Текст книги "Вехи истории. События. Времена. Лица"

Евгений Бузни
Москва

 
И вот он умер…
Плач досаден.
Не славят музы голос бед.
Из меднолающих громадин
Салют последний даден, даден.
Того, кто спас нас, больше нет.
 

С. Есенин

 
Последнее пристанище вождя,
чьё имя прогремело революцией
и прошумело ливнями дождя,
вобрав вселенную от Маркса до Конфуция.
 
 
Что думал он, впечатанный в постель,
когда не мог подняться над подмостками,
и так сказать, чтоб шапки набекрень
сдвигались изумлёнными подростками?
 
 
И так сказать, чтоб колотил озноб
жиреющего соками народными
клопа от страха, что черёд грядёт
ему платить за всё, за что был проклятым.
 
 
Что думал он, когда не мог писать,
а мозг работал, переполнен мыслями?
Но как их выплеснуть? Как шевельнуть кровать?
Какими знаками о будущем всё высказать?
 
 
Ведь понимал, что будет вороньё
слетаться и клевать его наследие.
Как людям подсказать, что день придёт,
и возвратятся к людям мысли Ленина?
 

* * *

 
В современном магазинчике
на прилавке книги… книги…
Есть словарь энциклопедический,
Блок, Есенин, Федин, Лидин…
 
 
Не берут. Другое чтиво
на читательском подносе.
Детектив берут учтиво
и к очкам своим подносят.
 
 
Упираются глазами
в тонки простыни интима.
И бандитов нарожали.
И развратников взрастили.
 
 
А над этим над всем уверенно,
чуть прищуренный бросив взгляд,
многотомные мысли Ленина
наши помыслы бороздят.
 
 
И стихи.
В них назло всем нытикам
через самое сердце земли
неразрывно крепкими нитями
мысли Ленина пролегли.
 
 
И в свершённом они, и в поисках,
в самолёте,
в ракете,
в поезде.
И в пространствах они космических.
Невозможно их даже вычислить.
Каждый день,
каждый час,
секунду
Ленин рядом стоит как будто.
И в любых делах, как поверенные,
мысли Ленина,
думы Ленина.
 

* * *

 
Стой, строка!
Не закончил пока,
Оглянись назад!
Врать нельзя.
 
 
Каждый ли может
сказать без дрожи,
что никогда
себе не лгал?
 
 
Читая Ленина,
все ли уверены,
что день за днём
по нему живём?
 

* * *

 
Пионерия с именем Ленина,
Отчего же твой горн ослаб?
Ты в хорошее только верила,
Ты на добрых делах росла.
 
 
Комсомол, где твоя уверенность?
Справедливости где запал?
Или в долларах совесть потеряна?
Или жаркий огонь пропал?
 
 
Новодворская слюною брызжет.
Злобой давится Хакамада.
Жириновский в Москве и Париже
извергает слов канонаду.
 
 
Мысли все у народа опутаны
то ли Путиным, то ли путами.
Слева на сердце давят страхи.
Нет царя, но пришли олигархи.
 
 
Всем известно: хрен редьки не слаще.
Бедняка жизнь опять пропащая.
Вот и смотрят, а что же Ленин
говорил для всех поколений?
 
 
Сколько ждать?
На кого надеяться?
И корова без пищи не телится.
Тучи горькой слезой перегружены.
Дождь стекает и тянется лужами.
 
 
Опустилась заря занавескою.
Колыхнулся от ветра чуб.
Собираются в Горки Ленинские
люди к Ленину, к Ильичу.
 

* * *

 
Тебя бы просто так обнять.
Увидеть бы тебя счастливым.
Тебе бы с нами здесь стоять
живым вождём с людьми живыми.
 
 
Но, как берёзе не вернуть
среди зимы листву былую,
в тебя метели не вдохнуть,
мехами сердце не раздуем.
 
 
К тебе бы сделать только шаг
от ивы, что к плечу склонилась.
Тебя обнять бы просто так,
сказать от всей души «Спасибо!»
 
 
За то, что жил,
за то, что сделал,
за то, что весь народ любил,
за наше, за святое дело
себя до времени сгубил.
 
 
Но видим, видим мы порой,
что вон идёшь ты среди елей.
Ты так в Россию врос собой,
как будто вся Россия – Ленин.
 
 
Так хочется без суеты
чуть свет под утренний туман
к тебе сегодня подойти,
спросить:
– Теперь что делать нам?
 
 
И снимаются с книжных полок,
чтобы сверить свой шаг во времени
сотни, тысячи раз многотомные,
многодумные мысли Ленина.
 

Елена Вагнер Федосеева
Москва

 
Мятежный и дикий, далекий, опасный…
Поэт, сценарист, драматург, режиссер…
О, боже, помилуй… ты русский и страстный…
ВладиМИР… Маяк… ты – художник… актёр…
Ты «руки ломаешь»… срываешь ромашки…
Гадаешь: не любят? иль любят тебя…
Уже полвторого… ушел день вчерашний…
Ты молнией «писем» разбудишь меня…
 
 
Век прошлый… республики цвет твоей красный…
До дрожи довел поцелуй рук и губ?
Любовь парижанок считал ты опасной?…
В «шелка разодетыми с самками» груб…
Татьяна тебе лишь и «ростом-то вровень»…
В «Небесной трагедии» – страсть… не гроза…
Свист режет сердца поездов в Барселону…
И поступи молний секут небеса…
 
 
Да, ревность… чувств огненных пляска…
Коросты от страсти судьбы роковой…
И жены, и слезы, и Вия суб-маски…
Поэт-Маяковский… в стихах разговор…
Мучительна ревность за Маму-Россию…
Волнует судьба «миллионов мужей»…
Нужны и в Москве «длинноножки худые»:
«Нефтяникам девочки тоже нужней»…
 

Елена Егорова
Дзержинский

 
Дела заброшу скучные
Воскресным летним днём,
Оставлю стены душные
В квартале городском.
Густых берёз вуалями
Укроюсь от жары
И полюбуюсь далями
С Голюбовской горы.
 
 
Лучей златые линии
Пронзают облака.
Атласной лентой синею
Течёт Москва-река.
Когда-то воды вешние,
Покинув берега,
Затапливали здешние
Бескрайние луга.
Средь зеркала безбрежного
Виднелась вдалеке
Церквушка белоснежная
Села на островке.
Венцы блестели острые
Резных хором царя…
Назвали люди Островом
Селение не зря.
Царь приезжал с охотою
Туда, в родной удел,
Потешиться охотою
И отдохнуть от дел.
Давал он в ночи летние
Богатые пиры…
Минули три столетия
С далёкой той поры.
Давным-давно в сражениях
Сгорели терема,
Лишь храм Преображения
С высокого холма
Нетронутой святынею
Доселе свой шатёр
Возносит в небо синее.
Кокошников узор
Причудливой каёмкою
Охватывает стан,
Ажурною тесёмкою
Украшен барабан.
Исходит Свет Божественный
От множества крестов,
Разносится торжественный
Трезвон колоколов.
 
 
Над мирными уделами
Старинного села
Храм с белыми приделами
Возносит купола.
Он в наше время чёрствое
Средь моря суеты
Остался чудным островом
Любви и красоты.
 

Елена Павлова
Москва

 
Вокзал Московский. Здравствуй Петербург!
Я выйду на перрон через минуту,
Как будто в старый возвращаюсь круг,
Где холодно и очень неуютно.
 
 
А Невский также весело шумит,
В моей груди забытое смятенье.
Тревожен твой величественный вид,
Всё, как тогда – печаль и восхищенье.
 
 
Блеснул лучом сусальных позолот,
Природа солнцем одарила скупо,
Но давит слава царственных высот,
Как тяжестью Исаакиевский купол.
 
 
Адмиралтейства тонкая игла
Пронзила ткань небесного покрова.
Ты так красив в чугунных кружевах
Всегда в тумане невесомый город.
 
 
Возможно, от того суров твой лик,
С изысканною бледностью фигуры,
Что ты навек изяществом постиг
Минор своей печальной увертюры.
 
 
Мерцает свет от строгих фонарей,
Здесь по ночам бывает слишком тесно
Среди толпы гуляющих теней,
Взирающих на город с интересом.
 
 
Здесь тянет духом высохших болот.
Как крест несёт петровская столица
Тяжёлый символ «северных ворот»,
Где проступают жертвенные лица.
 
 
И проникает сыростью залив,
Соль разъедает крепостные стены.
Твой мрачный вид немного оттенил
Цвет чаек, снега и холодной пены.
 
 
Цепями времени прикованный к земле
И к облакам, спускающимся низко,
Ты манишь тайной созданной в тебе
Из прошлого плывущий,
     город – призрак…
 

 
В объятиях дворцового каре,
Задумался, когда-то шумный двор,
Глаза пустынных окон на заре,
Глядят на стёртый площади ковёр.
Как занавес раздвинулись года…
Театром – плац, стучат шаги солдат…
Ну, что же Павел, знать твоя судьба
И после смерти принимать парад.
Отечества вполне надёжный щит,
Стоят, сомкнувшись, ровные ряды.
Твой гордый взгляд пророчеству открыт,
Но есть в нём отражение беды.
И как всё безнадёжно далеко:
Твоя фигура, площадь и дворец…
Быть избранным наверно нелегко,
И душит окровавленный венец.
Ах, бедный Павел, грозен этот свет,
Гармония не дружит с красотой.
Смотри! Над крышей самолёта след
Растаял не исполненной мечтой…
 

 
На южном побережье Крыма,
Где правят гордые ветра
Ландшафт, неповторимый климат
Воды и солнца, и тепла,
Стоит дворцовое виденье
На фоне бледно серых скал.
В нём архитектор вдохновеньем
Рельеф горы в проект вписал.
Владенье графа Воронцова
Оригинально и сейчас,
Здесь местный камень лёг в основу
Серо зелёный диабаз.
Смешенье образов и стилей —
Когда-то модный эклектизм,
Квадратных башен, острых шпилей
Средневековый романтизм.
 
 
Своим размером восхищает
Дворцовый парк из года в год,
На юге к морю нас спускает,
На север в горы приведёт.
Великолепные террасы,
Чуть выше пруд для лебедей,
Срослись большой и малый Хаос
В нагромождении камней.
 
 
Известнейший потомок рода
Здесь жил, работал и творил
На благо трона и народа
В оазис пустошь превратил.
Он рос в «туманном Альбионе»,
Послом державы был отец,
Но русской преданный короне
К родным вернулся наконец.
Известность графа поджидала
На поле воинских побед,
И эполеты генерала
Одел он рано, в тридцать лет.
 
 
Мы благодарны поколеньям,
Что сохранили этот дом,
Здесь был когда-то «Русский гений»
Графиней сильно увлечён.
Не избежать интриг дворцовых,
Опять кипит страстей накал,
И Пушкин профиль Воронцовой
Татьяне Лариной отдал.
Обидно колкой эпиграммой
Решил он мужу досадить,
Известный треугольник драмы,
Но князь не стал поэту мстить.
 
 
Был генерал России верен,
Вложил в свой труд немало сил.
Сюда на мусульманский берег
Вновь христианство возвратил.
Хозяин солнечного края,
Исконно русский патриот,
Он, жизнь душою принимая,
Почти Европу создаёт.
Князь умер в солнечной Одессе,
Увековечен на земле.
«И неизменна будет верность»
Девиз на родовом гербе.
 

Ирина Лесная-Иванова
Москва

Одно из значений слова гений – это Дух добра.

автор

 
Вот кинотеатр «Пушкинский». Поэт
Прогуливаться б мог среди фонтанов,
И слушать пенье птиц, и видеть свет,
И любоваться ликами тюльпанов.
Вы думаете: Пушкин оживёт,
Как Командор иль Медный всадник вдруг?
И в казино, наверное, пойдёт,
И выиграет, ведь он Фортуны друг?
Но только в сказках происходит так.
«Убит поэт!» Давно убит Дантесом.
У каждого таланта есть свой враг.
(Я замечаю это с интересом.)
Жизнь с каждым годом падает в цене…
Какой цинизм! Безумие какое!
Но Пушкин будет жить в тебе, во мне:
Навеки славен гений добротою!
 

 
Вот и стала Ольга святой,
Христианство ведь приняла.
Нимб теперь над ней золотой.
Крест в руке. Отступает мгла.
Самой первою на Руси
Христианкой стала она.
Бог, Россию от бед спаси!
Вера очень теперь нужна.
Внук Владимир всю Русь крестил,
Это Ольги княгини свет.
И сегодня мы Ольгу чтим,
В бронзе есть истории след.
Памятник на века создал
Скульптор Клыков наш Вячеслав,
Чтобы дух святой охранял
Русь, главнейшую из держав.
 

2016

 
Высоцкий – высь, вершина духа горнего,
Он прожил жизнь за многих, пережил.
Создал и образ альпиниста гордого,
И бунтаря, что «рвётся из всех жил».
Он рвётся к небу. Видишь? Даже каменный,
Из савана, с земли, лишь ввысь, туда,
Где солнца свет, и пламенный и праведный,
Ведь истину небес несёт звезда.
Высоцкий – пик. Ты покори его,
Как покорял судьбы и сердца,
Высоцкий – рык. Порою даже здорово
Борьбе за жизнь учиться у творца.
 

Любимой картиной Марины Цветаевой было полотно В. Сурикова «Боярыня Морозова»

 
Колени нищего с мороза розовы,
Ах, ветер свищет как! —
Везут Морозову.
Орут проклятия вослед саням.
Как на распятие, везут меня.
Была боярыня, да стала пленница.
По коже след огня, но не изменница.
Кричит под пытками душа-раскольница,
А не раскается, а не расколется.
– Пытайте, нехристи, казните первую.
Я буду крест нести, я крепко верую!
 
 
Верую в первый январский снег…
Верую в близких, которых нет…
Верую: выше любовь, чем боль!
Верую: я навсегда с Тобой.
Клятвы тихи, да, как сталь, уста.
Жизнь и стихи – это два перста!
 

1993

По картине И. Репина «Царевна Софья Алексеевна через год после её заключения в Новодевичъем монастыре во время казни стрельцов и пытки всей её прислуги»

 
Стрелецкий бунт. Горят селенья
В дыму и травы, и кусты,
Мятежнице, мне на мгновенье
Виденьем божьим монастырь.
Не верила, казалось: просто
Игра расстроенной души…
Стен монастырских серый остов
И я одна теперь в глуши…
Стрелецкой казни помню утро,
В то утро Солнце не взошло.
Когда бы брат мой правил мудро,
Беды бы не произошло!
Страной могла бы лучше править
Я, Софья, царская сестра.
Нельзя страну Петру оставить:
Вся Русь погибнет от Петра!
Монахинь рясы отвергаю
И в царском платье золотом
В монастыре я утверждаю,
Что Пётр с Антихристом знаком!
Оплакиваю Русь святую,
Жемчужных слёз сияет град!
Скорблю о брате и тоскую,
Мой бедный, мой заблудший брат!
Он бесом одержим ужасным,
В припадках гнева страшен он!
А мне приснился утром ясным
О новом царстве светлый сон.
 

1994

Глядя на картину И. Репина «Царевна Софья в монастыре…», В. Суриков сказал: «Нет, не пошли бы за этой бабой стрельцы!» Он принялся рисовать свой эскиз Софьи.

 
Идут за одержимыми всегда.
Была царевна Софья молода.
В глазах её тогда лучился свет,
Свет доброты, какой теперь уж нет.
Идут за одержимыми всегда.
Была та женщина в душе горда,
В мечтах всё покоряла города
И земли крымские она тогда.
Идут за одержимыми всегда.
Порой идут за ними в Никуда,
Порой на плаху, а порой в тюрьму,
Ну, а порою к Богу одному.
Идут за одержимыми всегда.
Мне подарила истину звезда,
А дождь ночной вдруг зарыдал над ней…
Мне звёзды на Земле «всего родней!»
 

2010

 
Нахохлившийся коршун средь семьи
Здесь Меншиков. Он с перстнем сжал кулак,
Собрал всю волю, силы все свои,
Чтоб дальше жить. В углах избы лишь мрак.
Вокруг детишки – дочки две и сын.
У всех, увы, поломана судьба.
Мария погрузилась в горький сплин:
Болезни и здоровья в ней борьба.
Здесь ни пиров, ни балов и ни слуг.
Глушь, тишь, безлюдье, наползает тьма.
Как деревенский скоротать досуг?
Как не сойти в безвестности с ума?
Читать? Или, как юноша, мечтать?
Иль вспоминать о том, «что не сбылось?»
Невест Петра второго век считать,
Той, что царицей стать не довелось?
А Меньшикову в дебри злых интриг
Забраться, чтобы снова во дворец?!
Нет, поздно. Он опять простой мужик,
Немногочисленной семьи отец.
В углу икона вся из серебра —
След роскоши его палат былой.
В избушке тесно, смрадно, полумгла,
Зато медвежья шкура под ногой!
Да, жизнь вновь поднимать, как целину…
Удар тяжёл. Не отойти ко сну.
 

2008

 
Взятие снежного городка!
Заразительное веселье!
И проходит за миг тоска
В день прощёного воскресенья.
Конь летит на крепость стремглав,
Снег рассыплется белой пеной,
Лебедь-деву на миг создав.
Свежесть снежная во Вселенной.
Сверху шубы цветная шаль:
Расцветают розы в мороз!
Рассыпается в прах печаль
В хороводе радужных грёз:
Вот лихой казак на коне,
Крепость взяв, примчался ко мне!
Среди всех удалых парней
Он всех краше, умней, милей!
Словно солнце, лучистый взгляд…
Это ж мы двести лет назад!
 

2009

Глядя на картину «Княжна Тараканова», я представила, что от тюремного холода и воды женщина могла простудиться и ощущать жар. В этом состоянии горячки она вспоминает обманувшего её мужчину и бредит, думая то о грядущей коронации, которая произойдёт после свержения ею Екатерины II, то о спасении от наводнения в тюрьме, то о смерти.

Автор

 
От подступающей воды
Не холод – жар!
Вода как чёрный «знак беды»,
Не вспомню бал!
Не вспомню, как ты целовал.
Я здесь одна!
Не вспомню, как ты обнимал.
Черна стена!
Не вспомню, как «люблю» твердил:
Одни слова!
Чужим любовником ты был!
Жар…Голова…
Я жизнь свою пила взахлёб:
Веселье, блажь!
Горячий не крестила лоб.
Любовь, кураж…
Меня должны короновать.
Сюда идут!
Вода не будет прибывать!
Меня спасут!
Душа сквозь стены навсегда
Взлетит в зенит!
Мне жарко! Тёмная вода
Жар охладит!
 

2011

По легенде, фашисты спросили художника: «Этот ужас создали Вы?» Пабло Пикассо ответил: «Нет, это вы сделали, а я только изобразил». Странно, но сих пор существует фашизм в психологических взаимоотношениях людей друг с другом и с миром.

Автор

 
Герника – это взорванный мозг.
Душа распалась на части.
Герника – это упавший мост.
Это моё несчастье.
Это фрагменты счастливых дней.
Это мой белый страх.
Трупы желаний и лошадей
И разорванный флаг.
Герника – ужас небытия,
Бывшего жизнью, да?
Герника – символ вторжения,
Смятение и беда.
Герника – то, что не склеишь вновь.
Невозможно собрать.
Герникой стала моя любовь.
Думаете: терять —
Это легко? Можно снова жить?
Творить, сочинять, играть?
Головы новые закружить,
Лучше ещё стать?
Может, и можно, ведь расцвела
После налётов вновь
Герника. Вся в крови была.
В землю ушла кровь.
В землю ушла – родились цветы.
Лишь на картине, там,
Просто фрагменты тел и мечты
Разрублены пополам.
 

2010

Полотно посвящено реально существовавшему герою Великой Отечественной войны Фомичеву Юрию Александровичу

Автор

 
Вот воин-победитель среди льда.
Жизнь отстоял, но больше он не нужен.
От равнодушья новая беда,
Как пережить ему людскую стужу,
Как уцелеть в холодный этот век?
Ни пули не убили, ни страданья,
Ни смерти страх. Всё вынес человек,
Но холодом дохнуло мирозданье…
Тот холод, словно новая война,
Нейтронной бомбы незаметный след…
Незримо истребит людей она,
Коль равнодушию не скажут: «Нет!»
А воин: «Даже льды удастся мне
Любовью к людям растопить к весне».
 

Константин Спасский
Москва

Актёр. Автор многих поэтических сборников. Снялся в 140 художественных фильмах, среди которых: «Адвокатессы», «Город соблазнов», «Джокер», «Невидимки», «Семейный ужин», «Сеть», «Энигма», «Дипломатический шторм», «Схватка», «Чужие крылья». Академик. Почётный профессор. Победитель всероссийских и международных конкурсов.

 
Где ветра приносят холод,
Где от свежести ознобы,
Там томится пьяный солод
Во хмелю поющей злобы.
 
 
Там жалело небо краски
Солнце свет не изливало.
И давило, плотной вязки,
Жёлтой пыли покрывало.
 
 
По законам – не законам!
Каждому и так понятно, —
По кандальным перезвонам
Не найти свой путь обратно.
 
 
Тракт впитает крови реки,
Да умоется дождями.
Многие закроют веки
За далёкими краями.
 

 
Шинели серые мели…
     В России осень.
Чекист устало задавал свои вопросы.
Он очень просто объяснил: «Открыто дело».
Я был подавлен и разбит, смотрел не смело.
Я понимал, что возражать не стоит вовсе.
И знал, придётся подписать всё, что попросят.
И если очень повезёт, то до ГуЛАГа
Особая определит меня бумага.
Не повезёт.
     Так без судов мученья малы,
Сведёт расстрельная ЧеКа меня в подвалы.
 

 
Я думал, что святые святы,
Что жизнь проста, а смерти нет,
И что погибшие солдаты
Вернутся вновь на белый свет.
 
 
Я думал, что пройдут парады
По окончании войны.
И что высокие награды
Получат родины сыны.
 
 
Все, в общем так.
И всё иначе.
Где смог, и я рискнул собой.
Покоя нет. А это значит,
Что продолжается наш бой.
 

 
Убили деда и прадеда.
Прадеда финны, деда фрицы.
Отцу досталась лишь победа,
А мне отцовы небылицы.
 
 
Кому судьба, кому судьбина —
Тюрьма, протез, звезда, медали,
Кусок земли, сырая глина,
Таёжный гнус, пустыни дали.
 
 
Кому-то космоса пространство,
Кому ещё войны достаток,
Да чёрное голов убранство,
Жизнь начинающих, солдаток.
 
 
Что ждёт меня? Отцово пьянство?
Судьба героя или гада?
Убогой жизни постоянство?
Или Всевышнего награда?
 
 
Увидеть хочется прадеда,
Послушать деда, выпить малость,
Чтоб потекла у нас беседа
За жизнь, за молодость, за старость.
 
 
Но всех давно поубивали.
Прадеда финны, деда фрицы.
В истории пустые дали
Ушли родные сердцу лица.
 

 
Нашла тень на плетень,
Белый плетень, красная тень.
Жажда свободы! Дерзкие песни,
Ветер приносит страшные вести.
 
 
Конница, конные, потные спины.
Шашкою срублены ветви рябины.
Шашкою срублены головы, руки.
Руки чесались, рубили от скуки.
 
 
Скука зелёная! Мама родимая!
Армия наша непобедимая!
Все на борьбу! Мужикам по винтовочке!
Пусть поржавеют в чуланах литовочки!
 
 
Будут кому-то деньки непогожие,
Пусть потрясутся теперь толсторожие.
Чёрные мысли. Тревожные слухи.
Не позабыла щека оплеухи.
 
 
В ночь разгулялась удалая конница.
Кого это нынче тревожит бессонница?
Луна закатилась за грязную тучу.
Законы истории свалены в кучу.
 
 
Горят и гуляют родимые сёла.
Шашечкой машет парень весёлый.
Разучат будёновцы новые песни.
Буржуин проклятый от зависти треснет.
 
 
Свобода проснулась, лютует свобода,
Народ ополчился на Господа Бога.
Завыла душа от накопленной злости,
Где ни копни – безымянные кости.
 
 
И хочется драки! И хочется мести!
И ветер доносит бодрящие песни.
И шашками рубятся головы, руки.
Как много в России убийственной скуки.
 

 
Прорастал по ветру хмель.
Хочешь – верь,
Не хочешь – верь.
Дурью голову с плеча!
Осудили сгоряча!
Плакал, бороду кусал
Раб, слуга, холоп, вассал…
Шла история вперёд,
За историей народ.
За народом, не спеша,
Полупьяный брёл Левша.
На Левше его блоха
Лапки кутала в меха.
Эх, Левша, собачий сын,
Был бы сам ты господин,
Ты б сумел, ядрена вошь,
Показать на что ты гож!
Только ты не господин,
Хоть и дожил до седин…
И блоха твоя тиха,
Дочь кузнечного греха.
Всё одно! Вокруг беда!
И дорога в никуда!