Текст книги "Александр Александрович Богданов"

Во всяком случае, после того, как в конце 1922 года Ленина настиг тяжелый приступ болезни и он фактически уже не вернулся к работе, началась кампания борьбы с «богдановщиной». 4 января 1923 года «Правда» напечатала фельетон Якова Яковлева[6]6
  Яковлев Яков Аркадьевич (настоящая фамилия Эпштейн; 1896–1938), член РСДРП с 1913 года. В 1922–1924 годах в агитпропотделе ЦК РКП(б), в 1924–1930 годах член ЦК. В 1929–1930 годах нарком земледелия СССР. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. – Примеч. ред.


[Закрыть] «Меньшевизм в пролеткультовской одежде». В том же году, был издан сборник «Против А. Богданова», в который вошли статьи Ленина и Плеханова.

Писали тогда об «отрыжках богдановщины», «оппортунистической реакции на революцию», «ревизии марксизма», да и много еще о чем. «Флагманом» кампании против Богданова стал философский и общественно-экономический журнал «Под знаменем марксизма», начавший выходить в Москве в начале 1922 года. «Я подвергался не десяткам, а, полагаю, сотням нападений со стороны влиятельных лиц, а то и влиятельных кругов, – писал Богданов, – в официальных документах, публичных выступлениях, в газетных, журнальных статьях, целых книгах. Я как-то сказал, что журнал “Под знаменем марксизма” издается наполовину против меня, бывший при этом Ш. М. Дволайцкий[7]7
  Дволайцкий Шолом Моисеевич (1893–1937), член РСДРП [ «интернационалист» в 1917–1919 годах, член РКП(б) с 1919 года]. С 1921 года член Президиума Социалистической академии, с 1922 года член редколлегии журнала «Под знаменем марксизма». Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. – Примеч. ред.


[Закрыть], сам один из ближайших сотрудников этого журнала, поправил меня: “Не наполовину, а вполне”. Мои попытки отвечать не печатались; да и немыслимо было бы на все ответить».

Однажды он даже написал пародию на статью с критикой, направленной против него, в журнале «Под знаменем марксизма», которую он назвал «Под могильной плитой Маркса», но, впрочем, никуда так и не отослал.

В общем, вокруг Богданова сгущались тучи. Пока, правда, на «теоретических» фронтах. Но к осени 1923 года обстановка в РКП(б) накалилась. Ленин тяжело болел. В партии разворачивалась борьба за власть между его «наследниками» – Сталиным, Зиновьевым и Каменевым, с одной стороны, и Троцким – с другой. А в такой обстановке люди, «вооруженные» революционными, но не совпадающими с «генеральной линией» идеями, могли стать опасны вдвойне. Особенно если эти идеи вдруг станут платформой какой-нибудь организации. Кто знает, как все это скажется на дальнейшем раскладе сил в партии и стране?

«Причин ареста я не знал»

Чекисты пришли за Богдановым в ночь на 8 сентября 1923 года. Ему предъявили выписанные в ГПУ ордера на арест и обыск. Обыск в его квартире проводился очень тщательно и занял несколько часов. Затем его увезли на Лубянку и поместили в камеру 49 Внутренней тюрьмы ГПУ. Первые пять дней его держали без прогулок, книг, письменных принадлежностей и даже без допросов. Только 12 сентября Богданов заполнил анкету арестованного, и тогда ему несколько улучшили условия содержания.

«Причин ареста я не знал», – указывал Богданов в своих дневниковых записях в тюрьме. Сначала он думал, что его «взяли» в связи с созданием «кружка “физиологического коллективизма”». Но оказалось, что дело гораздо серьезнее.

Богданова обвинили в связях с группой «Рабочая правда» – одним из оппозиционных течений в РКП(б). Она возникала весной (по другим данным – осенью) 1921 года и выступала за создание новой «революционной рабочей партии», считая, что руководство РКП(б) перерождается, нэп только обострил в СССР классовые противоречия и ведет к реставрации буржуазных порядков и что никакого социализма в СССР нет. Входили в группу в основном молодые (самой старшей было 28 лет) люди – студенты, научные работники, рабфаковцы, рабочие.

Группа нелегально подготовила несколько брошюр и листовок. Некоторые из этих документов были опубликованы в эмигрантской меньшевистской печати.

Казалось бы, какое отношение к этому делу имеет Богданов? По мнению чекистов, самое прямое. В своих листовках они цитировали его работы. Богданов возражал: в таком случае Маркс несет ответственность за меньшевизм или за Троцкого.

Допрашивали Богданова известные чекисты Яков Агранов[8]8
  Агранов Яков Саулович (настоящие фамилия, имя, отчество Соренсон Янкель Шмаевич; 1893–1938), комиссар государственной безопасности 1-го ранга (1935). В 1923–1929 годах заместитель начальника Секретного отдела ГПУ/ОГПУ. С 1933 года заместитель председателя ОГПУ СССР, в 1934–1937 годах 1-й заместитель наркома внутренних дел СССР. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. – Примеч. ред.


[Закрыть] и Александр Славатинский[9]9
  Славатинский Александр Сергеевич (1892–1939), майор государственной безопасности (1935). В 1923 году начальник 12-го отделения (борьба с антисоветскими элементами в сфере литературы и искусства) Секретного отдела. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Он все отрицал. Назвав тексты «Рабочей правды» «произведениями людей молодых и незрелых», Богданов спрашивал чекистов, неужели он бы мог так плохо написать?

Но почему же члены «Рабочей правды» обратились именно к его работам? Он дает весьма любопытное объяснение. Во-первых, причина в той травле, которую вели против него последние три года. Поэтому его работы и начали читать «элементы брожения, недовольные ходом вещей» среди молодежи. А во-вторых… Во-вторых, эта самая недовольная молодежь решила им «пожертвовать» – его же все равно травят и добьют, так сделаем «для нашего дела такого мученика, хочет он или не хочет».

«Одинокий работник науки… – писал Богданов, – оказался между молотом и наковальней: одни давно стремятся добить его как ненавистного мыслителя, другие – не прочь подставить его под удары, потому что им это далеко не вредно… Но будет великой несправедливостью, которую заклеймит суд истории, если оба эти плана удадутся».

«Я вышел из тюрьмы больным»

Допросы вскоре прекратились, но Богданова продолжали держать в тюрьме. 27 сентября он написал заявление на имя председателя ГПУ Дзержинского, потребовав встречи с ним («с просьбой допросить меня лично [здесь и далее выделено автором. – Е. М.]» – писал Богданов). В нем он привел еще один аргумент, который, как ему казалось, мог свидетельствовать в его пользу. Идеи пролетарской культуры, «всеобщей организационной науки» и «физиологического коллективизма», писал Богданов, «для меня они – все». «И этим рисковать, этим жертвовать ради какого-то маленького подполья?» – спрашивал он.

Дзержинский вызвал его в тот же день. Он был хорошим психологом. После часового разговора он понял, что Богданов действительно не имеет отношения к тому, в чем его обвиняют. Он пообещал освободить Богданова «в пределах одной недели», разрешил ему свидания и позволил сказать жене о его скором освобождении. «Его искренность во мне не возбуждала и не возбуждает никаких сомнений», – отмечал Богданов в дневнике.

11 октября 1923 года начальник 12-го отделения Секретного отдела ГПУ Славатинский подписал постановление о том, что дальнейшее содержание Богданова под стражей «не вызывается условиями следствия» и что он постановил: «Гр[ажданина] Богданова-Малиновского из-под стражи освободить, а дело следствием продолжать».

В ночь на 13 октября ему приказали собирать вещи, заявив, что он будет освобожден утром. И… забыли о нем. Волнуясь, Богданов прождал до пяти часов вечера, но никто за ним не приходил. С чем это было связано, так и осталось неизвестным. Богданов считал, что над ним на прощанье решили «устроить маленькое издевательство». Около пяти часов вечера его все же выпустили на свободу. Правда, через два дня Агранов вызвал его и принес извинения. «Я вышел из тюрьмы больным, тогда как утром, несмотря на бессонную ночь, был совершенно здоров», – признавался Богданов. «Мой арест, – писал он, – явился всецело результатом более чем трехлетней литературно-политической травли, при которой я оставался с зажатым ртом…

Огромного труда мне стоило разрушить трехлетнюю клевету – чем я только и добился освобождения. Сам Дзержинский, человек безупречно искренний, имел обо мне понятие, основанное всецело на этой травле. Его следователей мне удалось, по-видимому, убедить. Но работа клеветы от этого не прекратилась. Мне известно, что в провинции недавно делались доклады, в которых говорилось о моей “подпольной борьбе” против советской власти. Уже после освобождения до меня доходят слухи о моих связях с анархо-синдикалистами, о моих нелегальных сношениях с эмиграцией, вплоть до каких-то отношений к польской контрразведке…»

Хотя арест и кампания против него нанесли по Богданову тяжелый удар, он вскоре вернулся к экспериментам по внедрению в повседневную жизнь принципов «физиологического коллективизма».

Кровь и смерть

Двадцать первого января 1924 года в подмосковных Горках умер Ленин. Это событие многое изменило в жизни Богданова.

…Заседание Социалистической (с апреля 1924 года – Коммунистической) академии, состоявшееся 10 февраля, Богданов пропустил. Потому что в тот день состоялся первый эксперимент по переливанию крови (их называли «операциями»), в котором он участвовал. Богданов объяснял, что «операция» прошла не совсем успешно и он ослабел от потери крови, поэтому несколько дней вообще не выходил из дома.

Эти «операции» не отличались большой сложностью. Сначала из локтевой вены донора брали кровь и переливали ее в стерильную банку. Затем в нее добавляли консервирующий раствор. Такую же процедуру проделывали со вторым участником переливания. После этого тут же им вливали кровь друг друга. Все эти манипуляции старались производить как можно быстрее, так как при хранении кровь начинала свертываться и в ней могли размножаться болезнетворные микробы.

Как отмечал позже Богданов, они проводили эксперименты «в сущности, ничтожными средствами… не имея ни своей лаборатории, ни инструментов для наиболее точных способов объективного детального исследования, например, процессов жизнеобмена. Мы и экспериментировали прямо на людях, не делая предварительных опытов на животных, в значительной мере именно потому, что наши средства нам этого не позволяли».

В феврале 1924 года, видимо, после второй «операции», Богданов писал: «Операция полуудалась. У меня около 700 куб. см чужой крови. Будем наблюдать. Но вообще были неудачи: на мне и моем компаньоне учились; с другими будет легче и лучше; а я месяца на 2–3 для опытов негоден».

«Негодность» Богданова заключалась в том, что при первых двух переливаниях он потерял много крови (около 700 «кубиков»). 29 марта 1925 года Богданов отдал максимальное для первых опытов количество крови – 830 «кубиков». Вскоре после этого он писал: «У меня в обеих ранках не блестяще, но понемногу инфильтрат всасывается».

Каковы же были результаты этих экспериментов? Богданов считал, что после переливаний «улучшается состояние сосудов при атеросклерозе, достигается значительное улучшение в общем состоянии больных с резко выраженными явлениями раковой кахексии, ускоряется и активизируется процесс заживления ран, создается возможность благополучной ликвидации септического процесса».

Интересное свидетельство оставил друг Богданова Леонид Красин, приехавший осенью 1925 года в Москву из Парижа, где служил полпредом СССР. Красин страдал анемией (или, возможно, лейкемией) и долго лечился от этого недуга, который врачи считали следствием перенесенной им малярии. 4 декабря 1925 года в письме жене из Москвы, поделившись с нею информацией о своем состоянии здоровья, Красин писал: «Затем пошел к А. А. Богданову. Прежде всего сам он и Нат<алья> Богд<ановна> имеют вид великолепный, я считаю, что он помолодел если не на 10, то на 7 или на 5 лет наверняка. Недавно (с мес<яц> наз<ад>) сделал себе второе переливание и сейчас фотография <очевидно, рентген. – Е. М.> констатирует у него даже уменьшение диаметра аорты! Вещь до сих пор невероятная, но факт, и, кроме того, ему совершенно соответствует его самочувствие: по забывчивости иногда взбегает на 4–5 этаж! Нат<алья> Богд<ановна> чувствует себя тоже хорошо – у ней <так в тексте. – Е. М.> исчезли подагрические явл<ения> на ногах: раньше она заказывала ботинки по особой мерке, сейчас носит нормальные. Операции до сих пор произведены 6 парам, и ни в одном случае не получилось никакого отрицательного результата. Технику тоже усовершенствовали, сперва переливали 350–400 гр<амм>, а на посл<едней> операции, изменив вид иголок, вкатили сразу 1250 гр<амм>, т<о> е<сть> попросту обменяли у двух людей ¹/₄ всего содержания их крови».

По словам Красина, Богданов сначала «не проявил никакого энтузиазма в смысле пользования переливанием» и посоветовал ему ехать лечиться в Париж и Лондон, «где наука о крови, особенно с войны, сильно двинулась вперед». Однако потом «уже определенно предложил сделать мне переливание: уже одно то, что в 700–800 куб. см я получу запас свежих шариков и гемоглобину = 85, что дает мне возможность лучше перенести переезд и начать климатическое и иное лечение с сильно укрепившимся организмом».

Далее Красин писал: «Я совершенно согласен с этим, и сейчас мы ищем, как я говорю, “поросенка” <то есть донора. – Е. М.>… Сама операция проще, чем вспрыскивание дифтеритной сыворотки, и уже на другой день люди идут на работу. Если успею скорее кончить с Цюрупой и Наркомторгом, то уеду в Париж, не ожидая переливания, если же скоро найдем “поросенка”, перелью и буду вам телеграфировать». Однако операция Красина по каким-то причинам не состоялась. Вскоре он действительно уехал лечиться за границу, потом к месту своей новой службы в Лондон и умер там в ноябре 1926 года.

Сторонники «физиологического коллективизма» испытывали и трудности, прежде всего материальные. Эксперименты проводились за счет их личных средств и в основном за счет средств самого Богданова. Сохранились проведенные им расчеты на 1924–1925 годы. Расходы составили в общей сложности 2380 рублей. Деньги ушли, в частности, на покупку и выписку книг и журналов, зарплату врачам, аренду помещений для операций, приобретение оборудования: «французские аппараты, резиновые трубки, разбитые колбы, пробки резиновые… точка и заточка игл, цитрат натрия, парафин, химикаты, физиологический раствор и др.».

Получается, что в месяц Богданов тратил на опыты в среднем около 200 рублей. Сумма по тем временам очень солидная. (Для сравнения: оклад экономиста-консультанта Главного секретариата наркома внешней и внутренней торговли СССР составлял тогда 192 рубля.) Сам же Богданов как член Социалистической (потом – Коммунистической) академии получал 120 рублей в месяц. Основным источником финансирования экспериментов по переливанию крови были гонорары Богданова за переиздание его книг, прежде всего романа «Красная звезда».

…Для более глубокого обоснования выводов о пользе обменных переливаний требовались более масштабные исследования и более масштабное финансирование. Средств самого Богданова и его единомышленников для этого уже было явно недостаточно. Желательно было поставить эксперименты на «государственную основу».

«Мы уже не говорим о том, какой преступной небрежностью было бы, в случае, если бы разразилась угрожающая нам теперь война, допустить, чтобы наши противники имели перед нами преимущество в этом драгоценном способе спасать истекающих кровью или отравленных газами бойцов и ускорить выздоровление истощенных ранами или болезнями», – писал он.

На эту тему Богданов отправил несколько записок в ЦК и наркому здравоохранения Николаю Семашко. В декабре 1925 года у него в квартире раздался телефонный звонок. Звонили из Кремля.

«Тов. Сталин предложил мне…»

На другом конце «у аппарата» находился Сталин. Он предложил Богданову приехать для важного разговора. Вскоре на специально посланном за ним автомобиле он отправился в Кремль. Об этом разговоре со Сталиным не сохранилось, по-видимому, никаких документальных источников. О том, как он проходил, известно только со слов самого Богданова, рассказавшего об этом своей жене.

Во время разговора Сталина с Богдановым присутствовали также Бухарин и Семашко. Поинтересовавшись ходом экспериментов по переливанию, Сталин предложил Богданову взять на себя организацию нового Института переливания крови и пообещал создать необходимые условия для проведения научной работы.

Затем Сталин посоветовал Богданову вновь вступить в партию. Но тот ответил твердым отказом. Сталин с недоумением развел руками и сказал: «Не понимаю». Богданов ответил, что вступление в партию может помешать его работе и что в партии есть кому его заменить, а в работе – некому. Сталин не стал возражать.

Но главный вопрос принципиально был решен: Богданов принял предложение создать и возглавить новый институт. В январе 1928 года он писал в докладе для «тех членов правительства, которые были инициаторами учреждения Института Переливания Крови»: «В конце 1925 г[ода] тов[арищ] Сталин предложил мне взять на себя организацию Института, причем обещал, что будут предоставлены все возможности для планомерной научной работы».

Почему же Сталин заинтересовался экспериментами Богданова? Существуют различные версии, объясняющие это.

Будущий «вождь народов» тоже участвовал в критике взглядов Богданова, но не часто и без особого энтузиазма. Вероятно, тогда философские споры ему не были так уж интересны.

Академик Андрей Воробьев, первый министр здравоохранения Российской Федерации и многолетний (в 1987–2011 годах) директор Института гематологии и переливания крови, преобразованного позже в Гематологический научный центр РАМН, считал, например, что Сталин хотел использовать эксперименты Богданова прежде всего в «оборонных целях». «Сталин был руководителем страны, которая готовилась к вой не, и понимал, что Богданов… был прав. Поэтому он его поддержал». Скорее всего, этот мотив тоже присутствовал в решении Сталина поддержать Богданова. Но не только он.

В «письмах трудящихся», приходивших в траурные дни после смерти Ленина в газеты и ЦК, часто содержались упреки: мол, как же так? Почему вовремя не задумались над вопросом о лечении и даже омоложении Ленина?

Об омоложении человека в то время писали часто, поскольку в 1920-х годах это была популярнейшая тема как для научных исследований, так и для слухов и газетных сенсаций. Но советскими вождями вопрос о возможном омоложении воспринимался вполне серьезно. По официальной версии, причиной смерти Ленина стал склероз сосудов головного мозга. Он возник не только по наследственным причинам, но и из-за того, что Ленин очень много работал и систематически переутомлялся. Его болезнь также называли «склероз изнашивания», то есть когда сосуды и артерии «преждевременно отработали».

Ленин, который умер всего в 53 года, был самым старшим среди вождей, не зря его называли «Старик». А ведь его более молодые соратники тоже утомлялись, переживали, напряженно работали и т. д. Преждевременное старение грозило ослабить, а возможно, и уничтожить весь цвет большевистской старой гвардии. Многие ее представители – люди 30–40 лет уже страдали гипертонией, нервными расстройствами, катаром желудка и прочими заболеваниями. Надо было принимать срочные меры.

Конечно, и раньше «вождей» лечили особым образом, они отдыхали в домах отдыха и санаториях (в том числе и за границей), лечились в специальных клиниках и т. д. Опыты Богданова по обменному переливанию крови отлично вписывались в борьбу с «изнашиванием организмов» вождей. Тем более что и он сам не раз информировал их (в частности, Бухарина и Семашко) об успехах в этой области. Богданов указывал, что уже первые «операции» приводят тому, что у пациентов (он имел в виду и самого себя) появляются «хороший сон и аппетит, устраняются явления атонии кишечника и происходит увеличение мышечной силы, восстанавливается равновесие вегетативной нервной системы, происходит повышение продуктивности высшей нервной деятельности».

Эффект омоложения он связывал с уникальными свойствами крови, которая, по его мнению, является «всеобщим посредником» между тканями и органами в «жизнеобмене». Так что у Богданова, Сталина и Ко были свои резоны для продолжения исследований и создания Института переливания крови. О практических задачах уже говорилось, они во многом совпадали у обеих сторон, но Богданов никогда не отказывался и от идеи «братства по крови», которую он изобразил в своих «марсианских романах». Она требовала участия в «операциях» как «старых партийцев», так молодых коммунистов. Они должны были обмениваться кровью между собой. Такой обмен предусматривал не только физиологический, но и символически духовный аспект: ветераны партии как бы передавали молодежи свою кровь, а вместе с ней традиции, опыт и уверенность в победе, возникала бы преемственность поколений революционеров.

Теперь у Богданова появлялась возможность масштабно и официально экспериментировать с идеей «кровного братства» на практике, хотя и в довольно ограниченном виде и в контексте тогдашних условий.

«Кровь за кровь»

Совет Труда и Обороны 26 февраля 1926 года принял постановление об учреждении института. В марте появилось Временное положение Наркомздрава, по которому в задачи института входили: «а) Изучение и разработка вопросов, связанных с переливанием крови, б) Теоретическое и практическое ознакомление врачей с переливанием крови путем устройства периодических и постоянных курсов, в) Издание научной и популярной литературы по переливанию крови, г) Приготовление и продажа стандартных сывороток, а также препаратов, аппаратов и принадлежностей для переливания крови».

На организацию института выделялись 80 тысяч рублей, при нем создавался небольшой стационар на 10 коек. С 1 марта 1926 года Богданов утверждался директором института, его заместителем по научной части стал доктор Малолетков. Первый штат насчитывал всего 12 сотрудников.

Институт «вселили» в бывший особняк купца Игумнова на Большой Якиманке (сейчас в нем находится резиденция посла Франции в Москве). «Заселение» происходило с трудом. «Это было большое роскошное здание, – вспоминал Богданов, – очень красивое снаружи – постройка в старинном русском стиле, весьма разукрашенное внутри в самых различных стилях». Однако его состояние оставляло желать лучшего: крыша текла, штукатурка осыпалась, канализация не работала. Во дворе находилась конюшня с горами навоза и «самыми вредными мухами в необыкновенном количестве». Пришлось также выяснять отношения с жильцами, их должны были расселить, но многие не хотели переезжать и, как писал Богданов, выселить их «было труднее, чем отремонтировать здание».

Интересно, что немногим раньше в том же самом бывшем особняке Игумнова разместилась и специальная лаборатория по изучению мозга Ленина (в 1928 году она была преобразована в Институт мозга). Задачи лаборатории, а потом и института предполагали сравнение мозга Ленина с мозгом других людей и, соответственно, научное доказательство гениальности «вождя мирового пролетариата». Ну а в перспективе – проникновение в тайну человеческого гения. Было что-то символическое в том, что рядом тогда находились два учреждения, в которых изучали тайну гениальности и пытались лечить болезни и омолаживать человека кровью.

Богданов с семьей тоже поселился в особняке Игумнова. Как и 20 лет назад в Финляндии, они снова оказались рядом с Лениным. Только на этот раз в соседних комнатах разместился не живой Ильич, а его мозг. «Марсианский коммунист», конечно, не мог знать, что всего лишь через два года и его мозг будут изучать в тех же помещениях, сравнивая его с мозгом Ильича, с которым Богданов при жизни не раз соревновался в мощи интеллекта… Но это будет позже. Пока же еще все только начиналось.

Второго июня 1926 года в институт поступил первый пациент, а в полной мере институт начал работать с октября. За год было проведено более 200 переливаний крови (гемотрансфузий), к апрелю 1928 года – почти 400. За эти два года СССР стал одной из ведущих в мире стран в области трансфузиологии.

Кем же были первые пациенты института? Прежде всего различные «ответственные товарищи». Богданов стремился придерживаться главных принципов теории «физиологического коллективизма»: «операции» должны улучшать здоровье людей (в перспективе «омолаживать») и видным партийно-государственным работникам необходимо обмениваться кровью с молодежью. Принцип «кровь за кровь» провести в жизнь было не так уж и сложно, молодежь охотно приходила в институт для экспериментов. Молодые рабочие, студенты или красноармейцы принимали в них участие как из-за «интереса к науке», так и из-за желания подзаработать. Донорскую кровь оплачивали по таксе 20 копеек за 1 миллилитр, таким образом, за стакан крови платили 40 рублей, за «операцию» – от 80 до 150 рублей. То есть весьма неплохие по тем временам деньги.

«Можно считать, – писал Богданов в январе 1928 года, – что нами принципиально решен вопрос об успешной борьбе с нервной, а по крайней мере отчасти – и с общей изношенностью, путем замещения крови. Надо заметить, что самый метод – замещения для этих целей здоровой, по-видимому, крови, или ее обмена, всецело создан нами». Богданов утверждал, что после переливаний наблюдались случаи заживления ран, излечения язвы желудка, сепсиса, улучшение зрения и работы сердца, даже случаи роста волос на голове, «несколько неожиданно успешных опытов лечения душевнобольных», что даже было «намечено важное для военного дела исследование относительно ядовитых газов и других отравляющих веществ».

Пациентами института являлись, например, давний друг Богданова, философ и экономист Владимир Базаров (Руднев) или сестра Ленина Мария Ульянова. У нее было тяжелое заболевание крови, состояние считалось безнадежным и по рекомендации вдовы Ленина Надежды Крупской ей тоже сделали переливание. Факт остается фактом – Мария Ульянова прожила еще 10 лет. Сделали «операцию» и 17-летнему сыну Богданова Саше Малиновскому. Он рос способным, но хилым ребенком. Богданов в своих письмах часто беспокоился о здоровье своего «котика», как он его называл. Сам Малиновский-младший, ставший выдающимся советским биологом и генетиком, проживший 87 лет (умер в 1996 году), всегда считал, что своим долголетием и отменным здоровьем он обязан именно переливанию крови в институте своего отца.

Насколько был обоснован оптимизм Богданова в его взглядах на пользу обменных переливаний? Судя по всему, он все же преувеличивал успехи, достигнутые в ходе экспериментов. То есть описанные им случаи излечения и улучшения состояния у пациентов действительно имели место, но, как считают современные гематологи, они носили временный характер, а Богданов просто не успел понять этого. За прошедшие с того времени годы переливание крови вовсе не стало универсальным средством лечения или тем более омоложения, хотя именно работы Богданова дали сильный импульс развитию советской трансфузиологии. «Наши опыты не являются еще достаточным доказательством для высказанных теоретических предвидений, – писал он в книге “Борьба за жизнеспособность”, – но все же, я думаю, нечто нами доказано, а именно – что здесь есть что исследовать». С этим, конечно, не поспоришь.

«Это решение о моей отставке»

Благодаря настойчивости Богданова штат института расширялся. Экспериментальный отдел возглавил Александр Богомолец – будущий известный патофизиолог и геронтолог, академик, Герой Социалистического Труда и вице-президент АН СССР[10]10
  Александр Богомолец занимался, в частности, вопросами продления человеческой жизни. Эта работа очень интересовала Сталина. На исследования в области геронтологии были отпущены крупные государственные средства, но Богомолец, к сожалению, умер в 1946 году, в возрасте 65 лет. По легенде, узнав о его смерти, Сталин произнес: «Надо же, всех надул!»


[Закрыть]. Другими сотрудниками стали первый в СССР терапевт-гематолог Харлампий Владос, терапевт Максим Кончаловский (брат известного художника Петра Кончаловского), хирург Сергей Спасокукоцкий. Институт Богданова стал своего рода школой для подготовки специалистов в области гематологии и трансфузиологии.

Вместе с тем мечта Богданова о превращении института в «ячейку будущего общества братства» не торопилась сбываться. В январе 1928 года он написал докладную записку о работе института Семашко, Бухарину и Сталину, но не отправил. В пометке на ней говорится, что это произошло «ввиду изменившихся условий», однако по ней можно хорошо представить себе, с какими сложностями предстояло сталкиваться Богданову.

«Медицинский мир в целом неприязненно принял новое учреждение», – отмечал он. Богданов жаловался на проблемы со штатом, оборудованием, материалами, указывая, что преодолевать их удается лишь с помощью наркома здравоохранения. Возмущало его и поведение заместителя директора по административно-хозяйственной части Рамонова[11]11
  Рамонов Евгений (Бызыго) Давидович (1890–1950), член РСДРП(б) с 1917 года, доктор медицинских наук. В 1926–1927 годах заместитель директора Института переливания крови. В 1938 году приговорен к 10 годам лагерей. – Примеч. ред.


[Закрыть], «коммуниста с большим стажем», который, по словам Богданова, «обнаружил крайне своеобразное понимание идеи завоевания командных высот в научной работе».

«Миссия коммунизировать Институт… Но как ее может осуществлять человек, не способный ничем, кроме угроз, поддерживать свой авторитет, то и дело подрывающий всякое уважение к себе крупными и мелкими проявлениями настоящей некультурности?», – писал Богданов. Видимо, по инициативе Рамонова на него в «инстанции» был направлен донос, в котором Богданова обвиняли «в резкой враждебности к партийцам вообще». «Это обо мне, у которого почти нет друзей, кроме старых коммунистов, и который только благодаря помощи нескольких студентов-коммунистов мог поставить свои первые, важнейшие опыты», – возмущался он.

Он ставил вопрос о Рамонове перед партийной ячейкой Наркомздрава, но та решила никаких мер в отношении его не предпринимать. Богданов видел только один выход из сложившейся ситуации. «Это решение о моей отставке», – писал он, объясняя, что именно поэтому направляет Семашко, Бухарину и Сталину «этот краткий отчет и просьбу об освобождении меня от обязанностей, выполнение которых стало невозможным».

Докладная записка, как уже говорилось, не была подана «ввиду изменившихся условий», и Богданов в отставку не ушел. Это могло означать только одно – его покровители в Кремле помогли ему и на этот раз. Однако руководить институтом Богданову оставалось недолго.

За последнее время он сильно сдал. Богданову было 54 года, и нельзя сказать, что он всю жизнь вел здоровый образ жизни, он часто болел, перенес несколько сердечных приступов, последние три года не был даже в отпуске. Разгар работы в новом институте и борьбы против тех, кто собирался его «коммунизировать», совпал с ухудшением его здоровья. Несколько раз его сваливали с ног приступы гнойного аппендицита, это случалось в ноябре 1927 – феврале 1928 года. Была нужна операция, но Богданов откладывал ее, не считая возможным оставлять институт в такое сложное время. Операцию ему сделали только 5 февраля 1928 года, когда уже отпала необходимость его отставки.

Институт переливания крови продолжал работать. В газетах появлялись объявления, приглашающие всех желающих сдавать кровь.

Зимой 1928 года несколько студентов физико-математического факультета МГУ прочитали статью о пользе обменных переливаний крови в московском журнале «Экран». Их особенно заинтересовало, что подобные «операции» вроде бы помогают при умственном или нервном переутомлении. Они начали более тщательно знакомиться с вопросом и проштудировали монографию Богданова «Борьба за жизнеспособность».

В марте 1928 года они увидели объявление в «Вечерней Москве» с предложением всем желающим приходить в институт для сдачи крови. А поскольку студентам предстояло сдавать весеннюю сессию, то, помня о пользе переливаний при усталости, они тоже решили обратиться в Институт Богданова.

Роковая «операция»

Одного из студентов звали Лев Колдомасов, ему был 21 год. 19 марта он со своим товарищем пришел в институт, чтобы сдать кровь для определения ее группы и пройти обследование. По результатам этого обследования в «операции» им отказали, так как у Колдомасова имелись признаки туберкулезного процесса в легких, он перенес малярию и у него была расширена селезенка. У второго тоже были проблемы со здоровьем.