Текст книги "Георгиевские чтения. Сборник трудов по военной истории Отечества"

Фоном для экспозиции трофеев служили выставленные по всему маршруту цитаты из приказов и выступлений И. В. Сталина. Как отмечает журналист Е. Жирнов, посетители «должны были покидать выставку с верой в бесконечную мудрость вождя, ведущего советские народы по единственно верному пути. Но у многих советских людей демонстрация мощи германской военной машины вызывала осознание собственной силы и возрождение веры в себя»[271]271
  Там же.


[Закрыть].

«Холодная война» и после

После Второй мировой войны огромное количество военных трофеев было уничтожено, пущено на переплавку металла или утрачено из-за небрежного хранения, поскольку пропагандистские экспозиции военного времени зачастую не принимали в расчет долгосрочную перспективу. Уцелевшие экспонаты пополняли фонды военных музеев, а на Западе – и частные коллекции.

Однако искусство демонстрации трофеев и приобретенный в этой области опыт оказались востребованы в годы «холодной войны», но теперь уже – с целью подкрепления тезиса о злонамеренной деятельности идеологического противника. Вообще, публичная демонстрация захваченного вражеского вооружения и разведывательной аппаратуры (новация «холодной войны»!) стала эффектным элементом пропагандистских кампаний в условиях международной конфронтации. Так, останки сбитого американского самолета-шпиона U-2 демонстрировались публике все в том же ЦПКиО им. Горького в мае 1960 г. В 2006 г. ФСБ России устроила показ «шпионского камня», контейнера для связи, использовавшегося британской разведкой в Москве[272]272
  Борисов Т. Шпионский роман с камнем. Вчера в ФСБ России рассказали подробности разоблачения английских шпионов // Российская газета. 2006. 24 янв. URL: https://rg.ru/2006/01/24/shpionaj.html (дата обращения: 07.09.2020).


[Закрыть]. В 2010 г. в Сеуле журналистам всего мира демонстрировались остатки торпеды с подлодки КНДР, которая, как утверждалось, потопила южнокорейский корвет «Чхонан»[273]273
  Южная Корея показала РИА Новости торпеду, потопившую «Чхонан» // РИА Новости. 2010. 3 июня. URL: https://ria. ru/20100603/242034903.html (дата обращения: 07.09.2020).


[Закрыть]. Экспозиция в комплексе зданий штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке демонстрирует трофеи миротворческих операций – дезактивированные противопехотные мины, автоматы Калашникова – что характерно, почти исключительно российского или китайского производства[274]274
  Собственные впечатления и фото автора, 2007 г.


[Закрыть].

Выраженную пропагандистскую нагрузку несут военно-исторические музеи, созданные с привлечением трофеев вооруженных конфликтов, например, Музей Армии обороны Израиля в Латруне, Военный мемориал Кореи в Сеуле, Вьетнамский музей военной истории в Ханое или Военный музей в Белграде. Нарратив большинства современных показов мало чем отличается от практик времен мировых войн. Содержание и тональность как текстовых описаний экспонатов, так и комментариев гидов могут варьироваться. Как правило, музеи, обладающие крупными коллекциями трофеев, склонны подавать экспонаты в сдержанно-нейтральном ключе (трофеи как исторические образцы военной техники). Наряду с этим встречается оформление в уничижительном стиле («и этим они собирались нас победить?!») или нагнетающем негативные эмоции тоне («именно такие орудия обстреливали наши мирные города»). Нередко в оформлении экспозиций наблюдается «демонизация» трофеев с использованием невербальных средств (сваленные в кучу вражеские флаги и знамена, «сожженные» с применением спецэффектов и пиротехники танки и пушки и т. п.). Встречаются и примеры символической сакрализации военных трофеев. Выстроенная Саддамом Хусейном «Арка Победы» в Багдаде (1989) представляла собой гигантские кисти рук (моделью служили руки самого иракского президента), сжимающие мечи, скрещенные над автострадой. Материалом для этого памятника павшим послужили трофеи ирано-иракской войны[275]275
  Jowett G. S., O’Donnell V. Op. cit. 302.


[Закрыть].

Пропагандистские показы военных трофеев новейшего периода напрямую связаны с внешнеполитическим контекстом, степенью вовлеченности государств в вооруженные конфликты. Так, Израиль проводит выставки оружия и пропагандистских материалов, захваченных в столкновениях или изъятых у палестинских боевиков. На экспозиции в Музее истории разведки ЦАХАЛа (2004) демонстрировались кустарные ракетные установки, минометы, противотанковые фугасы и снаряжение террористов-смертников: «Гнетущий интерьер оживляет манекен палестинской леди, сражающейся за независимость: элегантный брючный костюм, эффектная белая блузка, под которой – на тонкой талии – смертоносный пояс»[276]276
  В Израиле проходит выставка шокирующих трофеев террористов // Комсомольская правда. 2004. 14 сент. URL: https://www.alt.kp.ru/ online/news/17425/ (дата обращения: 09.09.2020).


[Закрыть]. По словам организаторов, экспозиция «с документальной точностью вскрывает природу терроризма на всех уровнях – от воспитания в детсадах и школах до психологической подготовки «шахидов» и вручения членам их семей чеков на крупную сумму»[277]277
  Там же.


[Закрыть]. Особое внимание уделено не столько предметам вооружения, сколько агитационным материалам ХАМАС, направленным на воспитание палестинской молодежи в духе ненависти к Израилю: «Если рассматривать каждый из экспонатов отдельно, ужасаешься, но не более <…> Собранные вместе, предметы повседневного обихода, литература и произведения искусства, имеющиеся в каждом университете, каждой школе, детском садике, жилом доме, ввергают в шок»[278]278
  Там же.


[Закрыть].

В сентябре 2008 г., спустя месяц после «принуждения к миру» Грузии, вторгшейся в Южную Осетию, выставка трофеев «пятидневной войны» была открыта в Центральном музее Вооруженных Сил России в Москве. При показе особо отмечалось, что оружие, «брошенное позорно бежавшими из Цхинвала грузинскими вояками», в основном натовского происхождения: «На обозрение выставлены пулеметы болгарского и израильского производства, американский карабин М4, 40-мм шестиствольный гранатомет и другое оружие, которым снабдили агрессора США, Турция, Великобритания, Чехия, а также Украина»[279]279
  Полетаев В. Трофеи – в Москве // Российская газета. Столичный выпуск 2008. 10 сент. URL: https://rg.ru/2008/09/10/trofei.html (дата обращения: 09.09.2020).


[Закрыть]. «С помощью этих предметов мы попыталась рассказать об агрессивной политике грузинского руководства, о натовских специалистах, готовивших эту войну, а также о жертвах агрессии и беспримерном мужестве российских солдат и офицеров», – заявил начальник музея Александр Никонов[280]280
  Россия выставила в музее трофеи, добытые во время военных действий с Грузией // Кавказский узел. 2008. 9 сент. URL: https://www. kavkaz-uzel.eu/articles/143433/ (дата обращения: 09.09.2020).


[Закрыть].

Военные трофеи сирийского конфликта Минобороны России демонстрировало в 2019 г. в формате передвижной железнодорожной экспозиции. По впечатлениям зрителей, она представляла собой «десяток железнодорожных платформ, на которых красуется разнообразная техника. Еще несколько вагонов – это мини-музеи с оружием, оборудованием и прочими не такими габаритными артефактами. Снаружи все это оформлено граффити, посвященными российским военным в Сирии, и в целом здорово напоминает агитпоезда времен раннего СССР»[281]281
  Норин Е. Выставка трофеев «Сирийский перелом»: на что посмотреть? // Warhead. 2019. 17 апр. URL: https://warhead. su/2019/04/17/vystavka-trofeev-siriyskiy-perelom-na-chto-posmotret (дата обращения: 09.09.2020).


[Закрыть]. В основе экспозиции – экзотично выглядящее «оружие бедных», а именно кустарные конверсии гражданской автотехники в боевую, что представляет явление обычное для асимметричных локальных конфликтов. Столь же разнообразен и представленный арсенал захваченного стрелкового оружия, включающий образцы времен Первой и Второй мировых войн. Есть и «кочующие» трофеи: бронеавтомобиль контингента ООН, британский минный трал, американская патрульная машина – сначала захваченные исламистами, а затем отбитые российскими и сирийскими правительственными войсками. Традиционно представлен раздел флагов и знамен, а также церемониального холодного оружия: «Палаческий инструментарий богато украшен надписями, которые – как изящно выразился экскурсовод – “возвеличивают Аллаха и его последователей, совершающих противоправные действия”»[282]282
  Норин Е. Там же.


[Закрыть]. Учитывая, что основную аудиторию «Сирийского перелома» составляли учащиеся кадетских классов, суворовцы, курсанты военных вузов и военнослужащие, пропагандистская направленность выставки становится очевидной. При этом вряд ли кто из зрителей задумывался о том, что подобный формат показа военных трофеев был впервые опробован 100 лет назад.

Говоря о воспроизведении столь же давних практик театрализации показа трофеев, можно упомянуть инсталляцию «Поле Победы» у Главного храма Вооруженных сил в подмосковной Кубинке времен Второй мировой. По иронии ряд экспонатов, призванных изображать разбитую немецкую технику времен Второй мировой, попал в Россию в качестве трофеев из Сирии[283]283
  «Облить краской и сжечь» / / Живой Журнал. Юрий Пашолок. 2020. 30 июля. URL: https://yuripasholok.livejournal.com/12917631.html (дата обращения: 11.09.2020).


[Закрыть].

Заключение. Почему люди делают это?

Таким образом, продолжение в XXI в. традиции публичного экспонирования военных трофеев в целях патриотического воспитания (пропаганды), демонстрации военного и морального превосходства над противником, сплочения и мобилизации населения доказывает поразительную живучесть неких глубинных «культурных кодов», связанных с самим восприятием трофея Человеком воюющим.

Добытый в бою трофей как никакой другой вещественный объект служит метафорой силы, символизирует собой отношения господства и подчинения. Военный трофей материален – зрим и осязаем. Он побуждает в зрителях фантазии и воспоминания, а также может вызывать восхищение. Он одновременно выражает собой победу, обладание, контроль и доминирование[284]284
  Jordanova L. Objects of Knowledge // The new museology / ed. by P. Vergo. London, 1989. P. 24–39, P. 32. Cit. by: Tythacott L. Op. cit. P. 470.


[Закрыть].

Доминирование – пожалуй, ключевое слово в попытках проследить психологические корни явления. Захваченное оружие врага, т. н. военные сувениры, и сейчас является привычной частью воинского быта на передовой в любой, даже самой дисциплинированной армии мира. Наряду с этим локальные конфликты второй половины ХХ – начала XXI вв. дают многочисленные свидетельства гораздо более жестоких и архаичных практик демонстрации трофеев. Скальпы, черепа, отрезанные уши и носы жертв достаточно часто фигурируют в репортажах и воспоминаниях о войнах во Вьетнаме, Боснии, Чечне или Конго. Это заставляет обратиться к исследованиям первобытных культур, у которых были в ходу подобные обычаи, и к природе человека вообще.

Российский биолог В. Р. Дольник в своем эссе Homo militaris приводит размышления Зигмунда Фрейда о природе войн. По мнению австрийского психолога, в основе войны лежат древние инстинкты агрессии и разрушения, а все формы ее подачи – расовые, национальные, экономические, идеологические, религиозные – всего лишь разные формы рекламной упаковки, камуфляж. «В мирной обстановке человек вынужден подавлять в себе эти инстинкты, а их проявление наказуемо. Война позволяет реализовать их открыто, более того, она такое поведение не только прощает, но и героизирует»[285]285
  Дольник В. Р. Homo militaris // Этология. URL: http://ethology. ru/library/?id=36 (дата обращения: 11.09.2020).


[Закрыть]. Как высшим приматам, отмечает В. Р. Дольник, Homo sapiens свойственны инстинкты защиты семьи, родовой территории, мести за родственников и близких[286]286
  Там же.


[Закрыть]. Однако демонстрация доминирования через выставление на обозрение частей тела врага – животных или людей – характерна исключительно для человека. Так, несмотря на протесты защитников животных, общепринятой практикой является демонстрация охотничьих трофеев, будь то чучела или памятные фото с убитой или пойманной жертвой. Точно так же никого не удивляют украшения из клыков, когтей или обрядовая одежда из шкур животных в облике воинов и охотников древности или современных примитивных племен. Экспонирование же частей человеческого тела воином-победителем со временем начинает восприниматься как патология – но не везде и не всегда. Воспроизводство таких жутких практик особенно свойственно для ожесточенных «конфликтов идентичностей», в которых военные противники принадлежат к разным расам, конфессиям и цивилизационным укладам, что помогает пропаганде дегуманизировать образ врага. Так вели себя европейцы в войнах против индейских племен в Америке, американцы против японцев на Тихом океане, хорваты против сербов в югославских войнах и т. д. В этой связи оружие и иная собственность противника представляются допустимым в «цивилизованном» обществе (со времен Греции и Рима) вещественным заменителем, суррогатом человеческих трофеев.

Сакрализация трофеев, наделение объекта некими символическими качествами уже в силу его происхождения, принадлежности поверженному врагу – также явление очень устойчивое во времени. Вспомним предложение министра обороны РФ (2018) переплавить трофейное немецкое вооружение для изготовления стальных ступеней нового Главного храма Вооруженных сил[287]287
  Конашенков И. В. Минобороны выбрали трофеи для переплавки в ступени храма // Известия. 2018. 28 дек. URL: https:// iz.ru/829079/2018-12-28/v-minoborony-vybrali-trofei-dlia-pereplavki-v-stupeni-khrama (дата обращения: 11.09.2020).


[Закрыть]. Примечательно, что данная инициатива была раскритикована многими представителями российского музейного сообщества и любителями военной истории, что отражает глубокие различия в подходах к экспонированию трофеев в нашей стране.

Как уже отмечалось, психологический эффект от демонстрации военных трофеев очень силен, именно по этой причине осязаемые объекты остаются востребованы в сфере пропаганды, несмотря на глобальную цифровизацию. С точки зрения теории пропаганды выставки трофеев обладают выраженным комплексом «усиливающих эффектов»[288]288
  Jowett G. S., O’Donnell V. Op. cit. P. 279–285.


[Закрыть]. Здесь присутствует апелляция к достоверности источников (ведь объект захвачен на поле боя!), прямой контакт пропагандиста и аудитории (гид и зрители), правильно подобранный язык подачи информации, а иногда – сопровождающий музыкальный ряд, освещение и даже запахи. Все это в совокупности направлено на формирование у зрителя определенного набора эмоций и мысленных ассоциаций. При этом недавние исследования показывают, что в «облаке слов», отражающих ассоциации посетителей военных музеев, доминируют понятия, связанные со смертью, насилием, убийством и разрушением. На втором по частоте упоминаний месте – история техники и военного дела и лишь на третьем – собственно история[289]289
  Scott J. Op. cit. P. 497–500.


[Закрыть].

Так или иначе, трофеи будут существовать, пока ведутся войны. Точно так же военные и пропагандисты будут демонстрировать захваченное у противника вооружение и воинские регалии, воспитывая поколения новых воинов и чествуя павших.

Военная игра в России: появление, становление и развитие (1824–1914 гг.)

Олег Евгеньевич Алпеев

канд. ист. наук, старший научный сотрудник Научно-исследовательского института (военной истории) Военной академии Генерального штаба Вооруженных Сил

Российской Федерации

Аннотация. Статья посвящена истории военной игры в России в XIX – начале XX в. с момента ее заимствования в Пруссии в 1824 г. и до начала Первой мировой войны. Рассматривается развитие нормативно-методической базы, регламентировавшей организацию и проведение занятий, раскрывается роль военных игр в оперативной подготовке командного состава и штабных работников русской армии, а также анализируется их применение в работах по стратегическому планированию.

Ключевые слова: русская армия, оперативная подготовка, военная игра, Генеральный штаб, Г. фон Рейсвиц, А. П. Скугаревский, Ф. Ф. Палицын, стратегическое планирование.

В Вооруженных Силах Российской Федерации военная игра рассматривается как одна из основных форм подготовки органов управления в виде командно-штабных учений (КШУ) и командно-штабных военных игр (КШВИ), носящих стратегический, оперативно-стратегический или оперативный характер. В современном Военном энциклопедическом словаре она определяется как «форма оперативной подготовки, применяемая в целях проверки и совершенствования навыков офицеров в подготовке операций и управлении войсками (силами) в ходе боевых действий, а также исследования новых вопросов военного искусства, организационной структуры войск (сил) и способов их применения»[290]290
  Военный энциклопедический словарь / Пред. гл. ред. комиссии А. Э. Сердюков. М., 2007. С. 336.


[Закрыть]. Вместе с тем история организации и проведения военных игр в русской, советской и современной российской армиях насчитывает уже почти 200 лет и относится еще к царствованию императора Александра I[291]291
  При написании статьи использовались материалы из предыдущей публикации. См.: Алпеев О. Е. История появления и развития военной игры в русской армии (1824–1905 гг.) // Военно-исторический журнал. 2014. № 6. С. 28–32; Его же. Введение военной игры в качестве обязательной формы подготовки генералов и офицеров в русской армии накануне Первой мировой войны (1906–1914 гг.) // Военно-исторический журнал. 2014. № 7. С. 40–44.


[Закрыть].

Упражнения, которые можно считать прообразами военных игр, были известны еще в глубокой древности. Есть свидетельства, что в Древнем Египте существовала игра, схожая с современными шашками. В Древней Греции пользовалась популярностью игра «Петтейя» (ПеттеЧа), также походившая на шашки. Считалось, что ее изобретателем являлся мифический герой Троянской войны Паламед. Среди римских легионеров получила широкое распространение игра шашечного типа «латрункули» – Ludus Latrunculorum, дословно – «игра солдатиков / наемников». В V–VI вв. в Индии были изобретены шахматы. Через арабов они проникли в Европу и к XI в. получили здесь повсеместное распространение.

Первой известной системой военной игры, изобретенной в Новом времени, стала «Королевская игра» (Königsspiel) Х. Вейкмана, представлявшая собой усложненные шахматы. В XVIII в. появились правила Ф. Гогенбергера, Х. Л. Гельвига, Г. Вентурини, но их применение в войсках являлось ограниченным, т. к. военная игра считалась всего лишь средством проведения досуга. Появление военной игры как формы подготовки командного состава и штабных работников тесно связано с революцией в военном деле, произошедшей в конце

XVIII – начале XIX в. Феномен ошеломляющих побед армий революционной Франции в 1792–1799 гг. и наполеоновских войск в 1800–1815 гг. требовал объяснения, что привело к бурному развитию на рубеже столетий военной науки. Первыми, кто попытался интерпретировать успехи французских вооруженных сил на подлинно научной основе, были прусский мыслитель барон Г. Д. Бюлов и швейцарец А. А. Жомини[292]292
  См. подробнее: PalmerR. R. Frederick the Great, Guibert, Bülow: From Dynastic to National War // Makers of Modern Strategy: from Machiavelli to the Nuclear Age / ed. by P. Paret. Oxford, 1990. P. 91–119; Shy J. Jomini // Makers of Modern Strategy. P. 143–185.


[Закрыть]. Прямым следствием возникновения современной военной науки являлось изобретение военной игры, положившее начало введению научных методов в тактическую и оперативную подготовку.

Становление и развитие военной игры в первой половине XIX в. происходило под непосредственным влиянием позитивистской философии, ярчайшим представителем которой считается Жомини. Позитивизм выступал в качестве прямого наследника рационалистической философии Европейского Просвещения, из-за чего в начале XIX в. военная игра рассматривалась как всеобъемлющее средство постижения военного искусства и обучения офицеров. Ключевой идеей Просвещения являлось представление о человеке как о продукте полученного им воспитания и образования. Пионеры военной игры рассматривали ее как своего рода stilum, при помощи которого на чистый лист (tabula rasa) опыта участвующего в занятиях офицера наносились необходимые познания в области полководческого искусства. Кроме того, так как в Просвещении и позитивизме основным методом научного познания окружающего мира была математика, первые правила военной игры основывались на математических вычислениях, при помощи которых определялись результаты атак и потери в живой силе.

Современная военная игра возникла в Пруссии, пережившей в 1806 г. сильнейшее национальное унижение, и это не случайно. Военное руководство Прусского королевства извлекло уроки из Йена-Ауэрштедтской катастрофы, проведя масштабную модернизацию вооруженных сил. Создание Генерального штаба, ставшее важнейшей реформой в прусской армии, преследовало целью готовиться к будущей войне на строго научных основаниях[293]293
  О создании Генерального штаба в Пруссии см. подробнее: Герлиц В. Германский Генеральный штаб. История и структура. 1657–1945. М., 2005. С. 19–73; Addington L. H. The Patterns of War since the Eighteen Century. Bloomington, 1984. P. 34, 45–49; Мак-Нил У. В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-ХХ веках. М., 2008. С. 247–252.


[Закрыть]. Изобретение и внедрение в широкую практику военных игр отвечало стремлению реформаторов проводить подготовку к войне при помощи научных методов.

В 1816 г. лейтенант 2-й артиллерийской бригады, расквартированной в Штеттине, Георг Генрих Рудольф Иоганн барон фон Рейсвиц, используя разработки отца, изобрел правила, ставшие первой современной системой военной игры. В 1819 г. он представил их членам королевского дома. Военная игра получила одобрение короля Фридриха Вильгельма III, а начальник Большого Генерального штаба барон Ф. фон Мюффлинг рекомендовал ввести ее в войсках. В 1824 г. правила Рейсвица были изданы[294]294
  Reisswitz [G.] B[aron] von. Anleitung zur Darstellung militairischer Manöver mit dem Apparat des Kriegs-Spieles. Berlin, 1824.


[Закрыть].

Военная игра Рейсвица носила тактический характер и позволяла разыгрывать столкновения вплоть до корпусного уровня. Занятия велись на ситуационных планах местности масштаба 1:8000. Интервалы между ходами равнялись двум минутам. Минимальное число участников игры равнялось трем, один из них являлся «доверенным» – руководителем и посредником в одном лице. В качестве основной тактической единицы выступала фишка, изображавшая полубатальон пехоты численностью в 450 человек. Правила Рейсвица подробно регулировали розыгрыш боевых столкновений в ходе игры, результаты которых определялись при помощи специальных костей. Потери войск отмечались на специальной таблице.

В 1876 г. крупный германский военный теоретик Ю. фон Верди дю Вернуа издал работу «Введение в военную игру», в которой обосновал необходимость внедрения сокращенной военной игры без использования сложных правил, костей и таблиц[295]295
  Verdy du Vernois J. von. Beitrag zum Kriegsspiel. Berlin, 1876. Этот труд являлся дальнейшим развитием его известной работы «Упражнения в искусстве вести войска», посвященной решению тактических задач. См.: Верди дю Вернуа [Ю.] Упражнения в искусстве вести войска: пер. с нем. СПб., 1874–1893. Ч. 1–3.


[Закрыть]. Труд Верди дю Вернуа открыл путь к широкому распространению военной игры в германской армии и позволил использовать ее не только как средство развития профессиональных качеств у офицеров, но и применять в качестве инструмента проверки военных планов. В конце XIX – начале XX в. с этой целью игры активно использовали начальники германского Генштаба А. фон Вальдерзее, А. фон Шлиффен и Х. фон Мольтке-младший.

Знакомство с военной игрой в России произошло сразу же после введения ее в прусской армии. В 1824 г. Рейсвиц был командирован в Россию, где он и начальник Главного штаба Его Императорского Величества генерал-адъютант И. И. Дибич организовали несколько игр. Среди участников находился великий князь Николай Павлович – будущий император Николай I. После восшествия на престол он стал регулярно организовывать военные игры с офицерами, служившими в Петербурге[296]296
  Кузминский А. [П.] Руководство к военной игре (с раскрашенными чертежами). СПб., 1847. С. III.


[Закрыть]. Первым пособием, использовавшимся при их проведении, стало руководство Рейсвица, переведенное военным инженером полковником В. Л. Шарнгорстом[297]297
  [Рейсвиц Г.] Описание военной игры, изобретенной прусской гвардейской артиллерии порутчиком Рейсвицом / пер. с нем. [В. Л.] Шарнгорст. СПб., 1831.


[Закрыть]. В 1847 г. появилось новое руководство по военной игре, составленное капитаном гвардейского Генерального штаба А. П. Кузминским[298]298
  Кузминский А. [П.] Указ. соч.


[Закрыть]. Руководство Кузминского представляло собой лишь незначительную переработку правил Рейсвица.

Следующий этап в развитии военной игры в России начался после окончания Крымской войны 1853–1856 гг. «Крымская катастрофа» положила начало широкомасштабным реформам в русской армии, имевшим целью улучшение организации сухопутных вооруженных сил и перевооружение войск современным оружием[299]299
  О военных реформах 60-70-х гг. XIX в. см. подробнее: Зайончковский П. А. Военные реформы 1860–1870 годов в России. М., 1952; Бескровный Л. Г. Русская армия и флот в XIX веке: военно-экономический потенциал России. М., 1973. С. 6–213; Керсновский А. А. История русской армии. Т. 2. М., 1993. С. 179–176; Захарова Л. Г. Д. А. Милютин: военный министр и реформатор // Россия: международное положение и военный потенциал в середине XIX – начале ХХ века: очерки / Отв. ред. И. С. Рыбаченок. М., 2003. С. 7–68; Menning B. W. Bayonets before bullets: the Imperial Russian Army, 1861–1914. Bloomington; Indianapolis, 2000. P. 6–50.


[Закрыть]. Создание массовой армии нового типа, комплектующейся на основе всесословной личной воинской повинности, вынудило военное руководство империи искать способы повышения профессионального уровня командиров и штабных работников. Необходимость распространения в войсках военно-научных знаний привела к окончательному формированию русской военной науки как самостоятельной отрасли знаний. Основное влияние на ее развитие в пореформенной России оказывал перешедший на русскую службу А. А. Жомини, основатель Императорской Военной академии (с 1855 г. – Николаевская Академия Генерального штаба (НАГШ), с 1909 г. – Императорская Николаевская военная академия). Благодаря его влиянию военная наука приобрела позитивистский характер, что отразилось на дальнейшем развитии теории и практики военной игры[300]300
  См.: Мещеряков Г. П. Русская военная мысль в XIX в. М., 1973. С. 161–295; Русская военная мысль: конец XIX – начало ХХ в. / Под. ред. П. А. Жилина. М., 1982. С. 81–111; Pintner W. Russian Military Thought: the Western Model and the Shadow of Suvorov / / Makers of Modern Strategy. P. 355–375.


[Закрыть]. Наиболее яркими представителями позитивистской военной науки в России конца XIX – начала XX в. являлись М. И. Драгомиров, Г. А. Леер и Н. П. Михневич.

Главным итогом реформы военной игры в 60-70-х гг. XIX в. стало устранение пережитков просветительского взгляда на нее как на универсальное средство обучения полководческому искусству. Однако попытка поставить ее ведение на подлинно научную основу привела русских теоретиков к признанию невозможности доведения хода занятий до боя главных сил сторон. Русская школа военной игры отвергла основанные на жребии правила определения потерь и результатов столкновений как ненаучные и недостаточно объективные, но предложить новые принципы розыгрыша боя она не смогла. Причину этого следует искать в господстве позитивистских воззрений на природу войны. Конкретно-научные методы философии позитивизма, во многом позаимствованные из естествознания, не позволяли моделировать внутреннюю механику сражения. Например, учитывать в ходе занятий моральное состояние войск, уровень их боевой подготовки и другие факторы при помощи средств, имевшихся в составе познавательного инструментария русской военной теории второй половины XIX в., не представлялось возможным. Бой выглядел категорией почти что мистического порядка, поэтому создатели русских правил военной игры были вынуждены исключить розыгрыш столкновений из процесса ведения занятий. Необходимо отметить, что германские теоретики, также осознавшие в 60-70-е гг. XIX в. необходимость реформирования и упрощения военной игры, пошли по иному пути и не стали отказываться от моделирования боя – в этом заключалось парадигмальное отличие русской школы военной игры от немецкой. Модернизация военной игры в Германии основывалась на идеалистической философии войны К. Клаузевица, а не на позитивистской теории А. А. Жомини и его последователей, как в России. Базовым ее методом являлся направленный на разрешение противоречий диалектический метод, одним из средств которого можно считать бой. В творчестве К. Клаузевица, рассматривавшего природу вооруженной борьбы как комплекс взаимосвязанных проблем военно-политического характера, его изучение играло главенствующую роль. Великий мыслитель писал в незаконченном труде «О войне»: «Бой есть подлинная военная деятельность, и все остальное – лишь ее проводники»[301]301
  Клаузевиц [К.] О войне: [пер. с нем.] М.; СПб., 2007. С. 217.


[Закрыть]. Исключение из военной игры боевых столкновений – важнейшей составляющей, квинтэссенции любых военных действий – в клаузевицеанской философии считалось недопустимым. Стоит также отметить, что в игровой практике, сложившейся в германской армии, занятия непременно доводились до полного разгрома одного из противников.

В 60-70-х гг. XIX в. на страницах периодической печати, представленной центральными печатными органами Военного министерства – журналом «Военной сборник» и газетой «Русский инвалид», происходит оживленная дискуссия по вопросу дальнейшего развития военной игры. В результате возникшей полемики были выработаны новые принципы организации и ведения военных игр, просуществовавшие вплоть до Первой мировой войны. Начало дискуссии по проблемам совершенствования и распространения в войсках военной игры положила публикация руководства командира Азовского пехотного полка полковника Х. И. Колодеева, которое представляло собой незначительную переработку правил А. П. Кузминского[302]302
  К сожалению, в российских библиотеках не сохранилось ни одного экземпляра труда Колодеева.


[Закрыть]. Пособие Колодеева получило негативные отзывы на страницах военной периодической печати. В июльском номере «Военного сборника» за 1862 г. адъюнкт-профессор военной истории НАГШ капитан А. Е. Станкевич опубликовал статью «Военная игра»[303]303
  Станкевич А. Военная игра / / Военный сборник. 1862. № 7. Отд. II. С. 91–116.


[Закрыть]. В ней он не только детально разобрал все достоинства и недостатки руководства, но и подверг критике основные положения школы военной игры Рейсвица. По его мнению, Рейсвиц и его последователи, включая А. П. Кузминского и Х. И. Колодеева, преувеличивали образовательный потенциал военной игры. А. Е. Станкевич отмечал, что составители первых руководств «захотели создать что-то особенное, если не науку, то искусство, изучивши которое сейчас же можно получить право на фельдмаршальский жезл»[304]304
  Там же. С. 96.


[Закрыть]. Он считал, что военная игра могла выступать только в качестве пособия для закрепления теоретических познаний в области стратегии и тактики[305]305
  Там же. С. 94.


[Закрыть]. Станкевич видел главный недостаток военной игры школы Рейсвица в применении для розыгрыша столкновений искусственных правил. Он приходил к заключению, что средствами военной игры разыгрывать бой не представлялось возможным, т. к. его результат зависел от многочисленных факторов. Чтобы военная игра стала действенным упражнением в прикладной тактике и стратегии, приходит к заключению автор, из нее следует полностью исключить розыгрыш боевых столкновений: «Пределом игры должен быть бой. Это ее геркулесовы столбы, non plus ultra, далее которых нельзя идти»[306]306
  Там же. С. 104


[Закрыть].

Еще дальше в критике существовавшей теории и практики военной игры пошел другой преподаватель НАГШ, адъюнкт-профессор капитан М. И. Драгомиров, будущий герой русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и крупный военный мыслитель. В первом и втором номерах «Оружейного сборника» за 1862 г. вышли две его статьи с подробным анализом пособия Колодеева[307]307
  Драгомиров М. [И.] Воспитание войск. Статья вторая. О средствах, способствующих развитию тактических познаний в войсках // Оружейный сборник. 1862. № 1. Отд. II. С. 1–20. Его же. Воспитание войск. Замечания на руководство к военной игре г[осподина] Колодеева (статья третья) // Оружейный сборник. 1862. № 4. Отд. II. С. 37–48.


[Закрыть]. В них он выступил против обязательного введения военной игры в армии. М. И. Драгомиров пришел к заключению, что эти занятия не могут отразить действительный характер военных действий и, следовательно, никакой пользы в боевой подготовке принести не могут. Особое возмущение вызвало игнорирование в правилах военных игр морально-волевых качеств сражающихся[308]308
  Драгомиров М. И. Воспитание войск. Замечания на руководство к военной игре г[осподина] Колодеева (статья третья). С. 47–48.


[Закрыть].

Результатом возникшей дискуссии стало появление в начале 70-х гг. XIX в. новой системы игры, разработанной П. П. Казанским и А. П. Скугаревским. В 1871 г. военная игра была введена в качестве практических занятий по тактике в НАГШ. Поскольку руководство Кузминского к этому времени безнадежно устарело, возникла необходимость разработки правил, отвечавших требованиям времени. С этой целью в 1873 г. полковник Казанский, штаб-офицер, заведующий обучением офицеров в НАГШ[309]309
  Официальное наименование должности.


[Закрыть], составил и издал новое руководство[310]310
  Казанский П. П. Руководство к военной игре. СПб., 1873.


[Закрыть]. Главным нововведением стал отказ от розыгрыша боя. Автор рекомендовал принимать в расчет результаты наиболее важных столкновений «как данные, необходимые для интереса и правильного развития самой игры», но не разыгрывать их[311]311
  Там же. С. 6.


[Закрыть]. Задача определять их итоги возлагалась на посредников.

Идеи Казанского получили дальнейшее развитие в пособии старшего адъютанта штаба 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии капитана А. П. Скугаревского, созданного на основе опыта проведения игр в Николаевском инженерном и во 2-м Константиновском военном училищах[312]312
  Скугаревский А. П. Военная игра: сборник задач для тактических упражнений / При участии К.Н. Дуропа и А. Н. Энгельгардта. СПб., 1874. Ч. 1–3.


[Закрыть]. Оно вышло из печати в январе 1874 г. Пособие состояло из трех частей: первая часть предназначалась для руководителя занятий. Она содержала общее описание 35 задач, правила ведения, краткий библиографический обзор литературы. Во второй и третьей частях помещались задания для обеих сторон. Карты и чертежи для военной игры были изданы отдельно в качестве приложения.

Как и П. П. Казанский, А. П. Скугаревский являлся решительным противником розыгрыша боя. Однако он был вынужден уделить достаточное внимание этому компоненту. Автор настаивал на том, чтобы занятия заканчивались перед столкновением главных сил, но до этого момента могли происходить бои между разъездами и передовыми отрядами. Он рекомендовал возложить определение результатов боя на посредников[313]313
  Скугаревский А. П. Указ. соч. Ч. 1. С. 22.


[Закрыть]. Более сложной представлялась задача осуществлять розыгрыш столкновений крупных передовых отрядов, состоявших из всех родов войск. Рекомендации для этого случая сводились к тому, чтобы по возможности избегать возникновения таких ситуаций, «так как злоупотребление ими ведет к утрировке военною игрою, к вредному направлению такого полезного занятия»[314]314
  Там же. С. 23.


[Закрыть]. В руководстве Скугаревского окончательно оформился основополагающий принцип русской игровой школы – ограничение розыгрыша действий передвижениями войск, предшествующими столкновению главных сил.

Упрощение правил военной игры позволило проводить занятия не только тактического, но и оперативного, оперативно-стратегического и стратегического масштабов, что открыло путь к их использованию для тестирования планов войны. Пионером в организации крупномасштабных занятий выступил штаб наиболее передового военного округа Российской империи – Варшавского. Начиная с марта 1898 г. при штабе округа начали организовывать стратегические игры (по современной терминологии – оперативные), в ходе которых разыгрывались действия двух противоборствующих армий, состоявших из нескольких корпусов, отдельных пехотных и кавалерийских дивизий и действовавших на определенном операционном направлении. Тогда же становится правилом проводить занятия на основании действительных планов развертывания с целью их проверки. В 1902 г. руководство округа посчитало необходимым привлечь к стратегической игре не только офицеров Генерального штаба, как раньше, но и старших войсковых начальников. В ходе игры 1902 г. при штабе Варшавского военного округа разыгрывалась операция русской 2-й армии, сформированной из войск округа и обороняющейся на реке Нарев против наступающей из Восточной Пруссии германской армии[315]315
  Отчет об этой игре см.: Российский государственный военно-исторический архив (далее – РГВИА). Ф. 1859. Оп. 1. Д. 1095. Л. 19–26 об.


[Закрыть]. Состав и районы сосредоточения войск соответствовали текущему «мобилизационному расписанию № 17». Инициатива штаба Варшавского округа привлекать к занятиям старших войсковых начальников получила поддержку прочих округов и была утверждена Николаем II 19 февраля 1903 г. [316]316
  Приказ по военному ведомству № 89 от 6 марта 1903 г.


[Закрыть] Тактические игры учебного характера с участием младших офицеров Генерального штаба стали проводиться при войсковых и крепостных штабах Варшавского округа.