Текст книги "Техника «косого взгляда». Критика гетеронормативного порядка"

Что последует, если мы с самого начала согласимся, что гей-идентичности как производные инверсии частично определяются теми же самыми гетеросексуальными идентичностями, от которых они отличаются? Если гетеросексуальность является невозможной имитацией себя, имитацией, которая перформативно конституирует себя в качестве оригинала, тогда подражательная пародия «гетеросексуальности» – там и тогда, когда она существует в гей-культурах, – всегда только имитация имитации, копия копии, у которой нет оригинала. Говоря иными словами, пародийный или имитационный эффект гей-идентичностей работает не на то, чтобы копировать или симулировать гетеросексуальность, но, скорее, на то, чтобы представить гетеросексуальность как непрерывную и паническую имитацию своей собственной натурализованной идеализации. Тот факт, что гетеросексуальность всегда находится в процессе разработки себя, свидетельствует о том, что она постоянно находится под угрозой, то есть что она «знает», что может быть отменена: отсюда ее стремление к навязчивому повторению, которое одновременно исключает (foreclosure) то, что угрожает ее когерентности. То, что ей от этого риска невозможно избавиться, подтверждает ее глубокую зависимость от гомосексуальности, которую она стремится полностью искоренить и никогда не может этого сделать или которую она стремится сделать вторичной, но которая всегда уже здесь в качестве априорной возможности.[33]33
  Конечно же, я имею в виду книгу «Эпистемология чулана» Ив Кософски Сэджвик, которая проследила тонкости такого рода паники в западных гетеросексуальных эпистемах.


[Закрыть] Хотя этот провал натурализированной гетеросексуальности может становиться источником пафоса для самой гетеросексуальности – того, что ее теоретики часто называют ее конститутивным дискомфортом, – он может стать поводом для субверсивной и многосторонней пародии на гендерные нормы, которая показала бы, что сама претензия на оригинальность и реальность является эффектом определенных форм натурализированного мимесиса гендера.

Важно признавать способы, при помощи которых гетеросексуальные нормы появляются внутри гей-идентичностей, чтобы утверждать, что идентичности геев и лесбиянок не только частично структурированы господствующими гетеросексуальными рамками, но и детерминированы ими не по этой причине. Они представляют собой текущие комментарии к тем натурализированным позициям, пародийные переигрывания и переозначивания тех самых гетеросексуальных структур, которые отсылают жизнь геев в дискурсивную область нереального и немыслимого. Повторяю еще раз: то, что идентичности геев и лесбиянок отчасти конституированы или структурированы теми самыми гетеросексуальными нормами, которые угнетают геев, не значит, что они востребованы или определены этими структурами. И необязательно думать о таких гетеросексуальных конструктах как о разрушительном вторжении «сознания натуралов», которое должно быть полностью устранено. Присутствие гетеросексуальных конструктов и позиционирований любой формы в идентичностях геев и лесбиянок предполагает, что есть повторение гетеросексуальности и суммирование гетеросексуальности геями и лесбиянками (которое и само является повторением и суммированием собственных представлений об идеалах) в их собственных понятиях, это и есть место, в котором становятся возможными разного рода переозначивания и пародийные повторения. Пародийное воспроизведение и переозначивание гетеросексуальных конструктов в не-гетеросексуальные образцы выявляет полностью сконструированный статус так называемого оригинала, а также показывает, что гетеросексуальность конституирует себя в качестве оригинала только через убедительный акт повторения. Чем больше этот «акт» экспроприируется, тем больше раскрывается иллюзорность гетеросексуальной претензии.

Хотя выше я сосредоточила свое внимание на эффектах практик перформанса, повторения и имитации гендерных идентичностей в реальности, я все же не хочу сказать, что травести (дрэг) – это «роль», которую можно принять на себя или от которой можно отказаться по собственной воле. За мимесисом не стоит волеизъявляющий субъект, который решает, какой у него сегодня будет гендер. Наоборот, сама возможность становления интеллигибельного субъекта требует того, чтобы определенный мимесис гендерной идентичности уже шел полным ходом. «Бытие» субъекта не более самотождественно, чем «бытие» любого гендера; фактически когерентная гендерная идентичность, достигающаяся через очевидное повторение одного и того же, производит в качестве своего эффекта и иллюзию априорного волеизъявляющего субъекта. В этом смысле гендер не перформанс (performance), который существующий субъект перед этим избирает, но гендер перформативен (performative) в том смысле, что он конституирует в качестве эффекта того самого субъекта, которого, как кажется, он выражает. Этот перформанс принудителен в том смысле, что действия, выходящие за рамки гетеросексуальных норм, влекут за собой остракизм, наказание и насилие, не говоря уже о трансгрессивных удовольствиях, произведенных самими запретами.

Утверждение, что нет исполнителя или исполнительницы (performer) до самого перформанса (performance), что перформанс перформативен и что этот перформанс и конституирует появление «субъекта» в качестве своего эффекта, трудно принять. Эта трудность вызвана склонностью считать сексуальность и гендерную идентичность прямым или косвенным образом «выражающими» психическую реальность, которая им предшествует. Отрицание первенства субъекта, однако, – это не отрицание субъекта как такового; фактически отказ понимать субъект в единстве с его психикой означает понимать психику как нечто, что превосходит область сознающего субъекта. Этот психический избыток и есть то, что систематически отрицается понятием волеизъявляющего «субъекта», который по собственному желанию каждый раз выбирает для себя гендер и/ или сексуальность в данное время и в данном месте. Именно этот избыток выплескивается в промежутках между теми повторяющимися жестами и актами, которые создают кажущееся единство гетеросексуальных позиционирований, по сути дела, и принуждают к повторению, и гарантируют его постоянную неудачу. В этом смысле именно этот избыток внутри гетеросексуальной экономии имплицитно включает в себя гомосексуальность, эту постоянную угрозу подрыва, которая преодолевается усиленным повторением того же самого. И все-таки если повторение – это модальность власти, при помощи которой власть работает над созданием иллюзии гладкой гетеросексуальной идентичности, если гетеросексуальность принуждена повторяться для того, чтобы установить иллюзию собственного единства и тождественности, тогда эта идентичность постоянно находится под угрозой: что если она не сможет повториться или само выполнение повторений будет использовано в иных перформативных целях? Если всегда есть принуждение к повторению, повторение никогда полностью не достигает идентичности. Тот факт, что вообще существует потребность в повторении, – это доказательство того, что идентичность не является самотождественной. Она требует того, чтобы быть учреждаемой снова и снова (instituted), что фактически означает, что она рискует оказаться упраздненной (de-instituted) в каждом промежутке.

В таком случае что собой представляет этот психический избыток и что образует субверсивное и упраздняющее повторение? Во-первых, нужно учитывать, что сексуальность всегда превосходит любой данный перформанс, презентацию или нарратив, вот почему нельзя определить или «считать» сексуальность с конкретной презентации (presentation) гендера. И можно сказать, что сексуальность выходит за рамки любой исчерпывающей нарративизации. Сексуальность никогда полностью не «выражается» в перформансе или в практике; например, существуют пассивные, подчеркнуто мужеподобные фам, похожие на фам, агрессивные буч, и данная аттрибуция, в конце концов, описывает более или менее анатомически устойчивых «мужчин» и «женщин». Нет прямых выразительных или причинных связей между полом, гендерной идентичностью, ее презентацией, сексуальной практикой, фантазией и сексуальностью. Ни одна из этих категорий не охватывает или не определяет остальные. Часть того, что образует сексуальность, как раз и есть то, что не проявляется и что до определенной степени вообще не может проявиться. Это, вероятно, наиболее фундаментальная причина того, почему сексуальность до некоторой степени всегда покрыта тайной (closeted), особенно для того, кто будет ее выражать через акты саморазоблачения. То, что исключено именно для того, чтобы данная презентация гендера «состоялась», может быть именно тем, что разыгрывается сексуально, то есть «перевернутыми» отношениями, по сути дела, между гендером и презентацией гендера и презентацией гендера и сексуальностью. С другой стороны, возможно, что презентация гендера и сексуальные практики будут так коррелировать, что будет казаться, что первая «выражает» последние и при этом они вместе конституируются теми самыми сексуальными возможностями, которые они исключают.

Эта логика инверсии интересным образом разыгрывается в варианте лесбийских гендерных стилизаций буч и фам. Буч может подавать себя как умелую, волевую и обеспечивающую всем, а стоун-буч[34]34
  Стоун-буч (англ. stone butch) – буч, которая в сексуальных отношениях с партнершей не позволяет даже прикасаться к своим эрогенным зонам, а в постели не обнажается полностью. – Прим. ред.


[Закрыть] может испытывать потребность конституировать свою возлюбленную как эксклюзивное место эротического внимания и удовольствия. И все же эта буч-«добытчица», которая, как кажется поначалу, воспроизводит некоторую роль мужа, может быть захваченной логикой инверсии, согласно которой сама эта «заботливость» окажется самопожертвованием, из-за которого она попадает в самую древнюю ловушку женской самоотверженности. Она может оказаться в ситуации радикальной беспомощности, которую сама стремилась локализовать, найти и выполнить в своей любовнице-фам. По сути дела, буч обращается в фам, или остается в плену призрака этой инверсии, или получает от этого удовольствие. С другой стороны, фам, которая, как утверждала Эмбер Холлибо, «дирижирует» сексуальным взаимодействием [9: p. 394–405], вполне может эротизировать определенную зависимость, чтобы в конце концов узнать, что сама способность дирижировать этой зависимостью раскрывает ее собственную неоспоримую власть, в момент чего она обращается в буч, оказывается в плену у призрака этой инверсии или, возможно, даже наслаждается ею.

Психический мимесис

То, что стилизует или формирует эротический стиль и/или презентацию гендера, – и то, что делает эти категории неустойчивыми по сути своей, – это набор психических идентификаций, которые непросто описать. Некоторые психоаналитические теории склонны толковать идентификацию и желание как два взаимоисключающих отношения к объектам любви, которые были утрачены из-за запрета и/или разлуки. Любая интенсивная эмоциональная привязанность, таким образом, предполагает либо желание кого-то иметь, либо желание быть этим кем-то, но не оба одновременно. Важно учитывать, что идентификация и желание могут сосуществовать и что их формулирование в терминах взаимоисключающих оппозиций служит гетеросексуальной матрице. Но я хотела бы сосредоточить свое внимание на другой конструкции этого сценария, а именно на том, что «желание быть» и «желание иметь» могут служить для дифференциации взаимоисключающих позиционирований, внутренне присущей лесбийскому эротическому взаимодействию. Рассмотрим тот факт, что идентификации всегда производятся как реакция на какую-либо утрату и что они зависят от определенной миметической практики, которая направлена на то, чтобы инкорпорировать утраченную любовь в саму «идентичность» того, кто остался. Этот тезис Фрейд сформулировал в «Печали и меланхолии» в 1917 году, и он продолжает оказывать влияние на психоаналитические дискуссии об идентичности [5].[35]35
  Касательно цитат из творчества Рут Лейс см. следующие два примечания.


[Закрыть]

Для теоретиков психоанализа Миккеля Борч-Якобсена и Рут Лейс, однако, идентификация и в особенности идентификационный миметизм предшествуют «идентичности» и образуют идентичность как фундаментально «иного себе». Понятие этого Другого в самости фактически предполагает, что разделение самость/ Другой первоначально не является внешним (отсюда следует мощная критика эго-психологии); самость с самого начала радикальным образом включена в «Другого». Теория первичного миметизма расходится с фрейдовской теорией меланхолической инкорпорации. Согласно взглядам Фрейда, которые я продолжаю считать полезными, инкорпорация – вид психической имитации, реакция на потерю и одновременно отказ от нее. Гендер как место подобного психического мимесиса, таким образом, конституируется целым рядом Других с разнообразными гендерами, которые были любимы и утрачены, но потеря приостанавливается через меланхолическую и воображаемую инкорпорацию (и сохранение) этих Других в психике. В противоположность этой теории психического мимесиса через инкорпорацию и меланхолию теория первичного миметизма утверждает отсутствие самотождественности психического субъекта. Миметизм не мотивируется драмой потери и воображаемого возвращения утраченного, но, как представляется, предшествует и образует само желание (и мотивацию); в этом смысле миметизм предшествует возможности утраты и любовного разочарования.

Утрата ли первична или миметизм (возможно, это проблема, у которой нет решения), психический субъект все равно внутренне конституируется Другими с разными гендерными идентичностями и поэтому в том, что касается гендера, никогда не является самотождественным.

По моему мнению, самость становится самостью только при условии, что она пережила разлуку (грамматика нас здесь подводит, потому что это «она» выделяется только через эту разлуку), утрату, которая приостанавливается и временно разрешается при помощи меланхолической инкорпорации «Другого». Этот «Другой», разместившийся в самости, таким образом, учреждает вечную неспособность этой «самости» достичь самотождественности; дело обстоит так, как будто она всегда уже дестабилизирована этим Другим; дестабилизация со стороны Другого в самой сердцевине самости, собственно, является условием возможности этой самости.[36]36
  Прекрасный анализ первичного миметизма с прямыми последствиями для формирования гендера см. в: [11]. С точки зрения Лейс, первичный миметизм или суггестивность требуют, чтобы «самость» с самого начала была образована его инкорпорацией; попытка отделить себя от того, что тебя образует, естественно, оказывается невозможной, но влечет за собой некое «инкорпорирующее насилие», если воспользоваться ее термином. Насилие идентификации в этом случае оказывается на службе попытки отделения, попытки занять место Другого, который якобы располагается в самом основании самости. То, что это замещение, которое стремится стать смещением, терпит неудачу и должно бесконечно повторяться, становится траекторией психической карьеры человека.


[Закрыть]

Такое рассмотрение психической идентификации сводит на нет возможность любого устойчивого набора типологий, которые объясняли бы такие вещи, как идентичности геев и лесбиянок. И любая попытка предложить подобную типологию (как об этом свидетельствуют недавние исследования мужской гомосексуальности Кайей Силверман) страдает упрощением и с устрашающей легкостью согласуется с регламентирующими требованиями диагностических эпистемических режимов. Если инкорпорация в том виде, как ее понимал Фрейд в 1914 году, – попытка сохранить утраченный и любимый объект и отказаться или отложить признание утраты, а следовательно, печали, в таком случае, когда становятся похожими на мать, отца, брата, сестру или иного раннего «возлюбленного», это может быть актом любви и/или полной ненависти, попыткой замещения или смещения. Как бы мы «типологизировали» амбивалентность, лежащую в сердцевине миметической инкорпорации, подобной этой?[37]37
  Полагаю, здесь именно работы Рут Лейс снова проясняют одни из сложных вопросов образования гендера, которые возникают из пристального психоаналитического рассмотрения имитации и идентификации. Выходящая у нее книга, без сомнения, оживит эту область.


[Закрыть]

Как это рассмотрение психической идентификации возвращает нас к вопросу о том, что составляет субверсивное повторение? Насколько вызывающие беспокойство идентификации очевидны в культурных практиках? При этом необходимо напомнить, что гетеросексуальность натурализуется через создание иллюзии неразрывной связи между полом, гендером и желанием. Когда Арета Франклин поет: «Ты даешь мне почувствовать себя настоящей женщиной»,[38]38
  You Make Me Feel Like A Natural Woman – популярный сингл 1967 года американской соул-певицы Ареты Франклин. – Прим. ред.


[Закрыть] на первый взгляд, она указывает на то, что якобы некоторый естественный потенциал ее биологического пола актуализируется ее участием в культурной позиции «женщины» как объекта гетеросексуального признания. Нечто в ее «поле», таким образом, выражается ее «гендером», который в таком случае полностью познается и признается в рамках гетеросексуальной сцены. Нет разлома, разрыва между «полом» как биологической фактичностью и сущностью или между гендером и сексуальностью. Хотя Арета, кажется, рада тому, что ее естественность нашла подтверждение, также кажется, что она парадоксальным образом осознает, что это подтверждение никогда не гарантировано, что эффект естественности достигается только как следствие момента гетеросексуального признания. В конце концов, она поет: «Ты заставляешь меня чувствовать как настоящая женщина», намекая на то, что это своего рода метафорическое замещение, акт жульничества, род возвышенного и кратковременного участия в онтологической иллюзии, произведенной рутинной операцией гетеросексуального травести.

Но что, если бы Арета пела мне? Что, если бы она пела для дрэг-квин, чей перформанс некоторым образом подтверждает ее собственный?

Как мы объясним такого рода идентификации? Не существует некоего пола (sex) в некоей туманной биологической форме, который каким-то образом выражался бы в походке, позе, жесте; и нет никакой сексуальности, которая затем выражала бы этот очевидный гендер или этот более или менее волшебный пол. Если гендер – это травести и если гендер – это имитация, которая регулярно производит идеал, к которому она стремится приблизиться, то тогда гендер – это перформанс, который производит иллюзию внутреннего пола, сущности или психического гендерного центра. Он производит иллюзию внутренней глубины на поверхности через жесты, движения, походку (этот телесный набор из репертуара сценического искусства понимается как презентация гендера). Фактически один из способов, при помощи которых гендер натурализуется, – интерпретация его как внутренней психической или физической необходимости. Несмотря на это, это всегда знак на поверхности, означивание на публично видимом теле и с его помощью, которое и производит эту иллюзию внутренней глубины, необходимости или сущности, которая выражается магически и каузально.

Оспаривать психику как внутреннюю глубину, однако, не значит отказываться от ее существования. Наоборот, теперь психика должна быть переосмыслена именно как навязчивое повторение, как то, что обусловливает и запрещает повторяющийся перформанс идентичности. Если каждый перформанс повторяется и тем самым производит эффект идентичности, тогда каждое повторение требует, чтобы между актами был перерыв, во время которого риск и психический избыток угрожают нарушить процесс образования идентичности. Бессознательное – это тот избыток, который делает возможным и оспаривает каждый перформанс и который никогда полностью не проявляется во время самого перформанса. Психика не «внутри» тела, но в самом процессе означивания, через который это тело может лишь проявиться; именно пробел в повторении, равно как и принуждение к повторению, является тем, что перформанс стремится отрицать, и тем, что его с самого начала направляет.

Локализовать психику в этой означивающей цепи как нестабильность всей повторяемости – это не то же самое, что утверждать, что психика является внутренним центром, ждущим своего полного и освобождающего выражения. Наоборот, психика – это постоянный провал выражения, провал, который имеет свою ценность, поскольку принуждает к повторению и тем самым создает заново возможность для срыва. Тогда что это значит – стремиться к дестабилизирующему повторению внутри принудительной гетеросексуальности?

Хотя принудительная гетеросексуальность часто предполагает, что прежде всего есть один пол, который находит выражение через единственный гендер, а затем через единственно возможную сексуальность, теперь можно полностью перевернуть и сместить эту мыслительную операцию. Если режим сексуальности требует принудительного перформанса пола (sex), то, возможно, именно через этот перформанс бинарной системы гендера и бинарной системы пола они и становятся интеллигибельными. Возможно, что сами категории пола, сексуальной идентичности и гендера прежде всего производятся или поддерживаются в эффектах этого принудительного перформанса, эффектах, которые хитроумно переименовываются в причины и истоки, хитроумно выстраиваются в причинную или выразительную последовательность, которая и производит гетеросексуальную норму, легитимирующую себя в качестве оригинала всей сексуальности. Как тогда разоблачить причинные связи в качестве ретроспективно и перформативно произведенной выдумки и подойти к самой гендерной идентичности как к неизбежному вымыслу и заново ее изобрести в категориях, которые демаскировали бы любую претензию на оригинальное, внутреннее, истинное и реальное как эффект травести, чьи субверсивные возможности должны инсценироваться снова и снова, чтобы сделать из «пола» гендерной идентичности арену непрекращающейся политической игры? Возможно, речь будет идти о том, чтобы работать с сексуальностью в противовес идентичности, даже в противовес гендеру, и позволить таким образом тому, что никогда полностью не проявляется в перформансе, сохранить свой дестабилизирующий потенциал.