Текст книги "Созвездие Кита. Орбиты"

Пётр Хазановский. Пётр Кифа

Santa Golyanovo

От старого пруда пахнуло илом,

Вода стоит, как плавленый гудрон.

Потухший дом торчит большим зубилом.

Свет фонарей спускается на дно.

Гольяново остыло и уснуло,

Сложив своих прохожих под матрац.

Сны разбежались торопливым гулом.

За ними гнался одинокий КрАЗ.

Он зарычал, как старый пауэрлифтер

И раздавил осеннего жука,

Который так хотел увидеть Питер

И брызнул на ботинки мужика.

GoodOk

На вокзале воет поезд,

Курит горький фимиам;

Город уезжает, то есть,

Уезжаю сам.

Я оставлю тут беспечность,

Неумелые дела,

Глупости про боль и вечность,

Женские тела.

Там, где сладкая моло́ка,

Там, где велики звенят,

Ждёт несчастное далёко,

Только не меня…

Виниловые нимбы

Его тянуло к тёмным образа́м,

Огням притвора дымного, и всё же

Он шёл туда, где егерский бальзам

Мешают с пивом выпуклые рожи.

Туда, где кружит мутную толпу,

Где можно спорить с дураком прохожим,

И потемнеть лицом, когда во лбу

Под утро бродят выпитые дрожжи.

Кутят герои городского мифа,

Извечно куролесит мир теней.

Знай своё дело, старая олифа,

Пусть образа́ становятся темней.

Дрожат огни и мироточат гвозди,

Косая тень ступает за порог.

Она стоит и ни о чём не просит,

И ничего не говорит ей Бог.

Всё заново напишет старый инок,

А баба в муках заново родит.

И нимбы из виниловых пластинок

Споют божественно московский бит.

Новоселье

Заиграл святым огнём

Одинокий нужник.

Прошлое осталось в нём

И в реке-вонючке.

Абортирует барак

Новый экскаватор:

Стекловата, щепки, шлак…

Охнул инкубатор.

Встал на насыпь из песка

И бетонной крошки

Дом – зелёная тоска,

Жёлтые окошки.

Зашкворчит в сковороде

Тараканье сало,

Потечет по бороде,

По кишке усталой.

То не шабаш разлихой,

Не триумф похмелья,

Не забава с мистикой,

Это новоселье.

Лиственный

В нашем посёлке живёт деловой малыш:

Он охраняет двор и гоняет кур.

Чтобы увидеть мир, он полез на крышу:

Думая, что за лесом река Амур.

Выхлебал щи зелёные вездеход,

Нету в округе рек, синевы морей!

Спит в рубероидных будках честной народ.

Время течёт стремительнее Буреи.

Дымка над марью стелется, рвётся, тает,

А в гараже соседа ожил Урал,

Лес распустил хоругви и наступает,

Медленным пароходом идёт Ургал.

Недалеко от дома воняет септик,

Над головой лохматой кружит канюк,

По теплотрассам бегают чьи-то дети,

Вместо Луны на небе планета Плюк.

Природоведение уйдёт за парту,

А о высотах будет судить физрук.

Всё, что узнал, малыш нанесёт на карту

И отнесёт секрет в потайной сундук.

В лабиринте молла

(романс)

В лабиринте молла,

Где смешались лбы,

Сальные носы и затылки,

Ты очнулась голой

Посреди толпы

В этой музыкальной копилке.

Растекались тушки

Маленьких людей

В зеркалах витрин, к шеншелям и платьям.

Скалились игрушки

На слепых детей

Полным эротизма проклятьем.

Не заметят люди

Твоего стыда

И пройдут насквозь, не заметят

Маленькие груди,

И ребристый стан,

И твои глаза цвета меди.

Ты жива для мёртвых,

Призрак для живых,

Не видать тебе берегов загробных…

Будешь ты от чёрствых,

Алчных и скупых

Охранять невинных и робких.

В лабиринте молла,

Где смешались лбы,

Сальные носы и затылки,

Ты гуляешь голой

Посреди толпы

В этой музыкальной копилке.

ВДНХ

В-Д-Н-Ха…

Остывшая советская мечта,

Затерянная в снах соцреализма;

Загробный заповедник коммунизма,

Вальхалла для рабочих и крестьян.

В-Д-Н-Хаа…

Исчезнувшей империи Пальмира,

Где молятся забытым божествам

Колхозница, рабочий и тиран.

Ковчег Советов, равенства и мира,

В-Д-Н-Хааа…

Как бесконечный выдох Ильича,

Как вечная агония Хирама,

Почившего в стенах родного храма

В багряной плащанице кумача.

Пионэрский романс

Я была непорочна, чиста и невинна,

Но беда неожиданно грянет, как шторм.

И однажды креплёные крымские вина

Разожгли мою плоть пионерским костром.

Я очнулась на Вашем измученном теле.

Вы за что погубили примерную дочь?

В эту ночь, голубчик, Вы мной овладели,

И с улыбкой чеширской уходите прочь.

В лагерях пионерских случается горе,

Так же редко, как радости в концлагерях.

Это горе я выплесну в Чёрное море

А обиды спеку в раскалённых углях.

И теперь я любого в объятиях согрею,

Будь он прынц или грубый австралопитек.

Я уже ни о чём, ни о чём не жалею!

Пусть и дальше меня разлагает АРТЕК!

В пурпурном облаке

Шар ледяной –

Одиноким прожектором

Свет голубой

Распыляет по векторам.

Глыбы – попутчики,

Льды – провожатые.

Вольные лучники,

Смелые кшатрии.

Режут кристаллы

Туманы из марли, и

Варят металлы

Угрюмые карлики.

Всё растворяется

В холоде, в мороке.

Вечность вращается

В пурпурном облаке.

Томно-усталые,

Верные, кроткие

Грезят в хрустальных

Яслях её отроки.

Жизни короткие,

Сны скоротечные.

Вечно голодные,

Путники вечные.

Лидия Краснощёкова

Месть

На западной трассе поутру

восточному ветру – дуть:

к полуденной злобе города

с дороги сметая путь.

Мы пахнем гашёной известью.

Мы – пленники пепелищ:

поджечь, не умея вынести –

и даром, что сам сгоришь.

Размазанно-некрасивыми

нас помнит честной народ.

Не прочерками – пунктирами —

зашили дороге рот.

На определённой скорости

мы – звук, перешедший в свет,

у неба в нагрудной полости

припрятанный на обед;

на старую карту пролитый

случайно и горячо…

Зашкаливает спидометр,

расколотый как зрачок!

Мы двигаемся неистово,

у мира забрав в залог

беременную убийствами —

тройня на одного.

Вы все её подопечные,

затем её взгляд – седой.

Ухмылка остроконечная

как повод назвать звездой…

Свободная, как республика,

бесформенная, как власть —

объём криминальной рубрики

способна одна украсть.

Красива, как вся История.

Мечтая в неё войти,

наивно избрать безволие —

последнюю из рутин.

Найдя в себе воспитателя,

я клятвы давал аванс.

Бесстрашием обаятелен,

вернусь даже в крайний раз —

агонией для охотчиков

по огнь пироманских душ.

Когда дела нет до прочего,

что будничный список нужд?

Бесхлопотное убежище,

излюбленное людьми,

что к нам запустили бережно

танцующие огни.

В руководстве по использованию огня написано:

хранить в защищённом месте.

Не нарушать целостность упаковки.

Со стен удалив кутикулу,

над крышею воспарил…

Кого вы хотели выкурить?

Свобода у нас внутри.

Мы всё отпускаем к лешему

пешком через гарь и гать.

Ведь если теряться нечему,

то можно спокойно спать,

урок из пожара вынести,

оставшись собой сполна.

Пропахнуть гашёной известью —

и строить другим дома.

Письмо

(Письмо русского писателя-декадента своему любовнику)

…Быть может, мне открыть придётся двери

И заплатить – за ту жизнь и за эту.

Ведь декаданс как истинная вера

Недёшево обходится поэту.

Быть может, иронично чёрной ночью

Ворвётся в дом, презрев законы света,

В наш дом, что беспощадно обесточен,

Тугая сила слабого поэта.

И я пойду месить господни муки

Исподними бывалыми ногами.

Безвестный мир, отданный в третьи руки,

Словесными подвину рычагами.

Я убегу бессмысленно и нежно

В объятия муз, дурмана и бессмертья;

И будет плавать океан безбрежный

У моих ног. Он даст мне имя – ветер.

Сейчас в ангине аристократизма

Тебе пишу, расхристанному дома —

Как культовой фигуре в моей жизни

С фигурой баснословной Аполлона.

(И жидких букв потеющая слякоть

Спешит навстречу сумрачному смыслу.

Как всякий, кто потом посмеет вякнуть,

Что грудь не может вздуться коромыслом).

Ко мне во сне подлизывалось море,

Свою вину скалисто ощущая.

Мотив чужих несбыточных историй

Стонал в ночи несмазанною сваей.

Да, наша жизнь, царь-колокол, царь-пушка

И атрибут бессмысленной кончины.

В багровом тоне прописная стружка,

Кривляясь, оживает при лучине.

Воландова осень

Ты стоишь со светофором на проезжем переходе,

Поздним вечером надеясь привести себя домой.

Я никак сейчас не вижу. Но сентябрь давно на взводе,

Высочайше окроплённый Чистопрудною водой.

Развлекается сентябрь – все пути ему открыты.

Он, отчаянно отвязный, схватит море за подол.

Ты редеешь в эпицентре окружающих событий

И уходишь в поднебесье вместе с табором ворон.

Нас обманчивая осень кружит в воландовом вальсе.

Я протягиваю мелочь, а она берёт ладонь.

Наш последний вальс удался, он нам в шашки проигрался.

И, поддатый, сам отдался нам на растерзанье он.

Слабо верится, что после этот мир сойдётся с нами,

На военном перекрёстке прокричав хвалу врагам.

Ты палишь в больное небо подмосковными глазами.

Ты уверен, что всё видел. Но не знаешь, кем ты стал.

Катит кубарем сентябрь. Мы в ударе под ударом.

Нам букет лавровых листьев очень на руку, к лицу.

Нам вчера преподносили эту жизнь почти задаром,

А сегодня – родом в осень – она просится к концу.

Обезумевшая осень ускоряет грампластинку.

Чувство близости развязки не даёт разинуть рот.

Где-то там будильник тихо тикал-тикал, тикал-тикал.

Мы хотели жить как лучше. Вышло всё наоборот.

Я сегодня встану в восемь – станом в осень, песней в осень —

Проведу оконной рамой по костяшкам смутных дней.

Не сойти с ума сегодня – больше ничего не просим.

Пока песнь не стала воем, пей паршивей с нами – пей!

Обезумевшая осень кружит в воландовом вальсе.

Жизнь, начавшаяся в полночь, всё грозится бить не в такт.

Объясни, откуда в нашей сточной камере он взялся —

Дух безумья, уроженец гулкой воли, гордых драк?

Если выживешь в сентябрь – передай ему приветы,

Удаляясь в одиночку к полнокровным берегам.

Помнишь, я сказала: буду я любить тебя всё лето.

Это дольше, чем обычно. И правдивей, чем всегда.

Аист

Коль по утрам бессонные глаза

Не замечает алчущее небо,

Как не поверить в то, что рассказал

Полночный гость из Верхневифлеема?

Ведь в лунном свете мироточит лик

И роговою кажется оправа…

Безумствуя, как персонажи книг,

Мы нарушаем авторское право.

Что ты за птица важная, Халиф?

Твой зримый мир, не дав познать иного,

Гудит в башке – как тысячи молитв

Под куполом уставшего собора.

Последний кадр

…а скажут – скажут, что нас было четверо!

А. Дюма «Три мушкетёра»

В моей комедии единственный положительный герой – смех.

Н. В. Гоголь

Мешает вспышка – нас нигде

Не видно из-за света.

Москва вдыхает жизнь людей,

А выдыхает лето.

Давно понятно: быть беде —

Мы не герои книжки.

При пересчёте на людей

Нас три. И кто-то лишний.

В несовершенном мире мы

Несовершенней втрое.

При свете дня, в гоненьи тьмы —

Черт знает, что такое.

Мы – это он, она и я.

Неслыханное трио,

Чья безымянность – не изъян —

Жест – позабытых миром.

Мы – обездвиженность руки:

Привязанные к спинке,

Мы – это люди-вопреки

И люди-половинки.

На нас нет бога и лица.

Мы встретились. Отныне

Дороге к дому нет конца,

И время в чае стынет.

Мы ездили втроём в Париж,

В романтику поверив.

Мы в духе черепичных крыш,

Поверженных империй,

Бальзам искали для души.

Ну, а нашли – для душа.

Нас день за днём опустошил

Париж… Его не слушай.

Затем мы – каждый о своём —

Шептались вместе с морем.

Но молчаливый водоём

С ослепшими не спорил.

Не забирал нашу печаль,

Не нас, а камни гладил.

Потом он вовсе убежал,

А мы остались сзади.

Мы были очень много где:

Где холодно и жарко,

Где я ходил, в костюм одет,

Где ночевал в палатке,

Где ел лепёшки и кумыс,

Где ром и солонину,

Где из окна виднелся мыс,

А где – собор старинный.

Мы были в сотне разных мест,

Но, как мы ни хотели,

Нигде не стал тяжёлый крест

Наш крестиком на теле.

Тогда решили, что бывай.

Терять что-либо поздно.

Дверь крепко заперли сперва

И жили, как мимозы.

Так, как сегодня не живут,

Так как сегодня – нету.

Есть мы и комнатный уют.

Всё остальное – где-то.

Есть ночь. Шальная, вырви глаз,

Всё выпусти наружу!

Надежда есть, что хоть экстаз

Заткнуть сумеет душу.

Мы забывались по ночам,

Греша тройной молитвой.

Острей дамоклова меча

Затеивали битвы.

Но после, каждый божий раз,

Исступленно, в удушье,

В отчаянии любой из нас

Рыдал беззвучно в душе.

Тогда поняв, что не спастись,

Что это как проклятие,

Что жизнь – как кожа на кости,

Как ряд глубоких вмятин,

Мы у неё спросили счёт

Двадцатого июля.

Последний чай нам жизнь несёт.

Простим её, любую.

Кровать в подушковом тепле,

А форточка раздета.

Пустые чашки на столе.

Где жизнь?

Там, где нас нету.

В права вступает новый день

Под дулом пистолета —

Москва вдыхает жизнь людей,

А выдыхает

лето.

Алексей Мельков

* * *

Рассвет в ответ стихов стихии

Закрыл крылами туч лучи.

Спеша беспечно дни лихие

Потухли с лёгкостью свечи.

Туман надуманно сгустился,

Пуская пустоту в карьер,

И желтизну листвы на лицах

Сменил румяный полимер.

Мы – лицемерные потомки

Поэтов, тонущих во льдах

Былой лояльности высоких

Страстей, стоптавших древний страх.

Руками камни поднимая,

Заносим их над головой,

Галантно тон на стон меняя,

Пеняя на себя порой.

Туман мутя, слои срывая,

Отучит тучи сеять мглу

Душа поэта удалая,

Взывая к солнцу сквозь золу.

11.01.2018

* * *

Две тысячи семнадцатый, подлец,

На новый год бюджета не оставил…

Ни снега, ни сугробов под конец –

Нарушила зима десятки правил.

Лишь пятого числа усыпал снег

Холодные январские дороги.

И снова ускоряет время бег,

Подсунув гололедицу под ноги.

Москва спешит порадовать гостей

Особенным Рождественским подарком.

Мы узнаём из свежих новостей

О мастер-классах в красочных палатках.

Тверской бульвар сияет целый день

И Пушкинская площадь оживает.

Мы в Рождество зовём своих друзей

И радости родным своим желаем.

Промчится вереница ярких дней –

Московский фестиваль огни погасит,

Мы отдохнём от праздничных страстей

И гордо удалимся восвояси.

Ну а сейчас, Столица, зажигай!

И на Тверской беги, пока есть силы!

С Есениным свой праздник отмечай,

Москвич, рабочий, верный, терпеливый!

05.01.2018

Обиженные классики

На мир насупил нос больной поэт,

Не видя смысла в выкриках вчерашних.

На мимо проходивших новобрачных

Обиделся поэт, ведь музы нет.

Обиделся издатель на поэта,

Ведь публика читает между строк.

Не успевает хит сварганить в срок

Поэт, который пьёт почти что с лета.

Обиделся читатель – что за чёрт?

Претензии приводит в магазине –

Как можно целый год тянуть резину?

Что ж книгу-то поэт не издаёт?

Обиделся учитель в средней школе

На класс, что не желал учить стихи.

Зубрившие – стояли у доски,

Обиженные двоечники – в холле.

И мир вокруг никак не мог понять,

Ну где же вы? Есенины и Блоки?

Вас ждут затосковавшие потомки

И те, кто хочет классику читать!

Но мир не прост – сменилось поколение…

Хоть пьяных драк забудется пора,

Но классика в шкафу на удивление

Пера того, кто с вами пил вчера.

10.11.2017

Родина во сне и наяву

За окошком рассвет. А на сердце темно.

Вновь над городом утро рождается.

Мне уже столько лет, но душа всё равно

За Отчизну болит и сражается.

Я иду на работу. Задачей моей,

Как и прежде, является чудо внедрения.

Открывается дверь – на рабочем столе

Сотни тысяч конвертов с пустыми идеями.

Я взял руки врача и сложил на груди

Ветерана, что ждал операции,

Километрами шпал перештопал пути

Подмосковных узлов в реставрации.

А вернувшись домой, я ложусь на кровать

И без сил забываюсь в усталости.

Закрываю глаза и пытаюсь понять,

Есть ли повод для жизненной радости…

И я вижу во сне кандидатов наук,

Музыкантов, строителей, гениев.

Лет пятнадцать назад очутился я вдруг.

И друзьям вновь несу своё мнение.

Я пишу ерунду вместо вечных стихов,

Не читая творений великих поэтов.

Моя речь состоит из заученных слов,

Предсказуемых фраз и шаблонных ответов.

Музыканта прошу наиграть дивный вальс,

Но ему заплатили за кавер «Металлики».

Я учёных прошу не бежать восвоясь,

Но они жаждут ложечки с кашей, как маленькие.

Мой диплом защищён. Я теперь инженер!

И смотрю на друзей, что пошли в управленцы.

Но их разум далёк от обещанных мер

И внедрений. Играются, словно младенцы.

Я проснуться хочу, но себя ущипнуть

Не дают мне короткие руки.

Если это не сон, я увижу свой путь,

Отдаваясь судьбе на поруки.

Я ищу себе место, пытаясь помочь

Бесконечно идущим проектам.

Им бы пользу нести, а не ждать день и ночь,

Оставляя вопрос без ответа.

Я молюсь за людей, что терпенье хранят,

Не завися от новых потуг безысходности.

И я верю в тех скромных рабочих ребят,

За которых страна втайне плачет от гордости.

12.08.2017

Магнитная буря

Говорят, что рассвет – время счастья и грёз романтичных.

И для многих в ночи скрыта тайна дремучих времён.

Но Магнитная буря коварна – ей всё безразлично.

Ночь стирает из списка зависимых сотни имён.

В новостях вчера коротко что-то про солнце сказали.

Выброс гелия в космос – по-моему, пятый за год.

Для Земли наступает пора аномальных терзаний.

Ведь одна из остаточных волн на планету идёт.

Открываю глаза в три часа. Начинается приступ.

Моё сердце стучит, разрывая остывшую грудь.

Опускается тьма, крылья боли над телом нависли,

Выжидая момент, чтоб как можно сильнее кольнуть.

И в момент, когда глаз проседает под тяжестью века,

А по шее ко рту подползает спасительный вздох,

Начинается спазм, забирающий день человека,

Разжигая вулкан в голове. Я ослеп и оглох.

Я рассыпался пеплом по савану светлой кровати,

Как медуза растаял на жёлтом зловонном песке.

Пальцы к небу тяну и взываю: «Пожалуйста… Хватит…»

Но в бессилии пальцы хрустят на остывшей руке.

Мои щёки горят, зубы сжались в безумной улыбке

И по лбу начинает ползти обжигающий пот.

За окном просыпается свет, вероломный и прыткий,

Он вползёт в мою келью, кровать превратив в эшафот.

Солнце режет глаза, его луч, словно лазер, жжёт тело,

Сковородкой «Тефаль» стала милая сердцу кровать,

Мои клетки горят, умирая за правое дело,

Жаль, не нажил фанатов, чтоб «Show must go on» им кричать.

Развязались шнурки из натянутых скомканных нервов

И ослабла струна, на которой пиликала боль.

Вроде, спазм был последним, но страшно, как будто он первый…

В этот миг понимаешь: пред бурей магнитной ты – ноль.

Говорят, что мужчины не плачут, я с этим согласен.

И не видит их слёз осуждающий пафосный взор.

Завтра буду здоров и увижу, как мир наш прекрасен.

И подписывать рано планете моей приговор.

12.04.2017

Питер-кот и собака-Москва

Мне намедни приснился загадочный сон –

Будто Питер с Москвой превратились в животных:

Петербург стал котом и в себя погружён.

А собака-Москва скачет всласть беззаботно.

Питер-кот просыпается день ото дня,

Поворчит и свернётся клубком, как и прежде.

А собака-Москва утром будит меня,

На прогулку зовёт, громко лает в надежде.

Каждый день сотню раз лихо плюхнется в грязь

И обнюхает всех, кого нюхать не стоит.

Ну а Питер всё спит себе, спит себе всласть.

Валерианочным сном дрыхнет в светских покоях.

А Москва всё торопится, лает, бежит!

То гоняя ворон, то пугая соседей.

Питер-кот, нагулявшийся ночью, лежит,

Вспоминая проделки прогулок весенних.

Вот закончился сон. Я проснулся. Лежу.

Пред глазами сидят мои кот и собака.

С одного на другую взгляд перевожу,

Понимая спросонья, что близок к разгадке.

Отработав в Москве, я сбежал в Петербург,

Отдохнуть от столичного ритма.

Мой собачий характер взъерошился вдруг,

Замяукал, накушавшись сытно.

Да. Я пёс и менять ничего не хочу.

Но когда сердце просит покоя,

Кот в душе замурчит, и я в Питер лечу

Наслаждаться весенней Невою.

23.03.2017

Читателям

Простите мне, что я пишу коряво,

Читатели учёные мои.

Я не гонюсь за идолами славы,

Мне в радость лишь, что вы стихи прочли.

Не стану Шопенгауэром иль Блоком,

Не напишу, как Пушкин, о любви.

И мир не ждёт бессмертного «Пророка»

От тех, кто пару строф связать смогли.

Мне дорога возможность свои чувства

Вам передать, связав сюжет в катрен.

Надеюсь, до открытого занудства

Я не скачусь под тяжестью проблем.

Пусть мало для создания шедевра

Четыре строчки грамотно связать,

Но верю я – Россия будет первой

Страной, где нас, поэтов, будут знать!

И снова о народных достиженьях

Заговорит по-русски наш поэт,

Запечатлит наш быт в стихотвореньях,

Цены которым не было и нет.

22.03.2017

Путь к счастью

Куда ты ведёшь меня, мудрая жизнь,

По скользкой дороге событий?

В беде и невзгодах мне путь укажи,

Мой верный седой покровитель.

В израненном шрамами добром лице

Я вижу твою справедливость,

В нём сила, чтоб сердце в любом храбреце

С любовью к Отчизне забилось.

Стою на развилке ста тысяч дорог,

Ведущих к родимому краю.

Путь к счастью тернист и мой дом так далёк,

Но чудо свершится – я знаю.

01.08.2017

Заело…

Я родился в семье меломанов.

Дед ценил весь классический Джаз.

В выходные будил меня рано

Со словами: «Поставлю сейчас

Тебе песню, которую слушал

Целый двор, когда я заряжал

Патефон. Эта музыка в душу

Западёт!» – и пластинку включал.

И пластинка играла, я пёрся,

Удовольствие дед получал,

Но бывало, что диск так затёрся,

Что, звуча, патефон заедал.

Пропуская любимую песню,

Дед бесился, я с ним – заодно.

Убирали пластинки на место,

Доставали свой магнитофон.

Дед возился, копаясь в кассетах,

Что на полках стояли в пыли:

«Щас поставлю тебе песню эту –

Вмиг забудешь рок-группы свои».

Он включал, и мы вновь кайфовали,

Но любимое место опять

Механизмы внутри зажевали,

Видно, плёнка плохая… «Как знать», –

Я сказал, помогая скрутить

Плёнки вредной затёртую ленту.

Предложил параллельно включить

На CD трек, с того же момента.

И ура! Льётся песня опять

Из колонок, и дед улыбается.

Но и диск тормозит.

Лишь скачать

Трек любимый, похоже, останется.

И нашли снова песню онлайн,

Дед на паузу кликнул и хмурится.

– Подожди, – говорит, – не включай,

Пока трек целиком не загрузится.

10.03.2017