Текст книги "Москва и Восточная Европа. Национально-территориальные проблемы и положение меньшинств в странах региона. События. Факты. Оценки"

5 ноября 1916 г. германский и австро-венгерский генерал-губернаторы от имени своих императоров огласили манифест о судьбе Царства Польского. Несомненно, непосредственной и наиболее важной целью, преследовавшейся Германией и Австро-Венгрией в тот момент, было получение польского пополнения для их ослабленных позиционной войной армий. Так как прямая мобилизация на оккупированных территориях была запрещена международными конвенциями, то было провозглашено создание Польского королевства из областей, «вырванных <…> из-под русского владычества». Ноябрьский манифест не распространял право на самостоятельность на всех поляков, не предусматривал объединения в границах Польского королевства всех польских земель. По характеру и содержанию акт 5 ноября определенно перекликался с манифестом Николая Николаевича (он издавался не самими монархами, а от их имени второстепенными государственными чиновниками, не содержал четкого определения будущих границ, не оставлял будущему государству свободы выбора союзников). Главное отличие заключалось в том, что создание польского государства начиналось немедленно, не дожидаясь окончания войны и мирной конференции.

Именно это обстоятельство оказало определенное пропагандистское воздействие как на поляков, так и на другие народы России, особенно прибалтийские, среди которых также были сильны сепаратистские настроения. Можно полностью согласиться с Бурианом, следующим образом оценившим это событие: «Акт (5 ноября) не исполнил всех желаний и не разрешил еще всех трудностей. Но он дал свершившийся факт, который нельзя было отбросить. Возвращение Польши России стало таким же невозможным, как и аннексия в пользу Центральных государств, да и Антанта, гордящаяся борьбой за свободу народов, должна была это событие принять в расчет, хотя и с самыми любезными комментариями»[30]30
  SokolnickiM. Polska w pamiętnikach Wielkiej wojny. S. 481.


[Закрыть].

Исторический парадокс этого шага заключается в том, что Центральные державы, решившись на практические действия в польском вопросе, имевшем, по сути, частный характер, сами того не желая, зажгли зеленый свет перед превращением пропагандировавшегося левыми и либеральными силами лозунга о праве наций на самоопределение в норму международного права, даже ограниченное применение которой в 1918–1919 гг. привело к распаду Австро-Венгрии и первым территориальным потерям Германии в ХХ в. Следует иметь в виду и то, что начало становления новой нормы было связано с нарушением другой нормы, имевшей давнюю традицию. Как известно, международное право предусматривает, что договоры о границах, хотя бы двусторонние, война не расторгает, а только приостанавливает их действие; их изменение должно быть оформлено после прекращения войны. Соблюдение этой нормы на первом этапе войны, наряду с другими факторами, ограничивало свободу действий противоборствующих сторон в постановке польского вопроса.

Следует сказать, что перемена отношения Центральных держав к национальному вопросу коснулась не только русской Польши. В том же 1916 г. германское Министерство иностранных дел создало Союз угнетенных Россией народов, в который входили финны, украинцы, литовцы, евреи, поляки, грузины, эстонцы, прибалтийские немцы и представители мусульманских народов[31]31
  Гуммерус Г. Украша в переломш часи. Ш1сть м1сяц1в на чол1 посольства в Киеве Таксон, 1997. С. XII, 49–50. В межвоенный период сходную политику пыталась вести Польша, создавшая и финансировавшая организацию нерусских эмигрантов из России «Прометей». (См., например: Mikulicz S. Prometeizm w polityce II Rzeczypospolitej. Warszawa, 1971; Матвеев Г. Ф. Российско-украинский конфликт в планах польской дипломатии и военных кругов в межвоенный период // Россия – Украина: история взаимоотношений. М., 1997; Симонова Т. М. «Прометеизм» во внешней политике Польши. 1919–1924 // Новая и новейшая история. 2002. № 4).


[Закрыть].

Реакция Петербурга на акт 5 ноября была достаточно бурной. Министр иностранных дел России А. Д. Протопопов заявил, что Россия остается приверженной своей политике по польскому вопросу, сформулированной в 1914–1915 гг., и «стоит теперь тем более твердо, что кровь братская обоих народов пролита на одном поле чести и за одно святое дело защиты целостности державы царской от посягательств жестокого врага, не знающего ни малейшей свободы и не признающего никакой справедливости»[32]32
  Filasiewicz S. La question polonaise pendant la guerre mondial. P. 80.


[Закрыть]. 15 ноября 1916 г. последовало официальное заявление российского правительства по поводу акта 5 ноября, осуждавшее Германию и Австро-Венгрию за нарушение основных начал международного права и объявлявшее «указанный акт недействительным»[33]33
  Ibid. P. 80–81.


[Закрыть].

С нотой протеста по поводу акта 5 ноября обратились к нейтральным странам Италия, Англия и Франция. Если Россия делала акцент на незаконность призыва в армию в соответствии со ст. 23 регламента, присоединенной к IV Гаагской конвенции 1907 г., что можно трактовать и как угрозу считать государственными преступниками жителей Царства Польского, выступивших на стороне ее врагов с оружием в руках, то ее союзники обратили также внимание на нарушение Центральными державами еще одной нормы международного права: «факт военной оккупации <…> не может повлечь за собой перехода суверенных прав на оккупированную территорию, а следовательно и создавать какое-либо право распоряжаться этой территорией в чью-либо пользу»[34]34
  WiniarskiB. Międzynarodowość sprawy polskiej. S. 30.


[Закрыть].

Завершающим аккордом в реакции России стал рождественский (1916 года) приказ Николая II по армии и флоту, являвшийся одновременно ответом на поступившее от Центральных держав предложение высказаться о возможных условиях мира. В нем в качестве одной из целей войны он назвал «создание свободной Польши из всех трех ее ныне разрозненных областей»[35]35
  Filasiewicz S. La question polonaise pendant la guerre mondial. Р. 118.


[Закрыть]. Россия наконец-то на самом высоком уровне определилась с позицией по польскому вопросу. Специальная государственная комиссия, обсуждавшая польский вопрос в начале 1917 г., решила трактовать определение «свободная Польша» как необходимость предоставить ей широкую автономию в составе Российской империи, а не полную свободу. Но распространять этот подход на другие славянские народы она не спешила, предпочитая занимать выжидательную позицию. Так было, например, в случае с попытками Чехословацкого национального совета добиться в Петербурге поддержки своей деятельности[36]36
  Sokolnicki M. Polska w pamiętnikach Wielkiej wojny. S. 401–408.


[Закрыть].

Особого внимания заслуживает вопрос о роли США в придании универсального характера принципу права нации на решение собственной судьбы. В 1916 г. в Вашингтоне активно обсуждался вопрос об участии США в войне в Европе. Для того, чтобы убедить американцев в необходимости отхода от доктрины Монро, нужны были сильные и, желательно, возвышенные аргументы. В феврале 1916 г. Хауз писал президенту Вильсону из Франции: «Ни один беспристрастный человек не поверит, что США разумно поступили бы, приняв участие в этой войне, если она не будет обоснована высшими человеческими побуждениями»[37]37
  Архив полковника Хауза. С. 125.


[Закрыть].

Соединенные Штаты, не связанные союзническими обязательствами ни с одним из воюющих блоков, свободные от угрозы внутреннего сепаратизма, имели достаточно большую свободу поиска путей прекращения войны и выработки приемлемых для всех ее участников условий мира. Первым демонстративным шагом в этом направлении можно считать речь Вильсона перед американской Лигой насаждения мира 27 мая 1916 г. В ней президент впервые назвал новые принципы международных отношений, в числе которых было и право всякого народа «выбирать ту верховную власть, под которой он будет жить»[38]38
  Архив полковника Хауза. С. 227.


[Закрыть]. Реакция Центральных держав, особенно Австро-Венгрии, свидетельствовала не только об их недовольстве столь широкой постановкой проблемы самоопределения наций, но и о том, что она легко может быть обращена против держав Антанты[39]39
  Там же. С. 192–193.


[Закрыть].

Определенным рубежом в процессе становления международно признанного права наций на самоопределение явилось выяснение воюющими сторонами возможных условий будущего мира в конце 1916 – начале 1917 г. Начало обмену мнениями было положено германской нотой о мире от 12 декабря 1916 г., направленной правительству США для ее дальнейшей передачи правительствам Франции, Великобритании, Японии, Румынии, России и Сербии. Ее содержание, по оценке Ллойд Джорджа, свидетельствовало, что Берлин готов на переговоры о мире только с позиций сильной державы, «уверенной в несокрушимой силе своей армии»[40]40
  Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. М., 1935. Т. III. С. 52–53.


[Закрыть]. 18 декабря нота была передана американцами союзным правительствам, а 20 декабря правительства воюющих государств получили ноту самого Вильсона, в которой он просил сформулировать приемлемые для них условия заключения мира и излагал свое видение проблемы. В американской ноте говорилось и о праве малых наций и государств на самоопределение, но из контекста следовало, что речь скорее всего шла о нациях и государствах, которые подверглись оккупации в ходе войны, т. е. о Бельгии и Сербии.

В ответе от 30 декабря союзные державы отвергли германские условия мира, заявив, что никакой мир невозможен до тех пор, пока не будет признан, в частности, «национальный принцип». Более пространно их взгляд на условия мира был сформулирован в совместном ответе Вильсону 10 января 1917 г. Из него видно, что понимала Антанта в тот момент под «национальным принципом». Среди условий мирного урегулирования были названы, в частности, следующие: реорганизация Европы, обеспеченная твердым соглашением, основанным в одинаковой мере на национальном принципе, на праве каждого народа – великого или малого – пользоваться полной безопасностью и свободой экономического развития; освобождение итальянцев, славян, румын, «чехословаков», нетурецких народов Оттоманской империи от иностранного владычества; полное изгнание Турции из Европы; проведение в жизнь царского манифеста об освобождении Польши[41]41
  Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. С. 55, 58–59.


[Закрыть].

Совершенно очевидно, что и эти условия были сформулированы в убеждении, что именно Антанта будет диктовать свою волю на мирной конференции. Они носили откровенно избирательный характер, касались только Центральных держав. Ничего не говорилось и о том, какие формы примет освобождение угнетенных народов Австро-Венгрии и Турции, смогут ли они создать независимые государства или ограничатся автономией. Если исходить из отождествления русского плана решения польского вопроса c освобождением, то речь шла только об автономии. Именно так понимали лондонские условия в Вене: территориальные уступки Румынии, Италии и Сербии и «полное преобразование двуединой монархии на началах федерализма»[42]42
  Чернин О. В дни мировой войны. Мемуары. М.; Пг., 1923. С. 189.


[Закрыть].

Последующие тайные контакты с Веной показали, что Антанта в тот момент еще не приняла окончательного решения о будущем Австро-Венгрии, хотя в ответе содержалась неприкрытая угроза ее развала. Заслуживает внимания еще одно наблюдение. В ответе наряду с обобщенным понятием «славяне» назывались и «чехословаки» (а не чехи и словаки или чехи). Термин появился в тексте ответа по настоянию французов и был им подсказан Э. Бенешем, согласовавшим его предварительно со словаками М. Штефаником и Ш. Осуским[43]43
  Masaryk T. G. Svetova revoluce. S. 148.


[Закрыть]. Появление «чехословаков» означало в определенной степени легализацию в международных документах взглядов Масарика и его соратников на будущее чешское государство как многонациональное образование[44]44
  Чернин О. Указ. соч. С. 236–237; Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. М., 1935. Т. IV. С. 172.


[Закрыть].

Определение Антантой позиции по принципиальным вопросам будущего мира позволило Вильсону сформулировать американское видение проблемы. 22 января 1917 г. он зачитал перед сенатом свое послание, лейтмотивом которого было положение: «Это должен быть мир без победы». Президент США предложил взять за основу прочного мирного урегулирования доктрину Монро: «ни одна страна не должна стремиться установить свой образ правления в другой стране или над другим народом; всякий народ должен быть свободен в определении своей собственной формы правления, собственных путей развития, беспрепятственно, безбоязненно, не подвергаясь угрозе, – малые народы наравне с великими и могущественными»[45]45
  Архив полковника Хауза. C. 316–318.


[Закрыть]. Позиция Вильсона, на первый взгляд, была созвучна праву наций на самоопределение, но главная идея послания свидетельствовала, что в тот момент он склонялся к мысли о нежелательности каких-либо территориальных изменений в Европе по сравнению с довоенным периодом. Исключение делалось им только для Польши, поскольку на предоставление ей независимости согласились, хотя и на разных условиях, Австро-Венгрия, Германия и Россия.

Только 31 января 1917 г. был получен германский ответ на ноту Вильсона, который почти полностью (исключение составило Польское королевство) игнорировал национальный принцип[46]46
  Там же. С. 328–329.


[Закрыть].

В целом, в начале 1917 г. в лексиконе правительств Антанты и США в самой общей форме появилось положение о праве народов на определение собственной судьбы, но без указания, будет ли оно предоставлено всем негосударственным европейским нациям. Конкретизировалась только готовность решить польский вопрос по петербургскому сценарию. Что касается Центральных держав, то они, осознавая таившуюся в позиции Антанты и США угрозу их территориальной целостности, ограничивались лишь приверженностью своему акту от 5 ноября 1916 г., хотя Австрия в феврале 1917 г. допускала, например, возможность передачи Боснии и Герцоговины Сербии[47]47
  Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. Т. IV. С. 173.


[Закрыть].

Но при всей нерешительности держав в постановке вопроса о самоопределении наций к 1917 г. имел место заметный прогресс в его судьбе. Это вопрос перестал быть делом передовой общественности и лидеров угнетенных народов. Правительства Антанты и США, осознавая всю его разрушительную силу для многонациональных государств (а они все, за исключением Америки, были таковыми), тем не менее не только включили его в свои тайные калькуляции, но и публично заявили о намерении его решать, а Берлин и Вена даже сделали это для поляков Царства Польского.

В то время правительства воюющих сторон еще не дозрели до понимания того, что наиболее эффективный путь решения национального вопроса – это тотальная депортация инонациональных групп населения на их историческую родину и что в ряде стран с регионами смешанного проживания титульных и нетитульных наций при применении национального принципа появится проблема национальных меньшинств. К осознанию этого нового вызова США и Антанта пришли позже, в конце 1918 г. Именно тогда и родилась идея создания системы международной защиты не только религиозных, но и национальных меньшинств.

«Музыкальная» обструкция украинских политиков в галицийском сейме как инструмент борьбы за политическое равноправие

Дмитрий Станиславович Парфирьев

В Новой и новейшей истории парламентская обструкция – сознательный срыв работы парламента частью депутатов ради достижения тех или иных целей – была впервые широко применена ирландскими представителями в британской палате общин в конце 70-х – начале 80-х годов XIX в. В Австро-Венгрии самыми активными обструкционистами были чехи. В чешском сейме и австрийском парламенте, рейхсрате, они проводили как «тихие», так и «громкие» обструкции: первый вариант предполагал затягивание заседаний многочасовыми выступлениями, второй – создание шума, парализующего работу заседаний. В 1910 г. «громкие» обструкции взяли на вооружение представители другого народа Австро-Венгрии – галицийских украинцев (русинов).

В Галиции, коронном крае Цислейтании[48]48
  Австро-Венгрия в административно-территориальном отношении делилась на Цислейтанию и Транслейтанию – земли «по эту и по ту сторону» реки Лейты. Транслейтания включала в себя земли Венгерского королевства, Цислейтания – все остальные (Австрийские земли, Земли короны Св. Вацлава, Галицию, Буковину и др.).


[Закрыть], который официально назывался Королевством Галиции и Лодомерии, в 1910 г. проживало 7,3 млн чел. Западная часть региона с центром в Кракове была польской: 88,2 % населения составляли поляки, а 7,9 % – евреи, большинство которых принадлежало к польской социокультурной и языковой среде. В Восточной Галиции с центром во Львове абсолютным большинством (62,4 %) были русины (украинцы); поляков насчитывалось 24,5 %, а евреев – 12,4 %[49]49
  Макарчук С.А. Этносоциальное развитие и национальные отношения на западно-украинских землях в период империализма. Львов, 1983. С. 48–49.


[Закрыть]. В целом же в провинции Галиция украинцы по численности почти не уступали полякам (42 % против 46,5 %). При этом их политический статус был различным: согласно краевому статуту, предполагавшему куриальную избирательную систему, сеймовое представительство восточнославянского населения в Галиции не было пропорционально его численности. Примечательно, что на выборах в венский рейхсрат к тому времени такие ограничения для украинцев были сняты. Фактически в Галиции поляки имели статус титульной нации, а восточнославянское население было неравноправным национальным меньшинством.

Местный представительный орган – сейм – с 1900 г. состоял из 161 депутата. На выборах 1908 г. русины получили в нем всего 28 мест, то есть менее 20 %; из них девять мандатов достались представителям русофильского политического движения, остальные – депутатам от партий украинской ориентации. Введение в 1907 г. на выборах в рейхсрат всеобщего избирательного права побудило украинских политиков Галиции со всей определенностью поставить вопрос о преодолении политического неравноправия основных народов края путем реформирования краевого парламента. В связи с этим они потребовали отмены национальных курий и пропорционального соотношению численности поляков и украинцев в регионе представительства в сейме.

В 1908–1910 гг. польская сторона предлагала несколько проектов реформы, но ни один из них не предусматривал отказа от системы национальных курий[50]50
  Михальський Ю. В. Польські політичні партії та українське питання в Галичині на початку XX століття (1902–1914). Львів, 2002. С. 121–122.


[Закрыть]. Осенью 1910 г. комиссия сейма по проведению реформы представила свой проект, согласно которому украинцам отводилось 22,2 % мест. На большее представительство поляки не соглашались, опасаясь, что это позволит украинцам реально влиять на краевую политику (для принятия важнейших политических решений, таких как изменение краевого статута или расширение прав автономии, были необходимы голоса ¾ депутатов). Украинская сторона тем временем настаивала на 40 % мест для своих представителей[51]51
  Михальський Ю. В. Польські політичні партії. С. 128–129.


[Закрыть].

22 сентября 1910 г. открылась очередная сессия галицийского сейма. Украинские депутаты потребовали активизировать проведение реформы и заявили, что стоят в решительной оппозиции польскому большинству. 3 октября на заседании упомянутой выше комиссии по проведению реформы лидер «русинского клуба» Кость Левицкий потребовал установить для украинцев количество мандатов, адекватное их доле в населении Галиции[52]52
  Левицький К. Історія політичної думки галицьких українців 1848–1914. Львів, 1926. С. 549–551.


[Закрыть]. На заседании 19 октября он внес предложение отложить заседания сейма до тех пор, пока комиссия по проведению избирательной реформы не подготовит отчет. Предложение имело формальный характер и не было поддержано большинством. После того как маршалок объявил результат голосования, украинские депутаты начали свою первую «музыкальную» обструкцию. В галицийском сейме акций обструкции прежде не бывало. Но на сей раз депутаты подготовились заранее: спланировали действо, заблаговременно приобрели свистки, сирены, трубы и трещотки, «одолжили» у депутата-русофила Владимира Дудыкевича громкий японский гонг. Все инструменты украинцы спрятали в львовской «Народной гостинице», где во время заседаний сейма останавливались приезжие депутаты[53]53
  Макух I. На народшй службе Детройт, 1958. С. 169.


[Закрыть]. Эффект оказался значительным. Счастливые обладатели музыкальных инструментов создали оглушительный шум; те же, у кого инструментов не было, ограничились криками, стучали деревянными пюпитрами депутатских скамей, нередко разламывая их на куски[54]54
  Obstrukcja ruska w Sejmie // Kurjer Lwowski. 1910. 20 X. N. 486. S. 1.


[Закрыть]. В роли «дирижера» выступил депутат Тимофей Старух, бывший урядник[55]55
  Jaworski W. L. Listy z sejmu. R. 1910. Kraków, 2010. S. 92–93.


[Закрыть].

Очевидцы вспоминали, что шум был слышен далеко за пределами зала заседаний[56]56
  Witos W. Moje wspomnienia. Warszawa, 1981. S. 278; Макух I. На народшй службе С. 170.


[Закрыть]. «В зале сейма была хорошая акустика, и вся эта наша ярмарочная музыка была такой сильной, что надо было затыкать уши, чтобы не лопнули барабанные перепонки», – рассказывал впоследствии участник обструкции Иван Макух[57]57
  Witos W. Moje wspomnienia. S. 278; Макух I. На народшй службе С. 170.


[Закрыть]. Польские депутаты могли общаться друг с другом только посредством мимики и жестов и, чтобы не оглохнуть, были вынуждены затыкать уши[58]58
  Obstrukcja ruska w Sejmie // Kurjer Lwowski. 1912. 12 I. N. 16. S. 2.


[Закрыть].

В первый день обструкции польское большинство во главе с маршалком сейма и наместником решили продолжить заседание, несмотря на действия украинцев, и не предпринимать «решительных и резких мер» для пресечения обструкции[59]59
  Witos W. Moje wspomnienia. S. 278.


[Закрыть]. В соответствии с регламентом, маршалок сейма Станислав Бадени имел право удалить украинских депутатов из зала заседаний, но такой его шаг мог вызвать негативную реакцию со стороны австрийских властей[60]60
  Левицький К. Украгнсью полгтики. Льв1 в. 1937. Ч. 2. С. 48–49.


[Закрыть]. Как впоследствии отмечал тогдашний наместник Галиции Михал Бобжиньский, удаление украинских депутатов было чревато выходом из сейма также русофилов, вследствие чего законодательный орган лишился бы представителей целого народа. Это возмутило бы и Вену, и международное сообщество[61]61
  Bobrzyński M. Z moich pamiętników. Wrocław; Kraków, 1957. S. 219–220.


[Закрыть].

Выступавшим с трибуны польским депутатам приходилось буквально кричать стенографистам в уши, чтобы те могли записать текст речи. «Делегированный клубом, я выступал на протяжении шести часов без перерыва – не только потому, что украинцы дули мне своими инструментами прямо в уши, окружив трибуну, но и потому, что за этой трибуной я не мог шелохнуться, так как в месте, предназначенном для одного человека, находились, кроме меня, стенографист и один из депутатов, следивший, чтобы украинцы не уничтожили нужные мне заметки», – вспоминал В. Витос[62]62
  Witos W. Moje wspomnienia. S. 278.


[Закрыть]. Когда к трибуне выходили особенно неприятные украинцам польские депутаты, шум усиливался[63]63
  Куровець І. З Галицького сойму // Іван Куровець. Лицар галицької медицини. Львів, 2014. С. 39.


[Закрыть].

Комментируя поведение своих товарищей, украинский журналист Л. Цегельский называл «музыкальную» обструкцию «похоронным маршем» сейму. «Галицийский сейм как нормальная законодательная институция перестал существовать, – заключал Цегельский. – То, что сейчас в нем происходит, как с украинской, так и с польской стороны, уже давно вышло за пределы легальности и права и является борьбой фактического соотношения сил»[64]64
  Цегельський Л. Соймова кріза в Галичинї // Літературно-науковий вісник. 1910. Річник XIII. Т. LII. Кн. XI. С. 417–418.


[Закрыть]. Происходящее в галицийском сейме освещалось в австрийской и мировой печати и вызывало интерес у политиков из других частей Австрии. По словам И. Макуха, один из чешских депутатов рейхсрата, специально приехавший во Львов, чтобы понаблюдать за украинской обструкцией, признался К. Левицкому, что она сильнее и громче, чем чешская в парламенте[65]65
  Макух І. На народній службі. С. 171.


[Закрыть]. Польские политики, в свою очередь, приводили поведение украинских депутатов в подтверждение того, что украинцы – политически незрелый народ с несформировавшейся интеллигенцией[66]66
  Булахтин М. А. Между политикой и моралью: краковские консерваторы в начале XX века. Пермь, 2006. С. 65.


[Закрыть]. Лидер «краковских консерваторов» В. Л. Яворский снисходительно называл поведение украинских коллег «великолепным полем для исследований психолога», отмечая контраст между ними и польскими депутатами, «не теряющими хладнокровия, серьезности и спокойствия»[67]67
  Jaworski W. L. Listy z sejmu. S. 92.


[Закрыть].

Первая сеймовая обструкция украинских депутатов продолжалась до закрытия осенней сессии сейма 18 ноября 1910 г., продлившись в общей сложности 45 часов и 42 минуты или девять заседаний[68]68
  Левицький К. Українські політики. С. 50.


[Закрыть]. Как впоследствии отмечала газета Kurjer Lwowski, она была самой масштабной и эффектной: в последующих «украинских концертах» участвовало меньше депутатов, и они привлекали меньшее внимание собравшихся[69]69
  Obstrukcja ruska w Sejmie // Kurjer Lwowski. 1912. 12 I. N. 16. S. 2; Sejm // Kurjer Lwowski. 1912. 4 II. N. 54. S. 1.


[Закрыть].

В следующий раз сейм собрался в январе 1912 г. Поскольку в повестке дня не оказалось вопроса об избирательной реформе, «русинский клуб» в знак протеста вновь обратился к тактике обструкции. 11 января, после того как польское большинство отклонило предложение украинского депутата Евгения Петрушевича о закрытии заседания сейма, украинцы подняли шум. Маршалок закрыл заседание.

Начались переговоры об условиях реформы. Украинцы требовали для себя 33,5 % мандатов, затем согласились на 31 % и, наконец, на 30 %. Но главные противники реформы в польском политическом лагере – национал-демократы (эндеки) и восточно-галицийские консерваторы («подоляки») эти цифры категорически отвергали: максимумом, на который они соглашались, было 26,4 % украинцев в сейме. После срыва переговоров об условиях реформы, 3 февраля 1912 г., обструкция возобновилась[70]70
  Левицький К. Історія політичної думки галицьких українців. С. 600–603; Михальський Ю. В. Польські політичні партії та українське питання в Галичині. С. 138–139.


[Закрыть]. Kurjer Lwowski отмечал, что шум был немного меньшим, чем на предыдущих заседаниях, и вызывал интерес разве что на галерке, где собирались зрители[71]71
  Sejm // Kurjer Lwowski. 1912. 4 II. N. 54. S. 1.


[Закрыть]. Следующая стадия переговоров об условиях реформы началась осенью 1912 г. Наконец к марту 1913 г. компромисс был достигнут: украинцы согласились на получение 27,2 % мест[72]72
  Михальський Ю.В. Польські політичні партії. С. 137–142.


[Закрыть].

В австрийском парламенте, как и в земельном сейме, галицийские украинцы нередко также устраивали обструкции: свистели, кричали, стучали по столам, пели патриотические песни «Ще не вмерла Украина» и «Не пора» на стихи Ивана Франко[73]73
  BinderH. Ukraińskie przedstawicielstwo w austriackiej Izbie Posłów, 1879–1918 // Ukraińskie tradycje parlamentarne, XIX–XXI wiek. Kraków, 2006. S. 145.


[Закрыть]. Во время одного из заседаний депутат-радикал Лев Бачиньский случайно задел деревянным обломком от пюпитра словенского коллегу, после чего тот потерял сознание, и в зале началась массовая драка. Этот инцидент пошатнул представление австрийской общественности об украинцах как об угнетенном народе[74]74
  Ibid. S. 146.


[Закрыть]. Но в целом, как подметил В. Витос, в парламенте украинцы действовали «с меньшей наглостью», чем в сейме[75]75
  Witos W. Moje wspomnienia. S. 298.


[Закрыть].

До самого распада Австро-Венгрии избирательная реформа считалась одним из главных достижений украинского движения в Галиции, а устраиваемая в сейме обструкция – эффективным средством на пути к ней. В агитационных брошюрах, издававшихся в канун сеймовых выборов 1913 г., украинские политики писали, что благодаря обструкции «из Вены надавили на польских панов министры, и даже сам император, чтобы польские верховоды навели уже порядок в крае, дав ему новое избирательное право»[76]76
  Цегельський Л. За що ведеся виборча борба? Льв1в, 1913. С. 6.


[Закрыть]. Добившись увеличения представительства в краевом парламенте, депутаты от партий украинской ориентации сделали важный шаг на пути к уравнению политических прав русинского и польского населения Галиции, хотя и не сумели до конца преодолеть исторически сложившееся неравноправие двух национальных общин коронной земли Галиция.