Текст книги "Роль библиотек в информационном обеспечении исторической науки"

Развивая свой феноменологический подход, автор в статье «Документ – имя собственное!» признает документами только «собственно первичные документы», а никак не книги или музейные предметы. Первичный документ – «уникальное достижение цивилизации, древнейший продукт человеческой деятельности, исключительное социальное явление и в то же время – все еще не познанный объект науки», и только он имеет право «называться своим собственным, данным ему изначально именем – документ» [Двоеносова, 2014. С. 91). Она отметает претензии библиотечных документологов на разработку «общей теории документа» и переименование книг в разновидность документов. Налицо словесное табу: ограничение словоупотребления, обусловленное внелингвистическими факторами, в данном случае – стремлением управленческого документоведения к гегемонии в области наук о документе. С подобными притязаниями мы согласиться не можем.

Каковы реальные научные достижения управленческого документоведения, многими признаваемого лидером среди наук о документе? Директор ВНИИДАД М.В. Ларин, спустя почти 50 лет после создания этой головной научной организации в области документоведения, не без горечи признал: «документоведение как научная дисциплина только еще складывается», «мы находимся лишь в процессе ее становления», «предстоит определиться с сущностными характеристиками главных объектов и предметов для изучения – документов и систем документации, выявить свойства и признаки документа, проследить развитие его функций на протяжении времени» [Ларин, 2014. С. 139]. Он предложил «не включать в документоведение книговедение и ряд дополнительных разделов из других дисциплин», «не пытаться изменить саму суть документоведения», а «четко очертить контуры нашей дисциплины в рамках традиционных представлений о документоведении», отбросить точку зрения, «согласно которой документ – это универсальное понятие, любая записанная информация» [Там же. С. 140]. Его удручает плачевное состояние управленческого документоведения, где «нет единства понимания ключевых терминов» («делопроизводство», «документационное обеспечение управления», «управление документами»), не говоря уже о центральном понятии «документ», которому «сегодня нет альтернативы».

Странно, что руководство главного (и пока единственного) научно-исследовательского института в области документоведения и архивного дела в подобной ситуации консервативно настаивает на продолжении прикладных разработок, игнорируя фундаментальные социально-культурные подходы, связанные не с канцелярским делопроизводством, а со смысловой социальной коммуникацией. Мы не сомневаемся в практической востребованности, государственной и административной значимости управленческого документоведения. В ассортименте наук о документе обязательно должно найтись место для прикладной научно-учебной дисциплины, изучающей документационное обеспечение управленческих структур. Однако для определения этого места нужно отказаться от эмпирических, обыденных в своей основе трактовок документа и перейти к научно-интеграционным воззрениям на ассортимент наук о документе, с включением в него музееведения и книговедения.

Музейный документ как исторический источник. В музееведении (музеологии), некоторыми музееведами относимом к документоведческим наукам, термин «музейный документ» не используется. В качестве центрального понятия традиционно выступает «музейный предмет» – по определению А.М. Разгона, «извлеченный из реальной действительности предмет музейного значения, включенный в музейное собрание и способный длительное время сохраняться» [Основы, 2010. С. 37]. Это предмет подлинный, «аутентичный источник знаний и эмоций», результат деятельности человека, обладающий научной, исторической, мемориальной или художественной ценностью. Важнейшими его свойствами считаются: информативность (быть источником сведений о явлениях природы и общества, характеризовать особенности среды бытования, в которой он находился), экспрессивность (способность воздействовать на эмоциональную сферу человека), аттрактивность (свойство привлекать внимание, возбуждать интерес) [Там же. С. 37–40]. Если сопоставить перечисленные свойства музейного предмета с определением аутентичного документа, отличительным свойством которого является способность «служить доказательством чего-то, подтверждением права на что-то», то можно сделать вывод, что качество информативности (быть источником сведений) позволяет считать всякий музейный предмет документом, характеризующим определенное место и время, т. е. свидетельством, служащим историческим источником.

Основоположник школы «Анналов» М. Блок утверждал: «Разнообразие исторических свидетельств почти бесконечно. Все, что человек говорит или пишет, все, что он изготовляет, все, к чему он прикасается, может и должно давать о нем сведения» [Блок, 1986. С. 39]. Поэтому в исторические исследования широко вовлечены вещественные, изобразительные, аудиальные источники, что привело к развитию вспомогательных исторических дисциплин. В исторической науке существует масса определений понятия «исторический источник», типологий источников.

Культурная антропология не довольствуется историей письменной культуры, а пытается воспроизвести дописьменную эволюцию человечества. Этой цели служат археологические музеи, которые собирают, хранят, изучают и экспонируют предметы, обнаруженные в результате археологических исследований и имеющие историческую и художественную ценность. Объектами музеефикации бывают и недвижимые памятники археологии: городища, погребения, оборонительные, культовые сооружения. Отсюда – музеи-заповедники, музеи под открытым небом, музеи-памятники, которые редко называют «документы».

Музееведы предпочитают считать историческими свидетельствами письменные, графические, кино-, фото-, фонодокументы и их коллекции (собрания). Однако С.О. Шмидт, повторяя, что «исторический источник – это все то, откуда черпают сведения о прошлом, т. е. не только отражение непосредственного исторического процесса, но и то, что помогает познать ход исторического процесса во всем его многообразии» [Шмидт, 1997. С. 36], отстаивал необходимость введения обобщающего понятия «документальный памятник». Он не акцентировал различия в понимании архивных документов и музейных предметов, но о них свидетельствует разработанная им и получившая признание типология исторических источников [Шмидт, 1985]. В этой типологии видное место занимают не только «письменные памятники во всем многообразии их форм и видов», но и «вещественные источники во всем их многообразии (от предметов археологии до современных машин и бытовых предметов), не только чучела животных, птиц и муляжи плодов, гербарии (выставленные в музеях), но и сами животные, птицы, растения и другие природно-географические источники. Разумеется, не забыты произведения изобразительного искусства, этнографические раритеты и “звуки” в широком и узкомузыкальном смысле» [Шмидт, 1997. С. 87–88].

Основой профессионализма историка-исследователя является, как известно, историческое источниковедение. В учебном пособии для студентов Высшей школы экономики приведена следующая трактовка: «Источниковедение – гуманитарная дисциплина, объект которой – исторические источники, т. е. вся совокупность произведений человека / продуктов культуры – эмпирическая реальность исторического мира, а предмет – изучение исторического источника как культурного феномена и на этой основе поиск, извлечение, оценка и использование в науке и иных социальных практиках информации о человеке и обществе в их исторической составляющей. Источниковедение вырастало из практической потребности установления подлинности и достоверности документов. Современное источниковедение обращается ко всей совокупности произведений культуры с целью понимания Другого (человека, социума, культуры), расширения на этой основе собственной культуры, обогащения мировосприятия». Историк должен не только уметь добывать факты путем критики исторических источников, но и владеть источниковедческим подходом, который может и должен стать основанием «толерантного отношения к Другому, что представляет собой непременное требование современной этики» [Источниковедение, 2015. С. 7–9].

Источниковедение логически связано с документоведением, ибо лишь подлинный документ может служить надежным историческим источником. Довольствоваться только письменными записями историки не могут, хотя именно к этому призывают их консервативные архивисты и библиотековеды. Между сторонниками «двумерных» и «трехмерных» документов развернулась многолетняя дискуссия [Земсков, 2006]. Классик мировой библиотечной науки Ш.Р. Ранганатан признавал книги и статьи документами, поскольку они служат для записи «микромысли» на бумаге или другой плоской поверхности, «подходящей для работы, транспортировки сквозь пространство и сохранности во времени». «Пионер информатики» П. Отле считал, что под понятие «документ» вполне подходят не только библиотечные фолианты, но и скульптуры, археологические находки, коллекции, «составленные из предметов в их естественном виде, а не в виде словесных описаний». В «Манифесте о природе документации» (1951) С. Брие утверждала, что камень в реке документом не является, а камень в музее – документ; что антилопу, живущую на воле в саванне, документом назвать нельзя, но если ее поместили в клетку зоопарка и изучают, она становится первичным документом, и все статьи о ней – вторичные, производные документы.

Ю.Н. Столяров, с удовлетворением отмечая, что Ш.Р. Ранганатан расширил понятие «книга» до понятия «документ» и раздвинул понятие «библиотека», пришел к заключению: чтобы разобраться с сущностью понятия «документ», нужно выработать максимально общее определение и оттолкнуться от него. Это определение он сформулировал четко и лаконично: «Документ есть объект, позволяющий получить от него требуемую информацию. Если нужную информацию могут предоставить антилопа в саванне, камень в реке и звезда в небе, то в этот момент и для этих целей они представляют собою документы. Если же в информационном отношении перечисленные объекты интереса для субъектов не имеют, то и документами для этих субъектов они не являются. Документ – понятие относительное» (курсив автора) [Столяров, 2006. С. 77]. Его вывод имеет важное значение для правильной постановки вопроса о синтезе трех документальных центров: архива, библиотеки, музея.

Структура документосферы. Документы, как известно, имеют не естественное, а искусственное происхождение, их порождает не природа, а общество. Какого типа документы производятся в результате документирования? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к типологии. Скрупулезный анализ российской, украинской, польской документоведческой литературы, выполненный Г.Н. Швецовой-Водкой, показал, что существуют восемь трактовок понятия «документ», соответствующих восьми типам документов, используемых в современной документосфере [Швецова-Водка, 2010. С. 22–167]:

документ I – любой материальный объект, несущий закрепленную информацию, который можно использовать для изучения какого-либо физического или интеллектуального явления;

документ II – результат человеческого труда, предмет материальной культуры человечества, свидетельствующий об уровне развития человеческой цивилизации (орудия труда, оружие, здания, машины и т. д.);

документ III – материальный объект, созданный специально для передачи в обществе зафиксированной на нем семантической информации, т. е. материальное воплощение человеческой мысли в виде «документов трех измерений» (модели, макеты, скульптуры, памятники и проч.);

документ IV – материальный объект, на котором семантическая информация закреплена способом записи (независимо от вида записи), включая произведения письменности и печати, рисунки и гравюры, фотографии и кинофильмы, любой вид записи голоса или изображения;

документ V – запись, являющаяся спутником определенной духовной деятельности и отражающая ее (источники личного происхождения – мемуары, дневники, автобиографии, письма; техническая документация и др.);

документ VI – запись, содержащая сведения о юридическом факте (например, материалы конкретно-социологических исследований, статистические данные);

документ VII – запись о юридическом факте, имеющая необходимый набор засвидетельствования (типа судебно-следственного дела);

документ VIII – запись о юридическом факте, удостоверяющая личность (пропуск, мандат, паспорт).

Данная типизация построена эмпирически; ее достоинство заключается в том, что она отражает реальные духовные потребности общества, которые в свете информационного подхода выглядят как социальные информационные потребности. Документы I, II, III типа объединяют три общих качества – все они: служат носителями семантической информации, содержанием которой является знание; демонстрируют в качестве знаковой формы не запись, сделанную письменами, а собственный многомерный образ, свою телесность; предназначены для использования в процессе социального познания. Документы типа I и II генетически документами не являются, процедура их документирования заключается в содержательном отборе и комментировании. Документы типа I представляют Вселенную, включающую «любые материальные объекты», в том числе «ландшафты, представителей животного и растительного мира, предметы быта, архитектурные памятники и т. п.». Швецова-Водка оговаривает, что «значение Документа I охватывает только такие материальные объекты, которые собраны человеком и представлены для обозрения, ознакомления и изучения» в качестве музейных предметов [Там же. С. 28]. Объем типа документ II включает не все множество «предметов материальной культуры человечества», а только некоторые особенно познавательные образцы, отобранные для музея. Другое дело монументы или панорамы, отнесенные к документам III и специально созданные в качестве носителей семантической информации: каждый из них уникален, единственный в своем роде (хотя имеются их копии и репродукции). Назначение документов данных типов – служить средством удовлетворения познавательных социальных потребностей, т. е. потребностей общества в познавательной информации. Благодаря документам типа I, II, III в структуре документосферы образуется сектор социального познания.

Чтобы познавательная информация, воплощенная в документах I, II, III, дошла до потребителя (П), требуется коммуникационный процесс по схеме Д П. Поэтому познавательный сектор документосферы, где превалирует музейный социальный институт, входит в состав сектора социальной коммуникации – центрального сектора документосферы, организационное ядро которого образуют социальные институты библиосферы (книгоиздание, журналистика, книжная торговля, библиография, библиотечное дело). Документы IV и V, представляющие собой записи, – типичные продукты письменности и полиграфии, являются носителями семантической информации; ее смысловое содержание охватывает не только знания, но и умения, волевые воздействия, эмоции, фантазии, т. е. все виды смыслов. Материальные носители этих документов ассоциируются с плоской поверхностью бумаги и ее заменителей, а знаковую форму образуют все виды человекочитаемых знаков и изображений в кодированном или некодированном виде. Социальное назначение документов типов IV и V – служить средством удовлетворения всех видов духовных потребностей в научной, художественной, политической, обыденной информации.

Триада документов VI, VII, VIII – носитель управленческой, в том числе юридической, информации. Она представляет собой один из видов семантической информации, содержание которого суть волевые воздействия государственной или местной власти, связанные с потребностью в управлении обществом, регионом, учреждением, фирмой. Для локализации документов этого типа в структуре документосферы предусмотрим сектор социального управления. Его организационную основу образует архивный социальный институт, располагающий сетью архивов, системой подготовки кадров и научно-исследовательским центром архивоведения в лице ВНИИДАД. Главным назначением этого сектора будет содействие властным структурам в их управленческой деятельности. Вместе с тем архивные фонды являются незаменимым источником для всех исторических исследований. По этим причинам сектор социального управления содержательно входит в сектор социального познания документосферы.

На основе типологии документов, предложенной Г.Н. Швецовой-Водкой, можно сделать ряд выводов относительно структуры документосферы.

Все секторы документосферы являются носителями семантической информации. Остальные типы информации (машинная, математическая, элементарная, биологическая) не используются в качестве смыслового содержания документа. Отсюда следует, что формулировка Ю.Н. Столярова: «Документ – это информация на материальном носителе, зафиксированная искусственным способом в знаковой форме» [Столяров, 2013. С. 125] – в целом удовлетворительна. Резонно только уточнить, что речь идет не об информации вообще, а о семантической информации, содержанием которой служат результаты человеческого мышления, воображения, эмоциональных переживаний, и что документ нуждается в носителе стабильном, сохраняющемся во времени (звуковые волны материальны, но речь – не документ). В итоге получаем: документ – это семантическая информация на стабильном материальном носителе, зафиксированная искусственным способом в знаковой форме. Данную дефиницию можно считать принципом отграничения документосферы от иных «сфер»: документосфера существует там и тогда, где и когда обнаруживаются документы. В зависимости от варьирования понятия «документ» варьируются границы документосферы. Если, например, Интернет считать «динамичным мегадокументом», то «интернетосфера» становится частью документосферы. Структура документосферы многомерна. Она может рассматриваться с организационной и функциональной точек зрения.

Организационную ее структуру образуют документальные социальные институты, распределяющиеся по секторам документосферы так: сектор познания – архивный, библиографический, библиотечный, музейный институты; коммуникационный сектор – все документальные институты; управленческий сектор – архивный и библиотечный институты. Документальные институты предназначены для коммуникации семантической (семиотической) информации, относятся к классам коммуникационных и семиотических институтов, поэтому их можно назвать коммуникационно-семиотическими институтами.

По общественному назначению различают три функциональных сектора, ориентированных на удовлетворение социальных информационных потребностей: социального познания, социальной коммуникации, сектор социального управления. Однако жесткое размежевание отсутствует: познавательную функцию выполняют коммуникационные и управленческие секторы, документы коммуникационного назначения являются носителями познавательной и управленческой информации, управленческий сектор служит источником познания. Это свидетельствует о наличии тенденции к интеграции документальных институтов.

Документивный синтез архивов, библиотек, музеев. Термин «документивный» заимствован из предложенного Ю.Н. Столяровым «документологического тезауруса», где ему соответствует значение «отражающий сущность процесса или явления» [Столяров, 2004]. Такое значение адекватно выражает замысел проанализировать синтез названных документальных институтов, обусловленный их сущностной (документивной) близостью, общностью документностной природы. Неологизм «документностный» уместен в данном случае: согласно тезаурусу Столярова он означает «исходящий из признания базисности документа при рассмотрении соответствующих явлений и процессов», что вполне согласуется с нашей точкой зрения.

Документивная близость архивов, библиотек, музеев просматривается в очевидном сходстве применяемых ими кумулятивных и трансляционных технологий, сводящихся к сбору (комплектованию), обработке, хранению и использованию тех или иных видов документов. Еще более сильным аргументом является сращивание (документивный синтез) разных документальных учреждений. Библиотеки, осознающие себя культурно-историческими центрами, формируют архивы и музеи, дополняющие их библиотечно-библиографическую деятельность. Так, в Российской государственной библиотеке созданы Фонд редких и ценных изданий (более 300 000 единиц хранения музейного уровня), где представлены иностранные издания XV–XVII вв. и старопечатные отечественные книги XVI–XVIII вв., и Музей книги. Библиотека РАН имеет архив, входящий в структуру Архива РАН; в ее музее собраны материалы по истории РАН с 1859 г., используемые в научной и выставочной работе. Основанный в 1905 г. Пушкинский Дом замышлялся как хранилище первоисточников, связанных с творчеством А.С. Пушкина; с течением времени он превратился в библиотечно-библиографический и архивно-музейный комплекс, символизирующий 1000-летнюю историю русской литературы (с XI по XXI в.). Обществом «Мемориал» в Москве создан архивно-библиотечно-музейный центр, где собраны уникальные коллекции архивных документов, книг, периодики, музейных предметов, связанных с историей репрессий, сопротивления режиму, диссидентства в СССР.

Государственные архивы и музеи, наряду с национальными и региональными библиотеками, выполняют национально-мемориальную функцию – функцию хранения книжных памятников. Согласно ГОСТ 7.87– 2003, книжные памятники – это рукописные и печатные книги, книжные коллекции, обладающие выдающимися духовными, эстетическими, полиграфическими или документирующими свойствами, представляющие общественно значимую научную, историческую или культурную ценность и охраняемые специальным законодательством. По степени историко-культурной ценности книжные памятники подразделяются на категории (уровни): мировой, государственный (федеральный), региональный, местный (муниципальный). Соответственно дифференцируются учет, хранение, использование книжных памятников. Библиотекарям-книжникам лестно, что книжные памятники числятся в одном ряду с другими официально признанными памятниками истории и культуры. Национальные, отраслевые, региональные, да и центральные городские библиотеки оказываются не только книгохранилищами, но и музеями книги, историческими архивами.

Книжные памятники входят в предмет изучения истории книги и традиционно именуются книгами, а не документами. Но остается открытым вопрос: являются ли книгами их оцифрованные дубликаты? Ведь в информационно-технологическом плане они не отличаются от электронных архивных документов или оцифрованных музейных предметов. Информатизация открывает новые перспективы для сращивания библиотечных, архивных, музейных фондов. Президентская библиотека имени Б.Н. Ельцина – пример реализации универсального интегрального фонда, именуемого «информационный ресурс». Ее информационный ресурс формируется из цифровых копий печатных изданий, архивных и официальных документов, музейных предметов, а также изначально созданных в электронном виде ресурсов, в том числе собственного производства, включая издательскую и аудиовизуальную продукцию. Особое внимание уделяется формированию тематических электронных коллекций, наполнению электронного фонда фото-, аудио– и видеоматериалами и ведению новостных разделов портала. Поскольку границу между оцифрованными библиотечным, архивным, музейным фондами невозможно провести однозначно, радикалы-технократы пророчат, что электронным библиотекам потребуются лишь менеджеры по электронным ресурсам, а не специалисты в области архивного, библиотечного, музейного дела. Так, в «Атласе новых профессий» утверждается, что оцифровка всех библиотек и архивов с возможностью доступа к любой информации 24 часа в сутки и 7 дней в неделю из любой точки мира приведет к исчезновению библиотекарей, документоведов, архивариусов [Атлас, 2015. С. 265]. Вместе с ними аннигилируется документосфера, воплощающая национальную историческую память. Чтобы такое бедствие миновало Россию, нужно позаботиться о сохранении архивов и музеев, библиотек и книжных магазинов, документосферы в целом.

Документивный синтез невозможен без модернизации профессионального сознания. Потребность в научно-интеграционном синтезе документально-коммуникационных дисциплин диктуется эмпирическим и поверхностным уровнем теории архивоведения, библиотечно-библиографических дисциплин, документоведения, книговедения, музееведения, который не соответствует вызовам электронной коммуникации и компрометирует профессию в глазах общественности. Документивному синтезу архивов, библиотек, музеев мешают субъективные и объективные препятствия.

Субъективные препятствия порождаются научным сепаратизмом. Мнение Г.А. Двоеносовой о гегемонии документоведения среди наук о документе разделяют авторитетные лидеры архивного дела, соответственно решая вопрос о роли архивов, библиотек, музеев в исторической памяти. К.Б. Гельман-Виноградов считает, что некорректно «причислить к документам все материальные объекты, которые могут быть использованы для передачи информации в обществе (включая экспонаты музеев, архитектурные памятники, образцы пород и т. п.)» [Гельман-Виноградов, 2005]. Он решительно возражает против притязаний библиотековедов на формирование документоведения в качестве «обобщающей науки о документе», ибо документоведение «уже давно существует в качестве научной дисциплины», развиваемой в архивном деле. К.И. Рудельсон отмечала, что творения природы, выставляемые в музеях и зоопарках, не являются документами в прямом значении [Рудельсон, 1973. С. 17], а К.Б. Гельман-Виноградов не допускал и мысли, что скульптуру О. Родена «Мыслитель» можно отнести к документам [Там же. С. 21]. Руководитель Росархива B. П. Козлов в дискуссионной статье «Музеи, библиотеки, архивы в системе исторической памяти», схематично сопоставив познавательную ценность музейного предмета, библиотечной книги и архивного документа, пришел к выводу, что «именно последний наиболее полно и приближенно к жизни отражает ее, а значит, является основным носителем исторической памяти»; организация исторической памяти в архивах более упорядочена, системна, наиболее полна в своем приближении к действительности, поэтому будет всегда оставаться наиболее востребованной [Козлов, 2004. C. 73]. В «общей теории документа» Козлов учитывает разные состояния документа, соответствующие предметам изучения архивоведения (архивный документ), документоведения (нормы оформления документа), источниковедения (исторический источник), археографии (документальная публикация) [Козлов, 2009]. Документ в виде книги или музейного предмета им исключается.

Объективные затруднения синтеза документально-коммуникационных социальных институтов не раз обсуждались в профессиональной печати. На международных научных форумах в Крыму и на «Румянцевских чтениях» в Москве в 2010-е гг. проходили секции и «круглые столы», посвященные взаимодействию библиотек, архивов, музеев в пространстве информации и культуры. Естественным образом научная интеграция получила отражение в терминологии взаимодействующих дисциплин. В.А. Бондарь отметил взаимопроникновение терминов документоведения, библиотековедения, книговедения, информатики, создающее основу для формирования междисциплинарной терминосистемы [Бондарь, 2015. С. 189–191]. Общность язьжа – хорошая предпосылка для разработки теории, нацеленной на сопоставительный анализ содержания частных наук и выявление методом обобщения фундаментальных межнаучных закономерностей.

Убедительны аргументы Ю.Н. Столярова в пользу разработки документологии как обобщающей теории в цикле документально-коммуникационных наук [Столяров, 2013]. Нельзя не согласиться со словами автора: «Необходимость разработки всеобщей теории документа обусловлена сущностным родством документов, циркулирующих в любой сфере социальной деятельности, будь то канцелярская, архивная, библиотечная, библиографическая, музейная или любая иная. Выяснение того общего, что свойственно документам всякого рода, т. е. законов, закономерностей, принципов, статусных характеристик, признаков классификации и тому подобных моментов, выводит документологию в разряд фундаментальной дисциплины комплекса наук социально-коммуникационного профиля» [Там же. С. 28].

По сути, здесь ставится вопрос о формировании метатеории документосферы, предпосылки которой созрели в конкретных документоведческих дисциплинах и в новаторских разработках в области истории (когнитивная история, интеллектуальная история), исторической и социальной информатики, семиотики и философии символа. Методологическое значение может иметь информационный подход, основанный на категории «семантическая информация». Это обобщающее понятие (по отношению к понятиям «архивный документ», «книга», «библиографическая информация», «музейный предмет») может использоваться для анализа и синтеза интеграционных тенденций в документосфере. Нуждаются в углубленной сущностной разработке информационно-семантические процессы в интегрируемых документальных институтах. Столкновение изоляционистских и научно-интеграционных тенденций заставляет прислушаться к Ю.Н. Столярову: «Уяснение того, что документ – понятие относительное, условное, конвенциональное, – на сегодняшний день самый сложный момент во всей документологии» [Столяров, 2013. С. 132].

Библиография

Атлас новых профессий / Агентство стратегических инициатив; «Сколково», Московская школа управления. М., 2015. 288 с.

Блок М. Апология истории, или Ремесло историка: Пер. с фр. 2-е изд., доп. М.: Наука, 1986. 254 с.

Бондарь В.А. Эволюция терминологии в сфере управления документами в России в конце 1950-х – 2013 гг. Дисс… канд. ист. наук. Екатеринбург, 2015. 235 с.

Гельман-Виноградов КБ. О сложностях трактовки понятия «документ» и способах их преодоления// Делопроизводство. 2005. № 2. С. 16–24.

Двоеносова Г.А. Признаки, свойства и функции документа: опыт рационализации понятий // Вестник архивиста. 2012. № 4. С. 128–140.

Двоеносова Г.А. Документ – имя собственное // Вестник РГГУ. Серия «Документалистика, Документоведение, Архивоведение». 2014. № 2. С. 87–93.

Двоеносова Г.А. Феномен документа // Научно-техническая информация. Сер. 1. 2015. № 6. С. 1–8.

Земсков А.И. Документоведение – было, есть и будет (Обзор зарубежных публикаций) // Научные и технические библиотеки. 2006. № 7. С. 63–73.

Ильганаева В.А. Социальные коммуникации (теория, методология, деятельность): словарь-справочник. Харьков: Городская типография, 2009. 391 с.