Текст книги "Психологическое здоровье личности и духовно-нравственные проблемы современного российского общества"

Удивительные свидетельства о церковной жизни высших слоев российского общества позапрошлого века оставил Л. Н. Толстой в своих произведениях. В подавляющем большинстве своем герои его произведений были люди нецерковные. Об исповеди Наташи Ростовой говорится в «Войне и мире», но происходит это уже после неудачи с побегом героини, так исказившим ход ее жизни. А Левин признается священнику, что он неверующий. Упоминается религиозность Кити, но в решении повседневных жизненных проблем эта религиозность не участвует. Анне в голову не приходит обратиться со своими проблемами к священнику. Хотя это и понятно – «высший свет» очень далеко отстоял от «простого» духовенства. Ничто не препятствует обреченному движению Анны к гибели[26]26
  Правда, уже в последний момент Анна перекрестилась и тотчас как бы пришла в себя, но далее по инерции она осуществила свой ужасный замысел.


[Закрыть].

Говоря о героине, нельзя не сказать о той силе, с которой она столкнулась в лице Вронского. Наделенный множеством достоинств (умен, красив, мужествен, хороший товарищ, честен в своем понимании этого слова), он обладал одним разрушительным качеством – не любил и не уважал свою мать. Толстой пишет: «Он в душе своей не уважал матери и, не отдавая себе в этом отчета, не любил ее, хотя по понятиям того круга, в котором жил, по воспитанию своему, не мог себе представить других к матери отношений, как в высшей степени покорных и почтительных, и тем более внешне покорных, чем менее в душе он уважал и любил ее» (там же, с. 69–70). Из другого описания становятся понятны причины такого отношения к матери: «Вронский никогда не знал семейной жизни. Мать его была в молодости блестящая светская женщина, имевшая во время замужества, и в особенности после, много романов, известных всему свету. Отца своего он почти не помнил и был воспитан в Пажеском корпусе» (там же, 65).

И во времена Толстого, и в наше время последствия разрушения семьи одинаково трагичны. Не знавший семьи Вронский оказывается неспособным к семейным отношениям. Человек, не уважающий своей матери, не может относиться к другой женщине, прежде всего, как к матери, разрушая этим пренебрежением сущности женственности саму основу ее жизни.

Так происходит воспроизводство нарушения отношений мужчин и женщин, достигшее к настоящему времени таких масштабов, что сознательный отказ от материнства и отцовства становится нормой, а последствия для общей картины психологического здоровья населения катастрофическими.

Заключение

Проблема психологического здоровья человека не может быть поставлена безотносительно половой принадлежности этого человека. Жизненные задачи и одаренность у мужчины и женщины различны. Назначением и природной одаренностью женщины является материнство, проявляемое не только (и не всегда) в рождении и воспитании своих детей, но и в отношении к миру, к другим людям.

Та цепочка испытаний, которую налагает на эту одаренность наш «просвещенный» век (включая искушение заработать на вынашивании чужого ребенка в суррогатном материнстве), ведет в конечном итоге к подрыву основ психологического здоровья населения. Печальная статистика роста асоциальных явлений в нашем обществе является одним из следствий этого процесса.

Обращение к лучшим произведениям русской классической литературы, основанной на утверждении нравственного закона, помогает увидеть истоки болезни в самый момент ее зарождения и наметить пути ее решения. Восстановление «психологического материнства» у девочек, девушек, взрослых мам и очень взрослых бабушек является задачей, достойной усилий психологов, педагогов, поэтов и деятелей культуры. Путь этого восстановления связан с поддержанием нравственных основ жизни человека. Нравственная интуиция (совесть) служит сохранению верных ориентиров в стремительно изменяющихся внешних условиях. И не удивительно, что самым кардинальным образом вместе с падением общественной морали эти изменения коснулись отношения к полу и отношений между полами, что приводит к нарушениям здоровья – психологического, психического и физического.

Литература

Брушлинский А. В. Мышление и прогнозирование (логико-психологический анализ). М.: Мысль, 1979.

Брушлинский А. В., Воловикова М. И. О мышлении как прогнозировании // Вопросы психологии. 1976. № 4. С. 31–40.

Воловикова М.И. Применение микросемантического анализа к исследованию личности // Вопросы психологии. 2003. № 1. С. 90–98.

Воловикова М. И. Представления русских о нравственном идеале. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2005.

Воловикова М. И. Тематическая сессия ИП РАН «Психологическое здоровье: постановка проблемы и пути ее решения» // Психологический журнал. 2013. Т. 34. № 5. С. 123–128.

Воловикова М. И., Соснина Л. М. Этнокультурное исследование представлений о справедливости (на примере молдаван и живущих в Молдове цыган) // Вопросы психологии. 2002. № 2. С. 85–93.

Журавлев А.Л. Психологические факторы физического и психического здоровья человека // Психологический журнал. 2004. Т. 25. № 3. С. 107–117.

Забродин Ю. М., Лебедев А. Н. Психофизиология и психофизика. М.: Наука, 1977.

Колпакова М. Ю. Введение в диалогическую психологию. М.: Канон+, 2013.

Коржова Е.Ю. Здоровая личность: теоретические модели // Здоровая личность / Под ред. Г.С. Никифорова. СПб.: Речь, 2013. С. 146–173.

Леонов Вадим, протоиерей. Основы православной антропологии: Учебное пособие. М.: Изд-во Московской Патриархии Русской Православной Церкви, 2013.

Мустафина Л. Ш. Структура социальных представлений о совести учащейся молодежи: Автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 2012.

Никифоров Г. С. Становление психологии здоровья в России // Здоровая личность / Под ред. Г.С. Никифорова. СПб.: Речь, 2013. С. 8–26.

Нил Сорский, преп. Устав скитской жизни. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1991.

Практическая психология образования: Учебник для студентов высших и средних специальных учебных заведений / Под ред. И. В. Дубровиной. 2-е изд. М.: ТЦ «Сфера», 1998.

Справочник базовой информации ВОЗ по психическому здоровью, правам человека и законодательству. URL: http://www.who.int/ mental_health/policy/WHO_Resource_Book_MH_LEG_Russian.pdf (дата обращения 15.05.2013).

Толстой Л. Анна Каренина: Роман. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2013.

Флоренская Т. А. Социологизация фрейдизма в теориях личности К. Хорни и Г.С. Салливена: Автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 1975.

Флоренская Т. А. Я – против «Я». М.: Знание, 1985.

Флоренская Т. А. Диалог в практической психологии. М.: Институт психологии АН СССР, 1991. Человек, субъект, личность в современной психологии. Материалы Международной конференции, посвященной 80-летию А. В. Брушлинского. Том 2. Раздел 10. Психологическое здоровье и духовно-нравственные детерминанты личности как субъекта жизни. М.: Изд-во: «Институт психологии РАН», 2013. С. 366–501.

Шувалов А. В. Антропологический подход к проблеме психологического здоровья // Вопросы психологии. 2011. № 5. С. 3–16.

Lieckona T. Research of Piaget’s theories of moral development // Moral development and behavior. Holt, Rinehart & Winston. 1976. P. 219–240.

Maslow A. N. Self-Actualizing People: A Study of Psychological Health // Personality Symposia: Symposium 1. N. Y.: Grune & Stratton, 1950. P. 11–34.

Maslow A. N. Motivation and personality. N. Y.: Harper & Bros., 1954. Piaget J. Moral judgment of the child. London: Routledge & Kegan Paul, 1932.

Диалог как путь к личностному здоровью
М. Ю. Колпакова

В основании различных концепций психического здоровья лежат мировоззренческие предпосылки, мысли о том, что представляет собой человек, как он должен жить, что такое здоровый образ жизни, что есть нормальное развитие. Если понимать человека как биопсихосоциальное существо, а под нормальным развитием – развитие в ходе адаптации к биологическим и социокультурным условиям существования, то критерием психического здоровья является адаптированность, способность наиболее оптимального функционирования[27]27
  Положение, что индивидуальное психическое развитие происходит в процессе адаптации к социальному окружению, а психика – аппарат приспособления, является общим в психологических теориях развития.


[Закрыть]. В таком случае оправданно рассматривать психику как сложную систему, целью которой является поддержание стабильности и приспособление к условиям существования. Однако в психике человека как сложной саморазвивающейся системе, существующей в изменяющихся условиях, для поддержания ее жизнеспособности должны развиваться структуры, являющиеся в то же время для нее и разрушительными. Такой вывод основан на следующей аргументации.

Психика как сложная саморазвивающаяся система, цель которой – адаптация, характеризуется сложным многоуровневым строением, поэтому все подсистемы и системные связи в таком случае будут развиваться в направлении обеспечения социокультурной адаптации. Однако структуры и механизмы, поддерживающие стабильность в одних условиях, могут оказаться не только не способствующими, но и затрудняющими приспособление и даже препятствующими ему в других условиях. Чем лучше развиты подсистемы и связи внутри системы, обеспечивающие адаптацию, тем выше степень инерционности системы в целом и сложнее системные преобразования, необходимые для адаптации к новым условиям. Таким образом, обратной стороной успешной адаптации к определенным условиям и стабильности системы в этих условиях является ее инерционность и трудность приспособления к изменившимся условиям. Поскольку системные преобразования, необходимые для приспособления к новым условиям, тем сложнее, чем более развита устойчивая система психики как адаптивного аппарата к определенным условиям, то такая система должна обладать повышенной чувствительностью к возможным изменениям условий, к изменяющимся социокультурным требованиям, представляющим собой угрозу ее стабильности. Должна развиваться подсистема, ответственная за восприятие угрозы сложившейся системе психики, в которой можно выделить, по крайней мере, два уровня: структуры, ответственные за восприятие угрозы, и структуры, ответственные за чувствительность к сигналам, поступающим от структур первого уровня. В качестве структур, ответственных за восприятие угрозы, выступают эмоциональные структуры. При всем многообразии существующих в психологии представлений об эмоциях, общепринято, что именно эмоции еще до рациональной оценки ситуации свидетельствуют о смысле ситуации для человека, о том, как происходящее соотносится с мотивационными структурами.

Особое место в спектре эмоциональных состояний, свидетельствующих о негативном значении происходящего в соответствии со сложившимися мотивационными структурами, занимает такое психическое состояние как тревожность. Чем более стабильна и успешна система психического, тем должны быть более развиты структуры, чувствительные к угрозам ее стабильности (функцию которых выполняют негативные эмоции и переживание тревоги), и структуры, обеспечивающие внимание и чувствительность к тревожности и другим негативным психическим состояниям и эмоциям. В то же время негативные эмоции и негативные психические состояния являются факторами нездоровья. Таким образом, психика человека как сложная саморазвивающаяся система для поддержания жизнеспособности в изменяющихся условиях должна развивать структуры, являющиеся для нее разрушительными, т. е. структуры, являющиеся негативными факторами психического здоровья, причем чем более успешно осуществляется адаптация, тем больше должны развиваться и разрушительные для психического здоровья структуры.

Рассмотрение проблемы психического здоровья в контексте понимания психики как саморазвивающейся системы оказывается плодотворным, позволяя понять, что психическое развитие как процесс приспособления к социокультурным условиям, целью которого является успешная адаптация и оптимальное функционирование, парадоксальным образом не способствует психическому здоровью. Можно разрабатывать подходы совладания со структурами, ответственными за восприятие угрозы стабильности, и структурами, ответственными за внимание и чувствительность к сигналам от них. Такие подходы будут направлены либо на минимизацию деятельности описанных структур (что опасно для жизнеспособности системы), либо на минимизацию чувствительности к ним (что тоже таит опасности для функционирования системы в целом). Конечно, какой-то уровень адаптации необходим для жизни в обществе, и при сбое, затруднениях, низком уровне психической адаптации можно разрабатывать подходы, способствующие успешному приспособлению и функционированию. Но чем эффективнее будут эти подходы и успешнее результаты, тем скорее мы придем к рассмотренной ситуации.

Другое понимание человека и развития предложено в гуманистической психологии и развернуто в гуманитарной парадигме. По замечанию Б. С. Братуся, это линия, не имеющая ценностной точки опоры вне себя самой, но призванная расширить возможности сознания, высвободить место для духовного роста, для саморазвития, самоактуализации личности и т. п. (Братусь, 1997). Развитие самосознания, самопонимания и построение интегрированной формы субъективности является критерием психологического здоровья. Самопонимание, развитие самосознания, становится главной целью и ценностью психологических практик, основывающихся на герменевтике себя. Предполагается, что проблематизация сложившейся системы ценностно-смысловых ориентиров, происходящая в процессе самопонимания, подготавливает новые «выборы себя» и новую более согласованную форму субъективации, способствуя тем самым личностному развитию.

На наш взгляд, без обнаружения ценностной точки опоры проблематизация системы жизненных ориентиров не подготавливает новый ценностный выбор, не способствует становлению субъектом самоопределения, не способствует личностному развитию, а так и остается лишь проблематизацией. Развитие, главной целью которого является оно само, становится бесцельным, холостым, оказывается бумерангом, возвращающимся к самому владельцу (Братусь, 1997).

Размышления о направлении развития требуют, по словам С. Л. Рубинштейна (Рубинштейн, 1997), соотнесения с более широкой темой – местом человека в мире, в жизни. Нормальное развитие в таком случае рассматривается как развитие, ведущее человека к обретению им человеческой сущности. В каждом человеке, несмотря на его наличное состояние, есть та невидимая глубинная сущность, которую М. М. Бахтин, Ф. М. Достоевский называют «человеком в человеке», Т. А. Флоренская – «духовным Я», А. А. МеликПашаев – «творческим Я». Такая психология, по словам Б. С. Братуся, ориентируется на христианский образ человека, христианское понимание его сущности и рассмотрение развития как пути следования, приближения к этому образу (Братусь, 1997). Нормальное развитие понимается как личностное развитие, становление «духовного Я» человека.

В настоящее время существуют различные традиции понимания личности и личностного развития. Наличие множества разнородных представлений и определений, по-видимому, является следствием специфики феномена. По словам П. Флоренского, личность необъяснима, выходит за рамки любого понятия и определения, поскольку конечное определение бесконечной реальности не может быть исчерпывающим. Мы придерживаемся традиции понимания личности как имеющей личностный центр, личностное ядро, «духовное Я» («творческое Я»). В такой традиции личность не только уже дана человеку, но и задана ему (Зеньковский, 1924). «Духовное Я» является источником личностного развития, а необходимым условием развития – внутренний диалог между наличным и духовным. Личность имеет диалогическую структуру: «наличное Я», «духовное Я», внутренний диалог между наличным и духовным. Нарушение внутреннего диалога приводит к развитию внутриличностного конфликта, нарушению личностного развития и негативным психическим последствиям: тревоге, депрессии, которые являются факторами психической патологии (Флоренская, 1991).

Психологическое здоровье связывается исследователями не с развитием психического аппарата, но с личностным развитием. Поскольку основой личностного развития является ценностное самоопределение, то психологическое здоровье неизбежно связано с ценностным самоопределением, нарушение последнего подрывает саму основу психологического здоровья.

Ценностное самоопределение представляет собой активность человека по оценке своих ценностей и осуществление на основе этой оценки ценностного выбора. Для осуществления такой деятельности оценки, согласования, упорядочивания, оформления ценностных структур необходимы некие критерии. Если такие критерии обнаружены, осознаны, приняты человеком, то они становятся высшими личностными ценностями, на основании которых и происходит упорядочение ценностной сферы. Результатом ценностного самоопределения является построение иерархизированной и согласованной системы личностных ценностей.

В настоящее время принято выделять реальные ценности, реализуемые человеком и интегрированные в мотивационную структуру личности, и рефлексивные ценностные представления сознания, не всегда и не вполне соответствующие реальным ценностям человека, т. е. являющиеся, скорее, декларативными.

В качестве причин выстраивания жизни в соответствии с менее значимыми для самого человека ценностями Д. А. Леонтьев (2006) называет:

1) недостаточно устоявшуюся и плохо структурированную систему личностных ценностей и/или недостаточно развитую рефлексию, не позволяющую человеку адекватно определить реальную роль и значимость тех или иных ценностей в его жизни (развитой рефлексии совершенно недостаточно, чтобы определить реальную роль и значимость тех или иных ценностей в жизни);

2) значимость тех или иных ценностей может субъективно преувеличиваться или преуменьшаться под действием механизмов стабилизации самооценки и психологической защиты;

3) наличие в сознании человека самых разных ценностных представлений.

Наличие в сознании человека самых разных ценностных представлений, неупорядоченность и хаотичность ценностной сферы, на наш взгляд, и означает, что система личностных ценностей является неустоявшейся и плохо структурированной. Причинами такого состояния обычно считают недостаточно развитую рефлексию (не позволяющую человеку адекватно определить реальную роль и значимость тех или иных ценностей в его жизни), а также действие механизмов стабилизации самооценки и психологической защиты (преувеличивающих или преуменьшающих значимость тех или иных ценностей). Однако, на наш взгляд, здесь упущена основная причина неупорядоченности, хаотичности, неустойчивости ценностной сферы – отвержение человеком своих глубинных ценностей. Обнаружение критериев осмысления ценностей, находящихся в хаотичном состоянии и определяющих противоречивые перспективы оценки, при опоре на них же самих затруднительно.

Для того чтобы ценностное самоопределение было возможно, человеку необходимо выйти за рамки сложившейся ценностно-смысловой сферы, обнаружить безусловно значимые для него ценностно-смысловые ориентиры, задающие перспективу оценки неупорядоченной и неустойчивой ценностной сферы. Обнаружение глубинных духовно-нравственных ценностей позволяет обрести точку опоры и занять позицию вне сложившейся ценностной системы, отнестись каким-то образом к прежнему ценностному миру. Неспособность обнаружить такие духовно-нравственные ориентиры и приводит, на наш взгляд, к неудачному ценностному самоопределению. Возникает вопрос о причине такой неспособности.

В ходе диалогического исследования ситуации ценностного выбора выявлено, что причиной реализации человеком ценностей, незначимых для него, является развитие внутриличностного конфликта между «наличным Я» и «духовным Я» (Флоренская, 1987, 1991; Колпакова, 1999). В таком случае человек выбирает ценности, актуальные в данный момент. Точнее сказать, в условиях внутриличностного конфликта выбора как бы не происходит: просто человек действует под влиянием актуальных, более значимых для него ценностей. О незначимости актуальных ценностей, под влиянием которых он принимает решение, о его промахе свидетельствуют тягостные состояния и переживания, появляющиеся в ходе выбора и усиливающиеся в результате принятия решения и его осуществления (Флоренская, 1991; Колпакова, 2013). Нарушение ценностного самоопределения как активного выявления значимых для человека ценностей и следования им неизбежно формируется при нарушении внутреннего диалога, поскольку при развитии внутриличностного конфликта между наличным Я и духовным Я человек отвергает свои глубинные ценности и наблюдается явление духовно-нравственной депривации.

Феномен депривации (от лат. deprivatio – лишение, потеря) широко известен благодаря работам Дж. Боулби, показавшему неблагоприятное влияние материнской депривации, лишения или нарушения материнской привязанности на психическое развитие ребенка. Затем стали выделять сенсорную, когнитивную, социальную, эмоциональную депривации (Лангмейер, Матейчик, 1984). Под депривацией понимается лишение сущностно важного для человека, сущностно необходимого для его развития. При духовно-нравственной депривации человек лишается доступа к своей сущностной глубине, к своему духовному Я, которое является источником личностного развития. Духовно-нравственная депривация, отвержение внутреннего опыта обнаружения и переживания собственных глубинных ценностей приводит к тому, что человек не обнаруживает безусловно значимых устойчивых оснований ценностного самоопределения. В таком случае личностные ценности человека (как осознанные и реализуемые) формируются в противоречии с его внутренними глубинными ценностями, нарушается иерархия ценностей, не происходит соподчинение низших уровней высшим, что приводит к распаду личности.

Рефлексия в таком случае может быть весьма развитой, как и самосознание и самопонимание человека, однако развитой рефлексии оказывается недостаточно для обнаружения глубинных ценностей и определения реальной роли и значимости тех или иных ценностей в жизни. Иллюстрацией может послужить герой известного произведения Ф. М. Достоевского «Человек из подполья», обладающий гипертрофированно развитым сознанием.

По словам М. М. Бахтина, «о герое «Записок из подполья» нам буквально нечего сказать, чего он не знал бы уже сам: его типичность для своего времени и для своего социального круга, трезвое психологическое или даже психопатологическое определение его внутреннего облика, характерологическая категория его сознания, его комизм, его трагизм, все возможные моральные определения его личности и т. п. – все это он, по замыслу Достоевского, отлично знает сам и «упорно и мучительно рассасывает все эти определения изнутри»» (Бахтин, 1929 / 1994, с. 51). Однако это не приводит к обнаружению глубинных ценностей, к разрешению глубинного внутриличностного конфликта и обретению качества субъектности.

Развитое самосознание и высокий уровень самопонимания характерны и для героев других произведений Ф.М. Достоевского: Ставрогина («Бесы»), Ивана Карамазова («Братья Карамазовы»), однако это не способствует ни их психологическому, ни психическому здоровью. В условиях внутриличностного конфликта рефлексия, если развивается, становится бесполезной и бесплодной, приобретает характер бесконечных навязчивых размышлений, в результате которых происходит перетасовка наличных содержаний сознания. Сомнение, проблематизация своей системы ценностей ставят лишь вопросы или приводят к отрицанию, не подготавливая почву для возникновения новой иерархии ценностей.

Понимание потаенных уголков своей души, осознание неосознанных механизмов психики, не приводит к тому, что человек становится субъектом психологических изменений и собственной жизни. Для становления субъектом психологических изменений и собственной жизни осознания неосознаваемых механизмов психики и развитой рефлексии недостаточно: можно прекрасно осознавать причины и механизмы своих действий, поступков и не уметь противостоять влиянию ранее скрытых, а теперь осознаваемых механизмов. В состоянии духовно-нравственной депривации человек утрачивает способность оценивать собственные ценности, нарушается процесс ценностного самоопределения; ценностного выбора не происходит, как и движения к ценностям, отличным от сформировавшихся, к новым ценностным выборам. Логика развития в таком случае становится логикой развития болезни. В качестве примера можно обратиться к творческому опыту Ф.М. Достоевского, показавшего в своей повести «Двойник» путь, проделанный героем (Голядкиным) от нарушения психологического здоровья к утрате и психического здоровья.

Основная цель и ценность для господина Голядкина – приспособление к окружающему миру, адаптация. Вследствие этого развивается тревожность и фиксированность на себе, своем состоянии. В сознании героя доминирует ценностное представление о враждебности окружающего его мира. Этим представлением он и руководствуется в своей жизни, оно является для него реальной ценностью. Отсюда возникают болезненная мнительность, подозрительность, с развития которых и начинается болезнь. Яков Петрович Голядкин обращается к доктору. Визит к доктору показателен: вступая в беседу, герой ведет себя заискивающе, приниженно, выступает в роли просителя, подчеркивая превосходство врача. Доктор (Крестьян Иванович) недоволен неожиданным визитом Голядкина, но выслушивает и хочет успокоить пациента, прописать ему лекарство и поскорее отпустить. Но Голядкину необходимо, чтобы Крестьян Иванович выслушал его, он нуждается в понимании другого, и доктор постепенно выходит за рамки привычных ролевых отношений «врач – пациент». Он выслушивает бессвязное повествование Голядкина, стремится понять его. Однако по мере того, как доктор выходит из привычных ролевых отношений, нуждающийся в понимании Голядкин меняется на глазах, превращаясь из «недостойного униженного просителя» в насмешливого, иронизирующего над доктором. Он «рисуется» и в конце концов «совершенно довольный собой» выносит суждение о глупости и непрофессиональности врача: «Этот доктор глуп как бревно». Проявление человеком внимания и расположения автоматически переводит этого человека в объект презрения, насмешки со стороны Якова Петровича, и позиция самоуничижения быстро переходит в позицию самоутверждения. Голядкин нуждается в понимании, сочувствии, но он не способен их принять. Не только сочувствие, но и простое внимание другого немыслимо, не укладывается в привычную картину мира борьбы всех против всех, когда возможно только отношение к другому как к средству, инструменту достижения своих целей. Искреннее внимание, не говоря уже о сочувствии, испытывают и проявляют, по мнению Голядкина, только глупцы.

До персонификации двойника герой живет в одиноком противостоянии другим людям, под прицелом их враждебных и унижающих взглядов, ведет внутреннюю полемику, страстно напряженный разговор с «противником», возражает на невысказанные обвинения, насмешки, старается предупредить все его возможные и предполагаемые реплики, «мысленно испепеляя и разгромляя врагов своих». «Диалоги» Голядкина с враждебным другим продолжаются, углубляются и заканчиваются появлением Двойника, подготовленным всем строем душевной жизни героя.

Кто такой Двойник? В повести это персонифицированная часть души героя. Двойник вобрал в себя негативные стороны и слабости своего хозяина. То, что есть у Голядкина, есть у Двойника, только у него все обнажено, ничем не «прикрыто». Двойник – это злая часть души героя в ее «чистом» виде.

При появлении Двойника Голядкин готов был признать это потемнением ума, да не признал. Такой оценке помешало представление героя о злобности окружающих: «Голядкин даже сам готов был признать все это бредом, мгновенным расстройством воображения, отемнением ума, если бы, к счастию своему, не знал по горькому житейскому опыту, до чего иногда злоба может довести человека, до чего может иногда дойти ожесточенность врага, мстящего за честь и амбицию» (Достоевский, 1975, с. 159).

Такое представление является для Голядкина ценностью, наличие его – «счастием», поскольку, с точки зрения героя, это представление не позволяет ему потерять бдительность, поддаться на «происки врагов» и помогает сохранить «здравый рассудок». Наличие Двойника и его внутренняя оценка как верного и необходимого для жизни не позволяют Голядкину оценить произошедшее как «отемнение ума». Он воспринимает появление Двойника как «слишком невозможное», но соглашается с ним. Фактически герой стоял перед выбором и совершил его: он предпочел признать «двойника», но не расстаться с мыслью, что вокруг него только злоба и враги, и даже укрепляется в этой мысли.

Постепенно, по мере того как фантом сознания локализуется для Голядкина в его жизненном пространстве, внутренняя полемика с Двойником переходит во внешнее собеседование. Принимая мысль о враждебности другого и подтверждая свой выбор, герой делает свой выбор против духовного, против своих глубинных ценностей, выбирая мир, в котором нет Бога, нет любви, и соглашается с этой мыслью. Но в таком мире остается только борьба всех против всех. В такой борьбе господин Голядкин и применяет по обстоятельствам либо самоуничижение и заискивание перед другими, либо самоутверждение и самопревозношение над ними.

Голядкин не является субъектом ценностной регуляции, находясь в плену своих предубеждений, стереотипов, ценностных представлений. Он не в силах оценить эти предубеждения, полагая, что следование им обеспечивает ему здравый рассудок, адаптацию, приспособление и помогает в борьбе за выживание.

Далее герой стремится к сотрудничеству с Двойником, надеясь составить с ним заговор против всех. Вспомним, что Двойник является персонификацией «отвратительной части души», «тенью» господина Голядкина. Признание тени и попытка составить с ней одно целое не удаются: «лжеприятель» не нуждается в дружбе с Голядкиным. «Вероломный друг» обманывает Голядкина, используя его в своих целях. Впрочем, «лжедругу» почти не нужно обманывать, поскольку Голядкин стремится подружиться с теневой стороной своей души. Наконец, когда Голядкин решил бороться с Двойником, это ему не удалось, поскольку он постоянно контактирует с ним, что еще больше углубляет болезнь.

Разговоры с «двойниками» ведут и Ставрогин, и Иван Карамазов: их всех такие контакты приводят к болезни или самоубийству. «Диалоги» с безумием, как показывает Ф. М. Достоевский, к безумию и приводят.

Для преодоления сложившейся системы ценностных стереотипов, преодоления внутренней раздвоенности необходим душевный переворот, необходимо занять позицию вне сложившейся ценностной системы. Такая позиция позволяет отнестись каким-то определенным образом к прежнему ценностному миру. Для ее выработки необходима опора на безусловные, глубинные, устойчивые, абсолютные ценности, которые и могут послужить ценностно-смысловыми ориентирами. Выразителем таких ценностей для человека является голос его совести, идущий из самых интимных глубин души.