Текст книги "Роль библиотек в информационном обеспечении исторической науки"

В тесной связи с изучением книжных коллекций в библиотеках развивалось и изучение истории библиотек. Интересы библиотечных специалистов не ограничиваются историей собственного учреждения, хотя ему уделяется особое внимание. Изучаются давно исчезнувшие библиотеки [Потупчик, 2011]. О масштабах и распространенности подобных исследований в библиотеках говорит тот факт, что наряду с региональными научными конференциями на протяжении двух десятилетий ежегодно, чередуясь в Москве и Санкт-Петербурге, проходили общероссийские конференции, посвященные истории библиотек: «Библиотека в контексте истории» (Москва, РГБ) и «История библиотек» (Санкт-Петербург, РНБ). Результаты зафиксированы в ряде монографий по истории отдельных библиотек и сборниках, посвященных истории библиотек регионов [Маломётова, 2008; Общедоступные библиотеки Москвы в контексте истории, 2014].

Научно-организационная поддержка исторических исследований. Изложенное выше (историко-краеведческая и научно-исследовательская работа) подвигло библиотеки к развитию нетипичных для них, но присущих научным учреждениям, форм работы – проведению научных конференций, «круглых столов», семинаров.

В традиции крупных научных библиотек со статусом научно-исследовательских институтов было проведение ежегодных или разовых научных конференций: «Федоровские чтения» Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина, посвященные истории книги, сменили «Румянцевские чтения» РГБ с более широкой проблематикой. ГПИБ России проводила конференции под девизом «Библиотеки и история», регулярные научные конференции проходили в Библиотеке Академии наук. Более типична работа библиотек по организации площадок для общения профессиональных историков – проведение «круглых столов», дискуссий. Такая форма поддержки исторической науки в прошлые годы была характерна для Исторической библиотеки.

Современный этап коммуникации библиотечного и научного сообществ ознаменовался феноменом научных конференций, проводимых самими библиотеками с приглашением ученых-историков участвовать в них на равных с библиотечными специалистами условиях. Это приобрело систематический (часто – ежегодный) характер. С присущей им скромностью библиотеки, как правило, называют свои конференции «чтениями» и посвящают их какой-либо значимой для данного региона или библиотеки фигуре. Заслуженный авторитет в научной среде завоевали «Чертковские чтения» ГПИБ России, «Петряевские чтения» Кировской областной научной библиотеки им. А.И. Герцена и многие другие.

Даже библиотеки, не выполняющие независимых исследований, организовывают конференции. В некоторых случаях библиотеки инициируют встречи заинтересованной аудитории с хорошо известным исследователем («Опочиненские чтения» в городе Мышкине Ярославской области). Во всех случаях библиотеки, организуя конференции, предоставляют пространство для дискуссии, демонстрируют книжную выставку, готовят библиографические материалы. Данная форма поддержки научного сообщества с их стороны особенно актуальна в ситуации снижения количества научных конференций в академической среде. Они стали привычным местом для встречи исследователей и общественности, для обсуждения текущих исторических и политических вопросов.

Благодаря деятельности по информационному обеспечению, в том числе исторической науки, научно-библиографической работе, усилиям по формированию коллекций и облегчению доступа к ним, благодаря собственным исследованиям, библиотеки – несмотря на многие нерешенные вопросы – являются важным элементом жизни исторической науки. А научное сообщество оказывает влияние на жизнь и деятельность библиотек не только как благодарный «потребитель» их услуг, но и как ответственный партнер в решении задач, волнующих и библиотекарей, и историков.

Библиография

Архипова Е.И. Экслибрисы библиотек и частных коллекций в фонде Тверской областной универсальной научной библиотеки им. А.М. Горького: иллюстрированный каталог. Тверь: Тверская ОУНБ, 2010. 71 с.

Большие и малые библиотеки России: Справочник. М.: Либерея, 2000. 318с.

История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях: Аннот. указ, книг и публикаций в журналах. Т. 1: XV–XVIII века / Науч. рук., ред. и введение проф. П.А. Зайончковского. М.: Книга, 1976. 301 с.

Маломётова З.А. «Для удовлетворения любознательных умов к дальнейшему образованию…» Очерки из истории Астраханской областной библиотеки им. Н.К. Крупской. 1838–2008. Астрахань, 2008. 351 с.

Маркова Т.Б. Библиотека-музей как место памяти// Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2009. Вып.4. С. 87–91.

Московские коллекции самиздата. Материалы к сводному каталогу самиздата и независимой периодической печати / Сост. Е. Струкова, М. Паскалова, С. Соловьева. М.: Из глубин, 1992. 264 с.

Нора П. Проблематика мест памяти // Франция-память. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. С. 17–50.

Общедоступные библиотеки Москвы в контексте истории. 1884–1941: Сб. ст. М.: Б-ка-читальня им. И.С. Тургенева, 2014. 235 с.

Памятные книжки губерний и областей Российской империи, указатель содержания: В 2 ч. / Рос. над. б-ка; [сост. Н.М. Балацкая и др.; науч. ред. В.В. Антонов, Н.М. Балацкая]. СПб.: Дмитрий Буланин, 2002.

Печать Российской Федерации. Электр, ресурс http://www.bookchamber.ru/ statistics.html

Пирогова Е.П., Белобородов С.А. Сводный каталог книг гражданской печати XVIII – 1-й четверти XIX века в собраниях Урала: В 2 т. Екатеринбург: Сократ, 2005–2007.

Русские издания гражданской печати XVIII века в хранилищах Хабаровского края: Каталог / Радишаускайте Н.В. и др. Хабаровск: Дальневосточная гос. науч. б-ка, 2010. 137 с.

Потупчик М.Н. Первая техническая библиотека Западной Сибири // Пользуновский альманах. 2011. № 2. С. 56–60.

Россия и российская эмиграция в воспоминаниях и дневниках: Аннот. указ, кн., журн. и газетн. публ., изд. за рубежом в 1917–1991 гг. / Гос. публ. ист. б-ка России, Стэнфорд, ун-т. Т. 1–4 (5 кн.). М.: Российская политическая энциклопедия, 2003–2006.

Сводный каталог якутской книги (1812–1917 гг.)/ Над. б-ка Респ. Саха (Якутия), Науч. – исслед. центр кн. памятников; [сост.: Т.А. Андросова, С.И. Бойтунова, В.Б. Борисов и др.; науч. ред. С.В. Максимова]. Новосибирск: Наука, 2015. 520 с.

Советское общество в воспоминаниях и дневниках: Аннот. библиогр. указ, кн., публ. в сб. и журн. М.: Книга, 1987–2017.

Экслибрисы и штемпели на книгах Научной библиотеки РГГУ: антология / Рос. гос. гуманит. ун-т; авт. – сост. Е.В. Пчелов; худож. С.С. Ипполитов. М.: Изд. центр РГГУ, 2010.440 с.

Архивы, библиотеки, музеи в глобальной информационной среде

Archives, Libraries, Museums in the Global Information Environment

УДК 0

Ю.Ю. Черный,

Yu. Yu. Chernyy

Аннотация: в статье представлена логика эволюции институтов социальной памяти (архивов, библиотек и музеев) со времени их возникновения до наших дней. Показано, что в рукописную эпоху архивы, библиотеки и музеи представляли собой единое целое. Делается предположение, что конвергенция институтов социальной памяти в электронную эпоху является возвращением к истокам на новом технологическом уровне. Описывается направление развития глобальной информационной среды примерно до 2040 г. в сторону формирования глобального мозга – коллективного интеллекта человечества. Специальное внимание уделяется проекту «Нейронет» (Web 4.0) – одной из перспективных разработок в рамках Национальной технологической инициативы Российской Федерации.

Abstract: the article presents the logics of the evolution of social memory institutions (archives, libraries and museums) since their inception to the present day. It is shown that in the era of handwritten archives, libraries and museums represented a single entity. It is assumed that the convergence of the institutions of social memory in a digital age is a return to the origins of a new technological level. Development of global information environment vector is described up to approximately 2040 in the direction of a global brain formation – collective intelligence of humanity. Special attention is paid to the project «Neuronet» (Web 4.0) – one of the most promising developments in the framework of National Technological Initiative of the Russian Federation.

Ключевые слова: архивы, библиотеки, музеи, социальная память, рукописная коммуникация, электронная коммуникация, Интернет, глобальный мозг, коллективный интеллект, ноосфера, Нейронет, трансгуманизм, конвергенция, индустриализм, постиндустриализм, глобализм, глобальная информационная среда.

Keywords: archives, libraries, museums, social memory, hand-written communication, electronic communication, the Internet, global brain, collective intelligence, the noosphere, Neuronet, transhumanism, convergence, industrialism, post-industrialism, globalism, global information environment.

Введение. Американский философ, социолог и футуролог Э. Тоффлер предсказывал, что в конце XX – начале XXI в. социальная борьба развернется не между политическими системами, а между силами, представляющими Вторую (индустриальную) и Третью (постиндустриальную) волны развития цивилизации. Она завершится примерно к 2025 г. победой Третьей волны. Масштабными социокультурными изменениями будут затронуты все сферы жизни, в том числе и система социальной памяти. Решающую роль в процессе ее преобразования сыграет компьютер. Он усилит интеллектуальные способности человека так же, как машины индустриальной эпохи в свое время усилили его физические возможности.

14-ю главу книги 1980 г. «Третья волна» Тоффлер посвятил изменению интеллектуальной среды [Тоффлер, 1980]. Он писал, что все виды памяти можно разделить на индивидуальную (частную), не доступную для других, и память общую, открытую для совместного доступа (социальную). Частная память умирает вместе с человеком, а социальная продолжает существование. В способности хранить и отыскивать информацию в общей памяти и заключается секрет успешного эволюционного развития нашего вида. То, каким образом мы создаем, накапливаем социальную память или пользуемся ею, затрагивает самые истоки судьбы.

На протяжении своей истории человечество дважды коренным образом меняло способ организации социальной памяти. Первоначально социальные группы были вынуждены накапливать общую память в головах родо-племенных старейшин и мудрецов. Важнейшие сведения (о том, как развести огонь, заострить палку, заманить в ловушку птицу, вязать плоты или ходить за быками) хранились в форме истории, мифа, традиционного практического знания и легенды и передавались устно или на примерах. Весь накопленный опыт группы размещался в нейронах, нервной ткани и конъюгациях (соединениях) хромосом людей. При этом объем социальной памяти был жестко ограничен.

Цивилизация Второй волны извлекла социальную память из-под «черепной коробки», нашла новые способы ее хранения и тем самым вывела ее за рамки прежних ограничений. Она изобрела картотеки, распространила массовую грамотность, построила тысячи библиотек и музеев. Увеличив запас кумулятивного знания, она ускорила процессы нововведений и социальных перемен.

Создавая инфосферу Третьей волны, мы находимся на пороге очередного преобразования социальной памяти. При помощи новейших электронных средств деятельность общества самым подробным образом регистрируется в записи. Вскоре мы вплотную приблизимся к цивилизации «фотографической» памяти. В отличие от совсем недавнего времени цивилизация Третьей волны будет иметь в своем распоряжении гораздо лучше организованную информацию о себе самой.

Но дело не только в количественных изменениях. Третья волна снова вдохнет в свою память жизнь. Первоначально, когда социальная память накапливалась в человеческих умах, она подвергалась постепенному разрушению, пополнению, смешиванию, комбинированию, но оставалась деятельной, энергичной и потому живой. После того, как промышленная цивилизация вывела большую часть социальной памяти за пределы индивидуального мозга, память стала объективированной (воплощенной в документальных артефактах – книгах, платежных ведомостях, газетах, фотографиях и фильмах), но вместе с тем неподвижной и пассивной. Эти символы оживали лишь в том случае, когда снова вводились в человеческий мозг. Поэтому цивилизация Второй волны, радикальным образом расширив социальную память, в то же время заморозила ее.

Активизация новоявленной расширенной памяти в эпоху Третьей волны высвободит в культуре новые силы. В отличие от традиционной библиотеки или каталога, компьютер не только поможет организовать или синтезировать «крупицы информации» в согласованные модели реальности, но и раздвинет границы возможного. Он сделает реальным поток невообразимых ранее теорий, идей, идеологий, художественных озарений, технических прорывов, экономических и политических инноваций, ускорит процесс исторических изменений и обеспечит резкий сдвиг в сторону социального многообразия Третьей волны.

Во всех предшествующих обществах инфосфера предоставляла средства коммуникации между людьми. Третья волна не только приумножит их, но и впервые в истории обеспечит мощные средства для коммуникации между машинами и для общения людей с окружающей их интеллектуальной средой. Революция в инфосфере станет столь же грандиозной и поразительной, как и революция в техносфере – энергетической и технологической основе общества.

Вдохновенный пророческий дар Тоффлера, к тому же получивший подтверждение в ходе дальнейшего развития событий, не может оставить равнодушным. Вместе с тем в рассуждениях американского ученого содержится одна неточность. Из-под «черепной коробки» социальную память извлекла цивилизация не Второй (индустриальной), а Первой (аграрной) волны, пришедшая на смену охотничье-собирательскому (доаграрному) обществу. Поэтому из поля зрения Тоффлера выпал весь период рукописной коммуникации, длившийся несколько тысяч лет с момента изобретения письменности до движения Реформации (XVI–XVII вв.). Институты социальной памяти возникли именно в то время и имели иной вид, чем в более позднюю индустриальную эпоху.

Архивы, библиотеки и музеи в период рукописной коммуникации. Своим появлением архивы, библиотеки и музеи обязаны изобретению письменности. Традиционно считается, что она возникла на основе протописьменных знаковых систем в IV–III тыс. до н. э. Однако в последние годы все чаще говорят о необходимости удлинения этого срока еще на два-три тысячелетия [Гринченко, 2007. С. 132–133].

Способность фиксировать устную речь в знаковой форме и передавать ее в пространстве и времени зародилась в первых цивилизациях древности: месопотамской, древнеегипетской, критской, индусской, древнекитайской и мезоамериканской. Информационная революция эпохи неолита, которой предшествовал длительный период существования бесписьменного общества [Семеновкер, 2007; Столяров, 2009], была связана с потребностями цивилизационного развития – появлением городов, торговли и ремесел, образованием мощных централизованных государств, классовым расслоением населения [Соколов, 2014. С. 96]. Значение изобретения письменности для общества настолько велико, что время ее возникновения разделяет историю человечества на две эпохи – доисторическую (первобытную) и историческую.

Основными функциями архивов, библиотек и музеев были и остаются сбор, обработка, хранение и передача информации. Б.А. Семеновкер указывает, что первоначально организационная триада информационной деятельности составляла единое целое и лишь впоследствии из-за различий в составе и технологии произошло ее естественное разделение. Архивы аккумулировали документы о деятельности человека, общества и государства (документы «действия» и «решения»), библиотеки – материалы творческой деятельности литературного, научного и художественного содержания (документы «мысли»), а музеи – разнообразные материальные объекты жизнедеятельности человека и природы [Семеновкер, 2011. С. 5]. Вместе с тем в рукописную эпоху каждый из институтов сохранял в своем составе элементы двух других: архивные фонды включали книги и материальные объекты, библиотеки имели архивы и музейную часть, нередко с постоянной экспозицией, а музеи – документы и книги, в том числе архивы и подсобные библиотеки. В древности и в Средние века архивы и библиотеки представляли собой один институт, особенно в монастырях. Это объясняется тем, что до появления книгопечатания оба института занимались исключительно рукописями. В ранних европейских музеях библиотеки тоже являлись частью их собраний.

Отличие архивов, библиотек и музеев друг от друга объясняется особенностями их возникновения и развития. Архив появляется и растет естественно в результате документирования определенной деятельности, в то время как библиотеки и музеи пополняются осознанно в форме комплектования. «Первоначально библиотеки появились в составе архивов в связи с возникновением потребности иметь под рукой тексты, предназначенные не для ежедневного и эпизодического, а для длительного и постоянного использования. В отличие от архивов, библиотеки и музеи в большей степени нацелены на передачу информации, в том числе в образовательных целях» [Там же. С. 6].

Возникновение архивов стало индикатором перехода от устной памяти и культуры к письменной. Оно было связано с появлением государства и хозяйственной деятельности, а также усилением межгосударственных отношений. Древнейшие архивы появились в Месопотамии в первой половине III тыс. до н. э. и затем распространились на Египет, Микенскую Грецию, Малую Азию и Персидскую империю вплоть до эпохи эллинизма и Селевкидов. В Китае появление архивов относится к концу периода династии Чжоу. Первыми письменными документами стали документы об учете труда крестьян, а первыми архивами – собрания этих документов. Вначале письменность как новое техническое средство коммуникации находилась под контролем правящей группы, но затем она постепенно получала более широкое распространение. В отличие от архивов древнего Востока, подчиненных частным целям правителя, архивы античной Греции имели не хозяйственный, а правовой характер. Они возникали как публичные институты, связанные с ценностями демократии и желанием граждан контролировать руководителей государства. Позднее в результате развития товарно-денежных отношений и необходимости распоряжения крупными материальными ценностями возникли частные архивы [Там же. С. 14–18].

История библиотек – это история их востребованности обществом [Володин, 2002. С. 9—10]. Библиотеки возникали, когда появлялась потребность многократно использовать письменный текст. Они зародились в лоне архивов и длительное время, в том числе в Средние века, могли составлять с ними одно целое. Подлинное различие между архивами и библиотеками проявилось только к концу римского периода. Библиотеки стали местом памяти и письменной коммуникации, центрами суммирования старого и нового опыта на основе нового метода передачи информации – чтения. В течение столетий библиотека оставалась единственным социальным институтом, который являлся для каждого человека организованной и устойчивой информационной системой. Она должна была предоставлять потребителю необходимые сведения в нужное время, удовлетворяла потребность в копировании текстов с целью сохранения и передачи знаний.

Одной из первых библиотечных цивилизаций стала Месопотамия. Самой значительной в этом регионе была библиотека ассирийского царя Ашшурбанипала (VII в. до н. э.), состоявшая из глиняных табличек с клинописными текстами. Ашшурбанипал страстно любил писаное слово и намеревался собрать у себя все знания, накопленные к тому времени. Его библиотека считалась погибшей вместе с Ниневией в 612 г. до н. э., однако в 1849 г. часть ее (более 25 тыс. табличек) была найдена при раскопках. В настоящее время они хранятся в Британском музее в Лондоне.

Древние библиотеки являлись символами и центрами власти. В Китае было принято хранить книги и документы вместе, так как книги на исторические, религиозные и морально-этические темы считались пособиями по управлению государством. Поэтому книги обычно размещались при правительственных учреждениях. Не менее тесная связь прослеживается между библиотеками и религиозными институтами. Вплоть до XVIII в. библиотеки в основном создавались с религиозными целями. Александрийский Мусей (о нем ниже) был храмом Муз, поэтому к Александрийской библиотеке, ядро которой составил архив обожествленного Александра Македонского, относились как к хранилищу божественной мудрости и божественного закона. Слава ее как самой знаменитой библиотеки Древнего мира достигла нашего времени. По инициативе профессоров Александрийского университета она возрождена и открыта на старом месте в 2002 г. под названием «Библиотека Александрина» [Черный, 2006]. Основные уроки, благодаря которым ее образ сохранился до настоящего времени, состояли в том, что она: по составу фондов и технологиям стала образцом национальной библиотеки; показала, что научная библиотека является важной составляющей частью научной работы; создала собственный библиографический аппарат, что привело к возникновению идеи национальной библиографии [Семеновкер, 2011. С. 98–99].

Связь библиотек с культовыми местами сохранилась и в средневековой Европе. Идеологическая функция библиотеки заключалась в подчинении христианской идее и государству. В странах, принимавших христианство, библиотеки возникали в связи с потребностями книжности, богослужения и церковного образования. Так произошло, например, в Эфиопии и на Руси.

В арабо-мусульманском мире с его культом знания естественным местом для возникновения первых библиотек стали религиозные центры, а также места обучения, собраний, встреч и поэтических чтений. Обычно самая крупная мечеть имела самую большую и полноценную библиотеку. Подобным образом складывалась ситуация и в Юго-Восточной Азии после принятия буддизма в качестве государственной религии. Здесь центрами создания библиотек становились буддийские храмы и монастыри.

Первые библиотеки правителей и храмов Древнего мира были закрытыми. Свободный доступ к документам возник только с появлением публичных (общедоступных) библиотек в Древнем Риме. Идея создания в Риме библиотеки такого рода принадлежала Юлию Цезарю, увидевшему Александрийскую библиотеку до гибели ее основной части в войне. Особенность Древней Греции, а затем и Рима, состояла в том, что библиотеки в них создавались не коллективами, а индивидуумами – учеными, философами, поэтами, ораторами и официальными лицами. Публичные библиотеки становились важной средой общения.

История библиотек неотделима от истории образования. Инициаторами их создания были философские школы Эллады, в особенности школа Аристотеля. В дальнейшем именно перипатетики были привлечены к организации Александрийской библиотеки [Семеновкер, 2011. С. 86–92].

Музеи возникли позже архивов и библиотек. По своей цели музей ближе к архиву, чем к библиотеке, но, как и библиотека, он имеет образовательно-показательные задачи [Маяковский, 1998]. Для всех трех социальных институтов характерно стремление в первую очередь сохранить свои артефакты для их изучения и использования.

Принцип музея состоит в изъятии из окружающей среды предметов музейного значения для их сохранения. Стихийное накопление коллекций в форме собирательства происходило уже в первобытном обществе. В Древней Греции в святилище Долины Муз в Беотии за 12 веков скопилось множество статуй богов, животных, героев, певцов, музыкантов и стелл с посвятительными надписями, которые рассматривали паломники. Древние называли Мусеем не только храм под открытым небом, но и весь священный участок, на котором он находился. Таким образом, античный Мусей (Музейон) оказался сакральным местом поклонения девяти Музам – олимпийским богиням, дочерям Зевса и Мнемосины.

Мусей существовали у разных философских школ, в том числе у пифагорейцев и в платоновской Академии. Но в полной мере он получил реализацию в Ликее Аристотеля. В его составе были ботанический и зоологический сады и, возможно, коллекция минералов. Сам Аристотель занимался изучением внутреннего строения животных и был искусным препаратором. После вскрытия редких животных из них изготавливались чучела, которые хранились в Мусее и использовались в качестве иллюстративного материала при чтении лекций.

Перипатетики перенесли мусейную традицию в Александрию, где Мусей основан в III в. до н. э. царями Египта Птолемеем I Сотером и Птолемеем II Филадельфом по инициативе Деметрия Фалерского. Проект Мусея тесным образом связан с исследовательской и политической программой Аристотеля, описанной в виде идеального города в его «Политике». Мусей представлял собой храм Муз, во главе которого стоял верховный жрец. Он включал Александрийскую библиотеку (подобно тому, как это устроено в современных научных центрах), а также, как полагают, обсерваторию, минералогические коллекции и коллекции медицинских препаратов. В мастерской Герона Александрийского изготавливались сотни сложнейших механических приспособлений. Как и в Ликее, при Мусее создавались коллекции чучел животных и гербарии. Основой для этой деятельности служили сады и зверинец. На протяжении 800 лет Александрийский Мусей был крупнейшим религиозным, исследовательским, учебным и культурным центром эллинизма. Здесь под влиянием культа Муз возникло учение неоплатонизма; велись исследования в области натурфилософии, математики, астрономии, географии, медицины, теории музыки, лингвистики и других наук; творили великие ученые – Архимед, Аристарх Самосский, Эрасистрат, Эрастофен, Евклид, Герофил, Гиппарх, Папп Александрийский, Герои Александрийский, философы Филон Александрийский и Плотин, поэты Зенодот Эфесский, Каллимах из Кирены и Феокрит [Поршнев, 2006; Поршнев, 2011]. Являясь частью царского квартала, Мусей имел царский характер. Правители Египта пользовались им для собственного удовольствия и государственной пользы.

По образцу Александрийского возникли мусеи и храмовые комплексы, посвященные другим богам или обожествляемым императорам, в Антиохии, Пергаме, Риме. В них непременно присутствовали портики, сады, библиотеки, открытые публике коллекции скульптуры и живописи. Свой корабль-музей имел тиран Сиракуз Гиерон. Создавались мусеи при виллах римлян (например, Цицерона близ Тускула и Путеол).

В обычай вошло размещение картин на стенах и статуй на площадях. (Эта идея перешла в «Город Солнца» Т. Кампанеллы: «По повелению мудрости, во всем городе стены, внутренние и внешние, расписаны превосходнейшей живописью, в удивительно строгой последовательности, отражающей все науки… Для всех этих изображений имеются наставники, а дети без труда и как бы играючи знакомятся со всеми науками наглядным путем до достижения десятилетнего возраста» [Кампанелла, 1954. С. 40–43].) Тогда же, в период поздней Римской республики, возникла дошедшая до наших дней традиция украшать здания и интерьеры библиотек статуями и бюстами знаменитых писателей. Так было и в первой публичной библиотеке Рима, созданной Азинием Поллионом. Подобным же образом были украшены библиотеки в Пергаме, Галикарнасе (Малая Азия), Тимгаде (Северная Африка) и др.

В Европе современному названию «музей» предшествовали другие названия: «студьоло», «студио» в Италии, «кунсткамера», «вундеркамера» или «театр» в странах Центральной и Северной Европы. Термин «музей» (лат. museum) в отличие от «мусей» (греч. museion) распространился в европейских странах начиная с Возрождения. В нем содержалась аллюзия к Александрийскому Мусею как авторитетному научному учреждению античности. Впервые его использовал итальянский ученый-гуманист и епископ Ночерский Паоло Джовио. В 1536–1543 гг. неподалеку от озера Комо он построил дом, специально приспособленный для размещения его коллекции. Зал, посвященный Музам и Аполлону, Джовио назвал музеем. В 1591 г. Джованни Паоло Ломаццо в трактате «О музеях» окончательно оформил представление о музее как о месте, где выставляются произведения искусства и редкие предметы.

Традиционной моделью возникновения музея является собирательство, а основное отличие музея от коллекции состоит в его постоянстве: частная коллекция может быть рассредоточена после смерти владельца или по каким-то внешним обстоятельствам, а музей переживает своих основателей. Еще одно важное отличие – публичный характер музея: музейное собрание предназначено для осмотра при определенных условиях [Семеновкер, 2011. С. 274–282].

В наши дни под влиянием информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) все более явно проявляется тенденция сближения практики различных институтов социальной памяти, а нередко и их объединения в составе одного учреждения [Прянишников, 2009]. В этой связи особую ценность приобретает осознание факта синкретического характера архивно-библиотечно-музейного дела в эпоху рукописной коммуникации. Как представляется, конвергенция институтов социальной памяти оказывается для архивов, библиотек и музеев не случайным процессом, а возвращением к истокам на новом технологическом уровне.

Глобальный мозг: от метафоры к реальности. Пророк информационного века М. Маклюэн характеризовал переход к электронным средствам коммуникации при помощи термина «имплозия», означающего взрыв вовнутрь: «После трех тысяч лет взрывного разброса, связанного с фрагментарными и механическими технологиями, западный мир взрывается вовнутрь, – писал он в 1964 г. – На протяжении механических эпох мы занимались расширением наших тел в пространстве. Сегодня, когда истекло более столетия с тех пор, как появилась электрическая технология, мы расширили до вселенских масштабов свою центральную нервную систему и упразднили пространство и время, по крайней мере в пределах нашей планеты. Мы быстро приближаемся к финальной стадии расширения человека вовне – стадии технологической симуляции сознания (выделено мной. – Ю.Ч.), когда творческий процесс познания будет коллективно и корпоративно расширен до масштабов всего человеческого общества примерно так же, как ранее благодаря различным средствам коммуникации были расширены вовне наши чувства и наши нервы» [Маклюэн, 2003. С. 5].

Маклюэн утверждал, что механическая технология разбивает мир на фрагменты, а электрическая вновь собирает его. Поэтому он придавал большое значение появлению телеграфа. Благодаря мгновенной скорости распространения информации уже при передаче телеграфных сообщений образуется состояние всеобщей включенности. В дальнейшем оно усиливается при помощи новых коммуникационных средств: телефона, радио, телевидения и компьютера. Рождаясь, каждый человек как будто подключается к мировой информационной сети, основу которой составляет энергия электромагнитного поля. «Сегодня мы живем в Эпоху Информации и Коммуникации, поскольку электрические средства коммуникации мгновенно и непрерывно создают тотальное поле взаимодействующих событий, в котором участвуют все люди. Теперь мир публичного взаимодействия обладает такой же инклюзивной всеохватностью интегральной взаимной игры, которая до сих пор характеризовала только наши частные нервные системы. А все потому, что электричество по своему характеру органично и через свое технологическое применение в телеграфе, телефоне, радио и других формах подтверждает органическую социальную связь. Одновременность электрической коммуникации, характерная также для нашей нервной системы, делает каждого из нас наличным и доступным для любого другого человека в мире» [Там же. С. 282].