлагал редакции «Сегодня» свое сотрудничество в письме от 24 июня 1931 г., сообщая: «Мой литературный псевдоним П. Нагорный для романов, а для прочих произведений Петр Прозоров»[60]60
  Русская печать в Риге. Кн. 2. С. 155.


[Закрыть]. Зинаида Гиппиус упоминает в письме к М. М. Винаверу от 2 мая 1923 г. оба аспекта – как наличие ряда литературных масок, так и разную степень их известности: «Все мои литературные имена – псевдонимы. “Лев Пущин” несколько менее известный, нежели “Ант. Крайний” и “З. Гиппиус” – вот и все»[61]61
  Цит. по: «Современные записки». Из архива редакции. Т. 1. С. 404.


[Закрыть].

В дальнейшем, однако, будут рассматриваться случаи употребления псевдонимов, коренным образом отличающиеся от функции литературного имени, т. е. псевдонимы, используемые с целью (полного или прозрачного) утаивания настоящего имени.

Проанализируем для начала следующий случай. В письме И. И. Фондаминского к М. В. Вишняку от 8 апреля 1929 г. обсуждается вопрос о публикации произведения автора, скрывшегося за псевдонимом «С. Сокол-Слободской»:

Слободского я предлагаю взять – Степуну он очень понравился. Имени автора мне знать не надо. Если один из членов редакции знает имя автора и гарантирует, что это имя нас не компрометирует, то это всё, что нам надо. Этот узус часто практикуется, обычно практиковался у нас в партии – почему же он нам оскорбителен? [62]62
  Там же. С. 479.


[Закрыть]

Кому принадлежит псевдоним «Сокол-Слободской», неизвестно и едва ли будет когда-либо выявлено, если даже редакторы напечатавшего его журнала этого не знали. Из каких побуждений Сокол-Слободской не напечатал своей повести под собственным именем, неизвестно. Совсем другой вопрос, по каким мотивам он выбрал именно такой, а не другой псевдоним. Функция для автора тут, несомненно, в создании именно некоего «имиджа» русскости-перерусскости, но внешняя функция в данном случае – это именно скрытие тождества.

Обсудим случаи применения псевдонимов с целью более или менее прозрачного (или мнимого) утаивания настоящего имени. Существует много приемов, чтобы добиться эффекта «полускрытия» собственного имени: наиболее распространенные это употребление криптонимов (т. е. инициалов и прочих сокращений имени и / или фамилии), затем использование одного лишь имени или одного лишь отчества, превращение имени или отчества в фамилию (Александр или Александрович становится Александровым и т. п.); впрочем, вопрос о такого рода приемах – чрезвычайно продуктивных в рамках русскоязычной словесности – относится не столько к прагматике, сколько к поэтике псевдонима.

Приведем один случай тематизации применения криптонима. Генерал Добровольческой армии В. В. Чернавин, предлагая редакции газеты «Сегодня» в середине мая 1937 г. статью о советском маршале М. Н. Тухачевском, сообщал:

Для меня было бы приятнее подписать статью только инициалами. Для Вашего осведомления сообщаю, что в настоящее время я состою членом Ученого Совета Русского Заграничного Исторического Архива в Праге, в прошлом – Генерального штаба генерал-майор. Конечно, упоминать об этом в печати нельзя [63]63
  Русская печать в Риге. Кн. 5. С. 215.


[Закрыть].

Налицо тут, с одной стороны, намерение автора отделить свою основную профессиональную деятельность от деятельности литературной, но, с другой стороны, и стремление сделать свою подпись разгадываемой, по крайней мере для определенного круга лиц.

Еще один прием неполного завуалирования настоящего имени – это выбор псевдонима, фонетически созвучного автониму. Так, экономист Б. Д. Бруцкус подписал одну из своих статей, опубликованных в журнале «Современные записки» (1937. №. 57), псевдонимом «Б. Бирутский». В письме к редактору журнала В. В. Рудневу от 10 августа 1934 г. Бруцкус сообщал:

Вчера я Вам отослал заказным пакетом обещанную статью. Подписал ее прозрачным псевдонимом, действительным разве только для insipientes [непонятливых] [64]64
  «Современные записки». Из архива редакции. Т. 2. С. 683.


[Закрыть].

Впрочем, прозрачность подобных псевдонимов относительна. В росписи содержания «Современных записок», опубликованной в 2004 г., данный псевдоним Бруцкуса, например, не разгадан[65]65
  См.: Журнал «Современные записки», Париж 1920–1940: Указатель содержания / Сост. А. Я. Лапидус; Науч. ред. Б. В. Аверин. СПб., 2004. С. 224.


[Закрыть].

Применение криптонимов (инициалов и прочих усеченных форм автонимов), особенно в периодических изданиях газетного типа, зачастую выполняет еще одну функцию: создать разнообразие, т. е. избежать слишком частого повтора одних и тех же имен ближайших сотрудников. О данной функции говорится в письме А. С. Ланде (Изгоева) к М. С. Мильруду от 23 октября 1931 г.:

Посылаю первый фельетон об Эстонии. Мне не хочется подписывать его своим именем, чтобы в газете не было много одноименных сотрудников. Избрал, поэтому, псевдоним технический: «Домкрат». В месяцы своего заключения в Москве в Андроньевском лагере, я, ходя на работы на кабельный завод Шаншина, Вишнякова и Алексеева, много работал с домкратом и он произвел на меня глубокое впечатление[66]66
  Русская печать в Риге. Кн. 2. С. 146.


[Закрыть].

Создание разнообразия подписей сотрудников в газетном деле, надо думать, едва ли не самая распространенная функция применения псевдонимов. В этом легко убедиться, если присмотреться к набору псевдонимов таких заядлых газетчиков, как Петр Пильский (у которого было свыше 60 псевдонимов) или Михаил Ильин (Осоргин) (около сорока псевдонимов).

Важнейшим, универсальным мотивом обращения автора к псевдониму вместо собственного имени являлось всегда стремление избежать неприятностей от властей. Защитная функция псевдонима стала особо актуальной в двадцатые и тридцатые годы ХХ века, в эпоху возникающих то в одной, то в другой части мира тоталитарных и авторитарных режимов. Неудивительно поэтому, что данная функция нередко отражается в переписке эмигрантских авторов межвоенных лет с редакторами периодических органов.

Так, дальневосточный журналист В. Н. Иванов писал в 1931 г. редакторам «Сегодня», предлагая газете услуги корреспондента с Дальнего Востока:

Да, еще по местным китайским и иным условиям – я вынужден буду подписывать мои корреспонденции Сергеем Курбатовым, и если не все, то наиболее щекотливые[67]67
  Там же. С. 140.


[Закрыть].

Более ощутимой была для русских эмигрантских литераторов в Европе опасность, исходящая от двух основных европейских диктатур, большевицкой и нацистской; опасность, впрочем, не столько для них самих, сколько для их родственников, проживающих в Советской России или в Германии.

Так, М. А. Алданов объяснял в письме к М. С. Мильруду от 22 апреля 1933 г., почему он опубликовал под псевдонимом критическую по отношению к новому режиму в Германии статью «Цитаты без примечаний, но с эпиграфами» (напечатанную в «Последних новостях» от 16 апреля 1933 г.):

Я, кстати, подписал статью буквами «Эн» потому, что у меня в Берлине родные (тоже эмигранты, но обосновавшиеся в Германии), а там, говорят, слежка и вакханалия доносов![68]68
  Русская печать в Риге. Кн. 3. С. 16.


[Закрыть]

Аналогичное высказывание находим в письме журналиста И. М. Троцкого к М. С. Мильруду от 24 сентября 1933 г.:

Полгода я не подавал о себе признаков жизни. Сидел три месяца в Брюсселе и вот уж столько же времени обретаюсь в Копенгагене. Мотивы Вам понятны. Они те же, по которым наш друг Николай Моисеевич [Волковыский] обратился в Меркулова, а я покрываюсь псевдонимом Бутурлина. Моя семья, увы, еще в Берлине. Этим все сказано[69]69
  Там же. С. 211.


[Закрыть].

Одним из важнейших, надо думать, мотивов для использования псевдонимов в печати русского зарубежья межвоенных лет было стремление авторов избежать репрессалий в Советском Союзе. В эмигрантской периодике двадцатых годов достаточно часто встречаются корреспонденции и публицистические статьи людей, проживающих в большевицкой России. Можно смело утверждать, что едва ли не все они были опубликованы под псевдонимами (исключение представляют собой разве просоветские издания русского зарубежья типа берлинских газет «Накануне», «Новый мир», рижского «Нового пути» и «Парижского вестника»). Собственно же эмигранты, особенно те, у которых были родственники в СССР, зачастую предпочитали печататься под псевдонимами, по крайней мере в случае подчеркнуто антисоветских печатных выступлений, опасаясь, что подобные статьи могут быть поставлены в вину их родным.

Характерно в этом отношении письмо философа Н. С. Арсеньева к В. В. Рудневу от 12 июня 1938 г.:

Моя сестра с очень большой радостью напишет для Вас очерк из жизни ссыльного духовенства в Сов[етской] России и пришлет Вам его к 10 июля. Она хотела бы напечатать его под псевдонимом (из-за друзей, еще оставшихся там)[70]70
  «Современные записки». Из архива редакции. Т. 4. С. 1031.


[Закрыть].

С Рудневым списалась и сама сестра философа, А. С. Арсеньева, сообщая в письме от 30 июня 1938 г.:

Но непременным условием моего сотрудничества является печатанье моих работ под псевдонимом. У меня еще остались родственники и однофамильцы в России, потому я настаиваю на псевдониме[71]71
  Там же.


[Закрыть].

Та же мотивация применения псевдонима – опасение репрессалий против оставшихся в СССР родственников – обстоятельно развернута в письме Ф. А. Степуна к М. В. Вишняку от 18 сентября 1930 г.:

статья опоздала, потому что в последнюю минуту мы получили печальное известие, что мой брат [О. А. Степун] вот уже четвертую неделю как арестован. В связи с этим москвичи просят держать себя временно как можно тише, осторожнее. Я знаю, что моего брата спрашивали, в каких он отношениях со мною, и вообще вменяли ему в вину мое существование. Я вытравил из статьи все автобиографические черты (время приезда в Берлин, пребывание в Дрездене, лекционные поездки по Германии) и подписываю ее псевдонимом [Н. Луганов]. Москвичи просят факт ареста не распространять. Потому прошу Вас не распространять за пределы редакции мой псевдоним. Конечно, мой стиль узнают, но стиля я изменить не могу. Может, вся эта конспирация объективно бессмысленна. Но во-первых, я хочу исполнить просьбу, а во-вторых, на всех этих мероприятиях настаивает Н[аталья] Ник[олаевна Степун]. По ее мнению, лучше всего было бы совсем не печатать статьи, но я думаю, что это значило бы вообще отказаться от всякого писания и на будущее время.

Если же Вы согласитесь отложить статью, то буду Вам благодарен, может быть, в ближайшие 2–3 месяца что-нибудь выяснится, я смогу по старому подписаться полным именем. Очень не люблю псевдонимов. Итак, решайте, как для журнала лучше – печатать сейчас под псевдонимом (обязательно) или отложить статью в надежде, что псевдоним не понадобится[72]72
  «Современные записки». Из архива редакции. Т. 1. С. 544–545.


[Закрыть].

Вопрос о необходимости и целесообразности принятия «конспиративных» мер при публикации статьи ввиду семейных осложнений в СССР явно волновал Степуна. Отвечая на несохранившееся письмо Вишняка, он еще раз вернулся к этой теме в письме от 25 сентября 1930 г.:

С Вашей аргументацией я по существу вполне согласен и псевдонимы мне очень неприятны. Если бы исходить субъективно – только из себя, а объективно – только из пользы делу (нашему), то я, конечно, подписал бы статью, и ладно.

Но я сейчас исхожу из психологии своих, из ощущения той горечи, которую почувствует мой брат, если ему на допросе покажут № «Совр[еменных] зап[исок]» с моей статьей, записи моих лекций о большевизме, и спросят, как он совмещает со своим советизмом знакомство со мной. Конечно, если бы я сейчас вел настоящую политическую работу – я бы её не прекратил: бомбу в тов[арища] Сталина с удовольствием бросил бы. Но ведь статья о нем[ецком] советофильстве не бомба. Оттого, что она будет подписана не мной – её маленькое влияние не уменьшится. А если и уменьшится – не важно. То же, что мое имя не будет сейчас мелькать по всем эмигрантским газетам в объявлениях «Совр[еменных] зап[исок]», все же плюс.

Итак: печатать под псевдонимом[73]73
  «Современные записки». Из архива редакции. Т. 1. С. 545–546.


[Закрыть].

В частной переписке столь обширные рассуждения по поводу проблематики использования псевдонимов встречаются достаточно редко. Приведенные выше фрагменты писем Степуна примечательны еще и тем, что в них наряду с прагматикой псевдонима затрагиваются и смежные вопросы – в частности, методика разгадывания псевдонимов посредством анализа стилистических и биографических примет произведений, написанных под вымышленным именем.

Выделим мимоходом также повторноe высказывание Степуна о нелюбви к псевдонимам («Очень не люблю псевдонимов»; «псевдонимы мне очень неприятны»). Под этими словами, вероятно, подписались бы также Бунин, Зайцев и Шмелев, между тем как Осоргин или Зинаида Гиппиус, очевидно, смотрели на это совсем по-другому. Возникает вопрос: случайно ли подобное деление на писателей, любящих и не любящих псевдонимы, а если не случайно, то что объединяет представителей обеих категорий? Но это уже повод для размышлений в духе философии имени и совсем другая тема.

Рассмотрим очередную функцию употребления псевдонимов, на этот раз связанную с профессиональной этикой писательского или журналистского дела. Как явствует из просмотренных нами изданий редакционной переписки, нежелание подписывать литературный труд подлинным именем автора нередко связано со случаями нарушения профессиональных норм. Псевдонимами пользовались, в частности, во избежание неприятностей в связи с проблемами авторского права и с ущемлением финансовых интересов других издательств. Так, публицист В. В. Топоров (основной псевдоним – Викторов-Топоров), предлагая редакторам газеты «Сегодня» в письме от 18 декабря 1934 г. свои услуги («характеристики, сравнения и впечатления, относящиеся к политической и духовной жизни Франции, Бельгии и Голландии»), отмечал:

По соображениям, относящимся к моей работе с французским издательством, я не могу подписывать эти статьи своим именем, и буду подписывать их псевдонимом Viator, каковой буду просить Вас сохранять в тайне[74]74
  Русская печать в Риге. Кн. 3. С. 444.


[Закрыть].

Аналогичный случай находим в письме редактора «Сегодня» Б. О. Харитона к переводчику беллетристики В. А. Гольденбергу (псевдоним «В. Златогорский») от 7 декабря 1932 г.:

Есть еще одна подробность совершенно дискретного характера. Между Латвией и Германией нет литературной конвенции, и все попытки германских издательств и авторов взыскать с местных издательств авторский гонорар не привели ни к чему. Есть даже неблагоприятное для Германии сенатское решение по этому поводу. Но в твоих интересах, т. к. ты живешь в Германии и не имеешь германского подданства, держать в большом секрете, что ты переводишь для Риги. Решительно никому об этом не говори. Если ты пожелаешь, чтобы на отдельном издании романа было имя переводчика, тебе придется удовольствоваться псевдонимом. Это указание людей, умудренных опытом, я тебе очень рекомендую принять к сведению[75]75
  Русская печать в Риге. Кн. 2. С. 372. Речь идет о переводе романа Стефана Цвейга «Мария Антуанетта», опубликованном в «Сегодня» в начале 1933 г., а затем отдельным изданием (Рига: Жизнь и культура, 1933), с пометой «Перевел и обработал для русского издания В. Златогорский».


[Закрыть].

Любопытный случай применения псевдонима во избежание идентификации автора в связи с нарушением журналистских стандартов находим в переписке сотрудника «Сегодня» А. А. Пиленко с редактором газеты. М. С. Мильруд просил Пиленко в письме от 2 января 1935 г. найти ему французского корреспондента для статей в связи с плебисцитом в Саарской области. В качестве альтернативы Мильруд предложил:

А может быть, наш дорогой и талантливый Александр Александрович [т. е. сам Пиленко] скомбинировал [бы] нам 2–3 статьи на основании обильного материала, который будет в парижских газетах и часть которого будет Вам известна еще до появления его в печати?[76]76
  Русская печать в Риге. Кн. 4. С. 162.


[Закрыть]

Другими словами, редактор «Сегодня» попросил Пиленко сделать видимость того, что у газеты имеется собственный корреспондент в Сааре. А. А. Пиленко ответил М. С. Мильруду 5 января 1935 г.:

Саар. Оставьте надежду на сосватание французского корреспондента. Хорошие – ох! – не возьмут дешевле, чем по тысяче франков за статью и дадут такую же дрянь, как плохие. Во всяком случае это будет настолько специфично французское: или балагурство, или пропаганда, – что Вам не подойдет. Я постараюсь состряпать Вам 2–3 статьи от собст[венного] корр[еспондента] – но под фантастическим псевдонимом. Делаю это только по дружбе, ибо всякая такая ложь мне органически противна[77]77
  Там же.


[Закрыть].

Пиленко исполнил свое обещание – статьи о плебисците в Саарской области выходили в «Сегодня» за подписью «А. Транский».

К категории нарушения профессиональных стандартов примыкают те примеры употребления псевдонима, когда по соображениям качества – т. е. в случаях публикации не вполне удавшегося текста либо откровенной халтуры – авторам неудобно или прямо-таки стыдно подписывать свой литературный труд собственным именем. Данный мотив присутствует в письме Н. И. Петровской к О. И. Ресневич-Синьорелли от 31 февраля 1923 г.:

Написала два рассказа и массу статей и фельетонов. Один, так, для шутки, Вам посылаю, – пустяк совершенный. Только итальянцам не рассказывайте! Это просто газетный шарж. В этом духе они нравятся в «Накануне». Когда так пишу, прячу имя. Не бранитесь за него![78]78
  Жизнь и смерть Нины Петровской / Публ. Э. Гаретто // Минувшее: Исторический альманах. М., 1992. [Вып.] 8. С. 108.


[Закрыть]

Речь идет о фельетоне Петровской «Иов многострадальный», опубликованном в берлинской газете «Накануне» под криптонимом «А. Д – ский», как явствует из приложенной к письму вырезки.

Автору, однако, и по другой причине может быть стыдно подписывать свой труд собственным именем – когда не столько само произведение «некачественно», сколько место его публикации. Приведем в данной связи наблюдение Л. Флейшмана из статьи, посвященной берлинской газете времен нацизма «Новое слово» и ее редактору В. М. Деспотули: «Из-за ореола одиозности, окружавшего “Новое слово”, в газете чрезвычайно высока была доля авторов, укрывавшихся под псевдонимом. Кажется, ни в одной другой “большой” газете русского зарубежья материалы скрывшихся за псевдонимом сотрудников не занимали столь большого места»[79]79
  Флейшман Л. Из истории журналистики русского зарубежья: К биографии В. М. Деспотули (по письмам его к К. Г. Кромиади) // История литературы. Поэтика. Кино: Сб. в честь Мариэтты Омаровны Чудаковой. М., 2012. С. 453–544; здесь: С. 467.


[Закрыть].

Поводом для скрытия собственного имени бывают случаи, когда писателю приходится писать о самом себе или о каком-то издании или деле, к которому он сам был причастен. К данному приему любил прибегать упомянутый выше Бальмонт, подписывавший статьи, где он восхвалял самого себя, псевдонимом «Мстислав». В «Последних новостях» Бальмонт опубликовал в 1927 г. за подписью «Д. Бален» стихотворение, посвященное самому себе, как доказал недавно Л. Флейшман[80]80
  Флейшман Л. Неизвестный стихотворный «автопортрет» Бальмонта // На рубеже двух столетий: Сб. в честь 60-летия А. В. Лаврова. М., 2009. С. 741–750.


[Закрыть]. Однако это лишь крайний казус данной функции псевдонима; нормальным же случаем будет, например, рецензент, который скрывает свое подлинное имя в отклике на печатное издание, к которому он имел какое-то отношение, например участвовал в качестве автора. Так, А. И. Гуковский писал М. В. Вишняку 3 декабря 1922 г.:

вчера С. П. Мельгунов дал мне свою заметку для библиогр[афического] отдела – подписанную на первый раз не фамилией, а анонимом «П – ъ», т. к. предмет ее – «Задруга» (юбилейный отчет за десятилетие 1911–1921 г[г]., изд[ание] 1922 г.)[81]81
  «Современные записки». Из архива редакции. Т. 1. С. 140.


[Закрыть].

Мельгунов предпочел скрыть свое имя в отклике на названное издание, потому что он был одним из учредителей этого кооперативного товарищества издательского дела[82]82
  О «Задруге» см.: Шруба М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890–1917 годов: Словарь. М., 2004. С. 54–55.


[Закрыть].

Еще одна функция псевдонима – замена «некрасивой» фамилии, не нравящейся либо самому автору, либо редактору периодического издания, на более благозвучную. Процитируем в качестве примера письмо И. И. Фондаминского к М. В. Вишняку от 15 мая 1926 г.:

Очень надеюсь, что Соловейчик даст правильную оценку английской забастовки. Предпочел бы, чтобы он подписался Самсоновым (не из антисемитских соображений, а из благозвучности)[83]83
  «Современные записки». Из архива редакции. Т. 1. С. 316.


[Закрыть].

Вымышленное имя иногда бывает средством для розыгрыша, литературной игры, мистификации. Такую игру затеял, например, В. В. Набоков с недолюбливавшим его творчество критиком Г. В. Адамовичем. Так, Набоков писал В. В. Рудневу 29 мая 1939 г.:

посылаю Вам […] стихотворение. Было бы и приятно, и забавно, если бы Вы согласились его напечатать под тем псевдонимом, коим он подписан [т. е. Василий Шишков][84]84
  «Современные записки». Из архива редакции. Т. 4. С. 337.


[Закрыть].

Это, впрочем, хорошо известная история, и здесь не стоит пересказывать ее.

В переписке русских литераторов-эмигрантов с редакторами периодических изданий встречаются и другие мотивировки для использования псевдонима – в частности, чтобы уменьшить ответственность высказывания. Так, в корреспонденции М. С. Мильруда и А. С. Изгоева 1930-х гг. предлагалось скрыть хорошо известное подлинное имя во избежание предвзятости (или мнительности) читателей (и критиков). 7 ноября 1934 г. редактор газеты «Сегодня» сообщал Изгоеву:

К великому огорчению, мне нужно вернуть Вам обе статьи. Первую статью о Венгрии и Польше мы старались смягчить, но из этого ничего не выходит. Она все еще остается полонофобской, а между тем Ваша прежняя статья о Польше и Чехословакии вызывала уже нарекания[85]85
  Русская печать в Риге. Кн. 3. С. 401.


[Закрыть].

В ответном письме к Мильруду от 10 ноября 1934 г. Изгоев высказывает мысль, что редакторы и читатели иначе (т. е. более внимательно и более придирчиво) смотрят на статью, подписанную известным именем, а не скромными инициалами; во избежание подобных проблем он поэтому предлагает напечатать очередную работу за криптонимной подписью:

Со стороны мне иногда кажется, что по отношению к моим статьям проявляется бóльшая мнительность, чем к другим. Возможно, конечно, что я ошибаюсь. Но, может быть, лучше их иначе подписывать. Под настоящей статьей, кажется, совершенно фактичной и несомнительной, ставлю инициалы, предоставляя Вам полное право подписать ее, как найдете нужным[86]86
  Там же. С. 406.


[Закрыть].

Подписанную криптонимом статью редакция «пропустила» без проблем[87]87
  См.: А. И. [Изгоев А. С.] Есть ли золото в СССР? // Сегодня. 1934. 15 нояб. № 316. С. 2.


[Закрыть].

В основе данной функции уменьшения авторитетности лежит достаточно тривиальное соображение, что газетная или журнальная публикация, подписанная знаменитым или хотя бы известным именем, более авторитетна, чем статья безвестного автора или статья, подписанная ничего не говорящим псевдонимом или криптонимом. Руководствуясь этим соображением, М. В. Вишняк жаловался редакции газеты «Сегодня» в письме от 28 июля 1936 г., что в его статье об Ататюрке были упразднены резкие моменты, в частности о его антиармянской политике:

Заранее допускаю, что мой взгляд Вам кажется неправильным или, разделяя его в принципе, Вы вынуждены действовать иначе. Но в арсенале каждого редактора имеется ведь не одна, а несколько мер: начиная в крайних случаях с полного отказа от статьи и до некоторого смягчения неудобных выражений или помещения статьи без подписи автора или под придуманным ad hoc псевдонимом или инициалами…[88]88
  Русская печать в Риге. Кн. 4. С. 256.


[Закрыть]

Ответ на это письмо неизвестен, но другому сотруднику «Сегодня», А. А. Пиленко, в аналогичном случае Мильруд сообщал в письме от 13 марта 1936 г.:

не имеем возможности напечатать Вашу статью ввиду того, что она носит слишком острый характер. По-видимому, и Вы сами поняли это, что явствует из Вашей последней телеграммы о помещении статьи под псевдонимом. Псевдоним бы мало нам помог, так как все же ответственность за нее пала бы на редакцию, а мы находимся сейчас [не] в таком положении, чтобы решиться принимать на себя такую ответственность[89]89
  Там же. С. 341.


[Закрыть].

Встречается, однако, и противоположная функция – использование псевдонима при публикации определенного текста не для уменьшения, а для увеличения его авторитетности. Именно как стремление к увеличению собственного авторитета современниками рассматривался случай журналиста К. М. Соломонова, бывшего военного, покинувшего армию в чине подполковника, однако избравшего себе – особенно для статей на военные темы – псевдоним «Полковник Шумский». В начале 1936 г. этот псевдоним появлялся регулярно на страницах «Последних новостей» и «Сегодня» в качестве подписи под статьями на тему итало-абиссинской войны. Когда Соломонов в письме к Мильруду от 16 марта 1936 г. спросил, почему в одной из его статей для рижской газеты в подписи было опущено слово «полковник», редактор «Сегодня» ответил ему 21 марта 1936 г.:

Лишили мы Вас чина, конечно, не по своей инициативе. Мы получили указание из соответствующего учреждения, на которое, по-видимому, произведено было давление со стороны итальянского посольства. Вы отлично представляете себе, как там все время болезненно реагировали на Ваши статьи. По-видимому, там думали, что отнятие чина лишит их и некоторой авторитетности[90]90
  Там же. С. 384.


[Закрыть].

Критическое отношение Соломонова-Шумского к боевым способностям армии фашистской Италии вызывало раздражение не только у итальянских дипломатов в Латвии, но и в право-национальных и военных кругах русской эмиграции. В апреле и мае 1936 г. парижская газета «Возрождение» провела целую кампанию дискредитации Соломонова как специалиста по военным делам, причем одним из центральных аргументов травли против него являлось «самоповышение в чине» из подполковников в полковники. В рамках этой кампании, в частности, были опубликованы заметка Али-Бабы (Н. Н. Алексеева) «Псевдонимы»[91]91
  См.: Али-Баба [Алексеев Н. Н.] Отклики: Псевдонимы // Возрождение. 1936. 16 апр. № 3970. С. 2.


[Закрыть] и, одиннадцать дней спустя, «маленький фельетон» А. Ренникова «Псевдонимы», весь построенный на мотиве самозванства при выборе псевдонима с целью увеличения собственного авторитета[92]92
  См.: Ренников А. [Селитренников А. М.] Псевдонимы // Возрождение. 1936. 27 апр. № 3981. С. 3.


[Закрыть] (оба текста републикованы в настоящем сборнике в отделе материалов).