Текст книги "Ориентализм vs. ориенталистика"

Безусловно, западное востоковедение проникнуто европоцентризмом. Восток сознательно или подсознательно понимается как «отклонение» от «нормального» (европейского) пути. Но такое положение создалось объективно. Если бы не португальские каравеллы пришли в Индийский океан, а флотилии Чжэн Хэ появились в Атлантическом океане, то, возможно, Восток стал бы пониматься как эталон, от которого Запад «отклонился». Ориентализм существует как реальное явление, как комплекс знаний (как бы он ни был заражен европоцентризмом), а окси-дентализма как комплекса знаний нет. Он возникает только как пропагандистский концепт, как эмоциональная реакция на продолжающееся активное изучение Востока западными учеными[20]20
  А.И. Фурсов, который во всем видит происки господствующих классов и передовых стран, упрекает западных ученых, что они, разработав востоковедение (ориентализм), не создали оксидентализм (Фурсов А.И. Операция «Ориентализм». С. 30). Но чтобы противопоставить эти два понятия, под оксидентализмом следует понимать науку, которую могли бы создать восточные ученые.


[Закрыть].

Саид прав, что не существует четкой грани между «чистым» и «политическим» знанием[21]21
  Саид Э. В. Ориентализм. С. 19.


[Закрыть]. Несомненно, что окружающая действительность влияет на исследования. Конечно, британец или американец подходит к материалу прежде всего как британец или американец, а лишь затем как индивид, объективный исследователь[22]22
  Там же. С. 22.


[Закрыть]. Востоковедение действительно стоит рядом с политологией и, следовательно, с политикой и взаимодействует с нею по нескольким линиям:

1) политики используют данные, добытые научным путем;

2) исследователи (сознательно или подсознательно) нацеливаются на «актуальные» темы, которые оказываются полезными для военных и дипломатов.

Но все это не обязательно плохо, потому что в идеале для использования востоковедения в политике факты, добытые учеными, должны быть надежными, т. е. объективными, отражающими действительность, т. е., в конечном счете, увеличивающими знания.

В значительной мере справедливы слова Саида: в трудах западных ученых «восточный человек изображен как тот, кого судят (как в суде), кого изучают и описывают (как в учебном плане), кого дисциплинируют (как в школе или тюрьме), кого необходимо проиллюстрировать (как в зоологическом справочнике)»[23]23
  Саид Э.В. Ориентализм. С. 63.


[Закрыть]. Возникает вопрос: а какова во всем этом роль самого «восточного человека»? Почему он позволяет себя постоянно судить, воспитывать и т. п.?

Книга Саида прозвучала как разорвавшаяся бомба. В течение нескольких лет она была переведена на многие языки и стала бестселлером. Ее успех в странах Востока понятен. Она отвечала глубокому убеждению, взлелеянному еще в колониальный период, что во всех бедах Востока виноват Запад. Но ее успех в бывших метрополиях вызывает раздумье. Оказалось, что западные ученые несколько веков пребывали в счастливой уверенности, что они занимаются чистой наукой, не имеющей никакого отношения к политике, и что отношение к Востоку как к подопытному существу – это совершенно безобидная позиция. Оказалось, что научная общественность Европы и Америки (не только востоковедная) не привыкла анализировать свое собственное существование, характер своей работы. Между тем давно уже было понято, что востоковедение по происхождению – колониальная наука, что она возникла как побочный продукт «интереса» к Востоку (в данном случае слову «интерес» можно придать самое материалистическое значение – поиски прибыли) и идеологически обслуживала колониальную политику. Кроме того, совершенно ясно, что в гуманитарных исследованиях большую роль играет субъективизм автора. Целое направление науковедения, или гносеологии, посвящено изучению субъективного фактора в познании. Так что ничего нового в книге Саида не содержалось.

Более того, даже тесная связь между наукой (в данном случае исторической) и политикой государства тоже не была секретом для думающих ученых. Скажем, Уильям Мак-Нил, один из столпов мировой исторической науки, рассказывая о возникновении направления «всемирной истории» и, в частности, о возникновении замысла своей книги «Подъем Запада», откровенно писал, что эта книга «должна рассматриваться как выражение послевоенного имперского настроения в Соединенных Штатах. Ее охват и концепция являются формой интеллектуального империализма, так как она охватывает мир в целом, пытается понять глобальную историю на основе концепции культурной диффузии, развивавшейся среди американских антропологов в 1930-х годах»[24]24
  См.: McNeill W.H. The Rise of the West after Twenty-Five Years // Journal of World History. Vol. I. No. 1. Honolulu, 1990. P. 1–2. Эту же цитату в русском переводе, несколько отличающемся от моего, см.: Мак-Нил У. Восхождение Запада. История человеческого сообщества. С авторским ретроспективным предисловием. Киев; М., 2004. С. 13.


[Закрыть].

Реакция западной общественности на книгу Э. Саида показала, что в обществе преобладают наивные люди, с детской доверчивостью верящие в свою объективность и свободу от стереотипов, бытующих в обществе.

Вернемся к вопросу о том, почему книга Саида не встретила взрыва интереса на советском и постсоветском пространстве. Она была переведена на русский язык только спустя 28 лет, да и после этого не стала предметом серьезных дискуссий. У меня есть два дополняющих друг друга объяснения. Во-первых, книга Саида была «не про нас». Культивировалась идея, что Россия никогда не была в полном смысле колониальной державой, что в Российской империи все нации и конфессии мирно уживались, а в Советской державе вообще процветала «дружба народов», одна сплошная «Свинарка и пастух». Мы до сих пор, как мне кажется, не понимаем, насколько мы, русские, этноцентричны, как мы ежеминутно отталкиваем от себя другие этносы. Я вовсе не хочу сказать, что обострение национальных отношений в сегодняшней России – это вина русских. Но отсутствие внятной национальной политики – это печальный факт.

Во-вторых, мы воспитывались в атмосфере всеобщего служения государству. Для нас «практическая значимость» научных работ считается главным оправданием самого их существования. Советские ученые-гуманитарии не просто работали в тиши кабинетов (или «в поле»), но находились «на переднем крае идеологической борьбы». Такая официальная формулировка употреблялась в резолюциях партсобраний и в письмах «наверх», особенно когда надо было обосновать нашу, ученых, нужность для страны и для начальства. Главным смыслом участия советских ученых в международных конгрессах и конференциях было «дать отпор» так называемым «буржуазным ученым». Так что нашу ангажированность мы не только осознавали, но и гордились ею.

Раскритиковав ориентализм, Саид не предложил ничего взамен. Скажем, он сетует, что на Западе господствует подход к Востоку как к чему-то единому и неизменному. Не учитываются, мол, цивилизационные различия, а также эволюционные изменения. Но и он не предлагает иных подходов, например, не делает акцент на многообразии восточных цивилизаций, не предлагает свое понимание эволюции стран Востока в ходе истории. Он выступает против стереотипов, утвердившихся в Европе, относительно «восточных людей», но не утверждает, что «восточные» люди ничем не отличаются от «западных». Не принимая обобщений типа «восточная ментальность», Саид всю западную мысль обобщает понятием «ориентализм» и не стремится разобраться в разных ее направлениях. «В задачи данной книги, – заявляет он, – не входит обсуждение того, существует ли нечто такое, как реальный или подлинный Восток»[25]25
  Саид Э.В. Ориентализм. С. 499.


[Закрыть]. И далее: «Моя задача состояла в том, чтобы описать определенную систему идей, но ни в коем случае не заменить ее другой системой»[26]26
  Саид Э.В. Ориентализм. С. 505.


[Закрыть]. Ну что ж, зафиксируем, что своей концепции Востока, его истории, а также методологии иного способа изучения Востока, чем «ориентальный», Эдвард Саид не выдвинул.

Да, ориентализм в понимании Саида существует. Он выражается в покровительственном, снисходительном отношении к восточным народам; в облегченных, поверхностных способах его познания (типа знаменитой фразы «Восток – дело тонкое»). Да, эта тональность влияет на самые глубокие научные работы о Востоке. Но это надо просто осознавать, бороться с этим, как борются все гуманитарии с субъективизмом.

Так что ажиотаж вокруг книги Саида был по крайней мере излишен. Но его выводы следует учитывать всем востоковедам и постоянно следить за собой, стараясь подходить к предмету своего изучения беспристрастно и не зашоренно догматами и стереотипами.

«ДРЕВНИЙ ВОСТОК» В ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПОСТРОЕНИЯХ Б.А. ТУРАЕВА И В.В. СТРУВЕ[27]27
  Статья представляет собой переработанную версию части исследования, опубликованного в кн.: Захаров А.О. Очерки истории традиционного Востока. М., 2007. С. 161–190. См. также: Восток. 2008. № 1. С. 11–24.


[Закрыть]

А.О. Захаров

Изучение интеллектуальных процедур, посредством которых создаются объекты познания, имеет долгую историю. Но в области изучения древней истории подобного рода исследования распространены сравнительно слабо. В данной статье хотелось бы в некоторой мере восполнить этот пробел рассмотрением двух концепций «древнего Востока», предложенных в отечественной историографической традиции Б.А. Тураевым и В.В. Струве.

Базовой операцией познания является синтез, т. е. «присоединение различных представлений друг к другу и понимание их многообразия в едином акте познания», причем он «есть исключительно действие способности воображения, слепой, хотя и необходимой функции души»[28]28
  Kant I. Kritik der reinen Vernunft. Riga, le Ausg. 1781. 2e Ausg. 1787.


[Закрыть]. Таким образом, анализ построений отечественных историков основывается на предположении, что созданный ими объект, а именно древний Восток, есть результат синтеза определенных созерцаний, синтеза, осуществленного посредством категорий рассудка и идей разума. Следовательно, a priori предполагается, что только созерцаний недостаточно для познания: «Без чувственности ни один предмет не был бы нам дан, а без рассудка ни один нельзя было бы мыслить. Мысли без содержания пусты, созерцания без понятий слепы»[29]29
  Kant I. Kritik der reinen Vernunft. Riga, le Ausg. 1781. 2e Ausg. 1787. В 75.


[Закрыть]. В деятельности историков созерцаниями являются источники, содержащие весьма разнородные сведения, и труды других историков, предшественников и современников. Предлагаемая вниманию читателей работа имеет своими источниками тексты, созданные в российской историографической традиции, что делает возможной ее эмпирическую проверку. Целью ее является установление тех способов, посредством которых создается древний Восток, и его логического статуса.

Начнем с построений Б.А. Тураева. Он пишет: «История древнего Востока – первая глава истории человечества, история цивилизаций, генетически предшествовавших эллинству и христианству»[30]30
  Тураев Б.А. История древнего Востока / под ред. В.В. Струве и И.Л. Снегирева. Т. I. Л., 1935. С. 1.


[Закрыть]. Отсюда следует, что до «истории древнего Востока» истории человечества не было, что подтверждается указанием Б.А. Тураева на существование «доисторических культур»[31]31
  Там же. С. 27.


[Закрыть]. Эти идеи восходят к Г.В.Ф. Гегелю[32]32
  См., например: Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории / пер. с нем. А.М. Водена. СПб., 2000.


[Закрыть]. Высказывание Б.А. Тураева предполагает идею человечества как единого субъекта истории, следовательно, сама история возможна лишь в форме всемирной (Weltgeschichte). Далее, эта история характеризуется посредством уподобления книге, включающей ряд глав (с литературной точки зрения – метафорически), при этом «древний Восток» есть лишь первая из них и уже завершившаяся[33]33
  Тураев Б.А. История древнего Востока. Т. I. С. 3-4.


[Закрыть]. Это приводит к мысли о том, что всемирная история есть стадиальный процесс и что отнюдь не все сообщества людей в ней участвовали. Но так как всемирная история включает в себя ряд «глав» (стадий, этапов), то ее субъект претерпевает изменения (поскольку в противном случае эти этапы нельзя было бы отличить друг от друга). Изменение же может мыслиться только при наличии субъекта, минимум два состояния коего должны быть зафиксированы: начальное и конечное, времени, благодаря которому два разных состояния предицируются одному субъекту, и наблюдателя, который, находясь в третьей временной позиции, зафиксирует субъекта изменения минимум в двух его состояниях[34]34
  Почему наблюдатель должен находиться в третьей (логически) временной позиции, объясняется тем, что мысль о двух состояниях субъекта изменения, удерживающая их в одном самосознании (благодаря чему возможно их различение), явно не может быть тождественна этим состояниям. См.: Kant I. Kritik der reinen Vernunft. В 48–49, 149, 230; Danto AC. Analytical Philosophy of History. Cambridge, 1965. P. 235–236; Захаров A.O. Проблема понятия государства на традиционном Востоке в отечественной историографии (теоретические размышления) // Восток. 2005. № 6.


[Закрыть]. Следовательно, представление о древнем Востоке возможно посредством такой априорной формы созерцания, как время. Лишь мысля время в образе линии, можно соединить количественную характеристику – «первая глава» – с качественной, так как речь идет об истории человечества и «древнем Востоке». Важно отметить, что нет ни одного древневосточного текста, который содержал бы этот предикат («древневосточный») в качестве своей характеристики. Именно историки относят те или иные созерцания и реконструируемые феномены к тому или иному временному периоду.

Процитируем один из абзацев «Введения» для того, чтобы сопоставить его с приведенным выше определением истории древнего Востока и еще рядом высказываний: «Термин ’’Восток”, который мы прилагаем к странам, выработавшим начало всемирно-исторической цивилизации, представляет собой наследие римского времени и той культурной двойственности, при которой романизированному Западу противополагался эллинистический Восток. Сначала для римлян “Востоком” было все за Иллирией… Однако, неоднородность этого “Востока” сознавалась его населением и выражалась… в реакциях против эллинизма. Уже диоклетиано-константиновская префектура “Oriens” обнимает только Египет и переднеазиатские провинции империи… диоцез “Oriens” уже ограничивается только

Сирией. Таким образом, наш термин греко-римского происхождения, но для классических народов он был скорее географическим, чем культурно-историческим. Для нас дело обстоит иначе. С одной стороны, наша цивилизация захватила район неизмеримо больший, чем классическая, и проникла в страны, для которых области древних цивилизаций отнюдь не могут быть названы восточными, с другой – и древневосточная культура имела свое распространение на западе и на юге и… тем самым сделала “древний Восток” условным культурно-историческим термином для обозначения стран древних цивилизаций, возникших к востоку от Греции и непосредственно хронологически и духовно предшествовавших греко-римской»[35]35
  Тураев Б.А. История древнего Востока. Т. I. С. 2.


[Закрыть].

Анализируя эти строки, можно сделать ряд наблюдений. Во-первых, здесь указывается, что «древний Восток» есть условный термин, а это означает, что характеристика содержащихся под ним элементов как «первой главы всемирной истории» проблематична. Правда, Б.А. Тураев в другом месте монографии определяет «древний Восток» как «область культуры, зародившейся в подтропических странах, примыкающих к восточным берегам Средиземного моря, и распространившейся до Индии, Атлантического океана и тропической Африки. От дальневосточных цивилизаций она отделялась непроходимой стеной Гиндукуш и Соломоновых гор»[36]36
  Там же. С. 59.


[Закрыть]. Здесь речь идет уже об «области культуры» в единственном числе, но тогда почему ранее Б.А. Тураев приписывает термину «древний Восток» условный характер? Поскольку же он неоднократно использует выражения «древневосточный мир» и «древневосточная культура» в целом[37]37
  Там же. С. 61, 121; Т. II. С. 56, 201.


[Закрыть], постольку можно сделать вывод о противоречии в определениях, данных объекту изучения.

Одно из замечаний Б.А. Тураева делает «древний Восток» именем самостоятельного исторического агента: «Древний Восток давно привык к смешению рас и иноземным владычествам» [38]38
  Там же. Т. II. С. 206.


[Закрыть]. А три других высказывания Б.А. Тураева окончательно убеждают в том, что данные «древнему Востоку» дефиниции противоречивы в указанном выше смысле: «…история древнего Востока представляет единственный пример совершенно законченной исторической жизни народов, большей частью окончательно сошедших с исторической сцены… Представляя вполне законченное целое, история древнего Востока должна иметь особенный интерес для исследователей… Если и в прошлом столетии на обособленности древневосточных цивилизаций едва ли можно было наставать, хотя бы уже ввиду ассирийских завоеваний, то в настоящее время новые открытия ее совершенно опровергли, и мы располагаем крупными данными, позволяющими видеть в интересующем нас предмете не комплекс бессвязных историй отдельных стран, а действительно первый отдел всемирной истории»[39]39
  Тураев Б.А. История древнего Востока. Т. I. С. 3, 4, 6.


[Закрыть]. Здесь целостный и отнюдь не условный характер изучаемого объекта подчеркнут с исчерпывающей полнотой.

Для Б.А. Тураева вполне естественно говорить и о «Востоке» как таковом, но не столько в географическом, сколько в «культурно-историческом» смысле: «Около двух тысячелетий, несмотря на погромы и попытки уничтожения (Синаххериб, Ксеркс), несмотря на превратности политических условий, оставался этот город (Вавилон. – А.З.) метрополией Азии, что наиболее красноречиво засвидетельствовал Александр Великий, сделав его столицей новой империи, призванной примирить Восток и Запад»; «Как бы ни были настроены вассалы относительно фараона и какова бы ни была степень их верности, выражения, в которых они к нему обращались, исполнены подобострастия, переходящего часто, как и все на Востоке, всякие границы»[40]40
  Здесь Б.А. Тураев характеризует взаимоотношения между фараонами XVIII династии и их азиатскими вассалами – правителями различных подчиненных египетской власти областей в Азии.


[Закрыть]; «Это “Царство Стран”, под верховенством персидского царя (Кира. – А.З.), было переходной ступенью в истории Востока к более централизованной империи Дария и Ксеркса»[41]41
  Тураев Б.А. История древнего Востока. Т. I. С. 104, 278. Т. II. С. 118.


[Закрыть].

Разумеется, в результате такого словоупотребления возникает вопрос о соотношении «Востока вообще» и «древнего Востока»; усложняет проблему наличие «дальнего Востока», к которому Б.А. Тураев относит (если исходить из определения «древнего Востока» как «области культуры») регионы к востоку от Гиндукуша и Соломоновых гор, включая Индию. Приведем одно из наиболее важных высказываний Б.А. Тураева:

«Имели ли древний и дальний Восток общий корень культуры, или их цивилизации возникли независимо и потекли по параллельным руслам? Наука пока не дает ответа на этот вопрос. Китайская и вавилонская, даже древнеамериканская культуры имеют немало аналогий; непосредственные сношения между ними могли существовать, но сведения об этом еще слишком несовершенны. Поэтому нашему рассмотрению будут подлежать исторические судьбы народов, среди которых элементы этой цивилизации возникли, то есть египтян, древнейших обитателей Сеннаара, затем семитов Вавилонии и Ассирии. Далее следуют народы, культура которых менее самостоятельна и находится в большей или меньшей зависимости от двух предшествующих, а именно: а) семиты Сирии, Аравии и Финикии, пересадившей семитическое население и восточную культуру на дальний Запад; б) племена “алародийской” или “яфетической” расы, которая, занимая северные области древневосточного мира, распадалась на отдельные народности: хеттов, митанни, халдов; в) эламиты, народ не семитический и не арийский;

г) негро-нубийское население мероитского царства; и, наконец,

д) древнейшие представители арио-европейского элемента, особенно мидяне и персы, которым принадлежит завершение дела объединения большей части древневосточного мира в одну правильно организованную империю»[42]42
  Тураев Б.А. История древнего Востока. Т. I. С. 2–3.


[Закрыть].

Самое любопытное в данной цитате – это то, что древний Восток как единая цивилизация (в том, что Б.А. Тураев предпочитал такое толкование, в свете приведенных выше текстуальных данных вряд ли приходится сомневаться) характеризуется посредством перечисления входящих в него элементов, а вовсе не указанием общих черт, которые разделяют все члены класса. Это экстенсиональный способ образования логического класса[43]43
  Кассирер Э. Философия символических форм / пер. с нем. Т. 3. М. – СПб., 2002. С. 240–241; Russell В. Principles of Mathematics. Vol. I. L., 1903. По-видимому, следует уточнить, что классом в логике Б. Рассела назывался агрегат элементов, а в современной логике этим термином обозначается конечная или бесконечная совокупность выделенных по некоторому признаку предметов, мыслимая как целое. Согласно Канту, «всякое понятие… надо мыслить как представление, которое содержится в бесконечном множестве различных возможных представлений (в качестве их общего признака), стало быть, они ему подчинены…» (Kant I. Kritik der reinen Vernunft. В 40). Он рассматривает понятие как «единство правила», которое «определяет все многообразное и ограничивает его условиями, которые делают возможным единство апперцепции… понятие по своей форме всегда есть нечто общее, служащее правилом» (Kant I. Kritik der reinen Vernunft. A 105–106). Он пишет далее, что «представление о всеобщем условии, согласно которому может быть полагаемо (стало быть, одним и тем же способом) какое-нибудь многообразное, называется правилом; оно называется законом, если согласно ему многообразное должно быть полагаемо» (Kant I. Kritik der reinen Vernunft. A 113). Таким образом, понятие есть единство представления о всеобщем условии, согласно которому может быть полагаемо какое-нибудь многообразное. Именно этот подход позволяет, на мой взгляд, решить проблему глаголов, которые, будучи общими представлениями в том смысле, что посредством их мыслится связь (отношение) между полагаемыми в качестве сущих предметами, должны найти свое выражение в логике. Б. Рассел был одним из тех, кто использовал для обозначения всего не-партикулярного термин «универсалия», причем он относил к ним и предлоги, а также их сочетания с существительными, например, «к северу от» (подробнее см.: Рассел Б. Проблемы философии // Джеймс У. Введение в философию. Рассел Б. Проблемы философии / пер. с англ. М., 2000. С. 222 и сл.). Каким бы термином мы ни пользовались, напрашивается вывод о том, что понятие не тождественно классу, класс можно считать лишь одной из разновидностей его.


[Закрыть]. Следовательно, класс «древний Восток» конструируется Б.А. Тураевым при помощи двух разных способов. В той мере, в какой он полагает его единым объектом, что выражается определениями «область культуры», «цивилизация» и особенно «первая глава истории человечества» и «первый отдел всемирной истории», он пользуется интенсиональным способом образования логического класса: задается как условие общий признак, которому должны удовлетворять все члены класса[44]44
  Russell В. Principles of Mathematics. Vol. I. Ch. 6. Sec. 71; цит. no: Кассирер Э. Философия символических форм. Т. 3. С. 240.


[Закрыть]. Так как монография Б.А. Тураева не содержит перечня общих существенных черт того, что можно называть «древневосточным обществом»[45]45
  Выдающийся египтолог призывал «относиться крайне осторожно к общим выводам, широким обобщениям и красивым гипотезам в области древневосточной истории», причем «едва ли может идти речь об общих характеристиках культур (напр., о пресловутых: неподвижности, теократизме, деспотизме и т. п.), имевших историю в несколько тысячелетий, прошедших, несомненно, различные стадии развития и притом принадлежащих народам самых различных рас» (Тураев Б.А. История древнего Востока. Т. I. С. 6).


[Закрыть], попробуем найти его атрибуты.

Начнем с анализа самого словосочетания «древний Восток». Его можно разложить лишь на два компонента. Первое: термин «древний» отсылает к линии времени, на которую для исследователя проецируется многообразное. Это многообразное (Шумер, Египет, Хеттское царство или «Законы Хаммурапи», «Повесть о Синухете», «Эпос о Керете» и т. п.) связывается воображением в целостное представление, имеющее временную структуру. Вторая отсылка – географическая, а точнее – пространственная. Воображаемый древний Восток имеет не только временную, но и пространственную характеристику. Вспомним «область культуры, зародившейся в подтропических странах, примыкающих к восточным берегам Средиземного моря, и распространившейся до Индии, Атлантического океана и тропической Африки». Могут возразить: почему воображаемый? На это можно ответить указанием на то, что ни одно древнее общество (и не только оно) не дано непосредственно. Могут спорить и с этим, но это не будет очень убедительно. Читая Библию, например, я вижу буквы, которые связываю в слова, слова – в предложения, а Библия как целостное повествование существует лишь постольку, поскольку в воображении удерживается прочитанное ранее[46]46
  Kant I. Kritik der reinen Vernunft. A 98 -114.


[Закрыть]. Возвращаясь к анализу «древнего Востока», можно предположить, что аналитически невозможно доказать необходимость объединения всех элементов в один класс. Какие можно привести аргументы в пользу этой гипотезы? По-видимому, сильным аргументом будет указание на то, что границы созданного класса условны (как это отмечал сам Б.А. Тураев). Почему не присоединить к нему, например, древние Индию и Китай? Или убрать Карфаген?

«На вопрос о хронологических пределах истории древнего Востока давались разные ответы. Одни полагают, что она оканчивается там, где культурное первенство переходит к грекам, то есть на времена развития эллинской цивилизации, совпавшего с эпохой после столкновения эллинского мира с объединенным восточным в лице персидской монархии… Но рассматриваемая сама в себе, история восточных стран и после персидского завоевания обнаруживает тот же характер и те же явления, что и до него: национальные культуры продолжают не только жить, но и развиваться, политическая жизнь не умерла и нередко возрождается. Гранью, которая оставила более заметные следы в их судьбах и начала новую эпоху в их истории, были завоевания Александра Великого и планомерное распространение эллинизма, превратившее Восток из древнего в эллинистический. Но и этот переворот, усилив на почве древней культуры новые элементы, не уничтожил этой самой культуры… Народы древнего Востока большей частью рано приняли христианство, но и здесь они не вполне разорвали со своим прошлым, которое напоминает о себе то в суевериях, то в направлении литературы, то в характере богословского мышления, начиная с гностицизма. Мусульманское завоевание, переход множества потомков носителей древневосточных цивилизаций в ислам, господство арабской культуры, наконец, совершенное забвение туземных языков и культурное отчуждение от западного мира обусловили то, что древневосточные цивилизации были окончательно потеряны для историка… Таким образом, арабское завоевание было окончательной предельной гранью древнего Востока, но и христианизация последнего может также считаться концом его, так как новая религия не могла не внести существенных изменений в жизнь и миросозерцание народов, для которых религия была главным и основным элементом культуры. Отсюда в науке различаются Восток древний, христианский и мусульманский; древний с недавнего времени, по почину Масперо, весьма удачно стали называть классическим»[47]47
  Тураев Б.А. История древнего Востока. Т. I. С. 3; см. также: Масперо Г. Древняя история народов Востока / пер. с фр. М., 1911; Maspero G. Histoire ancienne des peuples de lOrient classique. Vol. I–III. P., 1895–1908.


[Закрыть].

Эта длинная цитата показывает, что Б.А. Тураев отдавал себе отчет о сложностях, порождаемых любой периодизацией. Однако он обходит полным молчанием вопрос о критерии для выделения «древнего Востока»: нельзя же считать таковым ссылку на религию, поскольку ни термин «древний», ни термин «классический» не содержат в себе ничего специфически религиозного. Кроме того, текст монографии Б.А. Тураева включает историю Ирана при Сасанидах (III–VII вв. н. э.), государство которых считаться христианским не может ни по каким соображениям. Это известно историку: он пишет о провозглашении Сасанидами зороастризма государственной религией и о возвращении сасанидского искусства и архитектуры к «древневосточной основе»[48]48
  Тураев Б.А. История древнего Востока. Т. II. С. 284, 287.


[Закрыть]. Еще одна неясность: указав на возможность выделения «христианского Востока» наряду с древним и мусульманским, Б.А. Тураев не объяснил причины исключения из периодизации «эллинистического Востока». Тем самым можно сделать вывод о том, что предложенной Б.А. Тураевым периодизации присущи противоречия и что она в целом произвольна. Также не будет преувеличением утверждение о неясности понятия «Восток вообще». Тут наибольшие трудности возникают с необходимостью, не осознававшейся самим Б.А. Тураевым, согласовать предложенное им выделение «древнего, христианского и мусульманского Востока» с известным ему существованием «дальнего Востока», который, будучи охарактеризован именно как «Восток», должен иметь с другими единицами классификации нечто общее.

Так есть ли в построениях Б.А. Тураева та общая черта, которая присуща всем элементам класса «древний Восток»? Ответ, думается, лежит на поверхности: «древний Восток» есть «первый отдел всемирной истории», «первая глава истории человечества». Именно это качество является атрибутом данного класса, его понятием. Но поскольку мы оказались не в состоянии аналитически обнаружить этот признак в элементах класса, рассматриваемых сами по себе, и в его (класса) имени, постольку приходится сделать вывод о том, что «древний Восток» есть регулятивный, но не конститутивный принцип, т. е. его посредством организуется некий эмпирический материал. Иными словами, это понятие выходит за рамки опыта, хотя и относится к нему. Можно даже усомниться в том, что это именно понятие, т. е. «общее представление» в кантовской интерпретации, но для этого, видимо, нет достаточных оснований, о чем говорит то, что «древний Восток» сконструирован Б.А. Тураевым как тотальность пространственно-временного фрагмента действительности. Это тотальность, потому что речь идет о «первом отделе всемирной истории», и это пространственно-временной фрагмент, потому что он отграничен от других феноменов, пусть и произвольно.

Следует пояснить, почему «древний Восток» является регулятивным принципом, или идеей разума. Выше уже отмечалось, что это первый отдел (первая глава) всемирной истории, субъектом которой является человечество. Указывалось также, что Б.А. Тураев не включил «дальний Восток» в свои построения, видимо, полагая, что объединенные этим термином пространственно-временные феномены не относятся к всемирной истории. Последнюю он интерпретировал с христианских позиций, что доказывается текстом его монографии: «Библия за много веков до греков (Псевдо-Аристотеля) провозгласила идею единства человечества и создала даже хронологическую схему для этой всемирно-исторической концепции…»; «…еврейский народ опередил, может быть, своих более культурных соседей, не только созрев до идеи единства человечества, до и для классификации его по генеалогической таблице, знаменитой родословной народов в X гл[аве] книги Бытия»; «В интересующую нас эпоху (последние века до н. э. – первые века н. э. – АЗ.) иудейство выполнило свою мировую миссию: “из Сиона вышел закон” для всего человечества»[49]49
  Тураев Б.А. История древнего Востока. Т. I. С. 4, 64. Т. II. С. 276.


[Закрыть].

Б.А. Тураев рассматривал всемирную историю как прогресс[50]50
  Тураев Б.А. История древнего Востока. Т. I. С. 147.


[Закрыть]. Но, во-первых, человечество не может быть дано в созерцании, поскольку охватывает всех представителей вида homo sapiens, и живых, и умерших, и будущих. Оно не выводимо из опыта, ибо не тождественно биологическому виду: его сущность не заключается в наборе биологических признаков, а состоит в деятельности, предметами которой являются не только внешние объекты, но и оно само (это, собственно, гегелевское понятие духа). Следовательно, человечество не является эмпирическим по происхождению понятием. Таким образом, это идея разума. Во-вторых, прогресс также не может быть обоснован опытным путем, если мы прилагаем это понятие к человечеству и его истории в целом. Понятие «прогресс человечества» требует такого единства всех входящих в него условий, относящихся ко всем сторонам деятельности субъекта всемирной истории, которого никогда не может дать никакой опыт. Ведь если мы скажем, что человечество прогрессирует в одном и регрессирует либо стоит на месте в другом, то синтез этих высказываний опровергнет общее положение о прогрессе человечества в целом. Эмпирически мы можем констатировать прогресс в сфере материальной культуры, но в отношении всех остальных сфер это понятие использовать крайне затруднительно. Следовательно, прогресс человечества тоже является идеей разума, посредством которой организуется эмпирический материал (он de facto подчиняется априорно заданной сообразно постулату практического разума схеме). Поэтому «древний Восток», являющийся «первой главой всемирной истории», есть первый / начальный этап прогресса человечества, по мнению Б.А. Тураева, и идея разума, согласно нашему исследованию его логического статуса.

Таким образом, рассмотрение монографии Б.А. Тураева позволяет предположить, что конструирование понятий историографии связано со временем и пространством как априорными формами созерцания[51]51
  Это, конечно, идея Канта, и я лишь попытался применить ее к конкретным историографическим феноменам.


[Закрыть] и что «древний Восток» оказался идеей разума по крайней мере в этой концепции, а вовсе не эмпирическим понятием.

Далее исследуем теоретические воззрения В.В. Струве, в течение сорока лет бывшего ведущим советским востоковедом – историком «древности» – с середины 1920-х до середины 1960-х годов. Проанализировать хотелось бы его «Историю древнего Востока»[52]52
  Струве В.В. История древнего Востока. Л., 1941.


[Закрыть]. Внимание именно к этому тексту обусловлено тем, что это одна из немногих книг, посвященная «древнему Востоку» вообще, написанная в основной своей части одним автором и потому дающая возможность рассмотреть соотношение общих положений и эмпирических описаний.

В.В. Струве пишет: «История древнего Востока есть история древнейших классовых обществ. Она охватывает собою историю многочисленных народов и племен, населявших обширную территорию от берегов Средиземного моря и Эгейского моря до Великого океана, на протяжении нескольких тысячелетий – от возникновения классового общества в середине пятого тысячелетия и до конца VI века до н. э. Таким образом, и географические, и хронологические рамки истории древнего Востока чрезвычайно широки. Самое понятие “древний Восток” условно; ведь большинство “восточных” государств лежит, например, по отношению к СССР не на восток, а на юг. Термин, которым мы определяем “восточные” страны, восходит к древним временам, когда эти страны были провинциями Римской империи и действительно лежали на восток от Рима. Несмотря на условность термина, мы можем называть изучаемые страны восточными, но за этим термином мы не должны забывать, что никакой пропасти между “Западом” и “Востоком” не существует»[53]53
  Там же. С. 3.


[Закрыть].

Вместе с тем В.В. Струве дает и иное истолкование: «История древнего Востока представляет собою историю многочисленных племен, народов, государств, то появлявшихся, то исчезавших с арены истории. Древний Восток охватывает громадную территорию, населенную древнейшими народами»[54]54
  Там же. С. 8.


[Закрыть].

Прежде всего, следует отметить, что утверждение «История древнего Востока есть история древнейших классовых обществ» есть сущностное определение: в самом деле, не может быть других древнейших классовых обществ, или, точнее, согласно ему, все древнейшие классовые общества могут принадлежать только логическому классу «древний Восток». Таким образом, сразу задается общий признак класса, следовательно, мы имеем дело с интенсиональным способом его образования. Но далее В.В. Струве начинает перечислять входящие в этот класс элементы, пока не называя их более конкретно, и тем самым готовит переход к экстенсиональному способу. Можно также утверждать, что выделение атрибута класса «древний Восток» вступает в противоречие с тезисом об условности этого «понятия» (Sic!). При этом не вполне понятно, как согласовать цитированные выше высказывания друг с другом: ведь если «история древнего Востока есть история древнейших классовых обществ», то все входящие в нее «племена, народы, государства» должны быть классовыми. Вместе с тем в этих высказываниях сразу обнаруживается проекция на единую линию времени и географические параметры конструируемого объекта, что вновь подтверждает фундаментальную важность априорных форм созерцания.