Текст книги "Вехи истории. События. Времена. Лица"

Брату Юре

 
Оглянись, посмотри ни души…
Спит Коломна уткнувшись в подушки.
Спят в кроватках своих малыши.
Помолясь спят седые старушки.
 
 
В кельях за монастырской стеной
Спят сопя богомольные сестры.
Спит в больничном покое больной,
Под кроватью спит кот гладкошерстый.
 
 
Накренившись, уснула стена,
Краснокаменной мощью кремлевской.
А в «Маринкиной башне» Луна
Ищет след от подошвы Поповской.
 
 
След лихого его сапога.
След доверчивой веры и силы…
Под мостом, притаившись, река
Прячет воды Коломенки стылой.
 
 
В этот год посреди февраля
Вербы почки свои распушили.
Оголилась местами земля.
Воробьиные стаи ожили.
 
 
По предательски оттепель зла,
Как слезливо-плаксиво коварна.
В ночь на Сретенье с неба стекла
Не желанным дождем… Богодарно…
 
 
В вековечной нагой красоте
Спят укутавшись в сумрак деревья.
Город спит, на сто пятой версте
Ожидая небес пробужденье.
 
 
До весны еще так далеко.
До ручьев, до беспечной капели.
Неуёмно бьет веткой в окно
Куст разлапистой голой сирени.
Ночь…
 

 
Как не мытая дурнушка
Без гребешка,
Накренясь стоит церквушка
У большака.
 
 
Где был купол, как слезинка,
Крест золотой…
Там теперь растёт осинка
С жухлой листвой.
 
 
Изнутри дверь подпирают
Кряж чурбаки.
Окна бельмами зияют,
Полы зрачки.
 
 
Лютым людом, в попущенье
Смертных обид,
Колокол без сожаленья
Оземь разбит.
 
 
День и ночь ветра гуляют
Временщики.
Вдовушки не отирают
Слёз со щеки…
 
 
Многия церквушку лета
Время щадит,
Как на стартстоле ракета,
В небо глядит
 
 
Церковь… вида неземного,
У большака.
В окружении дурного
Борщевика…
 

Картина. Холст. Масло. 2017 год

 
Восхищениям границ нет,
Гаснет закат.
Истекает съёжившись свет
В стрекот цикад.
 
 
Праздный вечер умирает.
Ни ветерка.
Звёзд рожденье отражает
Гладью река.
 
 
Воздух, как в пустом кувшине
С выпуклым дном,
Пахнет горечью полыни
С терпким вином.
 
 
Эта темень навсегда? Нет,
Наоборот,
Ночь, как манны ожидает
Лунный восход.
 

Галина Брусницына
Москва

 
Их крестили не в церкви, не в покое елея,
А в окопе промозглом – прямо перед броском.
От причастия спиртом ни на миг не хмелея,
Заскорузлыми пальцами осенялись крестом.
 
 
Непослушной щепотью ко лбу прикасались
И под купол небесный устремлялись лицом,
И крещения таинством благословлялись —
То ли перед началом, то ли перед концом…
 
 
Дым снарядных кадил над землей расстилался,
Здесь любой стал крещеный – перекрестным огнем.
И неистовым таинством Богу уподоблялся,
И любимые губы молились о нем…
 
 
…Как шептала родная, крестясь у криницы,
И листочек с молитвой завернула в платок —
Он попозже, на фронте не раз пригодится,
Чтоб махорки засыпать, обрывая листок…
 
 
Крылья белые ангела над окопом дрожали
И над образом Сталина, что слыл богом тех лет…
А в нагрудном кармане вплотную лежали
«Отче наш» на обрывке и партийный билет.
 

(на посещение адреса Мойка, 12)

 
…А время гонит лошадей
 

(А.С. Пушкин)

 
За окном гостиной цокают подковы,
Фыркают упряжки, суетится люд.
А за дверью детской на ковре шелковом
Бегают коняшки – кукольный уют…
День-деньской за окнами добрые лошадки
Экипажи важные за собой везут.
А за дверью детской в кружеве кроватки,
Солнечные зайчики в тишине снуют…
По подушкам локоны,
Спят себе с причмоками
Машенька, Сашенька, Гришенька, Наташенька…
 
 
Во дворе морозится, нянюшки торопятся,
Ребятню укутывать – беспокойный труд.
До обеда, стало быть, во дворе потопчутся.
Воробьям да коникам корму зададут.
Всхрапывают, фыркают, пар от губ клубочками,
Чередой в конюшенки вдоль двора бредут.
Дух навозный, радостный, подковами всклокоченный,
Воробьиной братией облюбован тут!
Посмотрите, кто идет!
Это тятя у ворот!
Машка! Сашка! Гришка! Наташка!
 
 
Маленькую на руки, мальчиков в охапку,
К старшенькой щекою – слаще нет минут.
 
 
Оседлают весело любящего папку —
Пусть себе играют, покуда не уснут.
Пусть им не приснится снов тревожных вовсе,
Не случится в жизни горестных минут…
Только не увидит папка новых весен,
В Церкви на Конюшенной скоро отпоют…
Долго и в чести живите,
матери покой храните,
Машенька, Сашенька, Гришенька, Наташенька…
 
 
Будущая фрейлина, генерал-майорша,
Императорских конезаводов беспощадный суд…
Конный полк лейб-гвардии, в генералы – позже,
Орденов сверх дюжины – в счет за ратный труд…
Статскому советнику мирный путь начертан,
Упасти наследие – потомки сберегут…
Путь «прекрасной дочери своей прекрасной матери»,
Путь любви непонятой – когда-нибудь поймут…
Спите, милые, всё в срок.
С вами память, с вами Бог.
Машенька… Сашенька… Гришенька… Наташенька…
 

(Река Сола протекает под стенами Освенцима)

 
Легко ли живется тебе, река?
Достаточно ль ты глубока?
Достаточно ль память твоя легка?
Отражаются ль в тебе облака?
 
 
Вспоминаешь, как в злые сороковые
Ты слышала стоны еле живые,
Когда убийцы мастеровые
Вершили дела свои рядовые?
 
 
Ты как, река, тогда не ослепла,
Когда ссыпали в тебя тонны пепла?
Неужто дно твое только крепло,
Принимая дары из жуткого пекла?
 
 
От каждых шестисот сорока граммов[3]3
  640 граммов – средний вес пепла, остающегося от 1 человека


[Закрыть]?
Хватит ли по берегам храмов,
Да и на всей земле Нотр-Дамов,
Вифлеемов и Валаамов,
 
 
Замолить грех свиты Молоха,
Умалить боль каждого вдоха,
Умолять память до последнего вздоха
Не предать забвенью эту эпоху?
 
 
Живи, река,
Ты нужна векам
И пчелам, обихаживающим неплохо
По берегам твоим венчики чертополоха.
 

Галина Спиридонова
Москва

 
Символ советской эпохи —
Спортсменка в парке с веслом,
Ивы у пруда засохли,
А девушка всё с лицом.
 
 
Символ был этот примером
Женской простой красоты,
И впечатлял всех размером
В подробностях наготы.
 
 
Не пустовали скамейки
Под сенью тихих аллей,
Редко встречались кофейни,
И люди были добрей.
 
 
Общались без интернета,
Гуляли до темноты,
Но время, как эстафета,
Разводит всё же мосты.
 
 
Не умиляют скульптуры,
Лишь грусть накатит волной,
Так как другие фактуры
Толпе диктуют настрой.
 

18.01.2019

 
Эхом память из древнего мира
Открывает эпоху чудес,
И поэтов древнейшая лира
Вызывает двойной интерес.
 
 
Интригуют богатства Египта:
Сколько мифов, красивых легенд,
В полустёртых словах манускриптов
Скрыты тайны уже много лет.
 
 
Поражает воображение
Высота и размер пирамид,
Мы читаем предположения,
Ведь, сама пирамида молчит.
 
 
Неужели рука человека
Так сильна без влиянья извне,
Или опыт того же ацтека
Своей цели достиг в вышине?
 
 
Но по факту, древнейшее чудо
В подтвержденье, что это не миф,
Удивляет людей отовсюду,
Археологов вновь вдохновив.
 
 
Велика пирамида Хеопса
И окутанный тайнами сфинкс,
Вновь гипотеза, что в рукотворстве
На Земле был учитель един.
 
 
С пор древнейших нас манит загадка,
Как и звёзды на Млечном пути,
И кто знает? Ведь, просто догадка
Нам позволит там братьев найти.
 

17.01.2019

 
Ломали долго головы лингвисты:
Откуда в лексикон пришёл «Байкал»?
«Бурятский след», – считали оптимисты,
Но неизвестно, кто его назвал.
 
 
Давно пришли сюда когда-то люди,
Красивый край, но не было воды,
Благословил Бог этим людям судьбы,
Они остались, избежав беды.
 
 
Явился им тогда обычный странник,
Кто предсказал обилие в лесах,
Не ведая, что он небес посланник,
Они его хулили на свой страх.
 
 
А он тогда поднялся на вершину
И разом вынул сердце из груди,
В тот миг вода заполнила долину,
В ней больше не было потом нужды.
 
 
Проходят годы, катят волны реки,
И, наполняя озеро водой,
Жизнь дарят этим берегам навеки,
А кедры сберегают их покой.
 
 
Над временем не властвует природа,
Но есть его любимые места,
Которые под сенью небосвода
Хранимы осенением креста.
 

14.01.2019

В основу сюжета положена легенда об озере Байкал, который является объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО.

 
Когда-то, очень, очень давно,
И, даже, не в этом веке,
Кто-то придумал делать вино,
И это были не греки.
 
 
Не зная металла и бронзы,
Кто-то смог создать эликсир,
Представлены миру анонсы:
Веселье, затем дебошир.
 
 
Салют винограду в кувшине,
Если в меру, не до конца,
Чтоб не погрязнуть в графине,
Навсегда лишаясь лица.
 
 
Необузданность вакханалий,
Шум веселья людям во вред,
Причина кровавых баталий,
Безмерность – источники бед.
 
 
Прозрачное зелье сверх меры —
Искушать частенько судьбу,
Пусть во благо звенят фужеры,
Не давая пойти ко дну.
 

06.01.2019

 
В истории всех королей
Сопровождала преданная свита,
Подлиз без собственных идей
Со статусом особым фаворита.
 
 
Любимец жил особняком,
Желая жизни вечной среди бала,
Хотя, быть может и тайком,
Любовь его к свободе вдохновляла.
 
 
Купаясь в солнечных лучах,
Мечтами возносился к большей славе,
Зарвавшись в собственных мечтах,
Он получал величие в забаве.
 
 
Так было испокон веков,
Как следует из всех суждений строгих,
Везёт, когда не из глупцов
Тот фаворит, что раздражает многих.
 

26.11.2018

 
Войной ответив на войну,
Всегда страдали сами люди,
Стараясь отстоять страну,
Чтобы дышалось полной грудью.
 
 
В пожарах гибли города,
Затоптанные сапогами,
С земли исчезли навсегда
Народы, смытые грехами.
 
 
Всё изощрённей и страшней
Придумывались дальше средства
Убийства тех, кто был слабей,
Чужих детей лишая детства.
 
 
Война звучит, как приговор,
Мир гибнет в статусе мишени,
Когда закончится повтор
Попыток ставить на колени?
 
 
Причина зависть или страх,
Когда косится взгляд недобрый?
Запутавшись в своих грехах,
Пусть кто-то станет неудобным.
 
 
Пусть неудобство на изгой
Заменит статус, заклеймив позором,
Всех, кто не думал головой,
Разрушив мир своим террором.
 
 
Пусть жертвы снятся в страшных снах,
Лишив агрессоров покоя,
И приговором станет страх,
Убрав причину войн, без боя.
 

16.07.2018

 
Давно в пустынях жарких Вавилона,
Где зной и шум рождали круглый год тоску,
Там звёзды бархатного небосклона
Тень не дарили ассирийскому цветку.
 
 
Тончайший шёлк не радовал с духами,
По дому так грустила царственная дочь,
Что мысли занимались сплошь мечтами
О землях, что в жару ей возвращала ночь.
 
 
Её супругу было видеть больно
Печальные от слёз прекрасные глаза,
В своей любви тогда непроизвольно
Он взор с вопросом обратил на небеса.
 
 
В раздумьях родилась не вдруг идея
Разбить сады на обезвоженной земле,
И вот, таким желанием владея,
Царь создал сад висячий на одном холме.
 
 
Поистине, фантастика равнины,
Родившая второе чудо из чудес,
Вращалось колесо, и с ним кувшины
Поили круглый год возникший дивный лес.
 
 
Журчание воды и тень с прохладой
Всё ж не смогли отвлечь от грусти навсегда,
Какой ни развлекали бы усладой
Царицу, к мужу привезённую сюда.
 
 
Она грустила по родным долинам,
Тонувшим в буйной зелени среди холмов,
По чистым рекам и в цветах низинам,
И отражению плывущих облаков.
 
 
Но несмотря на грусть, она любила
Царя, всю жизнь боготворившего её,
И подтверждается, что возле Хилла,
Он и она нашли пристанище своё.
 
 
В наследство нам оставлены легенды
И описание чудеснейших садов,
И если бы не эти документы,
Мы не узнали бы, что скрылось средь песков…
 

02.07.2018

 
Почти зима, почти Париж,
Звучанье музыки Бельканто,
Вид на Монмартр с покатых крыш,
Плоды безмерного таланта.
 
 
Пейзаж наполнен стариной,
Любовь питает атмосферу,
В порыве чувств один настрой
Откроет двери в чудо-эру.
 
 
Сюда всегда влечёт мечта,
Как будто нет другого мира,
Французских улиц пестрота
Звучит, как у поэта лира.
 
 
Здесь редко выпадает снег,
Но если выпал, это сказка,
Оттенков серых сразу нет,
Есть лишь невинность белых красок.
 
 
Поэзия Рембо, Мюссе
Звучит под музыку органа,
И предстают во всей красе
Полотна Франсуа Биара.
 
 
Вот-вот раздастся стук копыт,
И по булыжникам старинным
Карета в золоте спешит,
Хоть путь и кажется не длинным.
 
 
Бокал французского вина,
Традиционно чашка кофе,
Я вижу это из окна,
Опять ловя себя на слове…
 

05.01.2018

Далила
Москва

 
Здесь холодом веет, и листва,
Перешептываясь с высока,
Братской могиле, как колыбель
Вечную песню поёт, и капель,
Будто слезой обелиск омывая,
Звоном своим напоминая
Звон церковных колоколов,
Призывая память без слов
Помнить вечно наших отцов.
 

 
Здесь пробуждается дух времён.
Париж, в тебя весь мир влюблён!
Ночью все погружается в сон,
И ты услышишь шпаги звон.
Лувр средневековьем кишит,
Топот копыт, меч и щит,
Роскошных дам розовый лик
С картин тебя так и манит.
Сошедшие солдаты с холста
Преданно ищут героя-отца.
Наполеон молча зовёт,
Руку подняв, за собой ведёт.
 

 
Версаль свои тайны тщетно хранит,
Пруд лебедей Аполлон сторожит.
Вздымаясь со дна, колесница коней
С тем рвением в жизнь не сравниться с ней.
И Аполлон, натянув узда,
Застыл с искаженным до боли лица.
Из этой страшной темницы веков
Он будет рваться вновь и вновь.
Ты, столкнувшись с историей дней,
Долго будешь помнить о ней.
 

 
Я в колыбель отцов искусства
Попасть мечтаю, и в капель —
Там, где творили так искусно
И Тициан и Рафаэль.
Их дух летает бесконечно,
Венеция все помнит, верь.
Меня коснётся, точно знаю,
Волненье тех минувших дней.
 
 
Тот образ, рук его дитя
Расскажет нам через века,
Молча глазея с полотна,
О чем сказать хотят глаза.
Каждый услышит то, что хочет,
И возомнит, что он пророчит.
Но только сам художник знал,
Что передать нам он желал
Секрет душевной лиры звук,
Не покладая своих рук.
 

 
Руками стены хочу раздвинуть,
Создать иллюзию хочу.
Пространство углубить желаю,
Что не под силу никому.
Это мое воображение,
Не запрещайте мне мечтать.
Мое духовное творение
Так волю хочет испытать.
 

 
Дай времени время – оно само
Залечит все, что тебе нанесло.
Ему подвластно врачевать,
Веками над жизнью кочевать,
Удар за ударом наносить,
И после зализывать и лечить.
 

 
Тебя посадили в кадушку с водой
И молотом водят над головой.
Когда поднимаешься воздух глотнуть,
Рискуешь в воду уже не нырнуть.
И хоть ненавистна тебе вода,
Ты понимаешь, иначе нельзя.
Как много в жизни готов ты отдать
За глоток воздуха, чтоб не нырять!
 

 
Титанический труд закулисья,
Балерины волшебный мир.
Одержимость этим искусством
Уносит, как звуки лир.
Зовёт приклониться на веки
Та сила, что есть в человеке.
И ты понимаешь блаженство,
Нет предела совершенства.
 

 
Из под земли, из царства сна
Растёт цветок Адониса.
Он, следуя легенде той,
Невероятной красотой
Был мечтой двух сердец,
И жертвой стал любви гонец.
Теперь же каждою весной,
Не отлюбив, он рвётся в бой.
 

 
Ты один для меня уже вечность,
Я в мечтах ухожу в бесконечность.
Не хочу возвращаться в реальность,
Я рисую себе идеальность.
Жирной кистью вожу по мольберту,
Жадно краски сгущаю по цвету.
Жизнь насыщенно ими дышит,
В настоящем такого не сыщешь.
 

 
По клавишам фортиссимо вверх,
Изображая природы гнев,
Ты хочешь сказать: так гром гремит.
Стаккато дождь по крыше стучит.
Легато – когда хочешь соединить
Ею оборванную нить.
Так в музыке звуки передавая,
Ты наслаждаешься у рояля.
Хочется в этот миг все забыть,
Чтобы достичь наслаждения пик.
 

Дмитрий Немельштейн
Москва

Член Союза писателей России, член Международной гильдии писателей. Автор нескольких книг стихов и пьес. Победитель и призёр ряда литературных конкурсов в России и за рубежом. Московской городской организацией Союза писателей России отмечен медалями А. С. Грибоедова и А. С. Пушкина.

Памяти моего отца – командира зенитного орудия – и его боевых товарищей, защитивших Москву

 
Зенитных пушек батарея
В еловом спряталась лесу,
Где младший лейтенант Андреев
В очках на вздёрнутом носу
Внушает третьему расчёту,
Что надо изменить пейзаж,
И прямо «с лёту, с развороту»
Добротный выдолбить блиндаж.
Земля звенит, мороз крепчает:
– «Так прямо с марша – и копать?»
Безусый лейтенант серчает:
– «В палатке, что ли, будем спать?
Здесь почва лёгкая, ребята,
И был нетрудным марш-бросок.
Берём ломы, берём лопаты…
Под дёрном, думаю – песок.
Иного быть не может мненья».
– «Перекурить бы, командир».
– «Зубцов, Басенко – в охраненье…
Палатка наша сплошь из дыр…
И небо тучами укрыто —
Себя не выдать нам никак» —
Продолжил взводный деловито,
Сжав пятерню свою в кулак:
– «Так что зарыться надо срочно.
Прогреем землю костерком…
Приказ понятен всем?»
– «Так точно!»
– «Покурим как-нибудь потом».
 
 
Сержант Немеев подтянулся,
Приказ комвзвода повторил,
К расчёту резко повернулся
И отчеканил, как отбрил:
– «Здесь пули не летают роем,
Здесь бой покуда не идёт,
Так что блиндажик мы отроем…
Авось наш труд не пропадёт».
 
 
За дело без большой охоты
Сначала взялись, но потом —
Когда прошибло всех до пота,
Когда накат свели рядком,
За ним второй, а там и третий —
Слегка повеселел народ…
В тепле могучим храпом встретил
Ночь огневой зенитный взвод.
 
 
В пяти верстах передовая.
Там смерть витает, там война…
А батарейцы почивают,
Лишь взводный мается без сна:
«Вчера по „мессерам“ палили,
И вот нежданный поворот —
Стволы зенитки опустили —
Настал по танкам бить черёд.
Как сложится, как это будет?
Всё. Надо бы чуток поспать.
Дежурный поутру разбудит,
Тогда и будем размышлять».
Клонится чёлка в полудрёме
На красный КИМовский значок:
Он видит мать… Уютно в доме…
Поёт без устали сверчок
За чисто выбеленной печью…
– «Товарищ лейтенант! Подъём!» —
Зубцов трясёт его за плечи:
– «Товарищ лейтенант! Пойдём».
– «Куда пойдём, Зубцов?» – «Басенко
Там дезертира задержал.
Пришлось прибить его маленько,
Твердит, что в медсанбат бежал».
– «Оружие при нём?» – «Винтовку,
Со страху обронил, небось».
– «Не ранен?» – «Мне б его сноровку —
Через кусты ломил, как лось».
– «Ну что ж, пойдём, Зубцов, проверим,
Что там за лось?» – И лейтенант,
Выходит посмотреть на «зверя».
 
 
Как гениальный музыкант,
Свою мелодию выводит
Беззвёздная слепая ночь.
По елям треск морозный ходит…
Поскрипывает снег… Точь в точь
Как в некогда любимой сказке…
Взлетают сполохи зарниц
Под орудийные побаски…
Да… Явно оживился фриц.
 
 
А это что там за фигура
Подперла ель тугим плечом?.
Немеев Осип, что ли? Курит.
Видать, мозгует, что почём.
– «А ты почто не спишь, Немеев?»
– «Товарищ младший лейтенант!
Как завтра?… Выстоим? Сумеем?»
– «Иди поспи… Поспи, сержант».
– «Позвольте, с вами прогуляюсь,
На дезертира погляжу?
Я их на дух не принимаю,
Без слов обойму разряжу».
 
 
Ну вот и рядовой Басенко,
Высокий, прочный, как скала.
(Такую вот живую стенку
Судьба бегущего нашла).
Беглец, при виде лейтенанта,
В истерике запричитал:
– «Там немцы… Там прорвались танки…
Я ранен, я в санбат бежал».
Андреев вслушался. Как прежде
Гремел за горизонтом бой.
Сказал, устало смежив вежды:
– «Да замолчи, солдат, не вой.
Немеев! К нам его, покуда…
А я комбату доложу».
– «Вставай, пошли в блиндаж, иуда.
Не то на месте уложу» —
За воротник шинели дёрнул
Немеев горе-беглеца.
Тот встал неловко и покорно,
В который раз сошед с лица.
– «Какие ночью танки, парень?
Ладошка – чистый самострел.
Из паники супец твой сварен.
В бою скорей остался б цел…»
– «Сержант. Веди его в землянку.
Пусть до команды посидит…
Потом – в особый… Там про танки
Расскажет. Там заговорит».
 
 
Ведёт Немеев паникёра,
Немеев – опытный сержант,
Вчерашний слесарь по моторам —
А ныне гневный комбатант.
Воюет он с большой охотой
И злостью. И не за почёт.
Уже четыре самолёта
Сбил под Москвой его расчёт.
Воюет за родных, кто сгинул
Без всякой видимой вины;
За тех, кто отчий кров покинул,
Уйдя подальше от войны;
Воюет, как бы в одиночку,
За тот большой донской колхоз,
Что приютил жену и дочку…
Воюет яростно, до слёз…
За город Каменец-Подольский,
В котором рос, в котором жил,
И где на путь неровный скользкий,
Став комсомольцем, не ступил…
 
 
Тут дезертир, вильнувши задом,
Рванул, петляя, в тёмный лес…
Сержант тотчас послал за гадом
Три выстрела и гад исчез.
Немеев кинулся вдогонку,
Умело подхватив свой ствол,
И… встал, ругаясь потихоньку —
Беглец от пули не ушёл.
 
 
И вот стоит сержант Немеев
Перед усталым комполка
И почему-то не жалеет,
Что пристрелил того жука.
Вокруг него удавом вьётся
Щеголеватый особист,
То так, то этак извернётся,
Держа в руке тетрадный лист:
– «Не жалую я добродеев,
Кто свой без меры длинный нос
Во всё суёт. Хоть ты, Немеев,
Другой, возможно… И вопрос?…
Зачем стрелял, башка баранья?
Ты что – догнать его не мог?
Ты кто? Судья? Какого званья?
А он раскрыть бы нам помог
Сеть из подобных паникёров…
Пойдёшь, милок, под трибунал» —
Отрезал капитан Майоров
(Своё он дело туго знал).
 
 
Что мог ему ответить Осип?
Стоял понуро и молчал:
«Ишь, добродеев не выносит…
Ох, мама, мама, я пропал».
– «Ну, а пока на батарею
Пройдём с тобой. Порасспрошу
Подробнее, кого успею.
А там уж дело и решу».
 
 
Идёт сержант Немеев Осип
За капитаном. Хмур и зол.
Молчит и ни о чём не просит:
«Спасибо, не под протокол
С ним особист провёл беседу.
Под трибунал отдаст? Как знать?» —
Идёт сержант Немеев следом:
«А вдруг прикажет расстрелять?»
 
 
Рассвет всё ближе. Тьма редеет…
Чу, грозный оклик: «Кто идёт?»
Пароль назвал сержант Немеев,
Прошли на отзыв. Весь расчёт…
Да что расчёт? Вся батарея
Уже стояла на ногах:
Не может быть, чтобы Немеев
Так оплошал. Привычный страх
Перед безжалостным отделом
Был ведом каждому из них:
В бою остаться проще целым,
Чем в лапах этих записных…
 
 
Рассвет лизнул тугую вату
Нависших низко облаков
– «Веди, сержант, меня к комбату.
Пусть скажет мне, кто ты таков?
А там и весь расчёт твой скажет» —
Изрёк весомо особист.
 
 
Комбат – в плечах косая сажень —
Был, как обычно, не речист.
И пробасил: – «А ну-ка, выдь-ка».
Немеев вышел, напряжён:
«Не сдаст его комбат Копытько —
Земляк ведь… В Каменце рождён.
Но, что не сдаст, едва ль поможет».
– «Входи, Немеев» – вестовой
Позвал: – «Пока простят, похоже.
Потом займутся, брат, тобой».
 
 
Копытько пробасил спокойно:
– «Таки прорвались. Не забудь…
Бьём по бортам, бьём бронебойным.
Иди, сержант, к расчёту. Будь!».
Копытько знал, что после боя
Немногих Бог оставит жить —
Судьба им выпала собою
Москву от немца заслонить.
 
 
Бежал на радостях к расчёту
Немеев Осип, как на бал;
Вершить привычную работу —
А то чуть было не пропал.
 
 
Стоят, таятся на опушке
Почти у самого шоссе
Зенитные четыре пушки
В танкоопасной полосе.
Позиция была удачной —
Лес клином выходил на тракт:
– «Согласно боевой задаче,
Бьём гадов в борт… И только так».
 
 
Из мглы рассветной и морозной
Ползёт фашистский караван…
Почти игрушечный, негрозный,
И непохожий на таран.
Безмолвен лес. Не дрогнет ветка.
Всё ближе лязг, всё громче гул.
Знать, оплошала их разведка,
И под прицелом наших дул
Они нахально и беспечно
Спешат на всех парах к Москве.
– «Ну, хлопцы! Встретим их сердечно,
Ударим их по голове…
И хвост отрубим. Вы уж, братцы,
Не оставайтесь осторонь.
Не дайте немцу разгуляться…
Пора, ребятушки!
 
 
ОГОНЬ!!!» —
 
 
«Огонь!!!» – четырежды, как эхо,
В рассветной мгле отозвалось.
Внезапность – главный ключ успеха,
Когда есть боевая злость.
 
 
Уже горят четыре танка.
В хвосте горят и в голове:
– «Ага, задёргались, поганки…
Зубцов, возьми чуток левей.
Бьём по машинам, что с пехотой» —
Немеев Осип прокричал.
– «Работай, хлопчики, работай» —
Басенко жару наподдал.
 
 
В смятенье враг остановился,
И, развалив походный строй,
Заскрежетал, засуетился,
Ответил нервною стрельбой.
А следом в боевой порядок
Свою колонну разверстав,
Попёр на дерзкую засаду,
Как учит танковый устав.
Но бьют пока по направленью.
Зенитки бьют издалека
И точно в цель, без ухищренья —
В лоб, в траки, в серые бока…
«Нет, им не подобрать отмычки,
А мы их тут и порешим» —
И вспыхивают, словно спички,
Громады вражеских машин.
Две пушки лупят по пехоте,
Две пушки лупят по броне:
«Нет! Врёте, гады, не прорвётесь!
Вот это, хлопчики, по мне!
Не знают, шавки, с кем схватились» —
Немеев Осип вытер пот.
Бесславно немцы откатились.
«Неужто фриц опять попрёт?»
Уже горят с десяток танков,
Пяток грузовиков в огне…
«Таки попёрли снова… С фланга.
А это, братцы, не по мне»
За танками ряды пехоты,
Снарядов вой, осколков свист…
Уже работает в расчёте
Щеголеватый особист.
Как в лихорадке развернулись
Зенитки и пошли частить.
И снова немцы поперхнулись.
Пришлось им вновь поворотить.
 
 
В тот день зенитчики отбили
Немало танковых атак.
И ясно стало вражьей силе:
Не проскочить ей просто так.
 
 
– «По моему ушли, но это,
Сдаётся, хлопче, не финал.
Начнут бомбить, по всем приметам» —
Копытько Осипу сказал.
Он был и весел, и спокоен:
– «А ты лихой боец, земляк,
Руководить умеешь боем…
Всё делал так, Всё сделал так.
Не знаю, кто б сработал лучше.
Жаль, с маскировкой не успеть.
И, как назло, редеют тучи…
Видать, придётся попотеть».
 
 
Убит Зубцов, убит Басенко,
Убит Майоров-особист.
И вряд ли будет пересменка —
Упёрт и мстителен фашист.
Как в воду зрел комбат Копытько:
Три «мессера», свалясь в пике,
Не отказались от попытки
Зарыть зенитчиков в песке.
 
 
Что было прежде – всё игрушки.
Комбат и Осип, не страшась,
Рванулись к уцелевшей пушке:
«Сейчас, родимая, сейчас».
Но пламя бомбовых разрывов
Позицию накрыло сплошь
И батарейцам вражий вызов
Принять на равных не пришлось.
Такая карта им упала —
Уйти, пощады не прося.
Недолго буря бушевала,
Сжирая всех, сжирая вся…
Когда исчезли «мессершмитты»
Когда осел последний взрыв,
Когда, казалось, все убиты,
О многом недоговорив,
Уйдя в грядущие начала,
Стал различим чуть слышный стон —
Рефреном фраза в нём звучала:
– «За нашу Родину – ОГОНЬ!!!»
 
 
Казалось, что землёй исторгнут
Был этот клич, был этот глас…
Казалось, это ели стонут…
Но кто исполнит их приказ?
 
 
Из-под песчаной кучи выполз
Сержант Немеев, весь в крови,
И встал, шатаясь, с длинным всхлипом;
И всё схватиться норовил
За что-нибудь. Стоял недолго,
Шинель бездумно теребя;
Услышал слабый стон за ёлкой,
И начал рыть, придя в себя.
Руками рыл, без вариантов,
А там Андреев сам помог.
И вот, обнявшись с лейтенантом,
Стоят вдвоём, не чуя ног,
И по-мальчишески рыдают:
До их сознания дошло:
Они одни прошли по краю —
Всем остальным не повезло.
Их нет в живых, кто с ними рядом,
Стоял стеной плечом к плечу,
Вплоть до последнего снаряда…
– «Немеев, я так НЕ ХОЧУ!!!»
 
 
– «Товарищ лейтенант! Товарищ…
Не наша с вами в том вина.
ВОЙНА… Ей ложный счёт не впаришь…
Товарищ лейтенант – ВОЙНА!».
 
 
Стояли, накрепко обнявшись,
Пока вспотевший комполка,
Через завалы перебравшись,
Не взял их крепко под бока:
– «Ну что вы плачете, ребятки?
Ну что вы… Остановлен фриц…» —
А сам смахнул рукой в перчатке
Слезу тяжёлую с ресниц.
 
 
Зенитных пушек батарея
Навек замолкла в том лесу.
Остались жить комвзвод Андреев
И мой отец – сержант Немеев,
Чью память я в себе несу.
 

Июнь 2018